Перевод осуществлен сайтом "Официальный русский сайт Дж.Р.Уорд" (http://jrward.ru/) Размещено с разрешения переводчиков
Не предназначен лицам младше 18 лет.
Переводчики: Naoma, Рыжая Аня, Bewitched (при участии Лапочка-дочка и Avrile) Редактура: Tor_watt, Seyadina
Перевод окончен.
АННОТАЦИЯ В то время как воины-вампиры защищают свою расу от смертельных врагов, преданность одного вампира Братству подвергнется настоящему испытанию, а его истинная сущность перестанет быть тайной. Небольшой городок Колдвелл, штат Нью-Йорк, уже давно превратился в поле жестокой битвы между вампирами, защищающими свою расу, и их коварными врагами - Обществом Лессенинг. Однако есть в городе и еще одна сила, с которой нельзя не считаться. На протяжении многих лет Колдвелл остается территорией, подчиненной Ривенджу - наркобарону и хозяину скандально известного ночного клуба, в котором богатеи и парни, вооруженные до зубов, могут удовлетворить любые свои потребности. Но именно эта темная репутация и делает Ривенджа вовлеченным в историю с покушением на Рофа, Слепого Короля и лидера Братства. Несмотря на то, что его любимая сестра вышла замуж за одного из Братьев, Ривендж всегда старался держаться от них подальше. И на то была серьезная причина. Он - симпат, сама его сущность - смертельная тайна, раскрытие которой неизбежно приведет к изгнанию Рива в колонию социопатов. Но когда интриги в Братстве и за его пределами наносят удар и по Ривенджу, в надежде на спасение он обращается к единственному источнику света в его мрачном и темном мире - Элене. Она - далекая от грязи и махинаций, в которой погряз Рив - единственное, что держит его в этом мире, не давая ступить на путь нескончаемого разрушения.
«Добро» и «зло» никогда не были столь относительны, Применимо к таким, как ты. Но я согласна с ней. Для меня ты всегда был героем.
Огромная благодарность всем читателям «Братства Черного Кинжала», а также поклонникам с форума!
Большое спасибо: Стивену Аксельроду, Кейре Сезаре, Клэр Зион, Кэйре Уэлш и Лесли Гелбмен. Спасибо, Loop и Opal, а также нашим администраторам и модераторам за все, что вы сделали по доброте душевной!
Как всегда, спасибо моему исполнительному комитету: Сью Графтон, доктору Джессике Андерсон и Бэтси Воган. И спасибо несравненной Сюзанне Брокманн и фантастической Кристин Фихан (а также ее семье). Д.Л.Б. – сказать, что я уважаю тебя, будет тривиально, но все же. Мамочка любит тебя. N.T.M. – кто всегда прав, и по-прежнему остается любимым всеми нами. ЛиЭлла Скотт – та, которая владеет этим, да, детка, это так. Малышке Кайле и ее мамочке. Я так сильно люблю вас. Ничего бы не получилось без: моего любимого мужа, моего советчика, смотрителя и фантазера моей замечательной мамы, которая подарила мне столько любви, что я не смогу отплатить ей, моей семьи (по крови и по выбору); и дорогих друзей. О, и, конечно же, моя любовь лучшей стороне Собаки Писателя.
Ривендж закрыл дверь своего офиса и сдержано улыбнулся, не показывая клыков. Но даже без этого букмекеру, зажатому между Трэзом и айЭмом, хватало мозгов, чтобы понять, что он в полнейшей заднице. – Преподобный, в чем дело? Почему ты вот так меня сюда тащишь? – затараторил парень. – Я просто работал, а потом вдруг эти двое… – Я слышал о тебе кое-что интересное, – сказал Рив, обходя стол. Когда он сел, в офис зашла Хекс, ее серые глаза были остры. Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной, блокировка покруче Мастер-Лок , когда нужно не выпускать шулера букмекера и не впускать любопытные глаза. – Это все ложь, сплошная ложь… – Ты не любишь петь? – Рив откинулся на спинку стула, находя знакомую позу за черным столом ничего не чувствующим телом. – Не ты тогда исполнял для народа Тони Би в Соле? – Ну, да… – нахмурился букмекер. – Мне даже свистели. – Мой партнер, который побывал там… он сказал, ты очень хорошо пел. – Рив кивнул айЭму, у которого, как обычно, было каменное лицо. Парень никогда не показывал эмоции, если только речь не заходила об идеальном каппучино. Тогда на лице мавра можно увидеть отголоски блаженства. – Так и ублажал толпу. Что он там пел, айЭм? – «Три монеты в фонтане», – своим низким и великолепным голосом айЭм походил на Джеймса Ерл Джонса . – Я чувствую направление. Чувствую ритм, – букмекер поправил свои брюки, мол, «ну, вы знаете». – Так ты тенор, как старый добрый мистер Беннет, да? – Рив скинул с плеч шубу. – Обожаю теноров. – Ага. – Букмекер взглянул на мавров. – Слушайте, может, скажете, в чем дело? – Я хочу, чтобы ты спел для меня. – То есть, как на вечеринке? Потому что для тебя я сделаю что угодно, ты ведь это знаешь, босс. Тебе лишь нужно попросить… то есть, это не обязательно. – Не на вечеринке, хотя мы вчетвером насладимся твоим выступлением. В качестве компенсации того, что ты украл в прошлом месяце. – Я не крал… – побелел букмекер. – Нет, крал. Видишь ли, айЭм – блестящий бухгалтер. Ты каждую неделю приносишь ему отчеты. Сколько, что и кому отходит. Думаешь, никто не владеет математикой? Основываясь результатах игр в прошлом месяце, ты должен был заплатить… сколько там, айЭм? – Сто семьдесят восемь тысяч четыреста восемьдесят два доллара. – Запомни, – Рив с благодарностью кивнул айЭму. – А вместо этого ты пришел с… какая там сумма? – Сто тридцать тысяч девять долларов восемьдесят два цента, – отчеканил айЭм. – Он ошибается. Он добавил… – тут же заговорил букмекер. – Догадайся, сколько не хватает… хотя ты и так знаешь. айЭм? – Сорок семь тысяч пятьсот долларов. – Получается, двадцать пять тысяч под девяносто процентов. Так ведь, айЭм? – Когда мавр кивнул всего раз, Рив уперся тростью в пол и встал на ноги. – Что, в свою очередь, является учтивой ставкой, установленной толпой Колди. Тогда Трэз немного покопался, и что ты нашел? – Мой человек Майк говорит, что дал этому парню взаймы двадцать пять штук прямо перед «Розовой Чашей» . Рив оставил трость на стуле и вышел из-за стола, для равновесия держась за него одной рукой. Мавры вернулись в позу, окружив букмекера и вновь взяв его под руки. Рив остановился прямо перед парнем: – И поэтому я спрашиваю еще раз: ты думал, что никто не станет перепроверять расчеты? – Преподобный, босс… пожалуйста, я собирался вернуть… – Да, именно так ты и сделаешь. И вернешь мне деньги за гребаных мудаков, которые пытаются надуть меня. Сто пятьдесят процентов к концу месяца, или тебя, разрезанным на кусочки, посылкой вышлют жене. И еще, ты уволен. Парень разревелся, и слезы эти не были крокодиловыми. Они были настоящими, когда из носа течет, и опухают глаза. – Пожалуйста… они навредят мне… Рив выбросил руку и сжал ее в кулак между ног парня. Раздавшийся визг подсказал ему, что хоть сам ничего не мог чувствовать, букмекер чувствительностью обладал, и давление приходилось на верное место. – Мне не нравится, когда у меня крадут, – сказал Рив мужчине на ухо. – Жутко бесит. И если ты думаешь, что банды с тобой плохо обойдутся, я тебе гарантирую, что способен на худшее. А теперь… я хочу, чтобы спел для меня, ублюдок хренов. Рив с силой повернул руку, и парень заорал во все горло, вопль был таким громким и высоким, что эхом отдавался в комнате с низким потолком. Когда крик пошел на убыль, потому что у букмекера закончился запас воздуха, Рив смилостивился и дал ему возможность отдышаться. А затем… Второй крик был громче и выше первого, доказывая то, что после небольшой распевки вокалисты поют лучше. Букмекер дергался и кричал в руках мавров, но Рив не отпускал его, симпат в нем сосредоточенно за всем наблюдал, словно это – лучшее шоу на телевидении. Прошло девять минут, прежде чем парень потерял сознание. Когда погасли огни, Рив отпустил его и вернулся в кресло. Один кивок, и Трэз с айЭмом вынесли человека из клуба в переулок, где холод, в конце концов, приведет его в чувство. После их ухода, Рив внезапно вспомнил о Элене, пытавшейся удержать в руках все те упаковки дофамина на входе в смотровую комнату. Что бы она подумала о нем, узнай, чем занимается Рив, чтобы удержать бизнес на плаву? Что бы сказала, если бы узнала, что когда он говорил букмекеру, что тот должен либо заплатить, либо его жена получит свертки ФедЭкс , из которых на ее порог покапает кровь, это была не пустая бравада? Что бы сделала, узнай она, что он был абсолютно готов к тому, чтобы самому поорудовать ножом, или приказать Хекс, Трэзу или айЭму сделать это для него? Что ж, у него уже есть ответ, не так ли? Ее голос, тот четкий, приятный голос вновь звучал у него в голове: «Прибереги ее для кого-то, кто может ей воспользоваться». Конечно, она не знала подробностей, но была достаточно умна, чтобы не принять его визитку. Рив сосредоточился на Хекс, которая ни на шаг не отошла от двери. В повисшей тишине, она разглядывала черный ковер с коротким ворсом, пяткой ботинка вычерчивая круг. – Что? – спросил он. Когда она не посмотрела на него, он почувствовал, как она пытается взять себя в руки. – Какого хрена произошло? Трэз и айЭм вернулись в офис и встали у черной стены напротив стола Рива. Скрестив руки на своих огромных грудных клетках, они держали рты на замке. Молчание – характерная черта Теней… но вкупе с мрачным выражением лица Хекс и разминанием мышц, все было чертовски серьезно. – Говори. Сейчас. – Крисси Эндрюс мертва, – Хекс встретилась с ним взглядом. – Как? – хотя он и так знал. – Избита и задушена в своей квартире. Мне пришлось ехать в морг на опознание. – Сукин сын. – Я позабочусь об этом, – Хекс не спрашивала разрешения, и она расквитается с этим куском дерьма, что бы Рив ни сказал. – И сделаю это быстро. Вообще-то, Рив был главным, но в этом деле он не встанет на ее пути. Для него его девочки не были простым источником дохода… Они были работниками, о которых он заботился и с которыми глубоко себя отождествлял. Поэтому, если одной из них кто-то причинил вред, будь то какой-либо клиент, парень или муж, у Рива возникал личный интерес в возмездии. Шлюхи заслуживали уважения, и девочки получат его. – Сначала преподай ему урок, – прорычал Рив. – Не волнуйся об этом. – Дерьмо… я виню себя в этом, – прошептал Рив, протянув руку и взяв нож для конвертов. Тот был в форме кинжала и таким же острым, как и оружие. – Нам нужно было раньше его убрать. – Казалось, у нее все более или менее наладилось. – Может, она просто стала лучше это скрывать. Они вчетвером на миг замолчали. Их профессии сопутствовало много потерь – едва ли смерть людей была сенсационной новостью – но, по большей части, в уравнении знаком «минус» были он и его команда: это они устраняли народ. А потеря кого-то из своих, от руки чужого, была ударом в сердце. – Хочешь обсудить, как идут дела этой ночи? – спросила Хекс. – Не сейчас. Мне тоже есть чем поделиться. – Заставив мозги работать, он посмотрел на Трэза и айЭма. – То, что я сейчас скажу, несет с собой много грязи, и я хочу дать вам обоим шанс уйти. Хекс, у тебя такой возможности нет. Прости. Трэз и айЭм остались на месте, что ничуть его не удивило. Трэз также показал ему средний палец. Тоже не сенсация. – Я был в Коннектикуте, – сказал Рив. – А также в клинике, – добавила Хекс. – Зачем? Иногда GPS – полный отстой. Сложно сохранить хоть какую-нибудь конфиденциальность. – Забудь чертову клинику. Слушай, мне нужно, чтобы ты сделала кое-что для меня. – А именно… – Считай бойфренда Крисси аперитивом перед ужином. – Рассказывай, – холодно улыбнулась она. Он посмотрел на кончик ножа для конвертов, вспоминая, как они с Рофом смеялись, ведь такой был у них обоих. Король пришел к нему после летних нападений, обсудить дела Совета, и увидел эту вещицу на столе. Роф пошутил, что на своей основной работе они оба также пользовались лезвием, даже если держали в руках ручку. И это действительно так. Несмотря на то, что нравственность была на стороне Рофа, а у Рива имелся лишь эгоизм. Поэтому не добродетель подвигла его на принятие решения и выбор курса. А то, что, как и всегда, приносило ему наибольшую выгоду. – Это будет непросто, – пробормотал он. – Веселые дела всегда такие. Рив сосредоточился на остром кончике ножа: – Это… не ради веселья.
***
С приближением рассвета и конца смены, Элена нервничала. Время свидания. Время решения. Мужчина должен приехать и забрать ее из клиники через двадцать минут. Боже, она снова несла чушь. Его зовут Стефан. Стефан, сын Тэма, хотя она не знала ни его, ни его семью. Он был гражданским, не аристократом, и пришел в клинику со своим кузеном, порезавшим руку, рубя поленья на дрова. Заполняя выписку, она поговорила со Стефаном о том, о чем обычно говорят одинокие люди. Ему нравились Radiohead , ей тоже. Ей нравилась индонезийская кухня, ему тоже. Он работал в человеческом мире, компьютерным программистом, благодаря возможности отсылать результаты работы через Интернет. А она была медсестрой. Он жил в доме с родителями, единственный сын в абсолютно гражданской семье – или, по крайней мере, они были похожи на совершенно гражданскую семью, отец занимался строительством для вампиров-подрядчиков, мать бесплатно обучала Древнему Языку. Мило. Нормально. Благонадежно. Учитывая, что аристократы сотворили с психическим здоровьем ее отца, она сочла такой вариант неплохим, и когда Стефан пригласил ее выпить кофе, Элена согласилась, они договорились на сегодня и обменялись номерами. Но что она будет делать? Позвонит ему и скажет, что не сможет пойти по семейным обстоятельствам? Пойдет все равно, и будет волноваться об отце? Быстрый звонок Люси, сделанный из раздевалки, и новости из дома были на стороне свидания. Отец Элены хорошо отдохнул и теперь спокойно работал со своими бумагами за столом. Полчаса в ночном ресторане. Может, разделенная булочка. Каков вред? Окончательно определившись, она не оценила картинку, возникшую у нее в голове. Обнаженная грудь Рива с теми татуировками в виде красных звезд – не то, о чем ей стоит думать, когда собираешься на свидание с другим мужчиной. А на чем ей нужно было сосредоточиться, так это на том, чтобы освободиться от униформы и, по крайней мере, немного поправить свой внешний вид. Когда начал приходить дневной персонал, а работавшие ночью – расходиться, Элена переоделась в юбку и свитер, который принесла с собой… Она забыла туфли. Великолепно. Белая каучуковая подошва так сексуальна. – Что-то не так? – спросила Катя. – Есть шанс, что эти белые лодочки не полностью разрушат мой наряд? – Эээ… честно? Все не так плохо. – А ты вообще не умеешь лгать. – Ну, я попыталась. Элена положила форму в сумку, переделала прическу и проверила макияж. Разумеется, она также забыла подводку с тушью, поэтому на этом фронте конница осталась без коней, образно выражаясь. – Я рада, что ты согласилась, – сказала Катя, стерев с белой доски расписание дежурств. – Ты мой босс, и это, между прочим, заставляет меня нервничать. Уж лучше бы ты радовалась при виде того, как я прихожу в клинику. – Нет, не в работе дело. Я рада, что ты идешь сегодня на свидание. Элена нахмурилась и огляделась. Каким-то чудом они оказались одни. – Кто говорит, что я иду не домой? – Женщина, идущая домой, не переодевается здесь. И не беспокоится о том, как ее обувь сочетается с юбкой. Не буду мучить тебя вопросами. – Какое облегчение. – Если только ты сама не захочешь поделиться. – Нет, я оставлю это при себе, – рассмеялась Элена. – Но если у нас что-нибудь получится… я расскажу. – И я за этим прослежу, – Катя подошла к своему шкафчику и просто уставилась на него. – Ты как? – спросила Элена. – Я ненавижу эту чертову войну. Ненавижу, что сюда привозят мертвых, ненавижу видеть на их лицах всю ту боль, которую они пережили. – Катя открыла шкафчик и принялась вытаскивать оттуда парку. – Прости, не хотела портить настроение. Элена подошла к ней и положила ладонь женщине на плечо. – Я прекрасно понимаю твои чувства. Когда их взгляды встретились, между ними наступило понимание. А затем Катя прокашлялась. – Да, марш отсюда. Мужчина ждет. – Он должен забрать меня отсюда. – Воооот как, тогда я просто поброжу вокруг и выкурю снаружи сигаретку. – Ты же не куришь. – Вот блин, опять мимо. На пути к выходу Элена отметилась в приемной, чтобы убедиться, что ничего не нужно передать следующей смене. Удостоверившись, что все в порядке, она прошла через двери и поднялась по лестнице, пока наконец не вышла из клиники. Ночь меняла прохладу на холод, Элене казалось, что воздух пах голубым, словно цвет на самом деле имел запах. Просто чувствовалось нечто свежее, леденящее и чистое, когда она делала глубокий вдох и выдыхала мягкие облака. С каждым вдохом она чувствовала себя так, будто принимала в легкие сапфировый кусочек небес, словно звезды были искрами, пробегающими по ее телу. Она попрощалась с отставшими медсестрами, которые уходили, дематериализовывались или уезжали, в зависимости от того, что у них было дальше по плану. Затем пришла и ушла Катя. Элена постучала по полу ногой и сверилась с часами. Мужчина опаздывал на десять минут. Ничего страшного. Прислонившись к алюминиевой обшивке, она почувствовала, как в жилах запела кровь, странная свобода растеклась в груди при мысли пойти куда-нибудь с мужчиной, ни о чем не беспокоясь… Кровь. Вены. Ривенджу ничего не прописали для его руки. Эта мысль ворвалась в ее голову и задержалась там, словно эхо от сильного шума. Он не показал врачу свою руку. В записях ничего не упомянуто об инфекции, а в них Хэйверс был так же скрупулезен, как и в вопросах формы персонала, чистоты палат и организации шкафчиков с запасами. Когда она вернулась из аптеки с лекарствами, Ривендж был в рубашке, манжеты застегнуты, но Элена подумала, он оделся потому, что осмотр уже закончен. Теперь же она была готова поспорить, что он оделся, как только она закончила брать кровь. Вот только… ее это не касается, так ведь? Ривендж – взрослый мужчина, у которого есть право принимать плохие решения по поводу своего здоровья. Прямо как парень с передозом, едва переживший ночь, или как то огромное количество пациентов, которые кивают, когда доктор стоит перед ними, но потом, вернувшись домой, плюют на рецепты или реабилитацию. Она ничего не могла сделать, чтобы спасти того, кто не желает спасения. Ничего. И это – одна из величайших трагедий в ее работе. Элена могла лишь представить варианты и последствия, и, надеяться, что пациент выберет мудро. Подул ветер, забираясь прямо под юбку и заставляя завидовать меховой шубе Ривенджа. Оторвавшись от здания клиники, она попыталась всмотреться в дорогу, выискивая свет фар. Через десять минут она снова посмотрела на время. А спустя десять минут в очередной раз подняла запястье. Ее продинамили. Не удивительно. Они так быстро назначили свидание, а ведь на самом деле не знали друг друга, не так ли? Когда по ней ударил очередной порыв холодного ветра, она вытащила телефон и написала: «Привет, Стефан… жаль, что сегодня не встретились. Может, как-нибудь в другой раз. Э». Убрав телефон обратно в карман, Элена дематериализовалась домой. Но вместо того, чтобы сразу зайти внутрь, она закуталась в свое шерстяное пальто и начала бродить по растрескавшемуся тротуару, ведущему от этой стороны дома к задней двери. Холодный ветер снова набрал скорость, ударив ее по лицу. Глаза защипало. Элена повернулась к нему спиной, пряди волос взметнулись вперед, словно пытались сбежать от холода, и она вздрогнула. Здорово. Теперь, когда глаза вновь увлажнились, она уже не могла обвинить в этом колючий ветер. Боже, она что, плакала? Из-за того, что вполне может оказаться каким-то недоразумением? Из-за парня, которого она едва знала? Почему это так много для нее значило? Ах, да он тут вообще ни при чем. Проблема в ней. Элена ненавидела тот факт, что ничего не изменилось с тех пор, как она вышла из дома – она все еще была одна. Пытаясь взять все под контроль, буквально, она взялась за ручку, но не смогла заставить себя зайти внутрь. Образ той дрянной, слишком прибранной кухни, привычный звук скрипящей лестницы, ведущей в подвал, и пыльный бумажный запах комнаты ее отца были такими же знакомыми, как и ее отражение в любом зеркале. Сегодня это слишком заметно, яркий свет резал глаза, звук ревел в ушах, нос атаковал ужасный смрад. Она опустила руку. Свидание было карточкой «освобождение из тюрьмы» . Спасением с острова. Рукой, тянущейся к обрыву, на котором она висела. Отчаяние, как ничто иное, заставило ее вновь сосредоточиться. Не было смысла идти с кем-то на свидание, если таково ее настроение. Это было бы нечестно по отношению к парню и бесполезно для нее. Когда Стефан снова с ней свяжется, если свяжется, она просто скажет, что была слишком занята… – Элена? Ты в порядке? – Люси! – Элена отскочила от задней двери, которую, очевидно, распахнула настежь. – Прости, я просто… просто задумалась. Как отец? – Хорошо, честно хорошо. Сейчас он снова спит. Люси вышла из дома и закрыла дверь, не выпуская на улицу тепло из кухни. Спустя два года она стала до боли знакомой, ее одежда в стиле бохо и длинные волосы, цвета соли с перцем, даже успокаивали. Как обычно, в одной руке она держала санитарный чемоданчик, а на другом плече висела большая сумка. Внутри первой был стандартный набор для измерения кровяного давления, стетоскоп, и некоторые несильные лекарства – Элена видела, как женщина пользовалась всем этим. А в сумочке лежали кроссворд «Нью-Йорк Таймс», мятная жвачка «Wrigley», которую ей нравилось жевать, бумажник и персиковая помада, которую она регулярно наносила на губы. Элена знала о кроссворде, потому что Люси с отцом разгадывали их вместе, о жвачке из-за оберток, оставленных в мусорном ведре, помада была очевидна. А насчет бумажника она догадывалась. – Как ты? – спросила Люси, глядя на нее чистыми и сосредоточенными серыми глазами. – Ты немного рано. – Он меня продинамил. То, как Люси положила руку Элене на плечо, – вот, что делало женщину великолепной сиделкой – она одним прикосновением выражала успокоение, тепло и сочувствие, и все это помогало понизить кровяное давление, пульс и волнение. И прояснить голову. – Мне жаль, – сказала Люси. – О, нет, так даже лучше. То есть, у меня высокие запросы. – Серьезно? Ты казалась довольно рассудительной, когда рассказывала мне об этом. Ты собиралась просто выпить кофе… – Нет, – почему-то она сказала правду. – Я искала выхода. Что никогда не произойдет, потому что я никогда его не оставлю. – Элена покачала головой. – Но все равно, огромное спасибо, что пришла… – Это не обязательно должно быть либо/либо. Ты со своим отцом… – Я, правда, ценю то, что ты сегодня рано пришла. Было мило с твоей стороны. Люси улыбнулась, как Катя чуть раньше вечером – сдержанно, грустно. – Ладно, оставлю эту тему, но мнение свое не изменю. Ты можешь завести отношения, оставаясь при этом хорошей дочерью для своего отца. – Люси оглянулась на дверь. – Слушай, тебе придется присматривать за раной на его ноге. Той, что он сделал гвоздем. Я наложила новую повязку, но волнуюсь о ней. Думаю, попала инфекция. – Хорошо, спасибо. Когда Люси дематериализовалась, Элена зашла в кухню, закрыла дверь, заперла и направилась в подвал. Отец спал в своей комнате, на огромной викторианской кровати, массивное резное изголовье напоминало обрамленный изгиб надгробия. Его голова покоилась на стопке белых шелковых подушек, а кроваво-красное бархатное одеяло было идеально подогнуто на середине груди. Он выглядел как отдыхающий король. Когда психическое расстройство всерьез взялось за него, его волосы и борода поседели, из-за чего Элена начала волноваться, что на нем станут проявляться перемены, свидетельствующие о конце жизни. Но пятьдесят лет спустя он все еще выглядел так же, на лице – ни морщинки, руки сильны и уверены. Это было так сложно. Она даже представить не могла жизни без него. А также – настоящей жизни с ним. Элена прикрыла дверь и пошла в собственную комнату, где приняла душ, переоделась и растянулась на кровати. Все, что было у нее – так это двуспальная кровать без изголовья, одна подушка и хлопчатобумажные простыни, но ее не волновали роскошные вещи. Ей нужно место, куда можно положить уставшие кости в конце каждого дня, и только. Обычно она немного читала перед сном, но не сегодня. У нее просто не было сил. Потянувшись в сторону, Элена выключила лампу, скрестила ноги в щиколотках и вытянула руки. Улыбнувшись, она поняла, что они с отцом спали в абсолютно одинаковой позе. В темноте, она подумала о Люси, и о том, как та относилась к болезни отца. Быть хорошей медсестрой значит беспокоиться о состоянии пациентов, даже когда ты уходишь. Обучать членов семьи тому, что требуется для лечения на дому, быть источником. Эту работу нельзя просто свалить на кого-то другого, потому что твоя смена закончилась. Она снова со щелчком включила лампу. Встав, она подошла к лэптопу, который бесплатно забрала из клиники, когда там усовершенствовали компьютерную систему. Интернет-соединение было медленным, как и всегда, но, в конце концов, она получила доступ к базе медицинских файлов клиники. Она зашла при помощи своего пароля, произвела один поиск… потом другой. Первый был побуждением, второй – любопытством. Сохранив результаты обоих, она закрыла лэптоп и взяла телефон. -------------------------------------------------- Мастер-Лок – марка дверных замков Скорее всего, здесь имеется в виду Тони Беннет – американский эстрадный исполнитель традиционной свинговой и поп-музыки с элементами джаза, преимущественно из репертуара Great American Songbook. Фрэнк Синатра о нем: «Тони Беннетт - лучший певец в шоу-бизнесе». Джеймс Ерл Джонс – американский актёр, наиболее известен за озвучку Дарта Вейдера в киноэпопее Джорджа Лукаса «Звёздные войны». матч «Розовой чаши» - ежегодный матч двух лучших (по выбору организаторов) команд студенческого футбола в г. Пасадена, шт. Калифорния, который проводится начиная с 1902. С 1916 приурочивается к Фестивалю роз и проводится на Новый год, с 1932 - на стадионе «Розовая чаша». ФедЭкс – экспресс почта. Radiohead – британская рок-группа из Оксфордшира. Группа была основана в 1985 году, и её состав с того времени не менялся. Стиль Radiohead традиционно определяют как альтернативный рок, хотя на разных этапах звучание варьировалось от брит-попа до арт-рока и электронной музыки. В игре «Монополия». Бохо – смешение нескольких стилей, принадлежащих к самым удобным, экологичным и комфортным стилям. Здесь смешаны стиль хиппи, этнический стиль с разными направлениями, эклектика, цыганский стиль, элементы колониального стиля или стиля сафари, милитари и даже стиль винтаж.
