Кристин Фихан - Темный принц / Christine Feehan - Dark Prince, 1999, Темная серия – 1 Перевод с сайта "Романтический форум" (/forum.romanticlib.org.ua/) Размещено с разрешения переводчиков
Он пришел к ней ночью, хищник, в чертах которого сквозили сила и власть. Соблазн был таким сильным и естественным, что затронул всю ее душу. Его потребности. Его темнота. Преследующее его страшное одиночество. Ее пробудившиеся чувства страстно желали почувствовать силу его опасного тела. Страстно желали его. И это только от одного его прикосновения к ее сознанию. Она пришла к нему на рассвете, в его самый угнетающий час. Когда демон внутри него пришел в неистовство, грозясь уничтожить его, давая выход многовековому отчаянию в мучительном крике, наполнившем уходящую ночь. И она ответила, лучик света, пронзивший его тьму. Прекрасный ангел. Ее сочувствие, храбрость и невинность пробудили в нем сильную тоску и нежность. Он понял, что должен овладеть ею, что только она может смягчить его свирепую часть и отодвинуть темную тень, нависшую над его душой. Кроме того, они оба были одинокими и потерявшимися. Связанные физически и духовно, они смогли помочь друг другу исцелиться, проводя вместе бесконечные ночи, заполненные любовью.
Он больше не мог обманывать самого себя. Медленно, с бесконечной усталостью, Михаил Дубрински закрыл первое издание книги в кожаном переплете. Это был конец. Он больше не мог выносить этого. Книги, которые он так любил, уже не могли скрадывать полную безысходность его одинокого существования. Весь кабинет был заставлен книгами — от пола до потолка вдоль трех из четырех стен комнаты. На протяжении столетий он прочитал каждую, зафиксировав в своей памяти. Они больше не могли служить утешением для его разума. Книги питали его ум, но разрушили его сердце. Он больше не будет пытаться уснуть на рассвете, по крайней мере, в исцеляющем сне обновления, он будет искать вечный отдых, и помилуй Господь его душу. Его раса была малочисленна, раздробленная, преследуемая — исчезающая. Он испробовал все — навыки, как физические, так и психические, каждую новую технологию. Михаил заполнил свою жизнь искусством и философией, физическим трудом и наукой. Он знал все целебные травы и каждый ядовитый корешок. Он знал все об оружии человека, да и сам являлся превосходным оружием. Он остался один. Его народ был вымирающей расой, и он подвел их. Как их лидер, он должен был найти способ спасти тех, за кого отвечал. Слишком много мужчин оборачивалось , продавая свои души и от отчаяния становясь нежитью. Среди них было очень мало женщин, чтобы обеспечить продолжение их расы, вывести их из темноты, в которой они пребывали. У них больше не осталось надежды. По своей сути, мужчины были хищниками, внутри них росла и распространялась темнота, пока, наконец, они не лишались эмоций и продолжали свое существование в сером холодном мире. Каждый из них должен был найти свою пропавшую вторую половинку, Спутницу Жизни, которая навсегда вернет ему свет. На него нахлынула печаль, поглощая его. Подняв подбородок, он выразил всю свою боль в крике, подобно раненому животному, которым он, в сущности, и был. Он больше не мог выносить одинокого существования. — На самом деле проблема не в том, что вы остались одни, а в вашем одиночестве. Человек может быть одиноким и в окружении толпы, вы так не думаете? Михаил замер, и только его бездушные глаза настороженно мигали, опасный хищник почувствовал угрозу. Он сделал глубокий вдох, резко закрывая свое сознание, в то время как все его чувства ожили, стараясь обнаружить злоумышленника. Но он был один. Он не мог ошибиться. Он был самым старым, самым могущественным и самым хитрым. Никто не смог бы проникнуть через его защиту. Никто не смог бы приблизиться к нему без его ведома. Заинтересованный, он повторил слова, вслушиваясь в голос. Женский, молодой, умный. Он позволил своему сознанию слегка приоткрыться, исследуя тропу, разыскивая ментальные отпечатки. — Я нахожу это вполне возможным, — согласился он. Он обнаружил, что задержал дыхание, ожидая ответа. Человек. Кто это, черт побери? Он был заинтересован. — Иногда я отправляюсь в горы, где остаюсь наедине с собой в течение нескольких дней, недель, и я не одинока, однако на вечеринке, окруженная сотней людей, я более одинока, чем когда-либо. Его желудок взволнованно сжался. Ее голос, наполнивший его сознание, был мягким, музыкальным и сексуальным в своей невинности. Михаил веками ничего не чувствовал, его тело не нуждалось в женщине уже несколько сотен лет. Но теперь, слыша ее голос, голос человеческой женщины, он был поражен огнем, собирающимся в его венах. — Как вам удается разговаривать со мной? — Я сожалею, что обидела вас. — Он мог отчетливо слышать, что именно это она и имела в виду, чувствовать ее сожаление. — Ваша боль была такой острой, такой ужасной, что я не могла не откликнуться. Я подумала, что вы, возможно, захотите поговорить. Смерть — не ответ на несчастье. Думаю, вы знаете об этом. В любом случае, я перестану говорить, если вы этого захотите. — Нет! — Его протест прозвучал как команда, властный приказ, который отдают, требуя немедленного повиновения. Он почувствовал ее смех прежде, чем звук достиг его сознания. Мягкий, беззаботный, заманчивый. — Вы привыкли к тому, что окружающие вас люди слушаются вас безоговорочно? — Совершенно верно. — Он не знал, как заставить ее рассмеяться. Он был заинтригован. Чувства. Эмоции. Они накапливались в нем, пока полностью не завладели им. — Вы европеец, не так ли? Богатый и очень, очень высокомерный. Он обнаружил, что улыбается над ее поддразниваниями. Он никогда не улыбался. Особенно в течение последних шести сотен лет и более. — Все это вместе. — Он ждал, когда снова раздастся ее смех, нуждаясь в нем с той же самой страстью, с какой наркоман ищет наркотики. Когда он, наконец, раздался, то был низким и удивленным, и таким же ласковым, как прикосновение пальцев к его коже. — А я американка. Вода и масло, вы так не считаете? Он определил ее местонахождение. Она была не так уж далеко от него. — Американские женщины всегда могут научиться хорошим манерам, — произнес он с подчеркнутой медлительностью, заранее предвкушая ее реакцию. — Вы действительно высокомерны. Он полюбил звук ее смеха, смакуя его, впитывая в свое тело. Вдруг он почувствовал ее вялость, зевоту. Так намного лучше. Он послала ей легкий ментальный толчок, очень деликатный, желая, чтобы она уснула и чтобы он смог изучить ее. — Прекрати это! Она среагировала быстро — отдернувшись с обидой и подозрительностью. Отступив и захлопнув дверь в свое сознание так быстро, что он поразился, какой ловкой она оказалась, какой сильной для своего возраста, для человека. Она — человек. Он был уверен в этом. Точно так же, как, не глядя на часы, он знал, что до рассвета оставалось ровно пять часов. Не то, чтобы он не мог выдержать ранние или поздние солнечные лучи… Он просто проверил ее психическую защиту, осторожно, не беспокоя ее. Слабая улыбка появилась на его прекрасно вылепленных губах. Она была сильной, но не достаточно. Его тело — твердые мускулы и сверхчеловеческая сила — замерцав, растворилось, превращаясь в бледные кристаллы тумана и просачиваясь сквозь дверь в ночной воздух. Капельки собрались воедино, связываясь и формируя большую птицу с крыльями. Она осмотрелась, покружилась и понеслась через потемневшее небо — молчаливая, смертельная, прекрасная. Михаил полностью отдался власти полета — ветер обдувал его тело, ночной воздух разговаривал с ним, шепча секреты и неся запах дичи, человека. Он безошибочно прошел по слабому ментальному следу. Как все просто. Тем не менее, его кровь взволнованно пульсировала. Человек — молодой, полный жизни и смеха, человек — ментально связанный с ним. Человек — полный сострадания, ума и силы. Смерть и вечные муки могут подождать до следующего дня, а пока он удовлетворит свое любопытство. Гостиница была небольшой и стояла на краю леса, где последний встречался с горами. Внутри было темно, и только в одной-двух комнатах, а также, возможно, в холле мягко горел свет — поскольку люди отдыхали. Он приземлился на балкон, находившийся перед окнами ее, расположенного на втором этаже номера, и замер, становясь частью ночи. Ее спальня оказалась одной из тех комнат, где горел свет, свидетельствуя о том, что она не могла заснуть. Его темные горящие глаза через чистое стекло нашли ее — нашли и заявили на нее свои права. Она была тонкокостной, с прекрасной фигурой, тонюсенькой талией и шикарными волосами цвета воронового крыла, которые спадали по ее спине, привлекая внимания к округлым ягодицам. У него перехватило дыхание. Она была такой изящной, прекрасной, ее кожа была подобна атласу, ее глаза были невероятно большими, насыщенно синего цвета и окаймленные густыми длинными ресницами. Ни одна деталь не ускользнула от него. Белая кружевная ночная рубашка облегала ее тело, подчеркивая бедра и полную грудь, обнаженную линию горла и кремовых плеч. У нее были маленькие ступни, так же как и руки. Так много силы в таком миниатюрном теле. Она расчесывала свои волосы, стоя около окна и смотря в него невидящим взглядом. На ее лице застыло отсутствующее выражение; около полного чувственного рта залегли морщинки. Он мог почувствовать терзающую ее боль и отчаянно желание поспать, но сон отказывался приходить. Внезапно он обнаружил, что следит за каждым движением расчески. Ее движения были такими бесхитростными, но невероятно эротичными. Его тело, заключенное в птичью форму, напряглось. Он благоговейно поднял свое лицо к небесам в благодарственной молитве. После веков без эмоционального существования сама по себе радость чувствовать была безмерной. Каждое движение расчески поднимало ее грудь, заманчиво подчеркивая узкую грудную клетку и тонкую талию. Кружево прилипло к ее телу, открывая темный V-образный треугольник в месте соединения ног. Его когти глубоко погрузились в перила, оставляя на мягком дереве большие царапины. Михаил продолжал смотреть. Она была такой грациозной, соблазнительной. Он обнаружил, что, не отрываясь, смотрит на ее мягкое горло, на пульс, ритмично бившийся на шее. Его. Внезапно он очнулся, встряхнув головой. Синие глаза. Синие. У нее были Синие глаза. Только теперь он осознал, что может видеть цвета. Яркие, насыщенные цвета… Он замер, как вкопанный. Этого не может быть... Мужчины теряют свою способность видеть что-либо кроме грязно-серого цвета примерно в то же самое время, когда и эмоции. Этого не может быть... Только Спутница Жизни может вернуть эмоции и цвета в жизнь мужчины. Карпатские женщины были светом в темноте мужчин. Его вторая половинка... Без нее монстр внутри него постепенно полностью поглотит мужчину, пока он окончательно не погрузится в темноту. Но карпатские женщины перестали рожать будущих Спутниц Жизни. Несколько оставшихся женщин, казалось, могли давать жизнь только мальчикам. Это, казалось, была безнадежная ситуация. Человеческих женщин невозможно было обратить, поскольку они впоследствии сходили с ума. Хотя попытки делались. Эта человеческая женщина не может быть его Спутницей Жизни… Михаил смотрел, как она выключила свет и легка в постель. Он почувствовал движение в своем сознании, как будто кто-то что-то искал. — Вы не спите? — Рискнула спросить она. Вначале он не хотел отвечать, поскольку ему было не по душе, что ему требуется так много. Он не мог себе позволить, чтобы все вышло из-под контроля, не желал рисковать. Никто не был властен над ним. И, конечно, не отпрыск какого-то американца — маленькая женщина, у которой силы больше, чем здравого смысла. — Я знаю, вы меня слышите. Я прошу прощения за свою навязчивость. Я поступила не подумав, и это больше не повториться. И к вашему сведению, не пытайтесь снова испытывать на мне свою силу. Он был рад, что находиться в форме другого создания, поскольку не мог не улыбнуться. Она не знала, какой силой воспользовалась. — Я не обижен. — В своем нежном тоне он постарался передать уверенность. Он должен был ответить, это было сильнее его. Ему хотелось услышать звук ее голоса — мягкий шепот, скользящий в сознании, словно прикосновение пальцев к его коже. Она перевернулась, и, передвинув подушку, потерла виски, словно у нее болела голова. Одна рука обвилась вокруг тонкой простыни. Михаилу захотелось дотронуться до этой руки, ощутить ее теплую, шелковистую кожу под своими пальцами. — Почему вы стараетесь контролировать меня? Это был не простой вопрос, как бы она ни пыталась это скрыть. Он почувствовал, что каким-то образом обидел ее, расстроил. Она беспрестанно ворочалась, словно ожидая любовника. Сама мысль о другом мужчине рядом с ней привела его в ярость. Чувства пробудились после сотен лет. Острые, ясные, сконцентрированные. — У меня такая натура — все контролировать. — Он был веселым и радостным, но в тоже время прекрасно сознавал, что сейчас он был более опасным, чем когда-либо еще. Власть всегда надо держать под контролем. Чем меньше эмоций, тем легче ее удерживать. — Не пытайтесь меня контролировать. — В ее голосе прозвучало что-то такое, что он почувствовал намного сильнее, чем ее слова, словно она знала, что он был для нее угрозой. Чем он, в сущности, и был. — Как контролировать свой характер, малышка? Он увидел ее улыбку, и она словно заполнила в нем пустоту, словно запечатлилась в его сердце и легких, заставив кровь взреветь. — С чего вы взяли, что я маленькая? Я большая, как дом. — Я должен поверить в это? Смех прозвучал в ее голосе, ее мыслях, и задержался в его крови. — Я устала, поэтому примите мои извинения еще раз. Я получила наслаждение от нашей беседы. — Но? — Поощрил он. — До свидания, — закончила она.
Михаил взлетел, высоко паря над проносящимся под ним лесом. Они не прощаются. Он не допустит этого. Он не мог позволить, чтобы это произошло. От нее зависит его дальнейшее существование. Что-то, кто-то, пробудил его интерес, его желание жить. Она напомнила ему, что в мире существуют такие вещи как смех, что лучше жить, чем просто существовать. Пролетая высоко над лесом, он впервые за много веков любовался прекрасным видом. Качающимися ветками деревьев, лунными лучами, проникающими через деревья и купающимися в серебряных водах речушек. Все было таким красивым! Он получил бесценный дар. Человеческая женщина каким-то образом подарила ему все это. А она была человеком. Если бы она принадлежала к его расе, он мгновенно узнал бы об этом. Может ли один ее голос сделать то же самое и для других мужчин, находящихся на грани отчаяния? Под защитой своего дома, он двигался с давно забытой беспокойной энергией. Он думал о ее мягкой коже, представляя, чтобы почувствовал, ощутив ее под своей ладонью, под своим телом; думал, о том, какова она на вкус. Думал о массе ее шелковистых волос, скользящих по его разгоряченному телу, о ее уязвимом горле, открытом для него, возбуждающем его. Его тело неожиданно напряглось. Физическое влечение, не испытываемое им с тех пор, как он стал взрослым, принесло ему дикую, требовательную и неослабевающую боль. Шокированному эротичным направлением своих мыслей, Михаилу пришлось проявить жесткий самоконтроль. Он не мог себе позволить испытывать настоящую страсть. Он был поражен, обнаружив, что является собственником, смертельно-опасным в гневе и чрезмерной защите. Эту сторону своей страстной натуры он не мог разделить с человеком — это было слишком опасно. Эта женщина привыкла к свободе, она была достаточно сильной для смертной, и она будет сопротивляться его характеру на каждом шагу. Он же не был человеком. Он принадлежал к расе существ, в которых животные инстинкты закладывались задолго до рождения. Ему лучше всего держаться от нее на расстоянии и удовлетворить свое любопытство на интеллектуальном уровне. Прежде чем спуститься в спальню, он тщательно запер все двери и окна, обезопасил свое жилище от возможного проникновения сильными чарами. Эта комната была защищена даже от самой сильной угрозы. Если он захочет прекратить свое существование, то это будет его собственный выбор. Он лег на кровать, и поскольку находился глубоко под землей, то не нуждался в исцеляющей земле и мог наслаждаться безмерным комфортом. Закрыв глаза, он замедлил свое дыхание. Но тело Михаила отказалось ему повиноваться. Его сознание было заполнено картинами с ее участием, эротичными и дразнящими сценами. Он видел ее, лежащей на кровати — ее обнаженное тело, скрывалось под белыми кружевами, а руки вытянулись, приветствуя любовника. Он тихо выругался. И вместо себя, овладевающего ею, он представил другого мужчину. Человека. И от этого его охватила ярость — чистая и смертельная. Кожа как атлас, волосы как шелк. Его рука слегка дернулась. Картина, выстроенная в его сознании, была невероятной точной и целостной. Он не упустил ни одной детали, даже такой ничтожной, как глупый цвет лака на ногтях ее ног. Своими сильными пальцами он обхватил ее небольшие лодыжки, ощущая мягкость кожи. От чего у него перехватило дыхание, и от предвкушения напряглось все тело. Его ладонь скользнула по ее голени, массажируя, соблазняя, и двинулась выше — к колену, к бедру. Михаил точно определил момент, когда она проснулась, поскольку ее тело было словно в огне. Ее смятение и страх вошли в него. Неторопливо, чтобы показать, с чем она имеет дело, его ладонь скользнула между ее бедер, поглаживая, лаская. — Прекратите! — Ее тело жаждало его, его прикосновения, его обладания. Он мог слышать сумасшедший стук ее сердца, ощущать силу ее внутренней борьбы с ним. — Другой мужчина дотрагивался до тебя вот так? — Прошептал он в ее сознание с темной беспощадной чувственностью. — Черт возьми, прекратите! — Похожие на жемчужины слезы заблестели на ее ресницах, в ее сознании. — Все чего я хотела, так это помочь вам. Я же извинилась. Его рука двинулась выше, потому что этого хотелось ему, нашла тепло и шелк, крошечные завитки, охраняющие сокровище. Его рука собственнически накрыла треугольник между ее ног, проникая во влажное тепло. — Ты ответишь мне, малышка. У меня еще достаточно времени, чтобы прийти к тебе и поставить на тебе свою метку, чтобы овладеть тобой, — вкрадчиво предупредил он. — Ответь мне. — Почему вы так поступаете? — Не игнорируй меня. — Теперь его голос был хриплым и грубым от сдерживаемого желания. Его пальцы двинулись дальше, исследуя, находя ее самую чувствительную точку. — Я исключительно мягок с тобой. — Вы и сами прекрасно знаете, что ответ «нет», — в расстройстве прошептала она. Он закрыл глаза, стараясь успокоить разбушевавшегося демона, который наносил болезненные удары по его телу. — Спи, малышка, сегодня ночью тебя никто не потревожит. Он разорвал контакт между ними и обнаружил, что его тело было твердым, напряженным и вспотевшим. Было слишком поздно, чтобы останавливать монстра, живущего внутри него и рвавшегося на свободу. Голод сжигал его изнутри, пожирая всего его, в голове стучали отбойные молоточки, пламя лизало его кожу и нервные окончания. Чудовище вырвалось на свободу — смертельно-опасное, голодное. Он был более чем мягким, поскольку именно она, хоть и непреднамеренно, освободила монстра. И он надеялся, что она действительно так сильна, как он о ней думал. Михаил закрыл глаза, испытывая ненависть к самому себе. Еще много веков назад он понял, что в этом нет никакого смысла. И сейчас он тоже не собирался с этим бороться. Он почувствовал не просто сильное сексуальное влечение — это было нечто большее. Это было что-то на примитивном уровне. Что-то глубоко внутри него взывало к чему-то, что находилось глубоко внутри нее. Возможно, она страстно желала его дикости, в то время как ему требовались ее смех и сострадание. Но имело ли это какое-либо значение? Нет, ни для одного из них не было никакого спасения. Он еще раз мягко прикоснулся к ее сознанию, прежде чем закрыть глаза и позволить своему дыханию остановиться. Она плакала молча, а ее тело все еще испытывало желание после его мысленного прикосновения. Обида и смущение смешались в ней, добавляя головной боли. Недолго думая и без всякой причины он обнял ее своими сильными руками, поглаживая ее шелковистые волосы и окружая ее теплом и утешением. — Я сожалею, что напугал тебя, малышка. Это была моя ошибка. Засыпай, ты в безопасности. — Пробормотал он около ее виска, легко скользя губами по ее лбу и с нежностью поглаживая ее сознание своим. В нем он уловил странные фрагменты, словно она использовала свои телепатические способности, чтобы разобраться в чьем-то больном и запутанном разуме. Словно в ее сознании были свежие открытые раны, которые нужно было исцелить. Она была слишком истощена предыдущими ментальными сражениями, чтобы бороться с ним. Он дышал вместе с ней, за нее — медленно и часто, выравнивая ее сердцебиение до тех пор, пока она не расслабилась, становясь сонной и вялой. Он заставил ее уснуть, прошептав приказ, и ее ресницы медленно опустились вниз. Они уснули одновременно — она в своем номере, Михаил в своей спальне.