На самом рассвете, перед тем, как на востоке начал собираться свет, Роф материализовался в густом лесу на северной стороне горы Братства. На «Охотничьей ферме» никто так и не показался, и неминуемые лучи солнца заставили его уйти. Веточки громко трещали под его ботинками, тонкие сосновые иголки ломались на холоде. Снег еще не выпал, чтобы приглушить шорохи, но Роф чувствовал его в воздухе, ощущал морозное покалывание глубоко в носовой полости. Потайной проход в святая святых Братства Черного Кинжала находился в конце пещеры, далеко в задней ее части. Роф на ощупь нашел механизм на камне возле двери, и тяжелый булыжник скользнул за стену скалы. Он ступил на дорожку из гладкого черного мрамора, и дверь позади него закрылась. Он усилием мысли зажег факелы по обе стороны от него, огонь распространялся вперед, освещая массивные железные ворота, установленные в конце восемнадцатого века, когда Братство сделало из этой пещеры Гробницу. Когда он подошел ближе, толстая ограда показалась его размытому зрению строем вооруженной стражи, дрожащее пламя оживляло то, что на самом деле не двигалось. Силой мысли он раскрыл две половины и продолжил путь по длинному коридору, который с пола до потолка, высотой сорок футов, был оборудован полками. Друг с другом стояли принадлежавшие лессерам сосуды, всех видов и форм, создавая витрину, олицетворяющую поколения убийств, совершенных Братством. Самые древние были грубыми, самодельными вазами, привезенными из Старого Света. С каждым ярдом сосуды становились все современнее, а у следующих ворот стояла ширпотребная дрянь, сделанная в Китае и проданная в Таргете . На полках осталось не так много места, и это угнетало Рофа. Он своими руками помогал строить это хранилище мертвых врагов, вместе с Дариусом, Торментом и Вишесом, они трудились целый месяц, работая днем, и ночуя на мраморной дорожке. Это он решал, как далеко им копать, и по мере необходимости ярд за ярдом расширял коридоры с полками. Когда они с братьями закончили все возводить и перевезли сюда более старые сосуды, Роф был уверен, что им не понадобится столько места. Безусловно, к тому времени, как они заполнят хотя бы три его четверти, война закончится. И вот он теперь, спустя века, пытается найти свободные полки. С пугающим предчувствием Роф почти невидящими глазами оценил оставшееся место на самых первых полках. Было сложно не воспринимать это как доказательство того, что война близится к завершению, что на этих грубоколотых каменных стенах покоился вампирский эквивалент календаря Майя. Представляя себе, как рядом с другими встает последний сосуд, Роф не видел победного сияния успеха. В скором времени либо вымрет вся раса, нуждающаяся в защите, либо Братья, которые должны ее защищать. Роф вытащил из куртки три сосуда и поставил их вместе маленькой группой, а затем отошел назад. Он был ответственен за многие из этих сосудов. До того, как стал Королем. – Мне уже известно, что ты сражаешься с лессерами. Роф резко повернулся на властный голос Девы-Летописецы. Ее Святейшество сейчас парила сквозь железные ворота, черная мантия была примерно в футе над мрамором, а из-под ее полы сиял свет прародительницы расы. Когда-то этот свет был ослепительно ярким. Теперь же он едва отбрасывал тень. Роф отвернулся к сосудам: – Значит, вот что Ви имел в виду. Когда говорил о том, что спустит курок. – Да, мой сын приходил ко мне. – Но Вы уже знали. И это не вопрос, кстати. – Да уж, она их ненавидит. Роф обернулся и увидел, как Ви проходит через ворота. – М-да, кто бы мог подумать, – произнес Роф. – До воссоединения матери и сына… рукой подать. – Он позволил перефразированной лирике раствориться в воздухе. – Никто. Дева-Летописеца вышла вперед, медленно двигаясь мимо сосудов. В старые времена – да ладно, хотя бы год назад – она бы определяла направление разговора. Теперь же она плыла по течению. Ви издал звук полный отвращения, словно давно ждал, чтобы Дражайшая Мамочка вразумила его Короля, но не был впечатлен ее реакцией. – Роф, ты не дал мне закончить. – И, по-твоему, я сделаю это сейчас? – он провел пальцем по краю одного из трех сосудов, которые добавил к коллекции. – Ты позволишь ему закончить, – равнодушно произнесла Дева-Летописеца. Вишес сделал шаг вперед, твердо ступая ботинками по полу, который сам помогал выложить. – Я говорю о том, что если ты выходишь на улицы, делай это не в одиночку. И скажи Бэт. Иначе ты – лжец… и увеличиваешь шансы оставить ее вдовой. Да пошло все к черту, игнорируй мое видение, на здоровье. Но, по крайней мере, будь практичен. Роф расхаживал взад и вперед, думая над тем, что место для этого разговора было слишком-мать-его-идеально – его окружали последствия войны. В конце концов, он остановился перед тремя сосудами, которые присвоил сегодня: – Бэт считает, что я загородом с Фьюри. Знаешь, работаю с Избранными. Лгать хреново. Но мысль о том, что на поле осталось всего четыре Брата? Еще хуже. Повисла длинная пауза, во время которой единственным звуком было потрескивание факела. Ви нарушил молчание: – Думаю, тебе нужно собрать Братство и объясниться с Бэт. Как я уже сказал, если ты хочешь сражаться, вперед. Но только так, чтобы все об этом знали, ясно? Таким образом, ты будешь там не один. Как и мы. Прямо сейчас, когда нужно чередоваться, один из нас остается без напарника. И если ты присоединишься к нам на законных основаниях, то решишь эту проблему. – Господи, – Рофу пришлось улыбнуться, – знай я, что ты со мной согласишься, давно бы все рассказал. – Он посмотрел на Деву-Летописецу. – Но как же законы? Традиции? Мать расы повернулась к нему и сдержанно произнесла: – Столько всего изменилось. Что значит еще одна перемена? Ступайте с миром, Роф, сын Рофа, и Вишес, дитя моего чрева. Дева-Летописеца исчезла, словно дыхание холодной ночью, обратившись в эфир, будто ее здесь никогда не было. Роф прислонился к полкам и, когда в висках застучало, приподнял темные очки и потер свои бесполезные глаза. Остановившись, он опустил веки и замер как камень, окружавший его. – Выглядишь помятым, – прошептал Ви. Таким он и был, не так ли? И это так печально.
***
Торговля наркотиками – весьма прибыльный бизнес. В своем личном офисе в ЗироСам Ривендж подошел к лежавшей на столе ночной выручке, тщательно проверяя сумму до последнего цента. айЭм делал то же самое в ресторане «У Сола», и каждый раз с наступлением ночи первым делом они встречались здесь и сравнивали результаты. Как правило, они сходились в цифрах. В ином случае он полагался на айЭма. Благодаря алкоголю, наркотикам и сексу, выручка превышала двести девяносто тысяч в одном лишь ЗироСам. Двадцать два человека работали в клубе за оклад, включая десять вышибал, трех барменов, шесть проституток, Трэза, айЭма и Хекс; издержки на них всех составляли примерно семьдесят пять штук за ночь. Букмекеры и определенные дилеры, – те торговцы наркотиками, которым он позволял сбывать товар на своей территории, – вели дела на комиссионной основе, и все, что оставалось за минусом их доли, принадлежало ему. Также, каждую неделю или около того, он или Хекс с Маврами заключали крупные сделки с избранными торговцами, у кого была собственная сеть по продаже наркотиков либо в Колдвелле, либо на Манхэттене. В общей сложности, каждую ночь после всех затрат на персонал у него оставалось, грубо говоря, двести тысяч, чтобы заплатить за наркотики и алкоголь, которые он продавал, отопление, электричество и капитальный ремонт, а также позаботиться о семерых уборщицах, приходивших в пять утра. Каждый год от своего бизнеса он получал около пятидесяти миллионов чистыми – звучит неприлично, но так и есть, особенно учитывая, что Рив платил налоги лишь на долю этих денег. Дело в том, что наркотики и секс были рискованным бизнесом, но и потенциальная выгода – громадной. А ему нужны были деньги. Очень. Поддержание привычного стиля жизни матери, которого она заслуживала, требовало многих миллионов долларов. К тому же, у него есть собственные дома, и каждый год он менял Бентли, как только выходила новая модель. Но самые высокие личные расходы приходили в виде маленьких черных бархатных мешочков. Рив взял одну из ведомостей, присланную из ювелирного магазина в Нью-Йорке. Доставка теперь осуществлялась по понедельникам – вместо последней пятницы месяца: с открытием Железной Маски выходной день ЗироСама перенесли на воскресенье. Он развязал атласный шнурок и открыл мешочек, высыпав на ладонь горсть рубинов. Четверть миллиона долларов в кровавых камнях. Он вернул их на место, завязал шнурок в тугой узел и посмотрел на часы. Около шестнадцати часов до того, как ему придется ехать на север. Первый вторник месяца был днем откупа, и он платил принцессе двумя способами. Одним из них были драгоценности. Вторым – его тело. Но и она платила свою цену. От мысли о том, куда он направляется и что ему придется сделать, покалывало шею, и он не удивился, когда зрение начало меняться, темно-розовый и кроваво-красный вытеснили черные и белые цвета его офиса, поле зрения сравнялось в плоскую грань. Выдвинув ящик, Рив взял одну из его чудных новых упаковок дофамина и шприц, который использовал последние пару раз, когда делал инъекции в офисе. Закатав левый рукав, он затянул жгут посреди бицепса – по привычке, а не по необходимости. Его вены были такими опухшими, словно под кожу забрались кроты, и он почувствовал укол удовлетворения оттого, в каком состоянии они находились. На игле не было колпачка, и он наполнил шприц движением человека, делавшего это далеко не в первый раз. Рив не сразу нашел нормальную вену, снова и снова пронзая себя тонким стальным копьем, совершенно ничего не чувствуя. Он понял, что наконец попал в нужное место, когда дернул шприц и увидел, как кровь смешалась с прозрачным лекарством. Ослабив жгут и нажав большим пальцем на поршень, он посмотрел на воспаление в своей руке и подумал о Элене. Хоть она и не доверяла ему, отвергала влечение к нему, и столкнет небеса с землей, только чтобы не идти с ним на свидание, девушка все равно хотела быть спасителем. Она по-прежнему хотела лишь лучшего для него и его здоровья. Именно такую женщину называют достойной. Он ввел уже половину лекарства, когда зазвонил его телефон. Быстро взглянув на экран, на котором высветился незнакомый номер, Рив не стал отвечать на звонок. Эти цифры знали лишь те, с кем он хотел говорить, и список этот был чертовски коротким: его сестра, мать, Хекс, Трэз и айЭм. И Брат Зейдист, хеллрен его сестры. И больше никто. Вытащив иглу из васкулярной выгребной ямы, он выругался, услышав писк, говоривший о том, что было оставлено голосовое сообщение. Он получал их время от времени, люди оставляли хлам своих жизней в его небольшом уголке технопространства, не зная, что ошиблись номером. Он никогда им не перезванивал, никогда не писал «Вы не туда попали». Они узнают об этом, когда тот, кому они, по их мнению, звонили, не отвечал тем же. Закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Рив бросил шприц на ведомости, ему было все равно, подействует ли лекарство. Он сидел в одиночестве в своем логове беззакония, в тихий час после того, как ушел персонал, и перед тем, как придут уборщицы, ему было абсолютно наплевать, вернется ли его плоское зрение к трехмерному или нет. Наплевать, появится ли вновь многоцветный спектр. Он не думал каждую секунду о том, станет ли когда-нибудь снова «нормальным». Вот она, перемена, понял Рив. До сих пор он всегда отчаянно хотел, чтобы лекарство подействовало. Что послужило переломом? Рив не стал отвечать на этот вопрос, взял мобильник и нащупал свою трость. Со стоном, он осторожно встал и направился в свою личную спальню. Онемение быстро возвращалось к ногам и ступням, быстрее, чем во время поездки из Коннектикута, но, с другой стороны, это было в порядке вещей. Чем меньше потребности симпата давали о себе знать, тем лучше действовало лекарство. И, надо же, забавно, его взбесило то, что его наняли для убийства короля. В то время как одиночество, в каком-никаком, но доме, не оказывало такого воздействия. В офисе уже была включена система безопасности, и Ривендж привел в действие вторую, в его личных покоях, затем закрылся в комнате без окон, где время от времени спал днем. Ванная находилась напротив, и он скинул на кровать соболиную шубу, прежде чем зайти внутрь и включить душ. Пока он ходил по комнате, пробирающий до кости холод обосновался в его теле, исходя изнутри, словно из-за инъекции Фреона . И этого он боялся. Рив ненавидел всегда быть холодным. Проклятье, может, ему следовало просто дать себе расслабиться. Не похоже, что он собирался с кем-то общаться сегодня. Да, но если он значительно занизит дозу, последствия будут не самыми приятными. Из-за стеклянной дверцы душа начал подниматься пар, Рив разделся догола, оставив на мраморном столике между раковинами свой костюм, галстук и рубашку. Встав под струю, он сильно задрожал, застучав зубами. Он ненадолго прислонился к гладким мраморным стенам, держась в центре под четырьмя головками душа. Горячая вода, которую он не чувствовал, стекала вниз по его груди, туловищу, и Рив пытался не думать, что принесет с собой следующая ночь, но не смог. О, Боже… хватит ли ему сил сделать это в очередной раз? Поехать туда и отдаться той сучке? Да, но альтернатива… она доложит Совету, что он симпат, и его зад депортируют в колонию. Выбор очевиден. Провались оно пропадом, не было тут никакого выбора. Бэлла не знала, кто он, и раскрытие семейной лжи убьет ее. И она окажется не единственной пострадавшей. Его мать будет сломлена. Хекс разозлится и в итоге погибнет, пытаясь спасти его. Как и Трэз с айЭмом. Рухнет целый карточный домик. Он заставил себя взять золотой кусок мыла с прикрепленного к стене керамического держателя и намылил ладони. Дерьмо, которым он пользовался сам, не было какой-то модной пенящейся хренью, – гребаный «Дайал» , дезинфицирующее средство – словно грейдер на коже. Его шлюхи пользовались таким же. По их просьбе именно «Дайал» он клал в душевые комнаты. Он придерживался правила Трех раз. Три раза он проходился вверх и вниз по своим рукам и ногам, туловищу и прессу, шее и плечам. Три раза водил рукой меж бедер, намыливал член и яйца. Глупый ритуал, но таковыми были побуждения. Он мог использовать три куска «Дайала» и все равно чувствовать себя грязным. Забавно, его шлюхи всегда удивлялись тому, как с ними обращались. Каждая новенькая думала, что ей придется заниматься с ним сексом при найме, и они всегда были готовы к побоям. Вместо этого, девочки получали собственные раздевалки с душем, надежный график, охрану, которая никогда и ни за что к ним не прикасалась, это называлось уважением… что значило, что они сами выбирают своих клиентов, и если из-за подонков, заплативших за честь быть с ними, с их головы упадет хотя бы волос, девушкам стоило сказать лишь слово, и на обидчика свалится гора дерьма. Не раз одна из женщин показывалась у него в офисе и просила поговорить с ним наедине. Обычно это случалось спустя месяц работы здесь, и слова всегда были одинаковыми и говорились с долей смущения, которое, будь он нормальным, разбило бы ему сердце: «Спасибо вам». Рив не был большим любителем объятий, но все-таки ненадолго притягивал их к себе. Никто из них не знал, что делал он это не по доброте душевной, а потому, что был одним из них. Жестокая реальность заключалась в том, что жизнь поместила их всех туда, где им быть не хотелось: на спины перед людьми, секса с которыми они совсем не желали. Да, были те, кому нравилась эта работа, но, как бывало со всеми, работать они хотели не всегда. И Бог свидетель, клиенты показывались постоянно. Как и его шантажист. Выход из душа был чистейшим, неразбавленным адом, и Рив откладывал колючий холод так долго, как только мог, съежившись под струей, уговаривая себя покинуть кабинку. Спор продолжался, он слышал, как вода ударяется о мрамор и стучит по медному водостоку, но его онемелое тело не чувствовало ничего, кроме легкого потепления внутренней Аляски. Он понял, что закончилась горячая вода только потому, что дрожь усилилась, а ногтевые лунки вместо бледно-серых стали темно-синими. Он вытерся на пути к кровати и как можно быстрее забрался под норковое одеяло. Как только Рив подтянул его к горлу, пикнул телефон. Очередное голосовое сообщение. Да что такое, сегодня его телефон напоминал Гранд Централ . Проверив пропущенные вызовы, он увидел, что последний был от матери, и быстро сел, хоть вертикальное положение и оставило его грудь обнаженной. Мамен была настоящей леди и никогда не звонила, поскольку не хотела «мешать его работе». Он нажал на несколько кнопок, ввел пароль и приготовился удалить ошибочное сообщение с неверного номера, которое пришло первым. «Вам звонок от 518-бла-бла-бла…». Он нажал на «решетку», чтобы пропустить номер и приготовился нажать на семерку, чтобы избавиться от сообщения. Он уже начал опускать палец, когда женский голос произнес: – Привет, я… Этот голос… этот голос принадлежал… Элене? – Черт! Однако голосовая почта была непреклонна и плевать хотела на то, что сообщение от Элены было последней вещью, которую он стал бы удалять. Рив выругался, а система продолжала работать, пока он не услышал нежный голос матери на Древнем Языке: – Приветствую, дражайший сын, надеюсь, у тебя все хорошо. Прошу простить вмешательство, но я подумала, может быть, ты сможешь ненадолго заехать домой в ближайшие пару дней? Я бы хотела поговорить с тобой кое о чем. Люблю тебя. До свидания, мой кровный первенец. Рив нахмурился. Так официально, вербальный эквивалент продуманной записки, написанной ее прекрасной рукой, но просьба была не характерна для нее, и это придавало ей срочности. Но вот только он в заднице… неудачный выбор слов. Завтрашний вечер не был вариантом из-за его «свидания», поэтому все переносится на послезавтра, предполагая, что он будет в приемлемом состоянии. Он позвонил домой, и когда один из додженов взял трубку, сказал горничной, что будет там в среду ночью, как только сядет солнце. – Сэр, если позволите, – сказала служанка. – Воистину, я рада, что вы приедете. – Что происходит? – Наступила долгая пауза, и его внутренняя дрожь усилилась. – Поговори со мной. – Она… – голос на другом конце немного охрип. – Она прелестна, как и всегда, но мы все рады, что вы приедете. Если вы меня извините, я передам ваше сообщение. Линия умолкла. В глубине души у него зародилось плохое предчувствие, но он по глупости проигнорировал его. Он не мог поехать туда. Никак не мог. Кроме того, может, это ничего не значило. Паранойя, в конце концов, была побочным эффектом слишком большой дозы дофамина, и видит Бог, Рив принимал больше, чем нужно. Он отправится в убежище при первой же возможности, и с мамэн все будет в порядке… Погодите, зимнее солнцестояние. Вот в чем дело, должно быть. Несомненно, она хотела спланировать празднество, включающее Бэллу, Зи и малышку, поскольку у Наллы это будет первый ритуал солнцестояния, а его мать воспринимала такого рода вещи очень серьезно. Может, она и жила на этой стороне, но традиции Избранных, в которых она родилась, все еще оставались значительной частью ее жизни. Конечно, все дело в этом. Вздохнув с облегчением, он сохранил номер Элены в адресной книге и перезвонил ей. Все, о чем он мог думать, пока шло соединение, не считая «возьми трубку, возьми трубку, возьми трубку», это надежда, что с ней все хорошо. И это глупо. Словно она стала бы ему звонить, возникни у нее проблемы? Тогда почему она… – Алло? Звук ее голоса сделал то, чего не смогли горячий душ, норковое одеяло и восьмидесяти градусная температура воздуха. Тепло разлилось по его груди, разогнав онемение и холод, наполнив его… жизнью. Он приглушил свет, чтобы всем своим существом сосредоточиться на Элене. – Ривендж? – сказала она после недолгой паузы. Он откинулся на подушки и улыбнулся темноте. – Привет. ----------------------------------------------------------------- Таргет – сеть магазинов розничной торговли, работающих под марками Target и SuperTarget. Является шестым крупнейшим ритейлером в США. Фреоны – галогеноалканы, фторсодержащие производные насыщенных углеводородов (главным образом метана и этана), используемые как хладагенты в холодильных машинах (например, в кондиционерах). Дайал - сорт антибактериального мыла. Грейдер - прицепная землеройно-планировочная машина, которая с помощью рабочего органа – отвала вырезает, перемещает, разравнивает грунт, снег и сыпучие строительные материалы. Гранд Централ - центральный вокзал (англ. Grand Central Terminal, неофициально также Grand Central Station) - наиболее оживлённый вокзал Нью-Йорка.