* * *
Стук в ее дверь проник через глубокие слои сна. Рейвен Уитни обнаружила перед собой плотный туман, заставляющий ее глаза закрываться, а тело становиться вялым. Ее охватил страх. Было такое ощущение, словно она напилась. Ее пристальный взгляд остановился на небольшом будильнике, стоявшем на ночном столике. Семь часов вечера! Она проспала целый день! Она медленно опустилась на кровать, чувствуя себя так, словно прошла через зыбучие пески. И вновь раздался стук в ее дверь. Звук эхом отдался в ее голове, простучав в висках. — Что? — Она постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно, хотя сердце бешено колотилось в груди. Она попала в беду. Ей следует быстро собираться и уезжать. Она знала, что все это было бесполезно. Не она ли была той, кто выследил четырех серийных убийц, используя ментальный след от их мыслей? А этот человек был намного более могущественным, чем она. Истина заключалась в том, что ее заинтриговало, что еще один человек обладает такими же психическими способностями, которые были и у нее. Она никогда не встречала кого-либо похожего на себя прежде. Ей хотелось остаться и поучиться у него, но он оказался слишком опасным в своем небрежном пользовании силой. Ей следует установить между ними дистанцию, лучше всего размером с океан, чтобы в действительности быть в безопасности. — Рейвен, вы в порядке? — Беспокойство прозвучало в мужском голосе. Джейкоб. Она встретила Джейкоба и Шелли Эванс — брата и сестру — прошлой ночью в столовой, когда они только сошли с поезда. Они путешествовали с небольшой группой туристов в составе из восьми человек. Но она была такой уставшей, что разговор получился вялым. Рейвен приехала в Карпатские горы , чтобы побыть одной, восстановиться после последнего сурового испытания, заключавшегося в выслеживании порочного серийного убийцы по его запутанному сознанию. Ей не нужна была компания из туристической группы, но Джейкоб и Шелли все равно разыскали ее. С какой легкостью она бы выбросила их из своих мыслей. — Я в порядке, Джейкоб, просто подхватила грипп, как мне кажется, — постаралась она убедить его, хотя ее самочувствию было ой как далеко до хорошего, дрожащей рукой проведя по волосам. — Я просто очень устала. Ведь я приехала сюда, чтобы отдохнуть. — Разве мы не собирались пообедать вместе? — Вопрос прозвучал так уныло, что расстроил ее. Она не хотела, чтобы от нее что-либо требовали, и последнее в чем она нуждалась, так это находиться в переполненной столовой в окружении множества людей. — Сожалею, может быть в другой раз. — У нее не оставалось времени на вежливость. Как можно было сделать такую ошибку, которую она совершила прошлой ночью? Она всегда была так осторожна, избегая любых контактов, никогда не дотрагиваясь до другого человека, никогда не приближаясь. Просто от этого незнакомца исходила такая боль, такое одиночество, что она интуитивно поняла — он также обладает телепатической силой, его изоляция превосходила ее и его боль была так сильна, что он собирается покончить с жизнью. Она знала, что такое изоляция. Знала, каково быть другим. Поэтому она не удержалась, ей захотелось помочь ему, если это было в ее силах. Рейвен потерла виски в безуспешной попытке уменьшить терзающую ее головную боль. Она всегда болела после использования телепатии. Заставив себя подняться, она медленно прошла в ванную. Ему каким-то образом удается контролировать ее и при этом не дотрагиваться. Это пугало. Никто не может быть настолько могущественным. Она включила душ на полную мощность, желая, чтобы непрерывный поток воды смыл с нее липкую паутину его власти. Она приехала сюда отдохнуть, очистить свой разум от дьявольского зловония, снова ощутить себя здоровой и целостной. Она была истощена как психически, так и физически. Рейвен вздернула подбородок. Этот новый противник не запугает ее. Она вся во власти контроля и порядка. На этот раз она сможет уйти, поскольку ни одной невинной жизни не было поставлено на карту. Она с вызовом натянула потертые джинсы и связанный крючком свитер. Как она поняла, он принадлежит к Старому Свету и не одобрит ее американскую манеру одеваться. Она быстро собрала свои вещи, беспорядочно сбрасывая одежду и косметику в свой потрепанный чемодан так быстро, как могла. Но когда она прочитала расписание, то пришла в смятении. В ближайшие два дня не будет ни одного поезда. Она смогла бы воспользоваться своим очарованием, чтобы уговорить кого-нибудь увезти ее отсюда, но это означало, что ей придется находиться в замкнутом пространстве автомобиля в течение длительного времени. Но, возможно, это будет меньшим из двух зол. Неожиданно она снова услышала мужской смех, низкий, удивленный, дразнящий. — Ты пытаешься сбежать от меня, малышка. Рейвен упала на кровать, ее сердце заколотилось. Его голос напоминал черный бархат, являясь самим по себе оружием. — Не надо льстить себе, хвастун. Я — туристка, значит, я путешествую. — Она заставила свой разум оставаться спокойным, даже когда почувствовала ласковое прикосновение его пальцев к своему лицу. Как он это делает? Это была легчайшая ласка, но она ощутила ее всем своим телом, вплоть до кончиков пальцев на ногах. — И куда ты думаешь отправиться? — Он лениво потянулся, его тело было свежим после сна, его разум был более живым от испытываемых эмоций. Он наслаждался своей перепалкой с ней. — Дальше от вас и ваших странных игр. Возможно, в Венгрию . Мне всегда хотелось побывать в Будапеште . — Маленькая лгунья. Ты собираешься вернуться в свои Соединенные Штаты. Ты играешь в шахматы? Она моргнула от такого странного вопроса. — Шахматы? — Переспросила она. Мужские забавы иногда могут быть очень раздражающими. Шахматы. — Да. Так как, играешь? — Конечно. — Сыграй со мной. — Сейчас? — Она начала заплетать тяжелую массу своих волос в косу. В его голосе было что-то пленительное, гипнотизирующее. Что-то, что затронуло тонкие струны ее души, но повергло в ужас ее сознание. — Но сначала мне необходимо поесть, да и ты голодна. Я чувствую твою головную боль. Иди, пообедай, встретимся в одиннадцать часов. — Ни за что. Я не хочу встречаться с вами. — Ты боишься, — прозвучало с явной насмешкой. Она рассмеялась над ним, от чего все его тело оказалось охвачено огнем. — Хоть я временами и совершаю глупые поступки, но я отнюдь не дура. — Скажи мне, как тебя зовут, — прозвучал приказ, и Рейвен почувствовала непреодолимое желание подчиниться ему. Она постаралась очистить свое сознание, стерев, словно с грифельной доски. Это было больно, точно острые иглы пронзили ее голову, заставив все в животе сжаться. Он не получит силой то, что она могла бы дать ему свободно. — Почему ты продолжаешь сражаться со мной, когда знаешь, что я сильнее? Ты сама себя ранишь, изнуряешь, и победа в любом случае будет за мной. Я же чувствую чем тебе приходиться расплачиваться за наше общение. И я могу добиться от тебя покорности на совершенно ином уровне. — Почему вы используете силу, чтобы чего-то добиться от меня, хотя могли бы просто попросить? Она почувствовала его замешательство. — Сожалею, малышка. Я привык получать то, что хочу почти не прилагая усилий. — Даже не тратя сил на такую простую вещь как вежливость? — Иногда это более чем целесообразно. Она смяла подушку. — Вам следует поработать над своим высокомерием. Если вы обладаете властью, еще не означает, что вы должны выставлять ее напоказ. — Ты забываешь, что большинство людей не могут обнаружить ментальные воздействия. — Но это не оправдание, чтобы лишать человека свободы выбора. И, в любом случае, вы используете не «воздействия» — вы отдаете команды и требуете полного подчинения. Это намного хуже, потому что люди превращаются в стадо овец. Ведь это ближе к правде? — Ты сделала мне выговор. — Только эта мысль осталась на поверхности его сознания, словно всем мужским насмешкам пришел конец. — Не пытайтесь оказать на меня давление. На этот раз в его голосе прозвучала угроза, тихая скрытая опасность. — Я не буду «пытаться», малышка. Будь уверенна, я смогу добиться от тебя уступчивости. — Тон его голоса был одновременно и шелковистым, и безжалостным. — Вы похожи на испорченного ребенка, требуя своего. — Она поднялась, прижимая подушку к своему протестующему животу. — Я собираюсь спуститься вниз в столовую. У меня начинается страшная головная боль. А вам советую охладить свой пыл, опустив голову в ведро с водой. — И она не солгала — от попытки противостоять ему на его уровне ей стало плохо. Она осторожно направилась к двери, опасаясь, что он может остановить ее. Она будет чувствовать себя в безопасности среди людей. — Пожалуйста, малышка, скажи свое имя, — спросил он с серьезной любезностью. Несмотря ни на что, Рейвен обнаружила, что улыбается. — Рейвен. Рейвен Уитни. — Так что Рейвен Уитни — ешь, отдыхай. Встретимся в одиннадцать за партией в шахматы. Контакт резко оборвался. Рейвен медленно выдохнула, прекрасно понимая, что должна была бы испытывать чувство облегчения, а никак не чувство утраты. Самое настоящее обольщение звучало в его гипнотическом голосе, его мужественном смехе в течение всего их разговора. Она испытывала то же самое одиночество, что и он. Ей не хотелось думать, почему ее тело оживает от одного прикосновения его пальцев. Вспыхивает. Желает. Требует. И это только от одного прикосновения его сознания. Обольщение было чем-то большим, чем просто физическим, оно было чем-то глубоким, естественным — чем-то, что она не могла точно объяснить. Он словно дотронулся до ее души. Его потребности. Его темнота. Его ужасное, неотступное одиночество. Она также желала всего этого. Нуждалась в ком-то, кто бы понял, каково это быть такой одинокой, такой испуганной, что даже дотронуться до другого существа, приблизиться слишком близко к нему не можешь. Ей нравился его голос — утонченность Старого Света, глупое мужское высокомерие. Ей хотелось его знаний, его способностей. Ее руки слегка дрожали, когда она открыла дверь, вдыхая воздух коридора. Ее тело снова принадлежало ей, двигаясь легко и плавно, подчиняясь ее желаниям. Она сбежала по ступенькам и вошла в столовую. Занятых столиков, конечно, было намного больше чем прошлой ночью. Обычно, Рейвен по возможности сторонилась общественных мест, предпочитая избегать волнений по поводу защиты своего разума от нежелательных эмоций. Но она сделала глубокий вдох и вошла. Джейкоб взглянул на нее с доброжелательной улыбкой и поднялся, словно ожидая, что она присоединиться к группе за их столом. Рейвен заставила себя улыбнуться в ответ, не представляя, как она выглядит в этот момент — невинная, сексуальная, полностью недосягаемая. Она пересекла комнату, поприветствовала Шелли и была представлена Маргарет и Гарри Саммерсам. Соотечественникам-американцам. Она постаралась, чтобы лицо не выдало поднявшейся в ней тревоги, поскольку она прекрасно знала, что ее фотография была напечатана почти во всех газетах и даже показывалась по телевидению в ходе расследования дела последнего убийцы. Она не хотела быть узнанной, не хотела вновь пережить тот ужасный кошмар, испытанный ею от исследования странного и извращенного мужского сознания. Не было более отвратительной темы, чтобы обсуждать ее за ужином. — Садись здесь, Рейвен, — Джейкоб элегантно отодвинул для нее стул с высокой спинкой. Осторожно, стараясь избегать физического контакта, Рейвен позволила себя усадить. Это был самый настоящий ад — находиться в непосредственной близости от такого количества людей. Даже будучи ребенком, она подвергалась воздействию эмоций, излучаемых окружающими ее людьми. Она чуть не сошла с ума, прежде чем научилась защищать себя, ставя заграждающие щиты. Это работало, пока боль или разочарование не становились слишком сильными, или пока она не прикасалась к другому человеку. Или, как сейчас, когда она находилась в присутствии очень сильного и дьявольского разума. Прямо сейчас во время беседы, струящейся вокруг нее, и среди людей, казалось хорошо проводивших время, Рейвен вдруг ощутила знакомые признаки перенапряжения. Казалось, осколки стекла впились в ее голову, а в животе все протестующее перевернулось. Она не могла съесть ни кусочка.
Тяжелая дверь, качнувшись позади Рейвен, закрылась с глухим звуком обреченности. Она задрожала, нервно потирая руки. И тогда Михаил завернул ее в плащ, укутавший ее теплом и его мужским лесным запахом. Он пересек мраморный пол и открыл двери в библиотеку, где спустя несколько минут разжег огонь. После чего, он указал ей на стул, стоящий возле огня, — с высокой спинкой, невероятно удобный, старинный, и, что самое невероятное, совсем не изношенный. Рейвен с благоговением изучала комнату. Она оказалась большой: красивый пол был сделан из твердых пород деревьев, каждая частичка паркета представляла собой кусочек мозаики. Три из четырех стен были заняты книжными полками, полностью заставленными книгами, большинство которых имело кожаный переплет и многие из которых были очень старыми. Стулья были удобными, небольшой столик, стоящий между стульями, являлся предметом антиквариата и был в прекрасном состоянии. Шахматная доска была сделана из мрамора, а фигурки изысканно вырезаны. — Выпей это. Она чуть не выпрыгнула из своего тела, когда он появился рядом с ней с хрустальным стаканом в руках. — Я не пью алкогольные напитки. Он улыбнулся такой улыбкой, от которой ее сердце неимоверно забилось. А его острое обоняние уже обрабатывало эту часть информации о ней. — Это не алкоголь, а настой из трав от твоей головной боли. Тревога вновь поднялась в ней. Она, должно быть, сошла с ума, раз пришла сюда. Это было похоже на попытку отдохнуть в одной комнате с диким тигром. Он мог сделать с ней все что захочет. И никто не придет ей на помощь. Если он напоит ее… Она решительно покачала головой. — Нет, спасибо. — Рейвен, — его голос был низким, ласковым, гипнотическим. — Подчинись мне. Она обнаружила, что ее пальцы уже сжались вокруг стакана. Она боролась с командой и ее голову пронзила такая боль, что она вскрикнула. Михаил стоял рядом с ней, нависая над ней, его рука лежала поверх ее, обхватившей хрупкий стакан. — Почему ты бросаешь мне вызов в таких обыкновенных делах? Ее горло болело от слез. — А почему ты заставляешь меня? Его рука нашла ее горло, обвиваясь вокруг него и поднимая ее подбородок. — Потому что ты испытываешь боль, а я хочу ее облегчить. Ее глаза удивленно расширились. Неужели все так просто? Она испытывает боль, и он хочет ее облегчить? Действительно ли он такой заботливый или он испытывает радость, навязывая свою волю? — Это мой выбор. Потому что свобода воли — это все. — Я могу видеть боль в твоих глазах, чувствовать ее в твоем теле. Я понимаю, что могу помочь тебе, и разве это не логичнее, чем позволить тебе страдать от боли, чтобы ты смогла что-либо доказать? — Явное замешательство слышалось в его голосе. — Рейвен, если бы я хотел причинить тебе вред, я не стал бы тебя спаивать. Позволь мне помочь тебе. — Его большой палец скользил по ее коже, словно легкое перышко, чувственно, прослеживая пульс на ее шее, изящную линии челюсти, полноту нижней губу. Она закрыла глаза, позволяя ему приставить стакан к своему рту, опрокидывая горьковато-сладкую смесь в горло. Она чувствовала себя так, словно отдала свою жизнь в его руки. Слишком уж собственническим было его прикосновение. — Расслабься, малышка, — мягко сказал он. — Расскажи мне о себе. Как так получилось, что ты можешь слышать мои мысли? — Его сильные пальцы нашли ее виски и начали поглаживать в успокаивающем ритме. — Я всегда могла делать это. Когда я была маленькой, то считала само собой разумеющимся, что все могут так делать. Но это было так ужасно — узнавать сокровенные мысли других людей, их секреты. Я слышала и чувствовала все каждую минуту дня. — Рейвен никогда никому не рассказывала о своей жизни, о своем детстве, и тем более совершенно незнакомому человеку. Хотя Михаил не ощущался как незнакомец. Он ощущался частью ее. Пропавшей частью ее души. Поэтому казалось таким важным рассказать ему все. — Мой отец считал меня каким-то уродцем, порождением демона, и даже моя мать немного боялась меня. Я научилась никогда не дотрагиваться до людей, не находиться в толпе. Мне больше всего нравилось находиться в одиночестве, в глухих местах. Только так я могла остаться в здравом уме. Белые зубы блеснули над ней с хищной угрозой. Ему захотелось остаться наедине с ее отцом всего на несколько минут, чтобы показать ему, какими в действительности бывают демоны. Это заинтересовало его, несмотря на беспокойство, что ее слова смогли вызвать в нем такую ярость. Осознание того, что она так долго была одна, вынося боль и одиночество, когда в этом мире был он, бесило его. Почему он не отправился на ее поиски? Почему ее отец не любил ее и не заботился о ней, так как должен был делать? Его руки творили волшебство, скользя по ее затылку своими сильными гипнотическими пальцами. — Несколько лет назад мужчина вырезал целые семьи, даже маленьких детей. Я была с подругой из старшей школы и когда вернулась домой после работы, я нашла их всех мертвыми. Когда я вошла в дом, я смогла ощутить этого дьявола, узнать его мысли. Мне сразу стало плохо — такие ужасные вещи вошли в мою голову, но я смогла выследить его и, наконец, сдать полиции. Его пальцы двинулись вниз по всей длине ее толстой косы, находя ленту и ослабляя тяжелую массу волос, запуская пальцы в ее заплетенные пряди, все еще влажные после недавно принятого душа, и распуская их. — Как часто ты это проделывала? Она вновь переживала все это. Детали ужаса и боли, лица всех тех, кому она помогла, в то время как они наблюдали за ее работой — пораженные, восторженные, и все еще не верящие в ее способности. Он видел все эти детали, деля с ней ее сознание, читая ее воспоминания, изучая ее сущность. — Четыре раза. Я выследила четырех убийц. В последний раз я почти развалилась на части. Он был таким больным, таким дьявольским. Я почувствовала себя такой грязной, словно никогда не смогу выбросить его из своей головы, поэтому приехала сюда в надежде найти мир. Я решила, что больше никогда не буду делать ничего подобного. Возвышающийся над ней Михаил на краткий миг закрыл свои глаза, стараясь успокоиться. Она могла почувствовать себя грязной. Он смог заглянуть в ее сердце и душу, увидеть все ее секреты, узнать, что она полна света и сочувствия, храбрости и мягкости. То, что она видела в юности, никогда не должно было произойти. Он подождал, пока его голос не стал спокойным и утешающим. — Эти твои головные боли появляются, когда ты используешь телепатическое общение? — После ее уверенного кивка он продолжил, — И, несмотря на это, когда ты услышала меня — незащищенного, испытывающего боль — ты потянулась ко мне, зная о той цене, которую тебе придется заплатить. Как она могла это объяснить? Он был похож на раненного животного, излучающего такую боль, что она не смогла сдержать слез, покатившихся по ее лицу. Его одиночество стало ее. Его изоляция — ее. И она почувствовала его решение покончить со своей болью, со своим существованием. Она не могла допустить этого, и не важно, чего это будет ей стоить. Михаил медленно выдохнул удивленный и пораженный ее сущностью, такой щедрой. Она колебалась, выражая словами, почему потянулась к нему, но он понял, что это было в ее натуре — жертвовать. Он также знал, что зов был так силен потому, что что-то внутри него потянулось к ней, найдя в ней то, в чем нуждалось. Он вдохнул ее запах, вбирая его в свое тело, наслаждаясь ее видом и ароматом в своем доме, ощущая в своих руках ее шелковистые волосы, ее мягкую кожу под своими пальцами. Пламя от огня зажгло голубые искры в ее волосах. Желание наполнило его, сильное и настойчивое, и такое же мучительное, как и боль, но он радовался тому факту, что может все это испытывать. Михаил уселся так, что между ними оказался небольшой столик, лениво и собственнически скользя глазами по ее очаровательным изгибам. — Почему ты одеваешься в мужскую одежду? — Спросил он. Она рассмеялась, мягко и мелодично, а ее глаза озорно блеснули. — Потому что, я знаю, что это будет раздражать тебя. Он откинул голову назад и рассмеялся. Настоящим, щедрым и невероятным смехом. Счастье и любовь смешались в нем. Он не смог бы вспомнить, на что были похожи те эмоции, но они были сильными и понятными, как и сладкая боль в его теле. — Это так необходимо раздражать меня? В ответ она подняла одну бровь, с удивлением осознавая, что ее головная боль ушла. — Но это так легко, — поддразнила Рейвен. Он наклонился ближе. — Какая непочтительная женщина. Ты имеешь в виду, что это так опасно. — Ммм, возможно, и это тоже. — Она скользнула рукой по волосам, отбрасывая их с лица. Это был такой безобидный жест, невероятно сексуальный, притягивающий его пристальный взгляд к ее совершенному лицу, полноте грудей и плавной линии ее горла. — Ну и насколько ты хороший игрок в шахматы? — Нахально бросила она вызов.