– У тебя кровь на рубашке… и… о, Боже… на штанине. Роф, что случилось? Стоя в своем кабинете, в особняке Братства, перед любимой шеллан, Роф сильнее запахнул отвороты косухи, подумав, что, по крайней мере, он смыл с рук кровь лессеров. – Сколько из того, что я вижу, принадлежит тебе? – понизила голос Бэт. Она была прекрасной, как и всегда, – единственная женщина, которую он желал, единственная его супруга. В джинсах и черной водолазке, с ниспадающими на плечи темными волосами, Бэт была самой привлекательной женщиной, какую он когда-либо видел. И тем не менее. – Роф. – Не вся. – Кровь из раны на плече, без сомнений, залила всю его майку, но он прижимал к груди гражданского мужчину, чья кровь, конечно же, смешалась с его собственной. Не в силах оставаться на месте, он обошел кабинет, от стола к окнам и обратно. Под ногами лежал Обюссон голубых, серых и кремовых цветов, сочетавшихся с бледно-голубыми стенами, волнистые ворсинки ковра выгодно подчеркивали изящную мебель и витые молдинги времен Людовика XIV. На самом деле, ему никогда не нравился этот декор. И сейчас отношение не изменилось. – Роф… как она там оказалась? – судя по настойчивому тону, Бэт уже знала ответ, но надеялась, что есть другое объяснение. Собравшись с духом, он повернулся к любви всей своей жизни, стоявшей в противоположном конце вычурной комнаты: – Я снова сражаюсь. – Ты что? – Сражаюсь. Бэт не сказала ни слова, и он был рад, что двери кабинета закрыты. Он знал, к какому заключению она придет, и что оно неизбежно приведет лишь к одному – она вспомнит обо всех тех «ночах загородом» с Фьюри и Избранными. Обо всех тех случаях, когда он ложился спать в футболках с длинными рукавами, скрывающими раны, потому что «простыл». Обо всех извинениях «я хромаю, потому что слишком много тренировался». – Ты сражаешься. – Она спрятала руки в карманах джинсов, и хотя Роф видел не особо много, он чертовски хорошо знал, что черная водолазка идеально дополняла ее взгляд. – Для ясности. Ты говоришь, что собираешься начать сражаться. Или что ты уже сражаешься какое-то время. Вопрос был риторическим, но, очевидно, она хотела, чтобы он раскрыл всю ложь: – Уже какое-то время. Последнюю пару месяцев. Его окатил аромат гнева и боли, запах паленого дерева и горящего пластика. – Послушай, Бэт, я должен… – Ты должен быть честным со мной, – резко перебила она. – Вот, что ты должен делать. – Я не думал, что это продлится дольше, чем месяц или два… – Месяц или два! Как долго, черт возьми… – она прокашлялась и понизила голос. – Как долго ты этим занимаешься? Когда он ответил, она вновь замолчала. А затем: – С августа? Августа. – Прости. Я… Проклятье, мне, правда, очень жаль. – Как бы он хотел, чтобы она потеряла терпение. Накричала на него. Назвала паршивым ублюдком. Она больше ничего не сказала, запах ее эмоций исчез, развеялся потоком горячего воздуха, исходившим из отопительных отверстий в полу. В коридоре доджен пылесосил ковер, и этот звук то приближался, то отдалялся, приближался и отдалялся. В повисшей между ними тишине Роф цеплялся за этот нормальный, обыденный шум – его слышишь постоянно и редко замечаешь, потому что занят бумажной работой, отвлечен чувством голода или пытаешься решить, хочешь ли ты расслабиться, посмотрев ТВ, или же размяться в тренажерном зале… это звук безопасности. И в течение этого разрушительного для его брака мгновения, он держался за колыбельную «Дайсона» мертвой хваткой, думая, сможет ли когда-нибудь снова ее игнорировать. – Мне даже в голову никогда не приходило… – Бэт еще раз прокашлялась. – Мне никогда не приходило в голову, что есть что-то, о чем ты не можешь поговорить со мной. Я всегда считала, что ты рассказываешь мне… все, что можешь. Когда она закончила, озноб пробрал его до костей. Она говорила с ним голосом, которым обычно отвечала тем, кто ошибся номером – словно он был незнакомцем, в ее тоне не было ни теплоты, ни особого интереса. – Бэт, послушай, я должен быть там. Я должен… Она покачала головой и подняла руку, чтобы остановить его: – Дело не в том, что ты сражаешься. Бэт мгновение пристально смотрела на него. А затем развернулась и направилась к двойным дверям. – Бэт. Этот задыхающийся хрип – его голос? – Нет, оставь меня. Мне нужно побыть одной. – Бэт, пойми, у нас на поле недостаточно бойцов… – Да не в сражении дело! – она резко повернулась к нему лицом. – Ты лгал мне. Лгал. И даже не раз, а на протяжении целых четырех месяцев. Рофу хотелось возразить, защититься, сказать, что он потерял счет времени, что те сто двадцать дней и ночей пронеслись со скоростью света, что он лишь ставил одну ногу перед другой, шел так минуту за минутой, час за часом, пытаясь удержать расу на плаву, пытаясь сдержать лессеров. Он не планировал, что все так затянется. Не собирался обманывать ее так долго. – Ответь мне всего на один вопрос, – сказала она. – Один вопрос. И лучше этому быть правдой, иначе, помоги мне Боже, я… – она поднесла ко рту ладонь, поймав рукой тихий всхлип. – Правда, Роф… ты, правда, думал, что собираешься остановиться? Глубоко в душе ты серьезно думал, что собираешься… Он с трудом сглотнул, когда она не смогла договорить. Роф сделал глубокий вдох. На протяжении своей жизни он получал ранения много, много раз. Но ничто, никакая причиненная ему боль не сравнится с тем, что он испытывал, отвечая ей: – Нет. – Он снова вдохнул. – Нет, я не думаю… что собирался остановиться. – Кто говорил с тобой сегодня. Кто убедил тебя рассказать мне? – Вишес. – Мне следовало знать. Он, возможно, единственный, кроме Тора, кто мог… – Бэт скрестила руки, обернув их вокруг себя, и он отдал бы на отсечение правую руку, чтобы получить возможность обнять ее. – То, что ты сражаешься, пугает меня до чертиков, но ты кое о чем забыл… Я стала твоей супругой, не зная, что Королю не положено находиться на поле боя. Я была готова поддерживать тебя, даже если это вселяло в меня ужас… потому что сражение в этой войне – твоя сущность, оно течет в твоей крови. Ты дурак… – ее голос сломался. – Ты дурак, я бы позволила тебе заниматься этим. Но вместо этого… – Бэт… – Помнишь ту ночь в начале лета, когда ты вышел на улицы? – оборвала она его. – Когда ты вмешался, чтобы спасти Зи, а потом остался в городе и сражался с другими? Конечно же, он помнил. Вернувшись домой, он бежал за ней по лестнице, и они занимались сексом на ковре в гостиной второго этажа. Несколько раз. И он сохранил шортики, которые сорвал с ее бедер, в качестве сувенира . Господи… если подумать… именно тогда они в последний раз были вместе. – Ты сказал, это на одну ночь, – произнесла она. – Одна ночь. И только. Ты поклялся, и я поверила тебе. – Дерьмо… прости. – Четыре месяца, – покачала она головой, ее роскошные темные волосы колыхались вокруг ее плеч, так прекрасно ловя свет, что даже его бедные глаза отметили это великолепие. – Знаешь, что больнее всего? То, что Братья знали, а я нет. Я всегда принимала эти тайны, понимала, что есть вещи, о которых мне не положено знать… – Они тоже не имели понятия. – Ну, Бутч знал, но не стоило пихать его под автобус. – Ви узнал только сегодня. Она пошатнулась, но удержала равновесие, опершись о бледно-голубую стену: – Ты был на улицах один? – Да. – Он потянулся к ее руке, но она отдернула ее. – Бэт… Она распахнула дверь: – Не трогай меня. Та захлопнулась позади нее. Злясь на себя, Роф развернулся к столу и как только увидел все бумаги, прошения, жалобы, проблемы, его словно к его лопаткам подцепили электропроводы и пустили разряд . Он ринулся вперед, положил руки на стол и смел лежавшее на нем дерьмо. Когда бумаги, как снег, опустились на пол, он снял темные очки и потер глаза, головная боль пронзила лобную долю. Переведя дух, Роф, спотыкаясь, на ощупь нашел свое кресло и рухнул в него. Не сдерживаясь в выражениях, он позволил голове упасть назад. Эти ужасные головные боли в последнее время возникали ежедневно, выбивая его из колеи, не отступая, как простуда, отказывавшаяся поддаваться лечению. Бэт. Его Бэт… Услышав стук, он дал волю слову на букву «б». Стук повторился. – Чего, – рявкнул он. Рейдж просунул голову в щель и замер. – Эээ… – Что? – Ну, в общем… Учитывая грохот двери и – ничего себе – ураган, который прошелся по твоему столу… ты все еще хочешь встретиться с нами? О, Боже… как ему вынести еще один подобный разговор? Опять же, может, ему следовало поразмыслить над этим до того, как он решил лгать самым близким людям. – Мой господин? – Рейдж сбавил тон. – Хотите ли вы видеть Братство? Нет. – Да. – Нужен Фьюри на громкой связи? – Да. Слушай. Мальчишек на этой встрече быть не должно. Блэй, Джон, Куин… они не приглашены. – Понял. Эй, может, я помогу прибраться? Роф посмотрел на ковер из бумаг. – Сам справлюсь. Голливуд доказал, что капля мозгов у него все-таки имеется, не став спрашивать еще раз и не сказав «уверен?». Он просто выскользнул за дверь и закрыл ее. Пробили напольные часы, стоявшие в углу на другой стороне комнаты. Еще один привычный звук, на который Роф обычно не обращал внимания, но теперь, когда он сидел в одиночестве в своем кабинете, звон разносился так, словно не обошлось без огромных колонок. Он опустил руки на подлокотники хилого, хрупкого кресла, но те были слишком малы для поддержки. По размеру сиденье подходило скорее женщине, которая могла бы присесть в него перед сном, чтобы снять колготки. Но это был не трон. Именно поэтому он использовал его. В течение трех сотен лет ему по стольким причинам не хотелось принимать корону, быть Королем по праву рождения, а не по желанию или воле обстоятельств. Но когда в его жизни появилась Бэт, и все изменилось, он наконец-то отправился на встречу с Девой-Летописецей. Это было два года назад. Две весны, два лета, две осени и две зимы. Тогда, в начале, у него были грандиозные планы. Грандиозные, удивительные планы на то, чтобы собрать Братство вместе, поселить всех под одной крышей, объединить усилия, выстоять против Общества Лессенинг. Победить. Спасти. Восстановить. А вместо этого была уничтожена Глимера. Еще больше гражданских мертвы. А Братьев стало даже меньше. Прогресса не было. Они отступали. – Мы все здесь, – снова заглянул Рейдж. – Тысяча чертей, я же сказал, мне нужно немного… Вновь пробили старинные часы, и, прислушавшись к количеству ударов, Роф понял, что сидит здесь уже час. Он протер болящие глаза. – Дайте мне еще минуту. – Все, что пожелаете, мой господин. Не торопитесь. -------------------------------------------------------------------------- Сцена описана в бонусе «Роф и нож для конвертов»
Услышав «привет» от Ривенджа, Элена поднялась с подушки, на которой лежала, и проглотила проклятье… вот только потом она задумалась, почему так удивлена. Она позвонила ему, и согласно правилам этикета, применяемым в подобных ситуациях… люди, ну, перезванивают тебе. Ничего себе. – Привет, – сказала она. – Я не ответил на твой звонок только потому, что не узнал номер. Боже, его голос был таким сексуальным. Глубоким. Низким. Каким и должен быть мужской голос. В последовавшей тишине она подумала: а зачем, собственно, я ему звонила? Ах, да. – Я хотела поговорить о твоем приеме. Оформляя выписку, я заметила, что тебе ничего не дали для руки. – Вот оно что. Она не могла истолковать наступившую паузу. Может, он разозлился, что она влезла не в свое дело? – Я просто хотела убедиться, что ты в порядке. – И часто ты так с пациентами? – Да, – солгала она. – Хэйверс в курсе, что ты проверяешь его работу? – Он вообще осмотрел твои вены? – По мне, так лучше бы ты позвонила по другой причине, – низко засмеялся Ривендж. – Не понимаю, – напряженно произнесла она. – Чего? Что кто-то мог захотеть встретиться с тобой вне работы? Ты же не слепая. Ты видела себя в зеркале. И, конечно же, умна, поэтому дело не только в очень приятной внешности. Ей казалось, что он говорил на каком-то иностранном языке. – Я не понимаю, почему ты не заботишься о себе. – Хммм, – тихо засмеялся он, и она чувствовала это урчание так же, как и слышала его. – О… может я симулирую, просто чтобы увидеть тебя снова. – Слушай, я позвонила только потому, что… – Потому что тебе понадобился предлог. Ты отшила меня в смотровой, но на самом деле хотела поговорить со мной. Поэтому позвонила спросить о руке, чтобы я говорил с тобой. И вот теперь я на линии, – этот голос стал еще ниже. – Я правильно понял твои намерения? Она молчала. Пока он не сказал: – Алло? – Закончил? Или еще хочешь побегать вокруг да около, в поисках причин моего звонка? Повисла недолгая пауза, а затем он взорвался в низком богатом баритоновом смехе. – Я знал, что ты мне нравишься больше, чем по одной причине. Она отказывалась поддаваться его чарам. Но это не помогло. – Я позвонила насчет твоей руки. Точка. Только что ушла сиделка моего отца, и мы с ней разговаривали о его… Она замолчала, осознав, что именно рассказывает ему, словно споткнулась о своеобразный незакрепленный край ковра. – Продолжай, – притягательно произнес он. – Пожалуйста… Элена? Элена… Ты там, Элена? Позже, гораздо позже, она поймет, что эти три слова послужили краем пропасти. Ты там, Элена? Они действительно стали началом всех последующих событий, стартовой линией мучительного странствия, замаскированного под простой вопрос. Элена была рада, что не знала, куда это ее заведет. Поскольку иногда, единственное, что помогает пройти через ад, – это знание, что ты погряз слишком глубоко, чтобы пойти на попятный.
***
Ожидая ответа, Рив настолько сильно сжал мобильный, что тот затрещал у его щеки, а одна из клавиш издала «Эй, чувак, остынь немного». Электронное ругательство, казалось, разрушило заклятье, наложенное на них обоих. – Извини, – прошептал он. – Ничего. Я, эм… – Мы остановились на…? Он не ждал, что она ответит, но Элена… сделала именно это: – Мы с сиделкой отца говорили о его порезе, из-за этого я вспомнила о твоей руке. – Твой отец болен? – Да. Рив ждал большего, гадая, замолчит ли девушка от настойчивости… но она разрешила дилемму. – Из-за некоторых своих медикаментов отец иногда теряет равновесие, поэтому натыкается на вещи и не всегда осознает, что поранился. В этом проблема. – Прости. Должно быть, тебе тяжело о нем заботиться. – Я медсестра. – И дочь. – Поэтому, дело в работе. Мой звонок тебе. Рив улыбнулся. – Позволь задать вопрос. – Сначала я. Почему ты не покажешь руку врачу? И не говори, что Хэйверс видел твои вены. В таком случае он выписал бы тебе антибиотики, а если бы ты отказался, то в твоей карте появилась бы запись, что ты пошел против врачебных предписаний. Слушай, тебе нужны только таблетки, и я знаю, у тебя нет никакой лекарственной фобии. Ты принимаешь чертовски большие дозы дофамина. – Если ты беспокоилась о моей руке, то почему тогда просто не поговорила со мной в клинике? – Я говорила, не забыл? – Не так, – улыбнулся Рив темноте и провел рукой вверх и вниз по норковому одеялу. Он не чувствовал его, но представил мех таким же мягким, как и ее волосы. – Я все еще думаю, что ты хотела поговорить со мной по телефону. Последовавшая пауза заставила его забеспокоиться, что она бросит трубку. Он сел, словно таким образом мог удержать ее на линии: – Я просто хочу сказать… ну, в смысле, я рад твоему звонку. Какой бы ни была причина. – Я не успела поговорить с тобой в клинике, потому что ты ушел прежде, чем я занесла записи Хэйверса в компьютер. Вот когда до меня дошло. Он по-прежнему отказывался верить, что звонок нес чисто профессиональный характер. Она могла написать е-мэйл. Сказать доктору. Свалить на одну из дневных медсестер. – Итак, есть ли шанс, что тебе неловко из-за того, как грубо ты меня отшила? Она прокашлялась: – Прости за это. – Что ж, я прощаю тебя. Полностью. Абсолютно. Похоже, у тебя выдалась не самая лучшая ночка. Ее выдох послужил проявлением усталости: – Да уж, это точно. – Почему? Еще одна долгая пауза. – Знаешь, по телефону с тобой гораздо приятнее общаться. – Как так? – засмеялся он. – С тобой проще разговаривать. Вообще-то… довольно легко разговаривать. – Да, я не плох с глазу на глаз. Вдруг он нахмурился, вспомнив о букмекере, которого заставил петь в своем офисе. Проклятье, бедный ублюдок был каплей среди огромного количества наркоторговцев, вегасовских лакеев, барменов и сутенеров, которых он выводил на разговор в течение всех этих лет. Он всегда верил, что исповедь благотворно влияла на душу, особенно когда дело касалось подонков, решивших, что Рив не заметит, как они пытаются его наколоть. Его стиль управления также посылал важное сообщение в бизнесе, где слабость грозит смертью: сомнительная коммерция требовала твердой руки, и он всегда считал, что такова реальность, в которой он жил. Но теперь, в уединении, когда Элена так близко, ему казалось, что его «с глазу на глаз» было чем-то, за что нужно извиниться и скрывать. – Ну, так почему сегодняшняя ночь не была гладкой? – спросил он, отчаянно желая заткнуться к чертовой матери. – Мой отец. А потом… ну, меня продинамили. Рив нахмурился так сильно, что на самом деле почувствовал легкую боль меж глаз: – На свидании? – Да. Ему была нестерпима мысль о ней с другим мужчиной. И все же он завидовал ублюдку, кем бы тот ни был. – Что за осел. Прости, но что за осел. Элена засмеялась, и в этом звуке ему нравилось абсолютно все, и особенно то, как его тело в ответ немного согрелось. Боже, да к черту горячий душ. Этот нежный, тихий смех – как раз то, что ему нужно. – Ты улыбаешься, – тихо произнес он. – Да. То есть, наверное. Откуда ты знаешь? – Я лишь надеялся.– Что ж, а ты можешь быть очаровательным. – Быстро, словно чтобы скрыть комплимент, она сказала: – Свидание не было чем-то серьезным, вообще-то. Я не так хорошо его знала. Просто кофе. – И в итоге ты разговариваешь со мной по телефону. Что гораздо лучше. – Что ж, я никогда не узнаю, каково это, пойти с ним на свидание, – снова засмеялась она. – Никогда? – Я просто… ну, я подумала об этом, и решила, что прямо сейчас мне не стоит начинать отношения. – Волна триумфа отступила, когда она добавила: – с кем бы то ни было. – Хм. – Хм? Что значит это «Хм»? – Значит, что у меня есть твой номер. – А, да, есть… – она запнулась, когда он заерзал. – Подожди, ты, что… в постели? – Да. И пока ты не задала следующий вопрос, ты не захочешь знать. – Не захочу знать чего? – Как много на мне не надето. – Эээ… – Когда Элена замялась, он понял, что она снова улыбается. И, возможно, покраснела. – Значит, я не буду спрашивать. – Мудро с твоей стороны. Тут только я и простыни… упс, я только что проболтался? – Да. Именно, – она понизила голос, словно представила его обнаженным. И ничуть не возражала против этой картинки. – Элена… – он остановился, потребности симпата ослабили его самоконтроль. Да, Рив хотел ее такой же обнаженной, каким был сам. Но даже более того, он хотел говорить с ней. – Что? – сказала она. – Твой отец… он уже давно болен? – Я, а… да, да давно. У него шизофрения. Хотя, сейчас он на таблетках, и ему лучше. – Боже… правый. Должно быть, это действительно сложно. Он здесь, и в то же время нет, так ведь? – Да… именно на это все и похоже. С ним практически то же самое: его симпатическая сторона – постоянная другая реальность, преследовавшая его, пока он пытался прожить ночи, претворяясь нормальным. – Итак, не возражаешь, если я спрошу, – озабоченно сказала она, – зачем тебе нужен дофамин? В твоей карте нет конкретного диагноза. – Наверное потому, что Хэйверс лечит меня уже целую вечность. – Вполне возможно, – неловко засмеялась Элена. Дерьмо, что он несет. Симпат в нем сказал: «Что угодно, просто лги ей». Проблема в том, что откуда ни возьмись, в его разуме появился другой, конкурирующий голос, незнакомый и слабый, но совершенно непреодолимый. Но из-за незнания природы этого голоса, Рив пошел привычным путем: – У меня болезнь Паркинсона. Или же его вампирский эквивалент. – О… мне жаль. Вот для чего тебе нужна трость. – Не все гладко с равновесием. – Но дофамин тебе помогает. Тебя почти не трясет. Тот тихий голос в его голове превратился в странную боль в центре груди, и на миг он отбросил притворство и на самом деле сказал правду: – Я понятия не имею, что бы делал без этого наркотика. – Лекарства моего отца стали чудом. – Ты его опекун? – Когда она произнесла утвердительное «угу», он спросил: – А где остальная твоя семья? – Остались только он и я. – Значит, на твоих плечах чертовски тяжелая ноша. – Ну, я люблю его. И если бы мы поменялись местами, он поступил бы так же. Это то, что родители и дети делают друг для друга. – Не всегда. Очевидно, ты происходишь от хороших людей. – Прежде, чем смог остановиться, Рив продолжил: – Но именно поэтому ты одинока, не так ли? Ты будешь чувствовать себя виноватой, если отлучишься хотя бы на час, но, оставшись дома, не сможешь игнорировать тот факт, что твоя жизнь проходит мимо. Ты в ловушке, кричишь, но ничего не станешь менять. – Мне пора. Рив зажмурился, боль в его груди распространилась по всему телу, как пламя по сухой траве. Он силой мысли включил свет, когда темнота начала слишком хорошо отражать его собственное существование. – Просто… я знаю, на что это похоже, Элена. Причины разные, но суть я понимаю. Знаешь, мысль о том, что ты смотришь, как живут все остальные… О, черт возьми, забудь. Надеюсь, ты будешь хорошо спать… – Именно так я себя и чувствую большую часть времени. – Сейчас ее голос был нежен, и Рив был рад, что она поняла его, хотя красноречием он смахивал на бездомную кошку. Теперь неловко стало ему. Он не привык вот так с кем-то разговаривать… или чувствовать себя подобным образом. – Слушай, я собираюсь дать тебе отдохнуть. Я рад, что ты позвонила. – Знаешь… я тоже. – И, Элена? – Да? – Думаю, ты права. Прямо сейчас тебе не стоит с кем-то встречаться. – Правда? – Да. Хорошего дня. Наступила пауза. – Хорошего… дня. Подожди… – Что? – Твоя рука. Что ты будешь с ней делать? – Не волнуйся, все будет нормально. Но спасибо за беспокойство. Оно много для меня значит. Рив первым повесил трубку и положил телефон на норковое одеяло. Закрыв глаза, он оставил свет включенным. И никак не мог заснуть.