* * *
Часом позже Михаил, откинувшись в своем кресле, смотрел на ее лицо, в то время как она изучала доску. Сосредоточившись, она нахмурила брови, стараясь разгадать его неизвестную стратегию. Она чувствовала, что он завел ее в ловушку, но не смогла найти ее. Подперев подбородок рукой, она расслабилась и не торопилась. Она была терпелива, и благодаря этому уже дважды ставила его в тупик, просто потому, что он был слишком уверен в себе. Внезапно ее глаза расширились, и ленивая улыбка скользнула по губам. — А ты хитрая бестия, Михаил, не так ли? Но я думаю, что, возможно, именно твой ум поставит тебя в затруднительное положение. Он посмотрел на нее, чуть прищурив глаза и сверкнув белыми зубами в свете камина. — Разве я не упоминал, мисс Уитни, что последний, кто оказался настолько нахальным, чтобы побить меня в шахматы, был брошен в темницу и в мучениях провел там тридцать лет? — Я полагаю, что тебе на тот момент было примерно около двух лет, — поддразнила она, ее глаза все еще были приклеены к шахматной доске. Он резко втянул воздух. Ему было так спокойно в ее присутствии, чувствуя полное умиротворение. Она, очевидно, верила в то, что он был простым смертным, но с невероятно сильными телепатическими способностями. Михаил лениво потянулся через доску, делая свой ход, видя, как от понимания проясняются ее глаза. — Полагаю, что мы имеем шах и мат, — сказал он вкрадчиво. — Я должна была предполагать, что мужчина, ходящий по лесу в окружении волков, обязан быть хитрым. — Она улыбнулась ему в ответ. — Великолепная игра, Михаил. Я действительно получила от нее удовольствие. — Рейвен вновь погрузилась в мягкость стула. — Ты можешь разговаривать с животными? — С любопытством спросила она. Ему было приятно, что она находилась в его доме, нравилось, как огонь окрашивал ее волосы в синий цвет, и как тени так любовно ложились на ее лицо. Он запомнил каждый его дюйм, зная, что если закроет глаза, картина все равно останется там — высокие тонкие скулы, небольшой носик и полные губы. — Да, — правдиво ответил он, не желая, чтобы между ними вставала ложь. — Ты бы убил Джейкоба? Ее ресницы были прекрасны и приковали к себе его внимание. — Будь осторожна в своих вопросах, малышка, — предупредил он. Она подогнула под себя ноги, пристально рассматривая его. — Знаешь, Михаил, ты так привык использовать свою силу, что не хочешь даже подумать — правильно или нет поступаешь. — Он не имел никакого права дотрагиваться до тебя. Он был причиной твоей боли. — Но он не знал об этом. Ты также не имеешь права дотрагиваться до меня, но делаешь это постоянно, — резонно заметила она. Его глаза холодно блеснули. — У меня есть все права. Ты принадлежишь мне. — Он сказал это спокойным мягким голосом, только с намеком на предупреждение. — И что более важно, Рейвен, я не причинил тебе боли. У Рейвен перехватило дыхание. Ее язычок увлажнил губы маленьким, изящным жестом. — Михаил, — сомнение звучало в ее голосе, словно она подбирала слова, — Я принадлежу сама себе. Я — личность, а не какая-нибудь вещь, которой ты можешь владеть. В любом случае, я живу в Соединенных Штатах. И я вернусь туда, поскольку намереваюсь сесть на ближайший поезд до Будапешта. Его улыбка стала как у охотника. Хищной. На краткий миг свет от огня блеснул красным, так что его глаза стали похожи на глаза волка темной ночью. Он ничего не сказал — просто не мигая смотрел на нее. Ее рука в странном защитном жесте метнулась к горлу. — Уже поздно, мне пора идти, — она могла слышать, как колотиться ее собственное сердце. Что же это было такое, чего ей хотелось от него? Она этого не знала, но одно знала точно — эта ночь была самой прекрасной и пугающей ночью в ее жизни, и ей хотелось увидеть его вновь. Он казался таким чрезвычайно неподвижным, грозным в своем полном безмолвии. Она ждала, затаив дыхание. Ее душил страх, заставляя мурашки бежать по ее изящному телу. Страх, который позволил бы ей уйти, страх, который заставил ее остаться. Она втянула воздух в легкие. — Михаил, я не понимаю, чего ты хочешь. — Она также не знала, чего хочет сама. Затем он поднялся, сильный и грациозный. Его тень достигла ее прежде него. Его сила была невероятной, но его руки оказались нежными, когда он поставил ее на ноги. Его руки скользнули вверх по ее рукам, легко ложась на плечи, поглаживая большими пальцами бившийся на шее пульс. От его прикосновений тепло разливалось у нее в животе. Она была такой маленькой по сравнению с ним, такой хрупкой и уязвимой. — Не пытайся покинуть меня, малышка. Мы нужны друг другу. — Его темноволосая голова склонилась ниже, лаская своим ртом ее веки, посылая крошечные угольки скользить по ее коже. — Ты заставила меня вспомнить, что значить жить, — прошептал он своим гипнотизирующим голосом. Его рот нашел уголок ее рта и словно электрический удар прошелся через ее тело. Рейвен потянувшись прикоснулась к его потемневшей щеке, положив другую руку на его твердую мускулистую грудь в попытке сохранить между ними дистанцию. — Послушай меня, Михаил. — Ее голос был сухим. — Мы оба знаем, что такое одиночество и изоляция. Это сверх моего понимания то, что я могу находиться рядом с тобой, физически дотрагиваться до тебя и не сгибаться под тяжестью ненужного груза. Но мы не можем так поступить. Веселье заискрилось в темном огне его глаз, всего лишь намек на ласку. Его пальцы обхватили ее сзади за шею. — О, а я думаю, что можем. — Его темно-бархатистый голос был самим соблазном, а его улыбка невероятно чувственной. Рейвен ощутила его силу вплоть до кончиков пальцев на ногах. Ее тело стало таким мягким, текучим, жаждущим. Она находилась так близко к нему, что почти ощущала себя его частью, окруженная им, укутанная в него. — Я не собираюсь спать с кем-то лишь потому, что чувствую себя одинокой. Он рассмеялся мягко, тихо и удивленно. — Это то, что ты думаешь? То, что ты стала бы спать со мной, потому что одинока? — Его рука снова скользнула на ее горло, поглаживая, лаская, согревая ее кровь. — Вот почему ты займешься со мной любовью. Вот! — И его рот прижался к ее губам. Девственно-белый огонь. Голубые молнии. Земля содрогалась и перекатывалась. Михаил прижал ее изящные формы к своему по-мужски высокому телу, его тело требовало, его губы властвовали, увлекая ее в мир настоящих чувств. Все что могла делать Рейвен, так это цепляться за него — безопасный якорь в шторме бушующих эмоций. Глубоко в его горле раздалось рычание — животное, дикое, подобное тому, что издает возбужденный волк. Его рот передвинулся на мягкую уязвимую линию ее горла, спустившись вниз и остановившись на отчаянно бьющемся под атласной кожей пульсе. Руки Михаила сжались вокруг нее, прижимая ее к своему телу, собственнически, уверенно, — хваткой, из которой невозможно было вырваться. Рейвен словно горела в огне — жаждущем, жгучем — в теплом шелке его рук ее мягкое тело превратилось в жидкое тепло. Она возбужденно терлась об него, ее груди болели, а соски эротично выдавались сквозь тонкую пряжу свитера. Его большой палец потер ее сосок через связанное крючком кружево, посылая волны тепла струиться по ее телу, от чего у нее подогнулись колени, и только неимоверная сила его рук удерживала ее от падения. Его рот снова начала двигаться, а язык, словно пламя, лизал ее кожу в том месте, где находился пульс. А затем раскаленный добела жар охватил ее, выжигая боль, заставляя ее тело извиваться от желания, горя для него, жаждая его. Волны желания бились в ней. Его рот на ее шее создавал странную комбинацию наслаждения и боли — такой сильной, что она не могла сказать, где начинается одно и заканчивается другое. Большим пальцем он откинул ее голову назад, открывая горло и так прижимаясь своим ртом к ее коже, что создавалось ощущение, будто он пожирал ее, питался ею, выпивал ее. Все горело, но, тем не менее, удовлетворяло ее собственное страстное желание. Михаил что-то прошептал на своем родном языке и слегка приподнял голову, разрывая контакт. Рейвен почувствовала, как теплая жидкость потекла вниз по ее горлу к груди. Язык Михаила проследил ее путь, пройдясь по возвышенности кремовой груди. Обхватив рукой ее маленькую талию, Михаил, наконец, осознал, каким образом его тело освободилось от бушевавшей в нем ярости. Он должен был пометить ее как свою пару. Его тело требовало, желало этого. Рейвен вцепилась в его рубашку, стараясь удержаться от падения. Он тихо выругался, неразборчиво, на смеси двух языков, взбешенный на самого себя, одновременно баюкая ее в своих надежных руках. — Мне так жаль, Михаил. — Рейвен была в ужасе, напуганная своей слабостью. Комната вращалась, и так трудно было сосредоточиться. Ее шея пульсировала и горела. Склонив свою темноволосую голову, он нежно поцеловал ее. — Не надо, малышка, это я слишком быстро двигаюсь вперед. — Все в его натуре, и чудовище, и многовековой мужчина, взывали к нему — взять, удержать ее — но ему хотелось, чтобы она пришла к нему добровольно. — Я чувствую себя очень странно, у меня кружиться голова. Должно быть, он немного потерял контроль, поскольку чудовище в нем так хотело поставить на ней свою метку, хотело ощутить ее сладостный вкус. Его тело все горело как в огне, требуя освобождения. Дисциплина и контроль помогли ему справиться с своей внутренней хищнической натурой и победили. Глубоко вздохнув, он отнес ее на стул около камина. Она была достойна ухаживания, заслуживала поближе узнать его, ощутить хотя бы привязанность к нему, если не любовь, прежде чем он привяжет ее к себе. Человек. Смертная. Это было неправильно. Это было опасно. Только усадив ее на подушки, он впервые уловил тревогу. Он развернулся, его красивые черты потемнели и стали угрожающими. Его тело оставило свою защищающую позу, мгновенно становясь опасным и могущественным. — Оставайся здесь, — тихо приказал он, двигаясь так быстро, что превратился в размытое пятно. Закрыв двери в библиотеку, и повернувшись лицом к входной двери, Михаил послал молчаливый зов своим часовым. С наружи сначала завыл один волк, потом ответил второй, третий, и так до тех пор, пока они не начали выть все вместе. Он подождал, пока шум не утихнет, его лицо превратилось в неумолимую гранитную маску. Через лес двигалась легкая дымка, а около его дома собирались, перемешивались и сосредотачивались усики тумана. Михаил поднял руку, и передняя дверь открылась. Туман и дымка просочились во внутрь, собираясь в одно целое, пока весь холл не стал тусклым. Медленно туманы соединились — замерцали, приобретая твердость тела. — Почему вы побеспокоили меня сегодня ночью? — Тихо спросил он, а его темные глаза опасно блеснули. Вперед выступил один из мужчин, чьи пальцы были крепко зажаты в руке его жены. Она выглядела бледной и уставшей, и очевидно беременной. — Нам нужен твой совет, Михаил, и мы принесли тебе новости.
А внутри библиотеки Рейвен ощутила, как в нее просачивается страх, как эмоции бьются у нее голове, поглощая ее, вытесняя бурный экстаз подобно паутине. Кто-то словно обезумев, кричал, ощущая острую как нож боль. Она встала на дрожащие ноги, держась за спинку стула. На нее нахлынули образы. Молодая женщина с бледной, почти белой кожей и торчащий из ее груди кол, текущая рекою кровь и ее голова, отделенная от тела, что-то мерзкое засунуто ей в рот. Ритуальное убийство, символическое, предупреждение остальным. Серийный убийца, здесь, в таком мирном месте. Рейвен поперхнулась, обеими руками закрывая уши, словно это могло как-то остановить просачивающиеся в ее сознание картины. На мгновение она перестала дышать, не хотела дышать, все чего ей хотелось — чтобы все это закончилось. Она дико оглянулась, заметив справа дверь, ведущую в противоположную сторону от захвативших ее эмоций. Машинально она направилась туда, спотыкаясь на каждом шагу, дезориентированная и испытывающая головокружение. Пошатываясь, она вышла из библиотеки, желая оказаться на свежем воздухе. Избавиться от деталей смерти и ужаса, который был таким ярким в сознаниях вновь прибывших. Их страх и гнев словно жили своей собственной жизнью. Они напоминали раненных животных, готовых в любой момент сорваться и разорвать в отместку. Ну почему люди настолько опасны? Настолько жестоки? У нее не было ответа, да ей и не хотелось его знать. Она успела сделать всего несколько шагов по длинному коридору, когда впереди замаячила чья-то фигура. Мужчина был чуть моложе Михаила, более изящным, с мерцающими глазами и волнистыми каштановыми волосами. Его улыбка была насмешливой и содержала угрозу, когда он направился к ней. Невидимая сила ударила мужчину в грудь, откидывая его назад и впечатывая в стену. Михаил появился темной недоброжелательной тенью. Он возвышался над Рейвен, оберегающе заталкивая ее к себе за спину. На этот раз хриплое рычание было похоже на рев медведя, которому бросили вызов. Рейвен смогла почувствовать ужасную ярость, испытываемую Михаилом, ярость, смешанную с печалью, эмоции были настолько сильные, что от них вибрировал окружающий его воздух. Она дотронулась до его руки, обхватив пальцами крупное запястье — ничтожная попытка удержать ярость, свернувшуюся внутри него. Она почувствовала, как напряжение пробежало по его телу, словно живое. Раздался единодушный вздох. Рейвен поняла, что оказалась в центре внимания группы людей, состоящей из одной женщины и четырех мужчин. Глаза всех были прикованы к ее пальцам, обхватившим его руку, словно она совершила какое-то ужасное преступление. Михаил встал так, чтобы полностью закрыть ее от их испытывающих взглядов. Он даже не сделал попытки сбросить ее руку. Даже наоборот, он встал так, что его тело, защищая, отодвинуло ее дальше к стене, почти прижав к ней, закрывая от их взглядов. — Она под моей защитой. — Утверждение. Вызов. Обещание быстрой, жестокой расправы. — Также как и все мы, Михаил, — умиротворяюще мягко сказала женщина. Рейвен покачнулась, и только стена помогла устоять ей на ногах. Волны ярости и печали ударяли по ней до тех пор, пока ей не захотелось кричать. Она издала звук — единственный едва заметный звук протеста. Но Михаил сразу же повернулся к ней, прикоснувшись к ней руками и подхватывая ее. — Оградите свои мысли и эмоции, — прошипел он остальным. — Она очень чувствительна. Я доставлю ее до гостиницы, а когда вернусь — обсудим эти тревожные новости. Рейвен даже не представилось шанса увидеть остальных, когда он, взяв ее с собой, прошел мимо них к небольшой машине, стоящей в гараж. Она устало улыбнулась, опустив голову к нему на плечо. — Ты не похож сам на себя в этой машине, Михаил. Твой взгляд на женщин настолько устарел, что в своей предыдущей жизни ты должен был быть хозяином замка. Он бросил на нее быстрый взгляд, скользнув глазами по ее бледному лицу, задержавшись на своей метке на ее шее, видимой даже через длинную гриву ее волос. По правде говоря, он не собирался ее оставлять, но теперь она была там — клеймо его собственности. — Сегодня ночью я помогу тебе уснуть. — Проинформировал он ее. — Кто были те люди? — Она спросила лишь потому, что знала — он не хочет, чтобы она спрашивала. Она так устала, все еще испытывая головокружение. Потерев голову, она пожелала хоть раз в своей жизни побыть нормальной. Он, должно быть, подумал, что она относится к тому типу женщин, которым нравиться падать в обморок. На мгновение наступила тишина. Тяжело вздохнув, он ответил. — Моя семья. Она поняла, что он сказал правду, хотя и не хотел. — Почему кому-то нравиться совершать такие ужасные вещи? — Она повернулась к нему лицом. — Они ожидают, что ты выследишь и остановишь этого убийцу? — В ее голосе звучала неприкрытая боль — боль за него. Беспокойство. Его печаль была такой острой, гранича с виной и жаждой мести. Он обдумал ее вопрос. Она знала уже тогда, знала, что один из его людей был убит. Возможно, она уловила детали в чьей-то голове. Беспокойство и боль были за него. Никакого осуждения. Простое беспокойство. Михаил почувствовал, как напряжение покидает его тело, ощутил свернувшееся в животе тепло. — Я постараюсь держать тебя как можно дальше от этой грязи, малышка. Никто не беспокоился о нем, о состоянии его рассудка или здоровья. Никто не думал, что чувствует он. Что-то глубоко внутри него, казалось, смягчилось и растаяло. Она свернулась внутри него, глубоко, где-то там, где он нуждался в ней. — Возможно, нам не следует встречаться в течение нескольких дней. Я еще никогда так не уставала за всю свою жизнь. — Она постаралась дать ему возможно любезно уйти. Рейвен опустила взгляд на свои руки. Она также хотела дать и себе возможность уйти. Она никогда не чувствовала себя настолько близкой к кому-то, такой спокойной, словно знала его всегда, несмотря на свою боязнь того, что он смог взять над ней вверх. — И я не думаю, что твоя семья была так уж рада видеть рядом с тобой американку. Мы слишком… взрывоопасны, когда вместе, — с сожалением закончила она. — Не пытайся покинуть меня, Рейвен. — Машина остановилась перед гостиницей. — Я всегда удерживаю то, что принадлежит мне, и не заблуждайся — ты моя. — Это было одновременно и предупреждением и просьбой. У него не было времени на нежные слова. Он хотел сказать их — Господь знает, как она заслуживает их, — но его ждали другие, и эта ответственность лежала на его плечах тяжким грузом. Она подняла руку, слегка прикоснувшись к его челюсти. — Ты так привык, что все происходит так, как хочешь ты. — В ее голосе слышалась улыбка. — Я смогу уснуть совершенно самостоятельно, Михаил. Я делаю это уже в течение многих лет. — Тебе нужен спокойный, полноценный, глубокий сон. Возможно то, что ты сегодня увидела, явится тебе во сне, если я не помогу тебе уснуть. — Его большой палец погладил ее нижнюю губу. — Если хочешь, я могу стереть эти воспоминания. Рейвен могла видеть, как ему хочется сделать это, надеясь, что так для нее будет лучшее. Она могла видеть, как ему трудно было попросить, чтобы решение приняла она. — Спасибо, Михаил, но нет, — сдержанно сказала она. — Я думаю, что сохраню все свои воспоминания, как плохие, так и хорошие. — Она поцеловала его в подбородок и скользнула по сидению к двери. — Ты знаешь, я не фарфоровая куколка. Я не разобьюсь лишь потому, что видела что-то, что не должна была видеть. Я и до этого выслеживала серийных убийц. — Она улыбнулась ему, хотя ее глаза оставались печальными. Он обхватил ее запястье мертвой хваткой. — И это почти убило тебя. Не в этот раз. Она опустила ресницы, скрывая выражение своих глаз. — Это не твое решение. — Если бы остальные убедили его использовать свои способности для поиска безумных злобных убийц она бы не оставила его одного. Как бы она смогла? — Ты не боишься меня, так как следовало бы, — проворчал он. Она одарила его еще одной улыбкой, дернув запястьем, напоминая ему отпустить ее. — Я надеюсь, ты понимаешь, что все то ценное, что произошло между нами, превратиться в ничто, если ты заставишь меня подчиниться твоей воле во всем. Он удерживал ее в плену не дольше удара сердца, его темные, опасные глаза собственнически скользнули по ее нежному лицу. Она была столь упряма. Она боялась, но, противостоя, смотрела ему прямо в глаза. От этого ей становилось плохо, выслеживание зла подталкивало ее к краю безумия, но она делал это вновь и вновь. Он все еще был тенью в ее сознании. Он прочитал ее решимость помочь ему, ее страх перед ним и его невероятной силой, но она не оставит его одного перед лицом этого ужасного убийцы. Ему захотелось держать ее рядом с собой в безопасности своего жилища. Почти уважительно, Михаил прошелся кончиками пальцев вниз по ее щеке. — Иди, пока я не передумал, — приказал он, неожиданно отпуская ее. Рейвен удалялась от него медленно, стараясь преодолеть головокружение, которое снова охватило ее. Она делала все возможное, чтобы идти прямо, не желая, чтобы он знал, что она чувствует себя так, словно ее тело налито свинцом, что каждое движение дается ей с трудом. Она шла, держа голову прямо и сохраняя свое сознание нарочно чистым.
* * *
Михаил наблюдал, как она вошла в гостиницу. Он видел, как она подняла руку к голове и потерла виски и заднюю часть шеи. У нее все еще кружилась голова после того, как он взял у нее кровь. Это было эгоистично, не достойно его, но он не смог сдержаться. И теперь за это расплачивалась она. Ее голова болела после наплыва эмоций. Включая его. Всем его людям следовало бы более тщательно защищать свои сознания. Михаил вышел из машины и направился в тень, его вырвавшиеся наружу чувства сообщили ему, что он был один. Он принял облик тумана. В этой форме он был невидим, и легко мог просочиться под ее незащищенное окно. Он наблюдал, как она опустилась на постель. Ее лицо было бледным, а глаза — испуганными. Отбросив свои роскошные волосы назад, она дотронулась до его метки. Точно она болела. У нее заняло несколько минут, чтобы сбросить туфли, словно это задание было ей не по силам. Михаил подождал, пока она полностью одетая не легла на кровать лицом вниз. — Усни. — Он отдал ей сильный приказ, ожидая ее повиновения. — Михаил. — Его имя эхом отдалось у него в голове — мягкое, сонное, с некоторой долей веселья. — Так или иначе, я знала, что ты поступишь по-своему. — Она не сопротивлялась ему, но и не совсем охотно уступила, ее рот изогнулся в улыбке. Михаил раздел ее, уложив стройное тело под покрывала. Он обезопасил дверь — сильнейшее заклинание гарантировало защиту даже от самых сильных из его людей, не говоря уже о жалких смертных ассасинах . Он обезопасил окна и поставил те же самые охранные заклинания везде, где можно было проникнуть в комнату. Очень мягко он скользнул своими губами по ее лбу, а затем коснулся своей метки у нее на шее, прежде чем покинуть ее.