Находясь в особняке Братства, Роф распростился с мыслью, что в скором времени будет чувствовать себя лучше в ситуации с Бэт. Черт, он может проторчать весь следующий месяц в своем хилом кресле, но добьется лишь онемения в заднице. А в это время, кучка народа в коридоре уже вся издергалась и начинала действовать на нервы. Он распахнул двойные двери усилием мысли, и его братья, как один, встали по стойке «смирно». Смотря через бледно голубые просторы кабинета на их большие, крепкие тела, стоявшие у балкона, он узнал парней не по внешности, одежде или выражению лица, а по эхо каждого из них, что отдавалось в его крови. Церемонии в Гробнице, связавшие всех их вместе, до сих пор отдавались отголосками, независимо от того, сколько времени прошло с их проведения. – Не стойте там как вкопанные, – сказал он, когда Братство уставилось на него. – Я не для того открыл эту хрень, чтобы стать экспонатом в зоопарке. Братья зашли, топая тяжелыми ботинками, за исключением Рейджа, обутого в шлепанцы, – его стандартная домашняя обувь, вне зависимости от сезона. Каждый воин занял свое обычное место в комнате, Зи подошел к камину, а Ви с Бутчем устроились на недавно укрепленном диване. Рейдж, шаркая, подошел к столу и нажал на кнопку громкой связи на телефоне, набирая номер Фьюри. Никто не сказал ни слова о бумагах на полу. Никто не пытался их поднять. Словно нет никакого беспорядка, и Рофу нужно было именно это. Закрыв двери силой разума, он подумал о Торе. Брат был в доме, всего в нескольких дверях от них вниз по коридору со статуями, но совершенно на другом континенте. Приглашать его не стоило – это было бы жестоко, учитывая, в каком состоянии тот находился. – Алло? – раздался из телефона голос Фьюри. – Мы все здесь, – произнес Рейдж, а затем развернул Тутси Поп и прошлепал к отвратительному зеленому креслу. Безобразие принадлежало Тору, кресло передвинули сюда из офиса, чтобы Джон Мэтью мог спать в нем, когда убили Вэлси, а Тор исчез. В нем сидел Рейдж, поскольку из-за веса парня оно действительно было самым безопасным для его задницы местом из всех, включая диваны со стальными болтами. Когда все уселись, в комнате повисла тишина, если не считать хруст той вишневой штуки в варежке Голливуда. – О, ну вашу ж мать, – наконец простонал Рейдж сквозь свой леденец. – Скажи уже. Что бы там ни было. Я скоро закричу. Кто-то умер? Нет, но Рофу и правда казалось, будто он что-то прикончил. Роф посмотрел в направлении брата, а затем – на каждого из них. – Я буду твоим напарником, Голливуд. – Напарником? В смысле… – Рейдж окинул взглядом комнату, будто проверяя, все ли услышали тоже, что и он. – Ты не о кункене говоришь, верно? – Нет, – тихо произнес Зи. – Я не верю. – Тысяча. Чертей. – Рейдж вытащил из кармана черных флисовых брюк еще один леденец. – Это законно? – Теперь – да, – пробормотал Ви. – Подожди… – заговорил Фьюри по телефону. – Это чтобы заменить меня? Роф покачал головой, хоть Брат и не мог этого видеть. – Чтобы заменить многих воинов, которых мы потеряли. Разговор забил ключом, как только что открытая банка «Колы». Бутч, Ви, Зи, Рейдж – все разом начали говорить, пока сквозь этот гомон не прорвался резкий голос: – Тогда я тоже хочу вернуться. Все обернулись на телефон… все, кроме Рофа, смотревшего на Зи, чтобы уловить реакцию парня. Зейдист никогда не прятал гнев. Никогда. Но он скрыл беспокойство и волнение, словно те были немалой наличкой, а он – окружен грабителями: при заявлении близнеца брат принял оборонительную позицию, напрягся, не выдавая абсолютно никаких эмоций. Да, верно, подумал Роф. Толстокожий ублюдок был испуган как девчонка. – Уверен, что это хорошая идея? – медленно произнес Роф. – Может, сражение не совсем то, что тебе нужно прямо сейчас, брат мой? – Я не курил уже около четырех месяцев, – сказал Фьюри через динамик. – И я не собираюсь возвращаться к наркотикам. – Стресс в этом не помощник. – О, а отсиживание задницы, пока ты на поле боя? Поразительно. Король и Праймэйл сражаются впервые за всю историю. И все из-за чего? Потому что Братство было на последнем издыхании. Попробуйте побить такой рекорд. Словно выиграть пятидесятиметровое лизание зада в Лузеролимпийских играх. Господи. Но потом Роф подумал о том мертвом гражданском. Разве это лучший результат? Нет. Откинувшись на спинку своего хрупкого кресла, он пристально посмотрел на Зи. Словно почувствовав на себе его взгляд, Зейдист отошел от каминной полки и прошелся по кабинету. Все они знали, что он представлял себе: Фьюри с передозировкой на полу ванной, рядом с ним на кафеле – пустой шприц из-под героина. – Зи? – послышался голос Фьюри. – Зи? Возьми трубку. Когда Зейдист уединился со своим близнецом, взгляд на его лице со шрамом был настолько хмурым, что это мог его увидеть даже Роф. И выражение не смягчилось, когда он произнес: – Ага. Да. Ага. Я знаю. Верно. – Наступила длинная, длинная пауза. – Нет, я все еще здесь. Ладно. Хорошо. Пауза. – Поклянись мне. Жизнью моей дочери. Через секунду Зи снова включил громкую связь, положил трубку на место и вернулся к камину. – Я с вами, – сказал Фьюри. Роф заерзал в нелепом кресле, желая, чтобы все было иначе. – Знаешь, в иных обстоятельствах я бы сказал тебе отвалить. Теперь же просто спрошу… Когда ты можешь начать? – С приходом ночи. Я оставлю Кормию во главе Избранных, пока нахожусь на поле. – Твоя женщина нормально к этому отнесется? Наступила пауза. – Она знает, за кого вышла. И я собираюсь быть честным с ней. Ауч. – У меня вопрос, – тихо сказал Зи. – О высохшей крови на твоей рубашке, Роф. Роф прокашлялся: – Я уже некоторое время снова в строю, вообще-то. Сражаюсь. Температура в комнате упала: Зи и Рейдж пришли в бешенство из-за того, что они не были в курсе. А затем Голливуд вдруг выругался: – Подождите… подождите. Вы двое знали… узнали раньше нас, не так ли? Потому что никто из вас не выглядит удивленным. Бутч прокашлялся, словно привлекая к себе внимание: – Я нужен был ему для зачистки. А Ви пытался его переубедить. – Роф, как давно это началось? – выпалил Рейдж. – С тех пор, как ушел Фьюри. – Да ты издеваешься. Зи подошел к одному из окон, протянувшихся от пола до потолка, и, несмотря на опущенные ставни, он смотрел на них, словно мог видеть скрывавшиеся за ними земли. – Чертовски хорошо, что ты не помер там. – Думаешь, я сражаюсь как девчонка только потому, что теперь сижу за этим столом? – обнажил клыки Роф. – Итак, давайте все расслабимся, – послышался из динамика голос Фьюри. – Сейчас мы в курсе, и в ближайшем будущем все изменится. Никто не будет сражаться в одиночку, даже если мы будем выходить тройками. Но мне нужно знать, станет ли это общеизвестно? Ты собираешься объявить об этом на заседании Совета послезавтра ночью? Боже, эта счастливое заседание – не совсем то, чего он ждал с нетерпением. – Думаю, я пока придержу эту информацию. – Да, – выдал Зи, – действительно, нахрена быть честным? Роф проигнорировал это замечание. – Но я собираюсь рассказать Ривенджу. Я знаю, что некоторые члены Глимеры ворчат по поводу набегов. Если это дело наберет серьезные обороты, он сможет успокоить народ подобными сведениями. – Мы закончили, – произнес Рейдж ровным тоном. – Да. Закончили. – Тогда я пошел. Голливуд вышел из комнаты, Зи – прямо за ним: еще две потери из-за бомбы, скинутой Рофом. – Так, как Бэт восприняла новость? – спросил Ви. – А как, по-твоему? – Роф встал на ноги и последовал примеру ушедшей парочки. Пора найти Дока Джейн и зашиться, если, конечно, раны еще не затянулись. Он должен быть готов к тому, чтобы выйти завтра и сражаться.
***
В холодном ярком утреннем свете, Хекс дематериализовалась вдоль высокой стены прямо в гущу облетевших толстых кленов. Особняк располагался на своих акрах как серая жемчужина в филигранной оправе, тонкие, раздетые на зиму образцовые деревья возвышались вокруг старого каменного дома, крепя его к холмистому газону, держа на земле. Слабое декабрьское солнце изливало свет, из-за чего очертания, обычно мрачные в ночи, казались еще более древними и едва различимыми. Ее солнечные очки были практически черными, уступка, которую ей приходилось делать своей вампирской стороне, если она выходила при свете дня. За линзами ее зрение оставалось острым, и она видела каждый датчик движения, каждую лампочку камер безопасности и каждое витражное окно, закрытое ставнями. Нелегко будет зайти внутрь. Эти штуковины без сомнений были укреплены сталью, а, значит, дематериализоваться внутрь даже при поднятых ставнях – не вариант. А симпат в ней чувствовал, что внутри полно народу: персонал на кухне, кто-то спал наверху, другие – сновали вокруг. Этот дом не был счастливым, эмоциональные сетки жильцов были полны темных, мрачных чувств. Хекс дематериализовалась на крышу главной секции особняка, напустив симпатскую версию миса. Он не скрывал ее полностью, она, скорее, становилась тенью среди теней, отбрасываемых вытяжками и климат-контролем, но этого было достаточно, чтобы обойти датчики движения. Приближаясь к вентиляционной шахте, она нашла стальной лист толщиной с линейку, который был прикручен к металлическим боковым стенкам. Та же история с вытяжками. Накрыты толстым листом стали. Не удивительно. Здесь очень хорошая охранная система. Проникнуть сюда ночью было бы легче, используя пилу на батарейках на одном из окон. Территория прислуги в задней части дома представлялась хорошим местом для вторжения, учитывая, что персонал будет занят своими обязанностями, и там будет тише. Внутрь. Найти цель. Устранить. Согласно инструкциям Рива, труп нужно оставить на виду, поэтому она не станет прятать тело или избавляться от него. Пока Хекс шла по мелкой гальке, рассыпанной по крыше, шипованые скобы вокруг ее бедер впивались в мышцы с каждым шагом, боль выкачивала из нее энергию и обеспечивала необходимую концентрацию – и то, и другое помогало держать потребности симпата на задворках сознания. На ней не будет повязок, когда она придет сюда выполнить работу. Хекс замерла и взглянула на небо. Сухой резкий ветер предвещал снег, и в скором времени. На Колдвелл надвигается зимний мороз. Но в ее сердце он поселился уже очень давно. Под своими ногами, она вновь ощутила людей, считывая их эмоции, чувствуя их. Она убила бы их, если бы ее попросили. Уничтожила бы без раздумий и колебаний, пока те лежат в своих кроватях, исполняют служебные обязанности, перекусывают или встают, чтобы по-быстрому сходить в туалет и снова лечь спать. Грязные мокрые останки смерти, вся та кровь, беспокоили ее не больше, чем Х&К или Глок заботили бы пятна на ковре, грязь на кафеле или кровоточащие артерии. Красный цвет – единственное, что она видела, выполняя задание, и, кроме того, спустя какое-то время эти выпученные испуганные глаза, рты, пытающиеся поймать воздух, перестают отличаться друг от друга. И в этом заключалась великая ирония. При жизни, все – снежинки особых и прекрасных пропорций, но когда приходит смерть, предъявляя свои права, от тебя остается безымянная кожа, мышцы и кости, остывающие и разлагающиеся с предсказуемой скоростью. Она была пистолетом, курок которого спускал ее босс. Он жал, она стреляла, тело падало, и, несмотря на то, что чьи-то жизни менялись навсегда, для всех остальных, включая ее саму, солнце продолжало вставать и садиться за горизонт. Таков был курс ее рабских обязательств, с ее точки зрения: наполовину – работа, наполовину – плата за то, что делал Рив, чтобы защитить их обоих. Вернувшись сюда на заходе солнца, она сделает то, что должна, и уйдет с совестью такой же чистой и не потревоженной, как банковское хранилище. Зайти, выйти и никогда не вспоминать об этом. Именно так и протекала жизнь убийцы. ------------------------------------------------------------------------------ Тутси Поп – леденец на палочке Кункен - азартная карточная игра, возникшая в Мексике или в юго-западной части США и имеющая многочисленные разновидности. Heckler&Koch – германская компания по производству стрелкового оружия, основанная в 1949 году. Один из ведущих поставщиков армии и полиции Германии и других стран мира; один из наиболее плодовитых среди современных производителей стрелкового оружия. Австрийская фирма - производитель оружия, основанная в 1963 году в Дойч-Ваграме (Deutsch-Wagram), городке неподалёку от Вены, Австрия. Названа по фамилии её основателя – Гастона Глока. Наибольшую популярность приобрела за счёт своих пистолетов, однако также производит ножи и пехотные лопатки.
Союзники – третья спица в колесе войны. Ресурсы и новобранцы предоставляют тебе тактический двигатель, позволяющий встретить, сойтись в схватке и сократить численность и силу вражеских войск. Союзники – твое стратегическое преимущество, это люди, чьи интересы совпадают с твоими собственными, даже если философия и конечные цели расходятся. Для победы они столь же важны, как и первые две составляющие, но чуть менее контролируемы. Если только ты не знаешь, как вести переговоры. – Мы едем уже довольно долго, – сказал Мистер Д, сидя за рулем Мерседеса, принадлежавшего приемному отцу Лэша, ныне покойному. – И будем ехать еще какое-то время. – Лэш взглянул на часы. – Ты не сказал, куда мы направляемся. – Нет, не сказал. Лэш посмотрел в окно седана. Деревья на обочине Северного шоссе выглядели так, словно их нарисовали карандашом, но листву к рисунку набросать не успели – лишь сухие дубы, тонкие клены и ветвистые березы. Только на приземистых хвойных крепышах виднелось хоть что-то зеленое, их количество возрастало по мере продвижения вглубь парка Адирондак. Серое небо. Серое шоссе. Серые деревья. Будто пейзаж штата Нью-Йорк слег с какой-нибудь простудой, как больной, не сделавший вовремя прививку от пневмонии. Лэш не распространялся о том, куда он и его заместитель направляются, по двум причинам. Первая была слишком постыдной, и он едва мог себе в этом признаться: Лэш не был уверен, переживет ли назначенную встречу. Проблема в том, что этот союзник был непрост, и Лэш знал, что, даже приближаясь к ним, тычет палкой в осиное гнездо. Да, здесь крылся потенциал к прекрасному сотрудничеству, но если для солдата лояльность была хорошей чертой, для союзника она жизненно необходима, а там, куда они направляются, с лояльностью были так же незнакомы, как и со страхом. Поэтому, он оказался вроде как далеко не в лучшем положении, с какой стороны не посмотри, и вот почему он молчал. Если встреча пройдет не гладко, или проба кокаина не сработает, он не станет продолжать, и в таком случае Мистеру Д не нужны подробности о том, с кем они имеют дело. Другой причиной неразговорчивости Лэша служила неуверенность в появлении гостей. И тогда он, опять же, не хотел светить своими планами. На обочине стоял зеленый знак с белой надписью «Граница США 38». Точно, тридцать восемь миль, и тебя нет в стране… поэтому колония симпатов располагалась именно там. Ее назначение – поселить этих чокнутых ублюдков как можно дальше от гражданского вампирского населения, и цель эта была достигнута. Чуть ближе к Канаде, и пришлось бы говорить им «отвали и сдохни» на французском. Лэш связался с ними благодаря старому Ролодексу его приемного отца, который, как и машина мужчины, оказался очень полезным. Будучи бывшим Главой Совета, Айбикс знал как связаться с симпатами, в том случае, если кто-то из них скрывался среди вампиров и его было необходимо депортировать. Конечно, дипломатии между видами можно и не ждать. Это словно предоставить серийному убийце не только обнаженное горло, но и Хенкель , которым его можно перерезать. Е-мэйл Лэша, адресованный королю симпатов, был коротким и слащавым, и в этом сжатом послании он представился тем, кем являлся на самом деле, а не кем его вырастили: он был Лэшем, главой Общества Лессенинг. Лэшем, сыном Омеги. И он искал союзников против вампиров, дискриминирующих и избегающих симпатов. Конечно же, король хотел отомстить за неуважение, выказываемое его людям. Полученный им ответ был настолько любезным, что Лэш было сорвался с места, но затем вспомнил из тренировок, что симпаты ко всему относились как к шахматной партии… вплоть до того момента, когда они ловят в ловушку твоего короля, превращают королеву в шлюху и сжигают ладьи. В ответе лидера колонии указывалось, что совместное обсуждение взаимных интересов приветствуется, а также ставился вопрос: не будет ли Лэш столь добр, чтобы приехать на север, поскольку возможности передвижения сосланного короля, по определению, были ограничены. Лэш взял машину, потому что у него было собственное условие – присутствие Мистера Д. По правде говоря, он выдвинул его только для того, чтобы обеспечить равенство требований. Они хотели, чтобы он приехал к ним; ладно, но он привезет одного из своих людей. А поскольку лессеры дематериализоваться не могли, автомобиль был необходим. Пять минут спустя Мистер Д съехал с трассы и пересек центр города, размером с один из семи городских парков Колдвелла. Здесь не было небоскребов, только четырех- и пятиэтажные кирпичные здания, будто суровые зимние месяцы остановили рост не только деревьев, но и всей архитектуры. По указаниям Лэша они взяли курс на запад, минуя голые яблоневые сады и огороженные коровьи фермы. Как и на шоссе, Лэш пожирал пейзаж взглядом. Для него все еще было изумительно созерцать молочный декабрьский солнечный свет, отбрасывающий тени на тротуары, крыши домов или коричневую землю под голыми ветками деревьев. При перерождении он получил от своего настоящего отца новую цель, наряду с даром солнечного цвета, и Лэш необычайно наслаждался и тем, и другим. Пару минут спустя, GPS в Мерседесе заглох, экран начал рябить. Значит, они приближаются к колонии. И действительно, дорога, которую они искали, предстала перед ними. Аллея Илин была отмечена только крохотным уличным знаком. Улица, блин… всего лишь грязная тропинка, пересекавшая кукурузные поля. Седан, как мог, проехал по неровному пути, амортизаторы смягчали ямы, образовавшиеся от луж, но в гребаном квадроцикле поездка была бы легче. В конечном счете, на горизонте показалось толстое кольцо деревьев, и фермерский дом, вокруг которого оно сжималось, находился в идеальном состоянии, – белоснежное здание с темно-зелеными ставнями и темно-зеленой крышей. Как нечто с человеческой рождественской открытки, от двух из четырех труб поднимался дым, на крыльце стояли кресла-качалки и вечнозеленые деревья в горшках. Приближаясь, они проехали мимо предупреждающего знака белого и темно-зеленого цветов: «ДАОССКИЙ МОНАШЕСКИЙ ОРДЕН, уч. 1982». Мистер Д остановил Мерседес, заглушил двигатель, и перекрестился. Что было в высшей степени бессмысленно. – Как-то здесь странно. Дело в том, что мелкий техасец был прав. Вопреки открытой передней двери и солнечному свету, льющемуся на теплый вишневый пол, позади фасада таилось что-то неправильное. Просто все было чересчур идеальным, слишком просчитанным, чтобы расслабить человека и таким образом притупить его защитные инстинкты. Как симпатичная девушка с венерическим заболеванием, подумал Лэш. – Пойдем, – сказал он. Они вышли из машины, и в то время как Мистер Д нащупал свой Магнум, Лэш и не подумал потянуться к своей пушке. Отец научил его многим трюкам, и, в отличие от тех случаев, когда он имел дело с людьми, ему ничего не стоило продемонстрировать свои особые способности перед симпатом. Более того, подобное шоу может помочь им увидеть его в нужном свете. Мистер Д поправил свою ковбойскую шляпу. – Здесь действительно очень странно. Лэш прищурился. На каждом окне висели кружевные шторы, но какой бы светлой ни была ткань, от нее все равно бросало в дрожь… Погодите, они шевелятся? Спустя секунду, до него дошло, что это не шторы, а паутина. Сплетенная белыми паукообразными. – Это… пауки? – Ага. – Лэш не стал бы использовать их как элемент декора, но ведь он и не обязан здесь жить. Они остановились у первой из трех ступенек, ведущих на