Когда он вошел в свой дом, все сразу же замерли. Селесте неуверенно улыбнулась, в защитном жесте положив руку к себе на живот, где покоился ребенок. — Она в порядке, Михаил? Он резко кивнул, очень благодарный за ее участие. Никто не задал ему ни одного вопроса, хотя его поведение было совсем не характерным для него. Он сразу же перешел к делу. — Как ассасинам удалось застать Ноэль без защиты? Остальные переглянулись. Михаил вдалбливал им — никогда не забывать даже о малейшей детали, способной обеспечить им защиту, но спустя годы, так легко все забыть, ошибиться. — Ноэль родила всего два месяца назад. Она так уставала все это время. — Селесте попыталась извиниться за промах. — А Рэнд? Где был он? Почему он оставил свою изможденную жену без защиты, пока она спала? — Михаил спросил угрожающе тихо. Байрон, мужчина, побывавший в такой ситуации ранее, беспокойно дернулся. — Ты же знаешь, какой Рэнд. Всегда возле женщин. Он отдал ребенка Селесте и отправился на охоту. — И забыл обеспечить Ноэль надлежащей защитой. — Отвращение Михаила было слишком заметно. — Где он? Спутник Жизни Селесте, Эрик, ответил жестко. — Он сошел с ума, Михаил. Потребовались все наши усилия, чтобы усмирить его, и теперь он спит. Ребенок вместе с ним глубоко под землей. Исцеление принесет пользу им обоим. — Мы не могли себе позволить потерять Ноэль. — Михаил отодвинул свое горе в сторону, сейчас ему не время. — Эрик, ты сможешь держать Рэнда под контролем? — Я думаю, тебе следует поговорить с ним, — честно ответил Эрик. — Вина сведет его с ума. Он почти обернулся на наших глазах. — Влад, где Элеонора? Она в зоне риска, поскольку ждет ребенка. Мы должны защитить ее так же, как и Селесте, — сказал Михаил. — Мы не можем себе позволить потерять наших женщин, и тем более их детей. — Ей со дня на день рожать и я волнуюсь по поводу ее путешествия. — Влад тяжело вздохнул. — На данный момент она в безопасности и прекрасно защищена, но, как мне кажется, эта война начинается вновь. Михаил постучал пальцем по маленькому столику, стоявшему рядом с шахматной доской. — Возможно причина в том, что впервые за десять лет три из наших женщина рожают детей. У нас мало детей и они рождаются все реже. И если ассасины каким-то образом узнают о состоянии наших женщин, они будут бояться, считая, что наша численность увеличивается, и мы становимся сильнее. Михаил бросил быстрый взгляд на наиболее сильных мужчин. — Жак, у тебя нет Спутницы Жизни, чтобы обременять тебя. — В его голосе прозвучал всего лишь легкий намек на любовь, привязанность, которую он никогда не чувствовал или не показывал прежде, и возможно никто даже не догадывался, что Жак был его братом. — Так же как и Байрон. Вы двое должны кое-что пообещать остальным. Ложиться раньше, питаться под сильнейшем прикрытием, спать глубоко под землей и всегда использовать самые сильные меры безопасности. Мы должны следить за нашими женщинами и держать их в безопасном месте, особенно тех, у кого есть дети. Не привлекайте к себе внимания ни при каких обстоятельствах. — Как долго, Михаил? — Глаза Селесте были затуманены, а на лице виднелись следы слез. — Как долго мы будет так жить? — Пока я не найду и не призову к справедливости ассасинов. — В его голосе прозвучали нотки жестокости и беспощадности. — Вы все стали мягкими, так много общаясь с людьми. Вы забываете способности, которые могут спасти ваши жизни, — резко выговаривал он им. — Моя женщина — смертная, но даже она узнала о вашем присутствии прежде, чем вы узнали об ее. Она почувствовала ваши незащищенные эмоции, узнала об ассасинах из ваших мыслей. Вам нет никакого оправдания. — Но, как это возможно? — Осмелился спросить Эрик. — Ни один смертный не может быть таким сильным. — Она телепат и очень сильный. Она будет часто бывать здесь, и она находится под такой же защитой, как и все наши женщины. Остальные обменялись растерянными и смущенными взглядами. В соответствие с легендой только самые сильные члены их общества могут обращать смертных. Это не так просто сделать, риск слишком велик. Несколько веков назад такие попытки делались, когда ряды их женщин начали уменьшаться, и у мужчин не осталось надежды. Но больше никто не пытался. Большинство из них верило в то, что миф специально выдумали, чтобы удержать мужчин от потери своих душ. Михаил был недоступным, неумолимым, его решения никогда не оспаривались в течение веков. Он улаживал споры и защищал их. Он охотился на мужчин, которые предпочли превратиться в вампиров — существ одинаково опасных как для смертных, так и для бессмертных. А теперь это. Смертная женщина! Они были поражены и не смогли скрыть этого. Они были обязаны защищать ее ценой собственной жизни, как и своих собственных женщин. Если Михаил сказал, что она под его защитой, то он именно это и имел ввиду. Он никогда не говорил того, чего не хотел сказать. И если она пострадает, то расплатой будет смерть. Михаил был свирепым, безжалостным и жестоким врагом. Михаил чувствовал всю тяжесть своей ответственности за смерть Ноэль. Он знал о слабости Рэнда к женщинам. Он возражал против их союза, но не запретил его, хотя должен был. Рэнд не был истинным Спутником Жизни Ноэль, взаимопонимание между которыми никогда не позволит мужчине изменять своей жене. Ноэль, его прекрасная сестра, такая молодая и полная жизни, теперь потеряна для них навсегда. Она поступила своевольно, возжелав Рэнда, просто потому, что он был таким красивым, а не потому, что ее душа взвывала к нему. Они лгали, но он знал об этом. В конце концов, это его вина в том, что Рэнд продолжал искать эмоции с другими женщинами, а Ноэль превратилась в ожесточенную и опасную женщину. Она, должно быть, умерла мгновенно, иначе Михаил почувствовал бы это, даже в глубоком сне. Рэнду больше не доверят заботу ни об одной из их женщин. Михаил думал, что со временем каждый из них нашел бы своего истинного Спутника Жизни, но Ноэль становилась все раздраженнее, а Рэнд погряз в своем распутничестве. Для Рэнда не представлялось возможным ощутить что-либо с женщинами, которых он укладывал в постель, но он продолжал так поступать, как будто наказывая Ноэль за то, что она удерживает его. Михаил на краткий миг закрыл глаза, позволяя реалии бессмысленной смерти Ноэль охватить его. Потеря была такой невыносимой, его горе, дикое и сильное, смешалось с холодной яростью и смертельной решимостью. Он склонил голову и три кроваво-красные слезы скатились по его щеке. Его сестра, самая молодая из всех женщин. Это была его вина. Михаил почувствовал какое-то движение в своем сознании, теплое, утешающее, словно чьи-то руки обняли его. — Михаил? Я тебе нужна? — Голос Рейвен был сонным, сиплым и обеспокоенным. Он был поражен. Его приказ был очень сильным, намного сильнее того, что он обычно использовал на людях, но даже теперь его скорбь проникла сквозь ее сон. Он оглянулся вокруг, посмотрел на лица своих гостей. Ни один из них не обратил внимания на ментальный контакт. Это означало, что даже в сонном состоянии, в каком она была, Рейвен способна сосредоточиться и обратиться прямо к нему без каких-либо потерь. Это был навык, который не многие из его людей потрудились достигнуть, настолько самоуверенными они были, считая, что люди не смогут настроиться на них. — Михаил? — на этот раз голос Рейвен был сильнее, встревоженным. — Я приду к тебе. — Спи, малышка. Я в порядке, — заверил ее он, подкрепив свой приказ интонацией голоса. — Всего хорошего, Михаил, — мягко прошептала она, уступая его силе. И Михаил обратил свое внимание на тех, кто ожидал его распоряжений. — Пришлите Рэнда ко мне завтра. Ребенок не может оставаться с ним. Дейдре потеряла очередного ребенка пару десятилетий назад, и она все еще оплакивает свои многочисленные потери. Отдайте ребенка ей. Тьенн будет охранять их очень тщательно. Ни один из вас не должен использовать ментальную связь, пока мы не узнаем, обладает ли хоть один из наших врагов такими же способностями, как и моя женщина. Их лица выражали полнейший шок. Ни один из них не думал, что человек может владеть такой силой и дисциплиной. — Михаил, ты уверен, что эта женщина не одна из них? Она может оказаться угрозой для нас. — Эрик отважился осторожно высказать предположение, несмотря на пальцы Селесте, предостерегающе вцепившиеся в его руку. Темные глаза Михаила слегка сузились. — Ты считаешь, что я обленился и разжирел от своей власти? Ты так плохо обо мне думаешь, считая, что побывав в ее сознании, я не смог бы обнаружить для нас угрозу? Я предупреждаю тебя, что с радостью уйду с поста вашего лидера, но я не желаю снимать с нее свою защиту. Если кто-либо из вас захочет причинить ей вред, пусть знает, что ему придется иметь дело со мной. Вы желаете, чтобы я передал место лидера кому-нибудь другому? Я устал от своих обязанностей и ответственности. — Михаил! — Голос Байрона был полон протеста. Другие тоже высказали быстрые тревожные возражения, напоминая напуганных детей. Только один Жак, который стоял молча, лениво подперев бедром стену, наградил Михаила насмешливой полуулыбкой с тайным смыслом. Михаил не обратил на нее никакого внимания. — Солнце почти взошло. Вам всем пора уйти под землю. По-возможности используйте любое средство защиты. Когда проснетесь, проверьте окрестности своего жилища, почувствуйте нарушителей. Не пропускайте даже мельчайшего происшествия. Мы должны держаться в тесной связи и следить друг за другом. — Михаил, первый год такой трудный, что многие наши дети не выживают. — Пальцы Селесте нервно сжались в руке ее мужа. — Я не уверена, что Дейдре сможет перенести еще одну потерю. Улыбка Михаила была нежной. — Она будет защищать ребенка как никто другой, а Тьенн будет в два раза более внимательным, чем остальные. Он пытался уговорить Дейдре забеременеть, но она отказалась. По крайней мере, ее руки не будут пустыми. — И она все еще тоскует по тому ребенку, — сердито сказала Селесте. — Если наша раса хочет выжить, у нас должны рождаться дети. Как бы мне не хотелось поспособствовать этому, но только вы женщины можете сотворить такое чудо. — Сердце надрывается, когда теряешь так много, — указала Селесте. — У всех нас, Селесте. — Завершил он разговор и никто не рискнул оспорить или задать вопрос. Его авторитет был абсолютным, его ярость и печаль не имели границ. Не только Рэнд не смог защитить Ноэль, молодую, красивую, жизнерадостную женщину, но ее жизнь была потеряна еще из-за тех садистских игр, в которые Рэнд и Ноэль играли вместе. Он знал, что также нес ответственность за судьбу Ноэль, как и Рэнд. Его ненависть была одинаково направлена как по отношению к Рэнду, так и к себе.