крыльцо. Боже, некоторые открытые двери не обещают радушный прием, и данную ситуацию это описывало как нельзя точно: меньше «привет-как-дела» и больше «заходи-и-из-твоей-кожи-сошьют-плащ-супер-героя-для-одного-из-пациентов-Ганнибала-Лектора». Лэш усмехнулся. Кто бы ни жил в этом доме, определенно, он был ему по нраву. – Хочешь, чтобы я поднялся и позвонил в дверь? – спросил Мистер Д. – Если там есть звонок? – Нет. Мы подождем. Они выйдут к нам. И, вот неожиданность, кто-то появился в дальнем конце переднего холла. С плеч и головы того, что приближалось к ним, свисало достаточно мантий, чтобы задать жару бродвейской сцене. Мерцающая белая ткань была странной, ловила свет и преломляла его в плотных складках, массивное полотно перехватывалось крепким белым парчовым поясом. Очень впечатляюще. Для поклонника монархии и духовенства. – Приветствую, друг мой, – раздался тихий, соблазнительный голос. – Я тот, кого ты ищешь, лидер отвергнутых. Шипящие «с» растянулись в практически отдельные слова, акцент во многом напоминал предупреждающую дрожь хвоста гремучей змеи . По телу Лэша пробежала дрожь, покалывание опустилось к члену. Сила, в конце концов, возбуждает сильнее экстази, и существо в дверном проеме являлась воплощением власти. Длинные изящные руки поднялись к капюшону и опустили белые складки. Лицо помазанного лидера симпатов было таким же ровным, как его шикарное одеяние, щеки и подбородок образовывали элегантные мягкие углы. Генофонд, породивший этого великолепного, женоподобного убийцу, был настолько совершенным, что различий между полами практически не существовало, мужские и женские черты смешались, с преобладанием последних. Но его улыбка была холодна, как лед. А сверкающие красные глаза – хитрые, даже враждебные. – Пожалуйста, входите. Прелестный голос змеи словно смешивал слова, и Лэш понял, что ему нравится этот звук. – Да, – сказал он, заострив на этом свое внимание. – Конечно. Когда он шагнул вперед, король поднял руку: – Один момент, если позволишь. Пожалуйста, скажи своему компаньону, что бояться нечего. Здесь вам ничто не причинит вреда. – Несмотря на доброжелательность, эти утверждения были произнесены резким тоном… и Лэш растолковал это так: им не рады в доме, пока Мистер Д держит в руке пистолет. – Убери пушку, – тихо сказал Лэш. – У меня все схвачено. Мистер Д убрал в кобуру свой 357-ой, «да, сэр» осталось невысказанным, и симпат отошел от двери, открывая им путь. Пока они поднимались по ступенькам, Лэш нахмурился и посмотрел вниз. Их тяжелые армейские ботинки не издавали ни звука, как и на крыльце, когда они подошли к входу. – Мы предпочитаем, чтобы вокруг было тихо, – улыбнулся симпат, обнажая на удивление ровные зубы. Очевидно клыки этих созданий, когда-то состоявших в близком родстве с вампирами, были элиминированы прямо из их ртов. Если они все еще питались, то не очень часто, если, конечно, не предпочитали ножи. Король указал рукой налево: – Перейдем в гостиную? «Гостиную» можно было скорее назвать «кегельбаном с креслами-качалками». Пространство представляло собой лишь блестящий пол и стены, сплошь выкрашенные в белый цвет. В противоположном конце, у камина, полукругом расставлены четыре деревянных стула, словно они боялись всей этой пустоты и собрались кучкой для взаимной поддержки. – Присаживайтесь, – сказал король и, подметая мантией пол, сел на один из хилых стульев. – Ты будешь стоять, – сказал Лэш Мистеру Д, который услужливо занял место позади него. Языки пламени не издавали оживленных потрескиваний, пожирая поленья, породившие их и поддерживающие в них жизнь. Кресла не издали ни звука, когда король и Лэш разместили в них свой вес. Пауки бесшумно упали в центр паутины, словно приготовились внимательно наблюдать за происходящим. – У нас с тобой есть общее дело, – сказал Лэш. – По твоим словам. – Я подумал, ваш вид найдет месть привлекательной. Когда король улыбнулся, то странное возбуждение выпустило заряд в член Лэша. – Тебя ввели в заблуждение. Месть – лишь грубая эмоциональная защита против выказываемого пренебрежения. – То есть, это ниже тебя? – Лэш отклонился и привел кресло в движение, покачиваясь взад и вперед. – Хм… может, я неверно оценил твой вид. – Мы выше этого, да. – Или же вы просто группка разодетых в платье трусов. Улыбка исчезла. – Мы намного превосходим тех, кто считает, что пленил нас. На самом деле, это наша привилегия. Думаешь, мы не спроектировали этот исход? Глупец. Вампиры – отправная точка, от которой мы эволюционировали, шимпанзе по сравнению с нашим более развитым мышлением. Станешь ли ты оставаться среди животных, если можешь жить в цивилизации со своим собственным видом? Безусловно, нет. Подобное к подобному тянется. Подобное требует подобного. Заурядные и превосходные умы должны питаться только от умов соответственного статуса. – Уголки губ короля приподнялись. – Ты знаешь, что это правда. Ты тоже не остался там, где был рожден, не так ли? – Нет, не остался. – Лэш сверкнул клыками, подумав, что его темная натура вписывалась среди вампиров не лучше, чем природа пожирателей грехов. – И сейчас я на своем месте. – Значит, ты понимаешь, что не желай мы именно этого исхода, которого достигли в колонии, то осуществили бы не месть, а предприняли бы корректирующие действия, чтобы наша судьба соответствовала нашим интересам. Лэш прекратил качаться: – Если ты не заинтересован в союзе, мог сказать об этом в гребаном е-мэйле. Странный огонек мелькнул в глазах короля, который еще сильнее возбудил Лэша, но он также был ему противен. Гомосексуальная хрень – не по его части, и все же… ну, черт, его отец падок на мужчин, может, кое-что передалось и ему. И это давало Мистеру Д предмет для молитвы. – Но если бы я написал, то не получил бы удовольствия познакомиться с тобой. – Эти ярко-красные глаза прошлись взглядом по телу Лэша. – И это стало бы грабежом моих ощущений. Техасец закашлялся, словно подавился собственным языком. Когда неодобрительный припадок удушья прекратился, кресло короля начало беззвучно покачиваться взад и вперед. – Однако ты можешь сделать для меня кое-что… и это, в свою очередь, обяжет меня обеспечить тебя тем, что ты ищешь… местоположение вампиров, не так ли? Именно это Общество Лессенинг уже давно пытается выяснить. Найти вампиров в их тайных домах. Ублюдок попал в точку. Лэш знал, куда нападать этим летом, потому что бывал во владениях тех, кого убил, посещал вечеринки по случаю дней рождения своих друзей, свадеб родственников и балов Глимеры, которые устраивались в тех особняках. Теперь же, остатки вампирской элиты сбежали из города в безопасные дома, располагавшиеся за границами штата, а эти адреса ему неизвестны. А гражданские? Он понятия не имел, откуда начать, потому что никогда не общался с пролетариатом. Симпаты, с другой стороны, могли чувствовать других, как людей, так и вампиров, видеть их сквозь прочные стены и укрепленные подвалы. Ему нужна такая способность, если он собирался развиваться и дальше; именно этого не хватало среди всех тех инструментов, что отец предоставил ему. Лэш оттолкнулся от пола своим армейским ботинком, и впал в тот же ритм, что и король. – И что именно ты можешь хотеть от меня? – протянул он. – Связывание – наш основной вид объединения, не так ли? – улыбнулся король. – Мужчина и женщина связываются друг с другом. И все же в этих интимных отношениях раздор встречается довольно часто. Обещания даются, но не сдерживаются. Клятвы даются, но нарушаются. Против этих преступлений должны быть приняты меры. – Звучит так, словно ты говоришь о возмездии, командир. На том ровном лице появилось самодовольное выражение: – Не о возмездии, нет. О корректирующем действии. А причастность смерти… лишь то, чего требует ситуация. – Смерть, значит. Так симпаты не верят в развод? Ярко-красные глаза сверкнули презрением. – В отношении неверной супруги, чьи действия вне постели идут вразрез с самой сутью отношений, смерть – единственный развод. – Логика ясна, – кивнул Лэш. – И кто цель? – Так вы берете на себя это обязательство? – Пока нет. – Он пока не знал, насколько далеко готов зайти. Запачкать руки, находясь в колонии, не было частью его первоначального плана. Король перестал качаться и встал на ноги. – Тогда подумай над этим и будь уверен. Когда будешь готов получить от нас то, что необходимо тебе для войны, приди ко мне, и я скажу, что делать. Лэш тоже встал. – Почему ты просто сам не убьешь свою супругу? Медленная улыбка короля походила на улыбку трупа – она была жесткой и холодной. – Дорогой мой друг, оскорбление, которого я не потерплю, – не измена, ее я бы ожидал, а скорее надменное предположение, что я никогда не узнаю об обмане. Первое – это мелочь. Второе же – непростительно. Итак… мне проводить вас до машины? – Не стоит. Мы сами найдем выход. – Как пожелаешь. – Король протянул свою шестипалую руку. – Так приятно было… Лэш протянул свою в ответ и почувствовал, как электричество пробежало по руке, когда их ладони встретились. – Да. В общем, я свяжусь с тобой. ------------------------------------------------------------------------------------ Адирондакское, Северное шоссе - название федеральной автострады 87 от г. Олбани, шт. Нью-Йорк, до границы с канадской провинцией Квебек. Проложена по восточной части Адирондакских гор. Длина около 160 км. Ролодекс - вращающийся каталог с карточками, используемыми для хранения контактной бизнес-информации; содержит проиндексированные карточки специальной формы, на которых записана контактная информация по каждому человеку или компании. Марка ножей. Гремучая змея - ядовитая североамериканская змея, имеющая на конце хвоста чешуйки, которые при нападении и обороне издают характерное потрескивание.
Она снова с ним... О, Боже, она наконец-то вернулась к нему. Тормент, сын Харма, был обнажен и прижимался к телу своей любимой, накрывая ладонью ее грудь, он ощущал ее атласную кожу, слушал стоны. Рыжие волосы языками пламени разметались по всей подушке, к которой он прижимал ее, и по белым, пахнущим лимоном, простыням... локоны окутывали его мускулистые предплечья. Сосок напрягся под ласками его большого пальца, а губы были мягкими, когда он глубоко и медленного целовал ее. Когда Велси уже молила Тора, он собирался взять ее сверху, яростно входя в тело любимой, подчиняя себе. Вэлси нравилось быть под ним, ощущать его тяжесть. В их совместной жизни она была независимой женщиной с проницательным умом, а ее хватке мог позавидовать даже бульдог, но в постели ей нравилось, когда Тор был сверху. Наклонившись к ее груди, Тормент принялся посасывать сосок, покусывая, целуя... – Тор... – Да, лилан? Еще? Может мне надо подождать... Но он не мог. Лаская языком грудь Вэлси, он одновременно поглаживал рукой ее живот и бедра. Она изогнулась, и он, проложив языком дорожку к ее шее, царапнул клыками по яремной вене. Тор едва сдерживал жажду. По какой-то причине он особенно сильно нуждался в кормлении. Возможно, у него было много сражений. Вэлси запустила пальцы в его волосы. – Возьми мою вену... – Еще рано. Небольшая отсрочка только придавала остроты ощущениям – ожидание делало кровь еще слаще. Поцеловав ее, на этот раз еще крепче, глубже проникая языком в рот, Тор намеренно терся членом о ее бедро, обещая другое, более глубокое вторжение. Вэлси была полностью возбуждена, ее сладкий аромат смешивался с лимонным запахом простыней, заставляя клыки пульсировать, а головку члена сочиться влагой. Его шеллан была единственной женщиной, которую он когда-либо знал. Они оба были девственниками в их первую брачную ночь, и после Тормент уже никогда не желал другой. – Тор... Боже, как он любил ее томный голос. Любил в ней абсолютно все. И хотя они были обещаны друг другу еще до их рождения, это была любовь с первого взгляда. Судьба была к ним благосклонна. Тор скользнул ладонями к ее талии, и... Замер... что-то было неправильно. Что-то... – Твой живот... твой живот... он плоский! – Тор... – Где малыш?! – Он в панике отпрянул. – Ты же была беременна. Где малыш?! С ним все хорошо? Что с тобой случилось... ты в порядке?! – Тор... Вэлси открыла глаза и знакомый ему более сотни лет взгляд, сфокусировался на нем. Печаль, от которой пропадало желание жить, стерла без остатка сексуальное выражение с ее лица. Потянувшись к нему, она положила ладонь ему на щеку. – Тор... – Что произошло? – Тор... В глазах Вэлси блестели непролитые слезы, а дрожь в ее чудесном голосе разрывала Тормента на части. Внезапно она начала исчезать, ее тело испарялось под его прикосновением, рыжие волосы, утонченное лицо, безысходность в глазах – все постепенно растворилось, оставляя перед ним только подушки. И тогда, последним ударом, его нос покинули лимонный запах простыней и ее естественный аромат, сменившись пустотой... Тор вскочил с кровати, глаза застилала пелена слез, сердце болело так, словно в него заколачивали гвозди. Неровно дыша, он схватился за грудь и открыл рот, чтобы закричать... Не раздалось ни звука. Ему не хватило сил. Рухнув обратно на подушки, Тор дрожащими руками вытер влажные щеки и постарался успокоиться. Когда ему наконец-то удалось восстановить дыхание, он нахмурился. Сердце сотрясало грудную клетку, не столько биением, сколько трепыханием, и, без сомнения, из-за этих беспорядочных спазмов, голова кружилась как после бешеной карусели. Задрав футболку, Тор уставился вниз, на свой впалый/ввалившийся пресс и истощенный торс, и мысленно приказал телу умирать дальше. Повторяя волю как заклинание, с все возрастающей частотой и силой, ему оставалось только мечтать, когда же, черт побери, оно подействует, и он подохнет. Каждый вампир знал, что если хочешь попасть в Забвение и обрести там свою утраченную половинку, самоубийство не вариант, но Тор нашел лазейку, решив заморить себя до смерти. Технически, это не являлось суицидом, в отличие от петли на шее, пули в глотке или вскрытых вен. Донесшийся из коридора запах еды заставил Тора взглянуть на часы. Четыре часа дня. А дня ли? Шторы были закрыты, поэтому он не знал, опущены ставни или нет. В дверь тихонечко постучали. Что, слава яйцам, означало, что это не Лэсситер, который всякий раз вваливался без предупреждения. Можно было не сомневаться, что падший ангел не стал бы заморачивался по поводу хороших манер или понятия личного пространства. Да и вообще, каких-либо границ. Совершенно очевидно, что этот светящийся ужас вышибли с небес, потому что Бога его компания достала не меньше, чем самого Тора. Еще раз тихонько постучали. Должно быть, это Джон. – Входи. – Тор приподнялся на подушках, и футболка вернулась на место. Его руки, когда-то крепкие как сталь, напряглись под тяжестью ослабевших плеч. Мальчик, который более не был мальчиком, вошел с подносом, ломящимся от еды, его лицо излучало необоснованный оптимизм. Когда поднос оказался на столике рядом с кроватью, Тор скользнул по нему взглядом. Курица с зеленью, рис с шафраном, зеленый горошек и свежеиспеченные булочки. С тем же успехом, это дерьмо могло быть сдохшей под колесами псиной, прокопченной на вертеле. Ему было наплевать. Но он взял тарелку, развернул салфетку, поднял вилку и нож и начал ими работать. Чавк. Чавк. Чавк. Глоток. Чавк-чавк. Глоток. Запить. Пожевать. Прием пищи, как и его дыхание, был процессом механическим и автономным, Тор слабо отдавал себе в этом отчет – необходимость, а не удовольствие. Удовольствие осталось в прошлом... и в его снах, больше напоминавших пытку. Снова вспомнив свою шеллан, обнаженную, прижимающуюся к нему на лимонных простынях, Тор почувствовал, как это мимолетное видение отозвалось в его теле вспышкой желания, принося ощущение жизни, а не простого существования. Бунт его смертной плоти сошел на нет также быстро, как затухает пламя без фитиля. Чавк-чавк. Отрезать. Пожевать. Проглотить. Запить. Пока Тор ел, парнишка сидел на стуле неподалеку от зашторенного окна: локоть уперся в колено, кулак подпирал подбородок, ну вылитый Роденовский «Мыслитель». Последнее время Джон постоянно напоминал его – вечно такой задумчивый. Тормент прекрасно знал, что гложет парня, но разъяснение, которое положило бы конец печальной озабоченности Джона, причинит тому адскую боль. Тор очень сожалел об этом. Искренне сожалел. Господи! Ну почему Лэсситеру просто не оставил его тогда подыхать в том лесу? Этот ангел мог просто пройти мимо, но нет, Его Величеству Галогену приспичило поиграть в героя. Тор перевел глаза на Джона, и его взгляд задержался на кулаке паренька. Рука была здоровенной, и подбородок с челюстью, опиравшиеся на нее, были сильным и мужественным. Мальчик превратился в красивого мужчину; хотя чему удивляться– – сыну Дариуса могли достаться только хорошие гены. Точнее, одни из лучших. Эти мысли навели Тора на... да, Джон и впрямь похож на Ди, точная копия вообще-то, ну, за исключением голубых джинсов. Дариус бы скорее удавился, чем одел что-то подобное, даже модные и с дизайнерскими потертостями, как раз такие, как носил Джон. Если разобраться... Ди частенько принимал именно такую позу, когда изнемогал от жизни, изображая творение Родена , сидел весь такой хмурый и задумчивый... В свободной руке Джона сверкнуло что-то серебристое. Это был четвертак, и паренек перекатывал монетку туда-сюда между пальцев – так проявлялся его нервный тик. Этой ночью Джон не просто тихо просиживал штаны в комнате Тора. Его что-то гложило. – Что случилось? – осипшим голосом спросил Тор. – Ты в порядке? Джон удивленно перевел на него глаза. Избегая его взгляда, Тор посмотрел вниз, наколол кусочек курицы и положил в рот. Пожевать. Пожевать. Проглотить. Судя по возникшему шороху, Джон вышел из своей позы задумчивости, разгибаясь медленно, словно опасаясь, что неосторожное движение спугнет повисший между ними вопрос. Тор еще раз мельком взглянул на парня, и принялся выжидать. Положив четвертак в карман, Джон начал четко, но плавно показывать знаками: «Роф снова сражается. Ви только что сообщил об этом мне и парням». Может Тор слегка и подзабыл Американский Язык Жестов, но все же не настолько. От удивления он даже опустил вилку. – Постой... Роф ведь по-прежнему король, так? «Да, но сегодня он объявил Братьям, что возвращается к патрулированию. Хотя мне кажется, он уже выходил на улицы и скрывал это ото всех. Кажется, Братство разозлилось на него». – Патрулирование? Невозможно. Королю не дозволено сражаться. «Но Роф так не считает. И Фьюри тоже возвращается». – Какого черта? Праймэйлу не полагается... – Тор нахмурился. – Что-нибудь изменилось в войне? Что-то происходит? «Я не знаю», Джон пожал плечами и сел обратно на стул, скрестив ноги в коленях. Еще одна привычка Дариуса. Сейчас парень казался таким же зрелым, каким когда-то был его отец, и дело не в том, как Джон расположил свои ноги, а в изнуренности, что сквозила в его голубых глазах. – Все это незаконно, – сказал Тор. «Теперь законно. Роф встречался с Девой-Летописецей». Вопросы так и роились у Тора в голове, его мозг едва не кипел от столь непривычной нагрузки. Было сложно рассуждать логически, среди этого беспорядочного водоворота мыслей, все равно, что пытаться удержать в руках сотню теннисных мячиков: как бы сильно ты не старался, один обязательно упадет и, прыгая туда-сюда, создаст неразбериху. Тор бросил бесплодные попытки привести мысли в порядок. – Да уж, вот это перемены... желаю им успеха. Тяжелый вздох Джона отлично отражал его отношение к безнадежному положению Тора, который отключившись от мира, продолжил жевать. Покончив с едой, он аккуратно сложил салфетку и допил воду в стакане. Потом Тор включил телевизор на канале Си-эн-эн , думать ему все равно не хотелось, а тишина была невыносима. Джон просидел с ним еще около получаса, и, в конце концов, не выдержав бездействия, встал и потянулся. «Увидимся ближе к рассвету». Ага, значит все-таки день. – Я буду здесь. Джон подхватил поднос и без промедлений и колебаний вышел. Поначалу был избыток и того, и другого, ведь каждый раз, закрывая дверь, он надеялся, что Тор остановит его и скажет: «Я готов вернуться к жизни. Я не стану сдаваться. Я достаточно оправился, чтобы заботиться о тебе». Но надежда не может длиться вечно. Когда дверь за Джоном закрылась, Тор откинул простыню со своих тощих ног и свесил их с кровати. Хорошо, он был готов столкнуться с чем угодно, но только не с убогостью своего существования. Постанывая и шатаясь, он проковылял в ванную, подошел к туалету и поднял крышку. Согнувшись над унитазом, он приказал желудку вернуть еду без возражений. По началу, Тору приходилось запихивать два пальца в рот, но уже нет. Он просто напряг диафрагму и вуаля – все выскочило, подобно убегающим из переполненной канализации крысам. – Ты должен завязать с этой хренью. Голос Лэсситера гармонировал со звуком смыва унитаза. До чего удачное сочетание. – Господи, можешь хоть иногда стучаться? – Я же Лэсситер. Л-Э-С-С-И-Т-Е-Р. Как такое возможно, что ты до сих пор путаешь меня с кем-то другим? Мне что, обзавестись бейджиком? – О, да, только давай повесим его на твой рот. – Тор осел на мраморный пол и уронил голову в ладони. – Между прочим, тебя здесь никто не держит. Можешь уйти в любой момент. – Приводи свою тощую задницу в порядок. И тогда я свалю. – У меня появилась цель в жизни. Вдруг раздалось негромкое звяканье, и значит, случилась трагедия из трагедий – ангел только что ударился об раковину. – Итак, чем займемся ночью? Погоди, дай угадаю – посидим в глухой тишине. Или, нет... еще прибавим к этому глубокомысленные раздумья? Блин, ты такой испорченный мальчишка. Бууу. Уууу. А потом что, пойдешь на разогрев к Слипнот ? Проклиная все на свете, Тор поднялся и включил воду в душе, надеясь, что если просто игнорировать болтливого павлина, то ему очень скоро здесь наскучит, и ангел свалит поганить день кому-нибудь другому. – У меня вопрос, – не затыкался ангел. – Когда мы укоротим эти заросли на твоей башке? Скоро это дерьмо отрастет еще сильнее, и придется косить его, как сено. Сняв футболку и боксеры, Тор наслаждался единственным утешением в мучительном обществе Лэсситера, которое у него было: издеваться над этим ублюдком. – Блин, до чего ж ты плоскозадый, – пробормотал Лэссетер. – У тебя там сзади, словно пара сдувшихся мячиков. Даже не знаю... О, придумал! Бьюсь об заклад, у Фритца есть велосипедный насос. Что скажешь? – Разочарован видом? Где дверь, ты знаешь,. Это такая штука, в которую ты никогда не стучишься. Тор не дал воде нагреться, а просто шагнул под струи, и стал мыться без всякой на то нужды – у него не осталось ни капли гордости, поэтому ему было наплевать, что остальные думают о его чистоплотности. На рвоту была причина. А душ? Наверное, просто привычка. Закрыв глаза, Тор поднял лицо и приоткрыл рот. Вода смыла привкус желчи, и как только язык перестало жечь, в его мозгу вспыхнула мысль: «Роф сражается. В одиночку». – Эй, Тор. Тор нахмурился. Ангел никогда не обращался к нему по имени. – Чего тебе? – Сегодня особая ночь. – Ага, только если ты оставишь меня в покое или повесишься в ванной. Здесь шесть душевых головок – выбирай любую. Тор взял кусок мыла и принялся натирать им тело, неприятно перебирая выступающие ребра. «Роф на улицах. Один». Намылить шампунь. Смыть шампунь. Повернуться спиной к душу. Отрыть рот. «На улицах. Один». Когда Тор закончил мыться, ангел уже поджидал его, стоя с полотенцем в руках, весь такой услужливый. – Сегодня особая ночь, – тихо произнес Лэсситер. Тор посмотрел на парня так, будто впервые видел его, хоть они и провели вместе уже четыре месяца. Светло-черные волосы ангела были такими же длинными, как и у Рофа и, невзирая на эти космы а-ля Шер у него за спиной, все же он не напоминал трансвестита. Ангел по жизни одевался во все армейское и военно-морское, черные футболки и камуфляжные штаны, военные ботинки на шнуровке, но не все в нем было солдатское. Козел был обтыкан пирсингом, как подушечка для булавок, а цацек на нем – как на витрине в ювелирном магазине, золотые колечки и цепочки свисали из проколотых ушей, бровей, болтались на запястьях. Можно биться об заклад, что его грудь была оснащена не меньше, а уж ниже талии... об этом Тор даже думать отказывался. Спасибо великодушное, но второй раз тошнота ему ни к чему. Полотенце перешло из рук в руки, и ангел серьезно сказал: – Пора просыпаться, Золушка. Тор собрался было поправить, что, вообще-то, Спящая Красавица, но тут из глубин его сознания выскочило воспоминание. О той ночи, 1958 года, когда он спас Рофу жизнь. Видения охватили его с четкостью непосредственного свидетеля… …Король был на улицах. Один. В центре города. Полумертвый, истекающий кровью в сточные трубы. Его сбил Форд Эдсел . Какой-то жалкий Эдсел цвета синяков под глазами ночной официантки. Как уже позже смог выяснить Тор, это корыто врезалось в Рофа, когда он, нагоняя лессера, на полной скорости вылетел на перекресток. Тор был в двух кварталах от этого места и услышал визг тормозов и нечто вроде удара, но не собирался делать абсолютно ничего по этому поводу. У людей произошел несчастный случай на дороге? Не его забота. Но затем, пара лессеров пробежала мимо переулка, в которой он находился. Гады улепетывали сквозь моросящий дождь так, словно за ними гнались, однако не было видно, чтобы у них кто-то висел на хвосте. Тор думал, что сейчас увидит одного из своих братьев. Но никто не появился вслед за лессерами. В этом не было никакого смысла. Если под колеса угодил бы один из беловолосых гадов, его дружки не оставили бы место аварии. Они бы убили водителя и пассажиров, затем запихали их трупы в багажник и умчались оттуда. Последнее, в чем нуждалось Общество Лессенинг, так это выведенном из строя лессере, истекающем кровью прямо на асфальт. Но, возможно, это просто совпадение, и сбит человеческий пешеход. Или велосипедист. Или столкнулись две машины. Хотя последнее отпадает, так как визг шин принадлежал всего одной машине. К тому же, ни одно из предположений не объясняло пробежавшую мимо Тора парочку беловолосых типов, которые сверкали пятками, словно пара поджигателей, улепетывающих со своего первого поджога. Тор ринулся по Торговой и, добежав до перекрестка, увидел человеческого мужчину в шляпе и плаще, сгорбившегося над изломанной фигурой раза в два больше него самого. Жена парня, одетая по моде пятидесятых, куталась в шубку, стоя по ту сторону света фар. Ее искрящаяся красная юбка была того же цвета, что и жидкость на тротуаре, но запах пролитой крови не принадлежал человеку. Это был запах вампира. И у пострадавшего были длинные темные волосы... – Мы должны отвезти его в больницу... – начала женщина пронзительным голосом. Тор шагнул вперед, обрывая ее: – Он мой. Мужчина поднял голову. – Ваш друг... я его не заметил... весь в черном... он выскочил буквально из ниоткуда... – Я позабочусь о нем. Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, Тор просто погрузил парочку в состояние ступора. Короткое внушение заставило их вернуться в машину и продолжить путь с воспоминанием о том, что они сбили мусорный бак. Тор посчитал, что дождь позаботится о крови на капоте, а уж с вмятиной пусть разбираются сами. Сердце колотилось у в его груди, как отбойный молоток, когда Тор склонился над телом наследника трона всей их расы. Кровь была повсюду, стремительно вытекая из раны на голове. Тор скинул с себя кожаную куртку и зубами оторвал от нее длинный лоскут. Обернув ткань вокруг головы наследника расы, он затянул временную повязку так туго, как только смог. Остановил проезжающий мимо грузовичок, наставил пушку на сидевшего за рулем итальяшку, и, указав тому направление, поехал в сторону Хэйверса. Тор ехал с Рофом на заднем сиденье, продолжая зажимать рану на голове. Всю дорогу на улице лил холодный дождь. Поздний, ноябрьский дождь, или даже декабрьский. Как хорошо, что это случилось не летом. Можно не сомневаться, именно холод замедлил сердцебиение Рофа, снизил артериальное давление, и, как следствие, уменьшил кровотечение. За четверть мили от Хэйверса, в модном районе Колдвелла, Тор приказал человеку подъехать к обочине, и стер ему память об этой поездке. Несколько минут, ушедших у Тора на дорогу до клиники, показались ему самыми долгими в его жизни, но он донес Рофа к Хэйверсу, и тот остановил кровотечение, которое, как выяснилось, было вызвано разорванной височной артерией. Но даже на следующий день Роф был на волосок от смерти. Брат потерял так много крови, что даже после кормления от Мариссы, вопреки ожиданиям, не восстановился, поэтому Тору оставалось только сидеть рядом с его койкой и ждать. Глядя на неподвижного короля, ему казалось, будто между жизнью и смертью сейчас балансирует вся их раса, а единственный, кто мог занять трон, был заперт в забытье, которое от полной комы отделяло всего несколько возбужденных нейронов. Слух о трагедии разошелся быстро, и среди вампиров поднялось волнение. Медсестры и доктор. Другие пациенты. Все заглядывали ненадолго помолиться над обреченным королем. Братья, которые в то время пользовались дисковыми телефонами, названивали каждые пятнадцать минут. Каждый вампир понимал, что вместе с Рофом умрет и надежда. Не будет будущего. Никаких перспектив. Как бы ни так, Роф выжил. Он очнулся с недовольным видом, который вызвал вздох облегчения... ведь если у пациента хватило сил на злобу, значит, он прорвется. Следующей ночью, невзирая на то, что своим 24-часовым лежанием без сознания Роф довел всех вокруг практически до инфаркта, он выдернул из вены капельницу, оделся и ушел. Не сказав никому ни слова. Тор рассчитывал на... хоть на что-нибудь. Не на спасибо, но на признательность или... неважно. Черт, Роф и сейчас тот еще грубиян, а уж тогда? Он был абсолютным злом. И все-таки... совсем ничего? Даже после того, как он спас парню жизнь? Отчасти это напоминало Тору то, каким образом он сам сейчас ведет себя с Джоном и с братьями. Тор обернул полотенце вокруг бедер и подумал о более важном моменте в этом воспоминании. Роф сражался где-то в одиночку. В 58-ом было простым везением, что Тор оказался неподалеку и нашел короля, пока не стало слишком поздно. – Пора просыпаться, – повторил Лэсситер. ------------------------------------------------------------ Роден Си-эн-эн - информационный канал кабельного телевидения, первая в истории сеть кабельного телевидения, основана Тедом Тернером. Слипнот - Slipknot (в пер. с англ. – «скользящий узел», «петля», «удавка») – американская группа, исполняющая музыку в стиле ню-метал. Группа образована в 1995 году, хотя первые признаки её существования датируются 1992 годом, когда был сформирован минимальный состав. Альбомы группы получили статус платиновых, а некоторые из песен были номинированы на премию «Грэмми» в категориях «Лучшая хэви-метал композиция» и «Лучшая хард-рок композиция». В 2006 году группа была удостоена этой премии в номинации «Лучшее метал исполнение» за песню «Before I Forget». Группа продала более 14 миллионов альбомов по всему миру. Форд «Эдсел» – автомобиль с длинными задними крыльями в виде плавников, чудовищный "пожиратель бензина" стал примером полного провала, выпускалась в 1957-59. Спросом не пользовалась, принесла фирме убыток в полмиллиарда долларов. В сегодняшнем языке "Edsel" - синоним провала, крупной ошибки.
Когда ночь уже вступила в свои права, Элена молилась, чтобы в очередной раз не опоздать на работу. Она ждала отца под тиканье часов наверху, в кухне, чтобы вручить? ему сок с разведенным в нем лекарством. Помешанная на чистоте, Элена убрала ложку на место, дважды проверила все поверхности, даже удостоверилась все ли на местах в гостиной. – Отец? – крикнула она вниз. Пока Элена прислушивалась, ожидая услышать шарканье ног и тихое бессмысленное бормотание, ей вспомнился причудливый сон, который она видела днем. Ей снился Ривендж, он стоял в темноте, опустив руки вдоль тела. Его великолепная, обнаженная фигура освещалась как на сцене, мускулы напрягались, демонстрируя мощь, кожа была теплого, смугло-золотистого оттенка. Голова склонена, глаза расслабленно закрыты. Зачарованную, Элену потянуло к нему, и она двинулась по холодному каменному полу, снова и снова окликая Ривенджа по имени. Но Рив не реагировал. Он не поднял голову. Не открыл глаз. Страх пронесся по венам, заставляя сердце колотиться в груди, и Элена бросилась к мужчине, но расстояние между ними оставалось неизменным, ей никогда не достичь цели, никогда не добраться до него. Она проснулась с дрожью в теле и со слезами на глазах. Когда шок отступил, смысл сна стал предельно ясен, но, честно говоря, её подсознанию не обязательно говорить то, что она и без него прекрасно знала. Выдергивая себя из мрачных мыслей, Элена снова позвала: – Отец? Когда ответа не последовало, Элена взяла отцовскую кружку и отправилась в подвал. Она двигалась медленно, но не потому, что боялась пролить красный сок CranRas на белую униформу. Всегда, когда ее отец не поднимался на кухню, ей приходилось спускаться самой, и каждый раз проделывая этот путь, она задавалась вопросом: что если, в конце концов, это случилось, и он ушел в Забвение. Элена не была готова потерять его. Не сейчас, и не важно, как тяжело ей приходится. Элена заглянула в отцовскую комнату и обнаружила его за резным столом, его окружали неровные стопки бумаг и незажженные свечи. Благодарю тебя, Дева-Летописеца. Как только ее глаза привыкли к сумраку, она забеспокоилась, как бы недостаток света не повредил зрение отца, но свечи останутся как есть – не зажженными, потому что в доме не было ни одной спички или зажигалки. Последний раз отец держал в руках спички, еще на их прошлом месте жительства… он поджог комнату, повинуясь голосам в своей голове. Это произошло два года назад. Именно по этой причине его и посадили тогда на лекарства. – Отец? Подняв взгляд от беспорядка на столе, он казался удивленным. – Дочь моя, как ты поживаешь этой ночью? Всегда один и тот же вопрос, на который Элена давала один и тот же ответ, произнося его на Древнем Языке: – Хорошо, отец мой. А вы? – Я как всегда очарован твоей заботой. Ах, отлично, доджен передала мой сок. Как мило с ее стороны. – Отец забрал у Элены кружку. – Куда ты отправляешься? Этот вопрос вел к словесному па-де-де : отец выражал недовольство тем, что она работает, Элена объясняла, что занимается этим, потому что ей нравится, далее следовало его пожимание плечами и реплика о не понимании младшего поколения. – Воистину, сейчас я ухожу, – сказала Элена, – но с минуты на минуту подъедет Люси. – Да-да, хорошо. Признаться, я занят со своей книгой, но приму Люси, ненадолго, как приличествует. Хотя мне необходимо заниматься своей работой. – Он окинул рукой физическое представление хаоса, царившего в его голове, элегантная ладонь дисгармонировала с неаккуратными стопками бумаг, наполненных бессмыслицей. – Нужно разобраться с этим. – Конечно, отец. Он допил сок, и когда Элена потянулась, чтобы забрать пустой стакан, отец нахмурился. – Несомненно, этим займется служанка? – Я не против помочь ей. Она загружена работой. – Не совсем правда. Доджену, помимо того, чтобы распоряжаться деньгами, покупая продукты и оплачивая счета, также приходилось присматривать за отцом и внимательно следить, чтобы все вещи находились на своих местах. Так что доджен устала. Доджен буквально валилась с ног. Но кружка, безусловно, должна быть убрана на место. – Отец, будь добр, отдай мне кружку, я отнесу ее на кухню. Служанка боится помешать, и я не хочу ее беспокоить. На секунду его глаза сфокусировались на ней как в прежние времена. – У тебя доброе и прекрасное сердце. Я горжусь называть тебя своей дочерью. Заморгав, Элена ответила охрипшим голосом: – Твоя гордость значит для меня всё. Отец потянулся к ней и сжал ее руку. – Отправляйся дочь моя. Отправляйся на эту свою «работу», и возвращайся домой ко мне, с рассказами о том, как прошла твоя ночь. О... Господи. Именно это он говорил ей давным-давно, когда она училась в частной школе, ее мать была жива, и все они жили одной семьей, а Глимера предпочитала благополучных людей. Но, даже зная, что по возвращении домой, вполне вероятно, отец уже не вспомнит о том, как задавал ей этот любимый в прошлом вопрос, Элена все равно улыбнулась и приняла на веру светлые отголоски былых дней. – Как всегда, отец мой. Как всегда. Элена покинула отца под шелест перекладываемых бумажек и позвякивание пера о краешек хрустальной чернильницы. Наверху, Элена сполоснула кружку, насухо вытерла ее и поставила в шкаф с посудой, затем убедилась, что в холодильнике все лежит на своих местах. Когда ей пришло сообщение от Люси, что та подъезжает к их дому, Элена выскользнула на улицу, заперла за собой дверь и дематериализовалась в клинику. Приступая к работе, она почувствовала облегчение, вернувшись в ряды нормальных: появиться вовремя, сложить вещи в шкафчик, поболтать о всяких пустяках перед началом смены. Но потом, когда Элена стояла у кофейника, подошла Катя с улыбкой на лице. – Ну как... прошлая ночь была...? Давай, рассказывай! Элена закончила наливать в кружку кофе и спрятала дрожь за глубоким глотком, обжегшим язык. – Думаю «продинамил» подойдет под описание. – Продинамил? – Именно. Другими словами, он не явился. Катя покачала головой. – Вот подлец. – Да нет, все в порядке. Правда. Я ведь ни на что такое не рассчитывала. – Ага, только нафантазировала себе будущее, включающее в себя такие понятия как «хеллрен», «собственная семья», «достойная жизнь». А так ничего особенного. – Все в порядке. – А знаешь, я тут вчера ночью подумала. У меня есть кузен, который... – Спасибо, но нет. Учитывая состояние моего отца, мне вообще не стоит ни с кем встречаться. – Элена нахмурилась, припоминая, как быстро Рив поддержал ее в этом вопросе. И хотя его трудно назвать джентльменом, это не могло не раздражать. – То, что ты заботишься о своем отце, еще не значит... – Знаешь, я, пожалуй, пойду за стойку регистрации до начала смены. Катя не стала продолжать, но в светлых глазах женщины читалось вполне ясное послание: Когда-Же-Эта-Девчонка-Проснется? – Я отправляюсь туда прямо сейчас, – сообщила Элена, поворачиваясь чтобы уйти. – Это не продлится вечно. – Конечно, нет. Большинство с нашей смены уже пришли. Катя неодобрительно покачала головой. – Я имела в виду другое, и тебе это прекрасно известно. Жизнь не длится вечно. Твой отец в очень плохом психическом состоянии, и ты очень добра к нему, но он может оставаться таким еще лет сто. – Если так, то у меня все равно останется семьсот лет. Я буду в приемной. Все, мне пора. Оказавшись за стойкой регистратуры, Элена взялась за работу. Сев за компьютер, она вошла в систему. В приемной было пусто, ведь солнце только село, но скоро пациенты начнут поступать, и она не могла дождаться этой занятости. Проглядывая расписание Хэйверса, она не заметила ничего необычного. Осмотры. Процедуры. Послеоперационные проверки... Сработал наружный звонок, и она взглянула на монитор безопасности. Снаружи стоял посетитель, мужчина закутался в пальто, закрываясь от пронизывающего ветра. Элена нажала кнопку интеркома и произнесла: – Добрый вечер, чем могу вам помочь? Лицо, высветившееся на мониторе, она уже видела. Три ночи назад. Кузен Стефана. – Аликс? – спросила она. – Это Элена. Что... – Я пришел посмотреть, не поступал ли он к вам. – Он? – Стефан. – Сомневаюсь, но дай я проверю, пока ты спускаешься. – Элена нажала кнопку, отпирая замок, и включила на компьютере список поступивших пациентов. Один за другим она просмотрела все имена, попутно открывая для Аликса двери. Ни одного упоминания о Стефане как о стационарном больном. Когда Аликс появился в приемной, кровь Элены почти застыла в жилах от выражения его лица. Ужасные темные круги под серыми глазами появились явно не от недостатка сна. – Прошлой ночью Стефан не пришел домой, – сказал Аликс.
* * *
Рив терпеть не мог декабрь, и не только потому, что от одних холодов на севере штата Нью-Йорк хотелось переквалифицироваться в каскадера-пиротехника, лишь бы просто согреться. В декабре быстро наступала ночь. Солнце, эта гребаная, ленивая, ничего не делающая тряпка, бросало свои обязанности в полпятого дня, и значит, кошмарные свидания Рива под названием Первый-вторник-каждого-месяца начинались раньше. Было всего десять вечера, когда он въехал в Государственный парк «Черный полоз» после двухчасовой поездки из Колдвелла. Трэз, который всегда дематериализовывался, без сомнений, занял свою позицию около хибары, приняв форму тени и приготовившись охранять. И наблюдать. Тот факт, что парень, вероятно являвшийся его лучшим другом, наблюдал за всем действом, было лишь частью извращенного секса, он был как дополнительный гвоздь в крышку его гроба. Проблема заключалась в том, что когда все закончится, Рива нужно будет отвезти домой, и Трэз отлично с этим справлялся. Хекс хотела заняться делом, конечно, но ей нельзя доверять. Когда принцесса рядом. Он отвернется на одну секунду, и стены хибары покроются свежим слоем краски… отвратительного происхождения. Как всегда, Рив припарковался на грунтовой парковке, которая пролегала под темной стороной горы. Других машин не было, он также ожидал, что колея, пролегавшая от стоянки, также будет пустой. Он посмотрел через лобовое стекло, в его глазах все предстало в красных тонах и двухмерной плоскости, и хотя он презирал свою сестру со стороны отца, ненавидел смотреть на нее, и желал, чтобы этот грязный секс наконец закончился, его тело больше не было онемевшим и замерзшим, оно ожило, кипело энергией: член в его брюках встал и приготовился к тому, что вскоре произойдет. Если бы он мог заставить себя выйти из машины. Он положил руку на дверную ручку, но не мог потянуть ее на себя. Так тихо. Тишину нарушал лишь мягкий гул системы охлаждения двигателя Бентли. Без серьезной на то причины, он подумал о приятном смехе Элены, именно это воспоминание заставило его открыть дверь. Быстрым движением, он высунул голову из машины, тогда же его живот с силой сжался, как кулак, и его почти вырвало. Когда холод умерил тошноту, Рив попытался выбросить Элену из головы. Она была такой невинной, благородной, он не мог думать о ней, собираясь сделать свое дело. И это удивительно. Защищать другого от жесткого мира, смерти и опасностей, грязи, мерзости и порока – едва ли в его натуре. Он поступал так лишь по отношению к трем нормальным женщинам в его жизни. Для той, что дала ему жизнь, той, что он вырастил как своего собственного ребенка, и малышки, которую недавно родила его сестра, он готов на любые угрозы, готов убить голыми руками все, что причинит им боль, найти и уничтожить любую, даже малейшую угрозу. И каким-то образом неловкий разговор с Эленой несколько часов назад занес девушку в этот очень короткий список. И значит, он должен оградиться от нее. И трех остальных. Рив смирился с ролью шлюхи, потому что дорого обходился той, кого трахал, и, к тому же, он не заслужил чего-то лучшего, чем проституция, учитывая, каким образом его настоящий отец оплодотворил его мать. Ответственность лежала на нем. Он один заходил в хижину и заставлял свое тело заниматься этим. Те несколько нормальных женщин в его жизни, должны остаться далеко позади от всей этой грязи, и значит, приходя сюда, он должен стереть их из мыслей и сердца. Позже, когда он оправится, примет душ и выспится, он вернется к воспоминаниям о глазах Элены цвета ириса, ее запахе корицы и том, как она смеялась помимо своей воли во время их разговора. Сейчас же, он вытеснил ее, свою мать, сестру и любимую племянницу из лобной доли, упаковывая каждое воспоминание в отдельную секцию своего мозга, закрывая их там. Принцесса всегда пыталась проникнуть в его голову, и Рив не хотел, чтобы она знала о дорогих ему людях. Когда сильный порыв ветра почти треснул его по голове автомобильной дверью, Рив сильнее закутался в соболиную шубу, вышел из машины и запер Бентли. Он шел по тропинке, земля под его Коул Хаан была промерзшей, грязь хрустела под его подошвами, жесткая и непокорная. Технически парк был закрыт на сезон, главная дорожка, ведущая мимо плана горы и съемных хижин, завешена цепью. Но, скорее погода держала посетителей в стороне, а не служебный персонал Парка Адирондак. Перешагнув через звенья, Рив прошел мимо журнала регистрации посетителей, подвешенного на зажиме, вопреки тому, что никто не должен был входить на территорию. Он никогда не записывал свое имя. Ага, потому что человеческим лесникам на самом деле не следовало знать, что происходит между двумя симпатами в одной из тех хижин. Тоооочно. Единственная положительная сторона декабря – лес был менее клаустрофобным в зимние месяцы, дубы и клены представляли собой голые стволы и ветки, являя взору звездную ночь. Вокруг них развлекались хвойные, их пушистые ветви в своеобразном древесном стиле слали к черту своих полуголых собратьев, это была расплата за снежное покрывало, которым красовались другие деревья. Переступив границу леса, он шел по главной тропе, которая постепенно сужалась. Маленькие тропки отходило влево и вправо, отмеченные деревянными знаками вроде «Пешеходная Дорожка», «Удар молнии», «К вершине, длинная» и «К вершине, короткая». Он шел прямо, дыхание облаками вырывалось изо рта, застывшая земля под туфлями громко хрустела. Луна над головой была яркой, благодаря симпатическим потребностям Рива, выбравшимися из-под контроля, острый полумесяц приобрел рубинный цвет глаз его шантажистки. Трэз появился в виде ледяного ветра, пронесшегося по тропинке. – Хэй, приятель, – тихо позвал Рив. Голос Трэза раздался в его голове, когда Тень сгустилась в воздухе мерцающей волной. РАЗБЕРИСЬ С НЕЙ БЫСТРО. ЧЕМ РАНЬШЕ МЫ ДОСТАНЕМ ТЕБЕ ТО, В ЧЕМ ТЫ БУДЕШЬ НУЖДАТЬСЯ ВПОСЛЕДСТВИИ, ТЕМ ЛУЧШЕ. – Как получится. РАНЬШЕ. ЛУЧШЕ. – Посмотрим. Трэз выругался и растворился в холодный порыв ветра, который устремился вперед, с глаз долой. Правда крылась в том, что как бы Рив ненавидел приходить сюда, порой он не хотел уезжать. Ему нравилось причинять принцессе боль, и она была хорошим соперником. Умным, быстрым, жестоким. Она служила единственным выпускным каналом для его плохой стороны, и, как бегун, изголодавшийся по тренировкам, он также нуждался в упражнении. К тому же, может, то же самое было с его рукой: абсцесс приносил удовольствие Рив свернул налево, ступив на тропинку, которую хватало лишь ему одному, и достаточно скоро показалась хижина. В лунном свете ее бревна казались цвета розового вина . Оказавшись у двери, он протянул вперед левую руку, и, обхватив деревянную ручку, вспомнил о Элене и о том, как она беспокоилась о его венах. На короткое, предательское мгновение к нему вернулся звук ее голоса: «Я не понимаю, почему ты не заботишься о себе». Дверь вырвалась из его хватки, распахнувшись так быстро, что с силой ударилась о стену. Принцесса стояла в центре хибары, ее ярко-красная мантия, рубины вокруг шеи и кроваво-красные глаза – все было цвета ненависти. С длинными волосами, убранными наверх, бледной кожей, живыми скорпионами в качестве сережек, она была чистым ужасом, куклой Кабуки , собранной рукой злого мастера. И принцесса была злом, ее тьма накатывала на Рива волнами, исходя из центра ее груди, хотя сама она не двигалась, и на лице, напоминавшем луну, не было ни капли хмурости. Но ее голос был гладким, как лезвие. – Никакого пляжа в твоих мыслях этой ночью. Нет, никакого пляжа сегодняшней ночью. Рив быстро спрятал образ Элены за картиной стандартных Багам – солнце, море и песок. Он увидел рекламу по ТВ много лет назад, «специальное место для отдыха», как объявил ведущий, повсюду бегали люди в купальных костюмах и рука об руку. С учетом четкости изображения, она стала идеальным защитником его ментальному уязвимому месту. – Кто она? – Кто «кто»? – сказал он, зайдя внутрь. В хижине было тепло, спасибо принцессе и ее маленькой уловке с возбуждением молекул воздуха, вызванной ее злостью. Испускаемое ею тепло не было живым, как например пламя костра... больше напоминает жар, который приходит с жуткой диареей. – Что за женщина у тебя на уме? – Просто модель с ТВ экрана, моя дорогая сучка, – сказал он вкрадчиво, подражая ей. Не поворачиваясь к ней спиной, он тихо закрыл дверь. – Ревнуешь? – Чтобы ревновать, я должна бояться. А это было бы абсурдно. – Принцесса улыбнулась. – Но, думаю, тебе следует сказать мне, кто она. – Это все, чего ты хочешь? Поговорить? – Рив намеренно позволил шубе раскрыться и обхватил напряженный член и тяжелую мошонку рукой. – Обычно ты хочешь от меня большего, чем простая болтовня. – Верно. Твое высшее и лучшее предназначение – то, что люди называют… дилдо, не так ли? Игрушка для удовлетворения женщины. – Женщина – не совсем то слово, которым бы я описал тебя. – Воистину. Возлюбленная прекрасно подойдет. Она подняла свою омерзительную руку к шиньону, костлявые пальцы с тремя суставами скользнули по аккуратно прическе, ее запястье было тоньше венчика для взбивания яиц. Тело тоже ничем не отличалось: все симпаты имели комплекцию шахматистов, а не куотербеков, что исходило из их предпочтения битвы разума сражениям тел. В своих мантиях, они не были ни женщинами, ни мужчинами, дистиллированной версией обоих полов. Именно поэтому принцесса так хотела его. Она любила его тело, мускулы, его очевидную и брутальную мужественность, и обычно предпочитала лишение физической подвижности во время секса… что-то, чего ей стопроцентно точно не видать дома. Насколько он понимал это, симпатская версия полового акта представляла собой некую мысленную демонстрацию, за которой следовало пара трений и стон со стороны мужчины. К тому же, Рив был уверен, что причиндалы его дяди были не больше, чем у хомяка, а яйца с карандашную резинку. Не то, чтобы он проверял… но, да ладно, парень не был образцом тестостерона. Принцесса прошлась по хижине, будто демонстрировала свою грацию, но шествуя от окна к окну, она преследовала иную цель. Черт бы все побрал, она всегда мелькает у окон. – Я всегда прихожу один. – Ты лжешь своей любимой. – С чего мне вообще желать, чтобы кто-то увидел это? – Потому что я прекрасна. – Она остановилась у ближайшей к двери рамы. – Он справа, у сосны. Риву не нужно было наклоняться в бок и выглядывать в окно, чтобы понять, что она права. Конечно, она могла чувствовать Трэза; она просто не знала, чем именно он был и где конкретно находился. И все же, он сказал: – Там только деревья. – Неправда. – Боишься теней, Принцесса? Когда она оглянулась через плечо, скорпион-альбинос на ее мочке также взглянул на него. – Страх тут не причем. Дело в предательстве. Я не выношу предательства. – Если, конечно, сама не практикуешь его. – О, я тебе верна, любовь моя. Не считая брата нашего отца, ты знаешь. – Она повернулась и полностью расправила плечи. – Мой супруг – единственный, не считая тебя. И я прихожу сюда одна. – Твои добродетели не имеют границ, но, как я сказал, прошу, возьми в свою кровать других. Сотню других мужчин. – Никто из них не сравнится с тобой. Рива тошнило каждый раз, когда она кормила его лживыми комплиментами, и принцесса знала об этом. Именно поэтому она продолжала говорить подобное дерьмо. – Расскажи мне, – произнес Рив, меняя тему, – раз упомянула нашего дядю, как поживает ублюдок? – По-прежнему верит, что ты мертв. Так что моя часть сделки соблюдена. Рив запустил руку в карман шубы и достал двести пятьдесят тысяч долларов ограненными рубинами. Он бросил маленькую приятную посылку на пол, на край ее мантии, затем снял меха. За ними последовали пиджак и туфли. Потом – шелковые носки, брюки и рубашка. Боксеров не было. Зачем напрягаться? Ривендж предстал перед принцессой в состоянии полной эрекции, расставив ноги, дыхание размеренно вырывалось из его огромной груди. – И я полностью готов для выполнения условий сделки. Ее рубиновый взгляд опустился вниз по его телу и остановился на его члене, губы приоткрылись, и раздвоенный язык скользнул по нижней губе. Скорпионы в мочках ее ушей изогнули когтистые конечности от предвкушения, будто реагировали на ее сексуальное возбуждение. Она указала на бархатный мешок. – Подними его и подай мне должным образом. – Нет. – Подними его. – Ты любишь нагибаться передо мной. С чего мне отбирать у тебя хобби? Принцесса спрятала руки в длинных рукавах мантии и подошла к нему в плавной манере симпатов, она буквально парила над полом. Когда она приблизилась, Рив твердо стоял на своем, потому что он скорее умрет и сгниет в земле, чем отступит хоть на шаг ради такой, как она. Они смотрели друг на друга, и в глубокой, зловещей тишине, Рив чувствовал ужасающее сходство с ней. Они были похожи, и хотя он сам ненавидел это родство, было облегчение в том, чтобы стать самим собой. – Подними… – Нет. Она раскрыла скрещенные руки и рука с шестью пальцами пронеслась через воздух к его лицу, удар вышел сильным и резким, как ее рубиновые глаза. Рив не позволил голове запрокинуться назад, раздался громкий, будто разбившаяся тарелка, шлепок от удара. – Я хочу, чтобы твоя десятина была вручена мне подобающим образом. И я хочу знать, кто она. Я чувствовала твой интерес к ней и раньше… когда ты далеко от меня. Рив держал рекламу пляжа приклеенной к лобной доле, и знал, что принцесса блефует. – Я не нагибаюсь, ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было, сучка. Так что, если хочешь получить мешок, сама коснешься пола. А что касается того, что, как думаешь, знаешь: ты ошибаешься. У меня нет никого. Она снова ударила его, боль метнулась вниз по позвоночнику и запульсировала в головке члена. – Ты сгибаешься передо мной каждый раз, как приходишь сюда со своим жалким откупом и изголодавшимся членом. Ты нуждаешься в этом, ты нуждаешься во мне. Он придвинул лицо ближе к ней. – Не льсти себе, Принцесса. Ты – неприятная работа, а не выбор. – Неверно. Ты живешь, чтобы ненавидеть меня. Принцесса взяла его член в руку, эти кладбищенские пальцы крепко обхватили его плоть. Почувствовав ее хватку и поглаживание, он ощутил отвращение… но на его эрекции выступила капля от оказанного внимания, хотя ему самому было невыносимо происходящее: он совсем не находил ее привлекательной, но его симпатская сторона жаждала битвы разумов, именно это возбуждало. Принцесса наклонилась к нему, указательным пальцем потирая шип у основания эрекции. – Кем бы ни была эта женщина, она не сможет соревноваться с тем, что происходит между нами. Рив положил руки по обе стороны ее шеи и надавливал большими пальцами, пока она не втянула воздух. – Я мог бы оторвать голову от твоего позвоночника. – Ты не сделаешь этого. – Она провела красными, блестящими губами по его горлу, помада из перемолотого перца горела на коже. – Потому что мы не сможем заниматься этим, если я умру. – Не умаляй привлекательность некрофилии. Особенно, когда речь идет о тебе. – Он схватил ее шиньон и с силой дернул. – Приступим к делу? – После того, как ты поднимаешь… – Этого не случится. Я не наклонюсь. – Свободной рукой он разорвал переднюю часть ее мантии, обнажая тонкую сетку белья, которое она всегда носила. Развернув ее кругом, он прижал принцессу лицом к двери, его руки блуждали в складках красного атласа, когда она вздохнула. Сетка, которую она носила, была пропитана скорпионьим ядом, и пока он прокладывал путь к ее лону, яд впитывался в его кожу. К счастью, он мог трахать ее, оставив мантию на теле… Принцесса дематериализовалась из его хватки и снова появилась прямо перед окном, где Трэз мог видеть их. Снятая усилием мысли, ее мантия плавно спала с тела, обнажая тело. Она была сложена как змея, которой и являлась, мускулистая, и, тем не менее, слишком худая, ее переливающееся боди в лунном свете, падавшем на плетеные узлы, напоминало чешуйки. Она расставила ноги по обе стороны от мешка с рубинами. – Ты будешь почитать меня, – сказала она, рука опустилась между бедер, поглаживая расщелину. – Своим ртом. Рив подошел к ней и опустился на колени. Он с улыбкой поднял взгляд на нее. – Именно ты поднимешь этот пакет. ------------------------------------------------------------- Па-де-де – балетный номер, исполняемый двумя партнёрами. Ро́зовое вино́ – разновидность вина, являющаяся промежуточной между красным и белым вином. Центром производства трети мирового объема розового вина является французский Прованс. Букетом и вкусом розовые вина больше напоминают белые вина, в то время как цвет их приближен к красным. Кабу́ки (яп. 歌舞伎, букв. «песня, танец, мастерство», «искусное пение и танцы») – один из видов традиционного театра Японии. Представляет собой синтез пения, музыки, танца и драмы, исполнители используют сложный грим и костюмы с большой символической нагрузкой.
Элена стояла прямо перед больничным моргом, обхватив себя руками, сердце стучало где-то в горле, молитвы слетали с губ. Несмотря на ее униформу, она не жаждала приступить к работе, и надпись «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» на уровне ее глаз останавливала так же, как если бы она была одета в простую одежду. Минуты тянулись словно столетия, она пристально смотрела на буквы, будто разучилась читать. Слово «ТОЛЬКО» было написано на одной двери, «ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» – на другой. Большие красные буквы. Под английской надписью, то же самое было дублировано на Древнем языке. Аликс только прошел сквозь них вместе с Хэйверсом. Пожалуйста… не Стефан… Пожалуйста, пусть Джоном Доу окажется не Стефан… Вопль, раздавшийся за дверьми «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», заставил ее так крепко зажмуриться, что голова начала кружиться. Ее вовсе не продинамили. Через десять минут Аликс вышел, его лицо было белым, словно простыня, глаза покраснели, точно он вытирал не прекращающийся поток слез. Хэйверс шел сразу за ним, врач выглядел таким же раздавленным. Элена сделала шаг вперед и взяла Аликса за руки. – Мне так жаль. – Как… как я скажу об этом его родителям?… Они не хотели, чтобы я приходил сюда… О, Боже… Элена обхватила дрожащее мужское тело, пока Аликс не выпрямился и не прижал руки к лицу. – Он с нетерпением ждал вашего свидания. – Я тоже ждала. Хэйверс положил руки Аликсу на плечи. – Ты хочешь забрать его с собой? Молодой человек обернулся и посмотрел на двери, сжав губы. – Мы хотели бы начать приготовления к… ритуалу погребения… но… – Ты хочешь, чтобы я его подготовил и завернул в простыни? – мягко спросил Хэйверс. Алекс закрыл глаза и кивнул. – Мы не можем позволить его матери видеть его лицо. Это ее убьет. И я бы сделал это, но… – Мы прекрасно о нем позаботимся, – сказала Элена. – Можешь быть уверен, что мы позаботимся о нем с уважением и почтением. – Не думаю, что смогу… – Аликс огляделся. – Это плохо? – Нет, – она взяла обе его руки в свои. – И я обещаю, что мы сделаем это с любовью. – Но я должен помочь… – Ты можешь нам верить, – когда юноша отчаянно заморгал, Элена аккуратно повела его от дверей морга. – Я хочу, чтобы ты подождал в одной из семейных комнат. Элена повела кузена Стефена по проходу в коридор, вдоль которого располагались палаты. Когда другая медсестра прошла мимо, Элена попросила ее проводить мужчину в отдельную комнату ожидания, а сама вернулась в морг. Прежде чем войти, она глубоко вздохнула и выпрямила плечи. Толкнув двери, она почувствовала запах трав и увидела Хэйверса, который стоял около тела, укрытого белой тканью. Она споткнулась. – У меня на сердце тяжело, – сказал врач. – Так тяжело. Мне не хотелось, чтобы бедный мальчик увидел своего родственника таким, но он настаивал, после того как опознал одежду. Он должен был видеть. – Чтобы быть уверенным. Ей бы тоже это было необходимо в такой ситуации. Хэйверс сдвинул ткань, опустив ее на грудь, и Элена в ужасе прижала ладонь к своим губам. Покрывшееся пятнами, избитое лицо Стефана было почти неузнаваемо. Она сглотнула. Потом снова. Потом еще раз. Славная Дева в Забвении, он был жив всего двадцать четыре часа назад. Живой и в центре города, с нетерпением ожидающий встречи с ней. Затем неправильно выбрав один путь, а не другой, он оказался здесь, лежал на холодной, железной каталке, подготавливаемый к похоронному обряду. – Я принесу покрывала, – хрипло сказала Элена, когда Хэйверс полностью снял покрывало с тела. Маленький морг всего с восемью холодильными камерами и двумя столами был хорошо оборудован. Церемониальные покрывала хранились в шкафу рядом со столом, и когда она открыла его, аромат свежих трав разлился в воздухе. Льняные ленты были в три дюйма шириной, они лежали свернутыми в мотки размером в два кулака Элены. Пропитанные розмарином, лавандой и морской солью, они источали приятный запах, но Элена все равно чувствовала омерзение каждый раз, когда вдыхала его. Смерть. Это был запах смерти. Она достала десять мотков, взяла их в руки и вернулась к телу Стефана, его уже полностью раздели, лишь чресла были прикрыты тканью. Мгновение спустя вернулся Хэйверс из задней комнаты, где он переоделся в черную накидку с черным поясом. На его шее, на длинной, тяжелой, серебряной цепи висел острый, украшенный орнаментом кинжал, который был так стар, что в некоторых местах орнамент на ручке уже успел потемнеть. Элена склонила голову, пока Хэйверс читал молитвы Деве-Летописеце, чтобы Стефан покоился с миром, прибывая в нежных объятиях Забвения. Когда доктор был готов, она подала ему первую ленту, и они начали с правой руки Стефана, как и было положено. С бесконечной нежностью и заботой, она подняла холодную, посеревшую руку, пока Хэйверс оборачивал ее полотном двойным слоем. Достигнув плеча, они перешли к правой ноге, затем последовали левая рука и левая нога. Когда набедренная повязка была снята, Элена отвернулась. Так было положено, ведь она была женщиной. Если бы это было женское тело, то она не должна была бы отводить взгляд, мужчина-ассистент был бы обязан отвернуться в знак уважения. Когда чресла были тоже замотаны, они перемотали живот, грудь и плечи. С каждым мотком ткани, аромат трав ударял в нос Элены, ей стало казаться, что она начинает задыхаться. Или может причиной тому послужил не только запах в воздухе, а мысли, что метались у нее в голове. Был ли он ее будущим? Познала бы она его тело? Мог бы он стать ее хеллреном и отцом ее детей? Вопросы, ответы на которые она никогда не узнает. Элена нахмурилась. Вообще-то, ответы на все эти вопросы существовали. И на каждый из них был «нет». Передав следующий моток доктору, она задумалась, была ли жизнь Стефана полной, был ли он доволен ею. Нет, подумала она. Он был обманут. Совершенно обманут. Облапошен. Лицо закрывалось в последнюю очередь, и она поддерживала голову Стефана, пока доктор медленно обматывал ее снова и снова. Элена с трудом дышала, и когда Хэйверс закрыл его глаза, одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на белую ткань. Хэйверс на мгновение положил руку ей на плечо, а после закончил свою работу. Соль в волокнах ткани работала как герметик, так что никакая влага не могла просочиться внутрь, минералы также сохраняли тело для погребения. Травы помогали замаскировать любой запах, но помимо этого они символизировали собой плоды земли и циклы рождения и смерти. Ругаясь, она подошла к шкафу и достала черный саван, в который вместе с Хэйверсом завернула Стефана. Черный цвет снаружи символизировал собой тленность смертной плоти, белое же полотно под ним – чистоту души и сияние вечного Забвения. Элена однажды слышала, что ритуалы служили больше духовным целям, нежели практическим. Они должны были помочь духовному исцелению, но стоя около мертвого тела Стефана, она чувствовала, что все это было такой чепухой. Ложные заключения, жалкая попытка совместить неотвратимость жестокой судьбы с приятным ароматом одежд. Лишь чистый чехол на окровавленном диване. Минуту они стояли в молчании у головы Стефана, затем покатили каталку из морга, по тоннелям, которые вели к гаражам. Там они положили Стефана в одну из машин скорой помощи, которые внешне выглядели также как и обычные. – Я отвезу их обоих в дом родителей, – сказала она. – Нужна помощь? – Я думаю, Аликс лучше справится без большой аудитории. – Ты будешь в порядке? Не с ними, а в принципе, ты будешь в безопасности? – Да. В каждой скорой помощи под водительским сидением был пистолет, и когда Элена только начала работать в клинике, Катя показала ей как надо стрелять. Без сомнений, она могла справиться со всем, что ей встретится на пути. Когда они закрыли двойные двери скорой, Элена посмотрела на вход в туннель. – Думаю, я вернусь в клинику через парковку. Мне нужен воздух. Хэйверс кивнул. – Я сделаю то же самое. Похоже, мне тоже нужно подышать. Вместе они вышли на холодный, свежий воздух.
***
Как любая опытная шлюха, Рив делал все, о чем его просили. Грубость и жестокость были уступкой его свободной воли… и, с другой стороны, отчасти поэтому принцесса любила их дело. Когда все было закончено, и они оба были истощены – она от испытанных оргазмов, он от яда скорпиона, бегущего в его венах – Рив вспомнил, куда бросил эти проклятые рубины. На пол. Принцесса лежала на подоконнике, тяжело дыша, ее пальцы с тремя суставами были раздвинуты лишь потому, что она знала, как это бесит его. Он перенесся на другой конец хижины, стараясь оказаться как можно дальше от нее, нетвердо держась на ногах. Когда он попытался дышать, его взбесил запах грязного секса, что витал в воздухе. Ее запах был на нем, покрывал с головы до ног, грозясь задушить, даже несмотря на кровь симпата в его венах, он чувствовал, что его начинает тошнить. Или может быть, это был яд. Кто, мать его, знает. Одна из ее костлявых рук поднялась и указала на бархатный мешочек. – Подними. Их. Рив впился в нее взглядом и медленно покачал головой. – Лучше возвращайся к нашему дяде, – бросил он раздраженно. – Готов поспорить, что если ты слишком задержишься, у него возникнут подозрения. Тут он был прав. Брат их отца был расчетливым, подозрительным социопатом. Так же как и они сами. Как и все в их семье, по крайней мере, так говорили. Платье принцессы поднялось с пола и подлетело к ней, и когда оно повисло в воздухе возле нее, она достала красную ленту из кармана. Зажав ее между ног, она повязала ей бедра, удерживая в себе то, что он оставил внутри нее. Затем она оделась, запахнув платье в том месте, где он порвал его. Золотой – или, по крайней мере, ему казалось, что он был золотым из-за того как он сверкал на свету – пояс был следующим. – Передавай дяде лучшие пожелания, – медленно протянул он. – Или… не стоит. – Подними… его… – Ты либо наклонишься сама, чтобы поднять, либо оставишь камни тут. В глазах принцессы мелькнуло такое мерзкое выражение, будто она хотела его убить, и они смотрели друг на друга, несколько минут, взглядом полным ненависти. Принцесса сдалась. Как он и сказал. К его превеликому удовольствию, сдалась именно она, и он чуть не кончил от ее капитуляции, шип грозил крепко уцепиться, несмотря на то, что цепляться было не за что. – Ты мог бы стать королем, – сказала она, подняв руку, бархатный мешочек с рубинами оторвался с пола. – Убей его, и ты сможешь стать королем. – Убью тебя, и я смогу стать счастливым. – Ты никогда не будешь счастлив. Ты отребье, живущее среди пресмыкающихся, – она улыбнулась, истинное удовольствие расплывалось по ее лицу. – Лишь здесь, со мной. Тут ты можешь быть честен. До следующего месяца, любовь моя. Она послала ему поцелуй своей отвратительной рукой и дематерилизовалась, рассеявшись точно его дыхание в ночном воздухе. Ноги Рива подогнулись, и он рухнул на пол, приземлившись на коленные чашечки. Лежа на шероховатых досках, он чувствовал все: подергивающиеся мышцы бедер, скольжение кожи по головке его члена, когда крайняя плоть возвращалась на свое место, судорожные глотки, вызванные ядом скорпиона. Когда тепло покинуло хижину, тошнота прокатилась по всему телу, точно масло, его желудок сжался в кулак, все, что было внутри, застряло в горле. Позывы сотрясали его тело, но ничего не выходило изо рта. Он очень хорошо знал, что не следует есть перед свиданиями. Трэз вошел так тихо, что Рив его не заметил, пока носки ботинок не появились перед его лицом, лишь тогда он обратил внимание, что лучший друг оказался рядом. Голос мавра был нежным: – Давай уберем тебя отсюда. Рив дождался перерыва в спазмах, чтобы оттолкнувшись подняться с пола. – Дай мне… одеться. Яд скорпиона циркулировал по его центральной нервной системе, захламляя все нейронные магистрали и объездные пути. Рив с трудом потащил свое тело к одежде, стыдясь своей слабости. Проблема заключалась в том, что противоядие осталось в машине, потому что иначе принцесса нашла бы его, а показать ей свою слабость равносильно тому, что предоставить врагу самое сильное оружие против себя. Трэз почти потерял терпение, наблюдая за этим шоу, и он пошел и поднял шубу. – Просто накинь ее, так чтобы мы могли убраться отсюда. – Я… должен одеться. Это была гордость шлюхи. Трэз пробормотал проклятье и опустился на колени с шубой в руках. – Ради чертовой матери, Рив… – Нет… – дикие хрипы прервали его, он упал на пол, почти что уткнувшись лицом в деревянные доски. Боже, это была плохая ночь. Худшая из всех. – Прости, Рив, но я беру все на себя. Трэз проигнорировал его слабые попытки отказаться от помощи, и после того как соболиная шуба была надета, друг поднял его с пола и вынес на руках точно разбитую игрушку. – Ты не можешь продолжать так и дальше, – сказал Трэз, пока его ноги несли их к Бентли – Вот… увидишь. Чтобы сохранить жизнь себе и Хекс, чтобы позволить им жить свободно, он должен будет суметь. --------------------------------------------------------------------- Джон Доу (англ. John Doe) – обозначение мужской стороны в судебном процессе (англосаксонское право). John Doe – устаревший термин, использовавшийся в ситуации, когда настоящий истец неизвестен или анонимен (неизвестного ответчика называли Ричард Роу). Очень часто под этим псевдонимом подразумевалось неопознанное тело. В случае если тело принадлежало женщине, использовался термин Джейн Доу (англ. Jane Doe). Baby Doe – соответственно, дитя Доу. В случае, если в процессе фигурировало несколько неопознанных членов семьи, их именовали Джеймс Доу, Джуди Доу (англ. James Doe, Judy Doe) и так далее. В настоящее время часто используется в англоязычных СМИ для обозначения анонимного или малозначимого персонажа. 3 дюйма = 7,62 см Кендис Бушнел – автор «Секс в большом городе»
Рив проснулся в спальне своей виллы в Адирондаке, которую он использовал в качестве убежища. Он мог точно сказать, где находиться, благодаря окнам от пола до потолка, дружелюбному огню в камине напротив и изножью кровати, которое было вырезано из красного дерева. А вот в чем он не был уверен, так это в том, сколько часов прошло с его встречи с принцессой. Один? Сотня? В другом конце темной спальни Трэз сидел в темно-красном мягком кресле с невысокой спинкой, читая в тусклом свете изогнутой лампы. Рив прокашлялся. – О чем книга? Мавр поднял взгляд, его миндалевидные глаза уставились на Рива с резкостью, без которой он вполне мог бы обойтись. – Ты проснулся. – Что за книга? – Это Мертвый язык Теней. – Легкое чтение. А я-то думал, что ты фанат Кэндис Бушнел . – Как ты себя чувствуешь? – Хорошо. Прекрасно. Чертовски весело, – Рив захрипел, когда, оттолкнувшись, попытался подняться выше на подушках. Несмотря на соболиную шубу, в которую было завернуто его голое тело, плед, накинутые на него простые и пуховые одеяла, он все равно мерз, как задница пингвина. Похоже, Трэз накачал его лошадиной дозой дофамина. Но в итоге противоядие сработало, так что хрипов и затрудненного дыхания совсем не было. Трэз медленно закрыл обложку древней книги. – Я просто готовился, вот и все. – Податься в духовенство? Думаю, на твоем пути встанет куча проблем. Мавр положил книгу на низкий столик перед ним, и поднялся во весь свой не маленький рост. Потянувшись всем телом, он подошел к кровати. – Есть хочешь? – Да, было бы не плохо. – Дай мне пятнадцать минут. Когда дверь за Трэзом закрылась, Рив пошарил руками вокруг и залез во внутренний карман шубы. Когда он достал телефон и проверил его, на нем не оказалось ни одного сообщения. Ни голосового, ни текстового. Элена не искала его, не писала. Но с чего бы ей это делать? Рив уставился на телефон и провел пальцами по клавишам. Он дико желал услышать ее голос, будто одно его звучание могло стереть все то, что произошло в хижине. Будто она могла стереть последние два с половиной десятилетия. Рив залез в контакты и вывел ее номер на экран. Элена, вероятно, была на работе, но если он оставит сообщение, то она сможет перезвонить ему в перерыве. Рив колебался, но затем нажал кнопку вызова и прижал телефон к уху. Но в ту секунду, когда он услышал гудки, перед его глазами предстала картина, как он занимается сексом с принцессой, его бедра врезаются в ее, лунный свет отбрасывает их тени на деревянный пол. Быстрым движением пальца он сбросил звонок, чувствуя, будто все его тело было покрыто грязью. Боже, не было в мире такого душа, который сделал бы его достаточно чистым, чтобы просто поговорить с Эленой. Не хватит никакого мыла, отбеливателя или стирального порошка. Когда он представил ее в белоснежной форме медсестры, ее светлые волосы клубничного оттенка, собранные в хвост, белые неизношенные туфли, то понял, что даже одно его прикосновение запятнает ее грязью на всю жизнь. Пальцем, которым он до этого набирал номер Элены, Рив погладил экран телефона, будто это была ее шея, затем позволил руке упасть на кровать. Вид ярко-красных вен на его конечности напомнил еще о паре вещей, что он делал с принцессой. Он никогда не рассматривал свое тело как какой-нибудь подарок свыше. Оно было большим и мускулистым, весьма полезным, и нравилось противоположному полу, что делало его довольно ценным имуществом. И функционировало вполне нормально… ну, не считая побочных эффектов от инъекций дофамина и аллергии на скорпионий яд. Но реально, кто обращает на это внимание. Лежа на кровати в полутьме, с зажатым в руке телефоном, он увидел еще парочку отвратительных сцен с принцессой… как она отсасывает ему, он сгибает ее и трахает сзади, его рот обрабатывает ее между бедер. Он помнил, что испытывал, когда шип на его члене цеплялся за ее лоно, плотно соединяя их друг с другом. Затем он подумал о Элене, которая проверяет его давление… и как она отходит от него. Она была права, что поступила так. Он был неправ, что позвонил ей. Он аккуратно и неторопливо провел пальцем по кнопкам и вывел на экран ее контактную информацию. Не останавливаясь, он стер все данные о ней из телефона, и когда все исчезло, неожиданное тепло наполнило его грудь, сообщая ему, что согласно примеру его матери, он поступил правильно. Он попросит другую медсестру, когда в следующий раз будет в госпитале. И если он увидит Элену снова, то просто проигнорирует ее. Трэз вошел в комнату с подносом, на котором стояла тарелка овсянки, чай и несколько тостов. – Ням-ням, – сказал Рив без особого энтузиазма. – Будь хорошим мальчиком и прикончи все это. В следующий раз я принесу тебе бекон и яичницу. Когда поднос оказался на его ногах, Рив отбросил телефон и взялся за ложку. Внезапно, без какой бы то ни было причины, он спросил: – Ты был когда-нибудь влюблен, Трэз? – Нет, – мавр вернулся в свое кресло в углу, изогнутая лампа освещала его красивое, темнокожее лицо. – Я как-то понаблюдал за попытками айЭма и понял, что это не для меня. – айЭм? Да иди ты. Не знал, что у твоего брата была цыпочка. – Он не говорит о ней, а я никогда не встречал ее. Но какое-то время он был несчастен, а таким несчастным мужика может сделать только женщина. Рив размазывал ложкой желтый сахар, которым была посыпана овсянка. – Думаешь, еще встретишь свою суженую? – Нет, – Трэз улыбнулся, сверкнув идеальными белыми зубами. – К чему эти вопросы? Рив поднес ложку ко рту и начал есть. – Просто так. – Ну, да. Конечно. – Эта овсянка фантастическая. – Ты ненавидишь овсянку. Рив слегка рассмеялся и продолжил есть, лишь бы заткнуть себя, с мыслями о том, что тема любви, в общем-то, его не касалась. Но вот работа как раз была в его обязанностях. – Что-нибудь произошло в клубах? – спросил он. – До настоящего времени все шло гладко. – Хорошо. Рив медленно ел свою Quaker Oats , удивляясь, почему он ощущал предательскую слабость в животе, если все в Колдвелле шло гладко? Он подумал, что может быть дело в овсянке? – Ты сказал Хекс, что я в порядке, да? – Да, – сказал Трэз, поднимая книгу, что он читал. – Я соврал.
***
Хекс сидела за своим столом и смотрела на своих двух лучших вышибал Большого Роба и Тихого Тома. Они были людьми, но людьми умными, и в своих джинсах с низкой посадкой, излучали совершенные, обманчиво-спокойные флюиды, которых ей так не хватало. – Что мы можем для вас сделать, босс? – спросил Большой Роб. Наклонившись вперед, она вынула десять сложенных купюр из заднего кармана кожаных брюк. Она намеренно развернула их, разделила пополам и протянула каждую половину мужчинам. – Мне нужно, чтобы вы выполнили кое-какую неофициальную работу. Они молниеносно кивнули. – Все, что пожелаете, – сказал Большой Роб. – Этим летом у нас был бармен, которого мы уволили за воровство. Парня звали Грэйди. Вы его помните… – Проклятый ублюдок, – неожиданно сказал Тихий Том. Хекс не удивилась, они знали эту историю целиком. – Я хочу, чтобы вы нашли Грэйди, – когда Большой Роб начал разминать свои кулаки, она покачала головой. – Нет. Все что вы должны сделать – это достать мне его адрес. Если он вас увидит, вы лишь кивнете и пройдете мимо. Вам понятно? Всего лишь случайно соприкоснетесь рукавами. Они оба мрачно усмехнулись. – Без проблем, босс, – пробормотал Большой Роб. – Мы оставим его для тебя. – Полиция Колдвелла тоже его ищет. – Готов поспорить. – Мы не хотим, чтобы полиция узнала, что вы делаете. – Без проблем. – Я позабочусь о том, чтобы вы получили компенсацию за трату рабочего времени. Чем быстрее вы его найдете, тем счастливее буду я. Большой Роб посмотрел на Тихого Тома. Минуту спустя они вынули купюры, которые она дала им, из карманов и подвинули их к ней через стол. – Мы сделаем это для Крисси, босс. Не переживайте. – С вами, парни, мне не о чем переживать. Дверь за ними закрылась, и Хекс провела руками по бедрам вверх и вниз, заставляя шипы сильнее врезаться в ее плоть. Желание уйти снедало ее, но из-за Рива, где-то на севере и сделки, которая должна состояться сегодня ночью, она не могла покинуть клуб. И что не менее важно, она не могла собственноручно бегать в поисках этого Грэйди. Этот детектив из убойного отдела, скорее всего, следит за ней. Опустив взгляд на телефон, Хекс захотела выругаться. Трэз позвонил ей, чтобы сообщить, что Рив закончил свои дела с принцессой, и тон его голоса поведал ей то, что сам Трэз сказать не захотел: тело Рива больше не выдержит таких пыток. Еще одна проблема, а она вынуждена сидеть здесь на своей заднице и ждать. Бездействие не в ее стиле, но когда дело касалось принцессы, она привыкла к чувству бессилия. Возвращаясь на двадцать лет назад, когда выбор Хекс столкнул их в эту яму, Рив сказал, что он позаботится обо всем, но при одном условии: она позволит ему все делать самому, без ее вмешательства. Рив заставил ее поклясться оставаться в стороне, и хотя это ее убивало, Хекс держала слово, и жила в реальности, в которой он попал в лапы этой суки из-за нее. Черт подери, она хотела, чтобы он прекратил это и набросился на нее. Лишь однажды. Но вместо этого, он продолжал все это, расплачиваясь за ее долги своим телом. Она превратила его в шлюху. Хекс вышла из офиса, не в силах выдержать ни минуты наедине с собой. Она молила, чтобы завязали драку на центральном танцполе, например, разборку из-за любовного треугольника, где один парень бил бы морду другому, прямо перед бабенкой с рыбьими губками и силиконовой грудью. Или о неудачном свидании в мужском туалете на промежуточном этаже. Дерьмо, она впала в такое отчаяние, что готова была схватиться с каким-нибудь клиентом, напившимся в стельку, или тискающейся парочкой в темном углу за то, что они перешли черту проникновения. Ей просто необходимо ударить что-нибудь, а в этом случае больше шансов, если она была в толпе. Только бы там было… Ей просто везет сегодня. Каждый занят лишь самим собой. Хреновы ублюдки. В итоге она вошла в VIP-зону, ментально исследуя толпу вокруг, чтобы найти того, кого можно было отсюда вышвырнуть. И более того, ей нужно размять мускулы перед важным делом. Когда она прошла через бархатную веревку, ее взгляд тут же упал на стол Братства. Джона Мэтью и его друзей там не было, но все-таки было довольно рано, они скорее все еще охотились на лессеров. Поглощатели Короны придут позже ночью, если вообще придут. Ей было плевать, появится ли Джон. Какая разница. Подойдя к айЭму, она спросила: – Мы готовы? Мавр кивнул. – Ралли уже подготовил товар. Покупатели будут через двадцать минут. – Хорошо. Две сделки по кокаину с шестизначными цифрами должны быть заключены сегодня вечером, а Рив временно вышел из строя, Трэз с ним на севере, так что за все отвечали она и айЭм. Хотя деньги нужно передать в офисе, кокс загрузят в машины в переулке, потому что четыре килограмма чистого южноамериканского кокса – совсем не тот товар, которым она хотела бы засветить в клубе. Дерьмо, сам факт, что клиенты заявятся сюда с чемоданом зелени, уже был достаточной проблемой. Хекс была почти что в дверях офиса, когда ее взгляд упал на Марию-Терезу, придвинувшуюся к какому-то парню в костюме. Мужчина смотрел на нее с благоговением и удивлением, словно эта женщина была чем-то вроде спортивной машины, от которой ему неожиданно вручили ключи. Свет отразился от его обручального кольца, когда он потянулся за кошельком. Мария-Тереза потрясла головой и подняла свою изящную ручку, чтобы остановить его, затем потянула восхищенного парня на ноги и повела в приватную уборную в задней части клуба, где деньги сменят хозяина. Хекс отвернулась и обнаружила, что стоит рядом со столом Братства. Посмотрев на то место, где обычно сидел Джон Мэтью, она подумала о самом последнем клиенте Марии-Терезы. Хекс была готова поспорить, что этот сукин сын, который был готов выложить пятьсот долларов за то, что ему либо отсосут, либо дадут трахнуть, а может тысячу за оба удовольствия, никогда не посмотрит на свою жену с таким волнением и жаждой. Это была фантазия. Он ничего не знал о Марии-Терезе, понятия не имел о том, что два года назад ее сына похитил ее бывшим мужем, и сейчас она отрабатывает деньги, с помощью которых вернула себе ребенка. Для него она была просто прекрасным куском плоти, с которым можно поиграть и бросить. Тут все ясно и понятно. Все клиенты были такими. И таким был Джон по отношению к Хекс. Она была его фантазией. Не более того. Эротической ложью, которую он вызывал в воображении, ублажая себя… она ни в коей мере не винила его за это, потому что делала с ним то же самое. Ирония заключалась в том, что он – лучший из всех ее любовников, хотя бы потому, что она могла делать с ним все, что душе угодно, так долго, как ей было необходимо, чтобы насытиться, без жалоб, оговорок или требований с его стороны. Ясно и понятно. Голос айЭма донесся до нее: – Покупатели только что вошли. – Прекрасно. Давай сделаем это. Она должна выполнить свою работу по этим двум сделкам, а потом ее ждет частная работа, которую она выполнит лично. Сейчас она ждала этого с нетерпением. К концу ночи она собиралась получить освобождение, которое ей было необходимо.
***
В другой части города, в тихом тупике безопасного района, Элена припарковалась около небольшого домика в колониальном стиле, никуда не спеша. Ключ все никак не попадал в замок зажигания. Сделав то, что изначально представлялось ей самым сложным – доставить Стефана к его кровным родственникам – казалось удивительно, что вставить этот чертов ключ в замок было намного сложнее. – Давай же… – Элена сосредоточилась на том, чтобы успокоить свою руку. В конце концов, она наблюдала за тем, как почти пододвинувшись к скважине, кусок металла проскользнул мимо, не попав туда, куда должен был. С проклятьем Элена откинулась на спинку сидения, зная, что она присоединилась к горю в доме, что скорая, припаркованная возле дома, была лишь еще одним штрихом случившейся трагедии. Будто мертвого тела любимого в этой семье сына было не достаточно. Она повернула голову и посмотрела на окна между колоннами. Тени двигались с другой стороны тонких занавесок. После того как она загнала машину на подъездную дорожку, Аликс вошел внутрь, а она осталась ждать в холодной ночи. Мгновение спустя двери гаража поднялись, и Аликс вышел вместе с взрослым мужчиной, который был очень похож на Стефана. Она поклонилась и пожала его руку, затем открыла задние двери скорой. Мужчина прижал руку ко рту, точно так же, как она в морге, и Аликс выкатил каталку из машины. – Мой сын… – простонал он. Она никогда не забудет тон его голоса. Пустой. Безутешный. Душераздирающий. Отец Стефана и Аликс понесли его в дом, и также как и в морге, минутой позже раздался вопль. Но в этот раз это был женский пронзительный крик скорби. Мать Стефана. Аликс вернулся, когда Элена закатила каталку обратно в скорую, он быстро моргал, будто в лицо ему дул резкий ветер. Выразив ему свои соболезнования и попрощавшись, она села за руль… лишь для того, чтобы теперь быть не в состоянии завести машину. С другой стороны занавесок она увидела две фигуры, прижавшиеся друг к другу. А затем их стало трое. Потом к ним присоединилось еще несколько. По непонятной причине она подумала об окнах в доме, который она снимала для себя и своего отца, все они были закрыты алюминиевой фольгой, отделяя их от всего остального мира. Кто будет стоять рядом с ее замотанным телом, когда ее жизнь закончится? Ее отец большую часть времени помнил, кем она была, но общался с ней крайне редко. Персонал в больнице был очень добр, но это всего лишь работа, ничего личного. Люси приходила лишь тогда, когда ей платили. Кто позаботится о ее отце? Она всегда считала, что он уйдет первым, но, несомненно, семья Стефана тоже так думала. Элена отвела взгляд от скорбящей семьи и уставилась в лобовое стекло скорой. Жизнь была слишком коротка, и не важно, как много тебе отмерено. Она не думала, что когда настанет их черед, люди готовы покинуть свою семью и друзей, оставить вещи, что делают их счастливыми, будь им пятьсот лет или пятьдесят, как Стефану. Время было бесконечной чередой дней и ночей на фоне бесконечной вселенной. Это заставило ее удивиться: что же, черт подери, она будет делать с отпущенным ей временем? Работа, конечно, давала ей цель в жизни, и она заботилась об отце, но это для своей семьи сделает любой. Но куда она идет? В никуда. И не только потому, что она сидит в скорой помощи с руками, которые тряслись так сильно, что она не могла попасть ключом в замок зажигания. Дело в том, что Элена хотела поменять все. Она хотела чего-то только для себя, что помогло бы ей понять, что она все еще жива. Глубокий аметистовый взгляд Ривенджа всплыл в ее сознании из ниоткуда, и будто при медленной перемотке назад, она увидела резкие черты его лица, ирокез, дорогую одежду и трость. Теперь, когда она потянулась ключом к замку зажигания, все пошло как надо, и дизельный двигатель ожил с рычанием. Когда обогреватель прогнал холод, Элена выключила его, поставила коробку передач на «драйв» и покинула дом, тупик и этот район. Который больше не казался ей тихим. Элена сидела за рулем, но в то же время мыслями была далека отсюда, она зациклилась на мужчине, которого не могла заполучить, но в котором, в данную минуту, нуждалась как сумасшедшая. Ее чувства были не правильными по целому ряду причин. Ради Бога, они предавали Стефана, даже не смотря на то, что она его толком и не знала. Казалось неуважением жаждать другого мужчину, когда тело Стефана оплакивали его родные. Но она все равно хотела Ривенджа. – Черт бы все это побрал. Клиника находилась через реку, чему Элена была рада, потому что не была готова вернуться к работе. Она была слишком ранима, слишком печальна и слишком зла на саму себя. Ей было нужно… Старбакс. О, да, это именно то, что ей необходимо. Проехав пять миль, на площади, где располагался Ханнафорд, цветочный магазин, бутик ЛенКрафтерс и Блокбастер , Элена нашла Старбакс, который был открыт до двух ночи. Она припарковала скорую у обочины и вошла внутрь. Когда Элена покидала больницу с Аликсом и Стефаном, то не подумала взять свое пальто, так что теперь она просто вцепилась в сумочку, пересекла тротуар и вошла в дверь. Внутри здание выглядело так же, как и все остальные: красная деревянная отделка, пол, покрытый темно-серой плиткой, множество окон, мягкие кресла и маленькие столики. На стойке стояла кружка для мелочи, за стеклом – лимонные булочки, шоколадные пирожные с орехами, ячменные лепешки, и двое людей, около двадцати лет, управлялись с кофемашиной. В воздухе пахло фундуком, кофе и шоколадом, этот аромат прогнал аромат трав, напоминающих о смерти, что стоял у нее в носу. – Могу я вам чем-то помочь? – спросил тот, что был повыше. – Латте Венте, с пенкой, но без крема. Двойной кофе, двойные сливки. Молодой человек улыбнулся ей и замер. У него была темная подстриженная бородка, в носу кольцо, на его футболке красовалась надпись «Едок помидоров» заляпанная чем-то, что могло бы быть кровью, или, если называть вещи своими именами, кетчупом. – Хотите еще что-нибудь? Булочки с корицей просто класс. – Нет, спасибо. Он работал над заказом, не сводя с нее взгляда, и, чтобы избежать его внимания, Элена отошла в сторону и проверила телефон, вдруг Люси… ПРОПУЩЕННЫЙ ЗВОНОК. Посмотреть сейчас? Она нажала «Да», молясь, чтобы это не было что-нибудь о ее отце… Высветился номер Ривенджа, не его имя, так как она не записала его телефон. Она уставилась на цифры. Боже, казалось, будто он прочел ее мысли. – Ваше латте. Ау? – Простите, – она убрала телефон, взяла то, что парень протягивал ей, и поблагодарила его. – Двойной, как вы и хотели. И сливки тоже. – Спасибо. – Хей, вы работаете в одной из больниц рядом? – спросил он, посмотрев на ее униформу. – Частная клиника. Еще раз спасибо. Она быстро вышла и вернулась в машину скорой. Сев за руль, заперла замки и завела двигатель, и сразу же включила печку, потому что она еще не успела остыть. Латте было действительно хорошим. Очень горячим. И на вкус – прекрасным. Она снова взяла телефон, открыла входящие звонки, и на экране высветился номер Ривенджа. Она глубоко вздохнула и сделала большой глоток латте. Затем нажала вызов. У ее судьбы был код города 518. Ну кто бы мог подумать? -------------------------------------------------------------------- Кендис Бушнел – автор «Секс в большом городе» Quaker Oats – торговая марка хлебных злаков для завтрака. «Блокбастер» – сеть пунктов видеопроката (помимо фильмов на различных носителях, также занимается прокатом видеоигр), принадлежащих одноименной компании, г. Форт-Лодердейл, шт. Флорида. Основана в 1985, является одной из крупнейших в мире (более 8,5 тыс. пунктов проката в США и более 2,6 тыс. в других странах в 2004)