Рейвен просыпалась медленно, продираясь сквозь слои плотного тумана. Почему-то она знала, что ей не полагалось просыпаться, но, тем не менее, она была просто обязана сделать это. Она с трудом раскрыла глаза и, повернув голову, посмотрела в окно. Солнечный свет лился сквозь него в комнату. Она заставила себя принять сидячее положение и обнаружила, что под соскользнувшими покрывалами была абсолютно голой. — Михаил, — громко прошипела она, — ты берешь на себя слишком много прав. — Она автоматически потянулась к нему, словно не могла отказать себе в этой потребности. Почувствовав, что он спит, она удалилась. Хватило одного прикосновения. Он был в безопасности. Рейвен чувствовала себя по-другому, даже счастливой. Она могла говорить с кем-то, дотрагиваться до кого-то, и не имело значения, что это напоминало верховую прогулку на голодном тигре. Свобода расслабиться в чьем-либо присутствии была настоящей радостью. Михаил обладал большой ответственностью. Она не знала, кем он был — знала лишь то, что он был кем-то очень важным. Очевидно, он вполне уверенно чувствовал себя со своими способностями, в отличие от Рейвен, которая все еще ощущала себя каким-то чудом природы. Больше всего на свете ей хотелось быть похожей на него: уверенной, не заботиться о том, что думают другие. О жизни в Румынии она знала очень мало. Население в сельской местности было бедным и суеверным. Но, несмотря на это, люди были дружелюбными и настоящими мастерами художественного промысла. Михаил был другим. Она слышала о Карпатцах — не цыганах — о людях, которые были прекрасно образованными, имели деньги, и жили высоко в горах или в лесах, в зависимости от выбора. Был ли Михаил их лидером? Может быть, именно поэтому он был таким высокомерным и замкнутым? Душ оказал благотворное воздействие на ее тело, сняв вялость и остатки сна. Она оделась очень тщательно — джинсы, водолазка и свитер. Даже на солнце в горах было холодно, а она намеревалась заняться исследованиями. На краткий миг у нее на шее возникли пульсация и жжение. Она отодвинула верхнюю часть одежды, чтобы осмотреть рану. Метка была странной, похожей на подростковый любовный укус, но более сильный. Она покраснела от воспоминаний, как он поставил его там. Был ли этот мужчина еще и сексуальным, в добавление ко всему прочему? Она могла столькому научиться у него! Кроме того, она заметила, что он способен постоянно ограждать себя от непрерывного воздействия эмоций. Это было бы таким чудом — возможность просто сидеть в середине переполненной комнаты и не чувствовать ничего, кроме собственных эмоций. Рейвен надела свои походные ботинки. Убийство в этом месте! Настоящее святотатство. Сельские жители должно быть очень напуганы. Когда она проходила через дверной проем, то ощутила странное колебание воздуха. Было такое ощущение, словно она прошла через невидимый барьер. Снова дело рук Михаила? Постарался запереть ее? Нет. Если бы он оказался способен на это, то преграда ее просто бы остановила. Это больше похоже на то, что он хотел защитить ее, не позволив войти другим. Разрываемый гневом и печалью от этого бессмысленного отвратительного убийства, Михаил тем не менее помог ей заснуть. Мысль о нем, потратившим время, чтобы защитить и помочь ей, заставила ее почувствовать себя обожаемой. Было три пополудни — поздно для ланча, но слишком рано для обеда — а Рейвен была голодна. На кухне хозяйка гостиницы любезно наполнила ей корзинку для пикника. И ни разу женщина не упомянула про убийство. Наоборот, она казалось, совсем забыла о таких новостях. Рейвен обнаружила, что и ей не хочется начинать разговор на эту тему. Это было странно, хозяйка гостиницы была так дружелюбна и обаятельна — она как раз говорила о Михаиле, давнем друге человека, о котором она отзывалась очень благосклонно — и Рейвен не смогла заставить себя сказать хоть слово насчет убийства, и что это означало для Михаила. Снаружи, надев на плечи рюкзак, она нигде не смогла почувствовать ужас от убийства. Никто ни в гостинице, ни на улице не выглядел расстроенным. Она не могла ошибиться, картины были такими сильными, горе таким диким и очень реальным. Да и сами по себе картины убийства были очень точными, никакое воображение не смогло бы сотворить такого. — Мисс Уитни! Вы мисс Уитни, не так ли? — Женский голос окликнул ее на расстоянии в несколько футов. Маргарет Саммерс торопливо шагала по направлению к ней, на ее лице застыло тревожное выражение. Она была хрупкой женщиной около шестидесяти лет с седыми волосами и отличительной манерой практично одеваться. — Моя дорогая, сегодня утром вы такая бледная. Мы все так боялись за вашу безопасность. В том, как вас унес тот молодой человек, было нечто пугающее. Рейвен мягко рассмеялась. — Он и сам выглядит довольно пугающе, не так ли? Он мой старый друг и иногда слишком беспокоится насчет моего здоровья. Поверьте мне, миссис Саммерс, он очень тщательно за мной присматривает. Он действительно всеми уважаемый бизнесмен, спросите любого в деревне. — Вы больны, дорогая? — Заботливо спросила Маргарет, придвигаясь ближе, так что Рейвен ощутила угрозу. — Выздоравливаю, — твердо сказала Рейвен, надеясь, что это правда. — А я уже видела вас до этого! — Восторженно воскликнула Маргарет. — Вы та самая необычная девушка, которая помогла полиции поймать того дьявольского убийцу в Сан-Диего месяц или чуть больше назад. А что вы делаете в этих местах? Рейвен потерла лоб основанием ладони. — Этот вид работы очень изматывает, миссис Саммерс. Мне иногда бывает очень плохо. Это была долгая слежка, и мне нужно было уехать куда-нибудь подальше. Мне захотелось отправиться куда-нибудь, где уединенно и красиво, куда-нибудь, где все пропитано духом истории. Куда-нибудь, где люди не будут меня узнавать и указывать на меня, как на какое-то чудо природы. Карпатские горы очень красивы. Я могу заниматься скалолазанием, а могу просто сидеть, и позволять ветру уносить прочь все воспоминания об этом больном разуме из моей головы. — О, моя дорогая, — Маргарет с сочувствием протянула руку. Рейвен быстро отступила в сторону. — Сожалею, но я боюсь прикасаться к людям после того, как выследила того психически нездорового человека. Пожалуйста, постарайтесь понять. Маргарет кивнула. — Конечно, хотя, как я заметила, ваш молодой человек ни о чем не думал, прикасаясь к вам. Рейвен улыбнулась. — Он властный и имеет склонность к драматическим эффектам, но он действительно относится ко мне хорошо. Мы знаем друг друга некоторое время. Видите ли, Михаил практически не путешествует. — Ложь, казалось, с такой легкостью соскальзывала с ее языка, что она ненавидела себя в этот момент. — Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал обо мне, миссис Саммерс. Я ненавижу широкую известность, а прямо сейчас я нуждаюсь в уединении. Пожалуйста, не говорите никому, кто я. — Конечно, никому не скажу, дорогая, но не кажется ли вам, что небезопасно уходить одной? В этих местах часто бродят дикие звери. — В этой моей маленькой вылазке меня будет сопровождать Михаил, и я совершенно не собираюсь блуждать по лесу ночью. — О-о, — Маргарет выглядела успокоившейся. — Михаил Дубрински? О нем говорят все. — Я же говорила вам, что он сверхзаботливый. В действительности, ему нравится, как готовит хозяйка гостиницы, — улыбнувшись, по секрету призналась она, держа корзину для пикника. — Я лучше пойду, а то опоздаю. Маргарет отошла в сторону. — Будьте осторожны, дорогая. Рейвен дружески помахала рукой и не спеша пошла по тропинке, ведущей через деревья вверх к пешеходной тропе в горы. Почему она была вынуждена солгать? Ей нравилось уединение, и она никогда не чувствовала в себе желания оправдываться перед кем-либо. Но по какой-то причине, она не хотела обсуждать жизнь Михаила с кем-либо, и меньше всего с Маргарет Саммерс. Эта женщина, казалось, очень интересовалась им. И дело было вовсе не в ее словах, это было в ее глазах и голосе. Она чувствовала, как Маргарет Саммерс с любопытством смотрит ей вслед, пока тропинка резко не повернула и она не скрылась за деревьями. Рейвен печально тряхнула головой. Она становится похожей на затворницу, не желая приближаться к кому-либо, даже к милой старой женщине, беспокоящейся об ее безопасности. — Рейвен! Подождите! Она закрыла глаза, возражая против еще одного вторжения. Но к тому моменту, когда Джейкоб поравнялся с ней, она смогла изобразить на своем лице улыбку. — Джейкоб, я рада, что вы оправились после вчерашнего приступа удушья. Как хорошо, что официант был знаком с методом Геймлиха. Джейкоб бросил на нее сердитый взгляд. — Я не подавился куском мяса, — защищаясь, сказал он, словно она обвинила его в отсутствии приличных манер. — И хотя все думают точно также, этого не было. — Действительно? Но то, как официант схватил вас… — ее голос сошел на «нет». — Прекрасно, но вас уже не было рядом, чтобы узнать, — недовольно обвинил он, его брови сошлись воедино. — Вы просто позволили этому… этому Неандертальцу унести себя. — Джейкоб, — мягко сказала она, — вы не знаете меня, вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей жизни. Вполне возможно, что этот мужчина мог быть моим мужем. Прошлой ночью мне было очень плохо. Сожалею, но я не могла остаться, тем более, увидев, что с вами все в порядке, и я не думала, что будет прилично, когда тебя стошнит прямо посреди столовой. — Откуда вы знаете этого мужчину? — Ревниво потребовал Джейкоб. — По рассказам местных жителей, он самый могущественный человек в этом районе. Он богат и владеет всеми правами на нефть. Несомненно, он бизнесмен и очень влиятельный. Как вы умудрились встретиться с таким мужчиной? Он придвинулся к ней поближе, и Рейвен внезапно поняла, что они были одни и находились в довольно уединенном месте. У него был избалованный и наглый взгляд, портящий его по-детски симпатичную внешность. Она также почувствовала что-то еще — какое-то больное возбуждение в его виноватых мыслях. Она поняла, что занимала немалую часть в его извращенных фантазиях. Джейкоб был из тех богатых мальчиков, которые думают, что могут владеть любой игрушкой, какой захотят. Рейвен почувствовала движение в своем сознании. — Рейвен? Ты беспокоишься за свою безопасность. — Голос Михаила был вялым, продираясь сквозь слои сна на поверхность. Вот теперь она встревожилась. Михаил встал вопросительным знаком в ее сознании. Она не знала, что он может сделать, понимая лишь одно — он чувствовал необходимость защищать ее. Ради себя, ради Михаила, ради Джейкоба ей следует заставить последнего понять, что она не хочет иметь с ним ничего общего. — Я справлюсь с этим, — ответила она ему с твердой уверенностью. — Джейкоб, — терпение звучало в ее голосе. — Думаю, тебе следует уйти, возвращайся в гостиницу. Я не из тех женщин, которых можно запугать таким отношением. Это называется преследованием, и я без всяких угрызений совести напишу жалобу в местной полиции, или как она там называется. — Она задержала дыхания, чувствуя ожидание Михаила. — Прекрасно, Рейвен, продавай себя тому, кто предложит наивысшую цену! Попытайся найти себе богатого мужа! Он попользуется тобой и выбросит, потому что именно так поступают все мужчины, подобные Дубрински! — Закричал Джейкоб. Выплюнув еще несколько грубых слов, он пошагал прочь. Рейвен медленно выдохнула, слава Богу. — Видишь, — заставила она себя мысленно рассмеяться. — Я, маленькая женщина, смогла сама разобраться с проблемами. Удивительно, не так ли? С другой стороны рощи — невидимой для нее — внезапно раздался ужасный крик Джейкоба, постепенно звук перешел в слабый стон. Во второй раз крик Джейкоба смешался с ревом бешеного медведя. Что-то тяжелое ломилось сквозь заросли в противоположном от Рейвен направлении. Она почувствовала смех Михаила — низкий, удовлетворенный, чисто мужской. — Очень забавно, Михаил. — Джейкоб излучал страх, но не боль. — У тебя очень странное чувство юмора. — Мне нужно выспаться. Перестань попадать в неприятности, женщина. — Если бы ты не бодрствовал всю ночь, тебе бы не пришлось тратить весь день на сон, — сделала она ему выговор. — Как же ты работаешь? — Компьютеры. Она обнаружила, что при одной мысли о нем рядом с компьютером, ей хочется рассмеяться. Он не принадлежал миру машин и компьютеров. — Иди, досыпай, великовозрастное дитятко. Большое спасибо, но, в случае чего, я и сама могу справиться не хуже, и без помощи какого-либо большого мускулистого парня, приставленного защищать меня. — Я бы лучше предпочел, чтобы ты вернулась в безопасную гостиницу до моего пробуждения. — В его голосе слышался явный намек на приказ. Но он постарался смягчить свою манеру разговаривать с ней, и она обнаружила, что улыбается над его попытками. — Этого не будет, так что смирись с этим. — Как же трудно с американками. Она продолжила свой путь в горы, его смех все еще мягко играл у нее в голове, позволяя безмолвию природы просочиться в нее. Птицы пели одна другой нежнее, ветерок колыхал деревья. Поляну покрывали цветы всех расцветок, поднимая свои лепестки к небу. Рейвен взбиралась все выше, находя умиротворение в своем одиночестве. Она уселась на отвесный валун прямо над поляной, окруженной густым лесом. Съев свой ланч, она улеглась на спину, восхищаясь окружающей ее природой.
* * *
Михаил пошевелился, позволяя своим чувствам прочитать окружающий его мир. Он лежал неглубоко в земле, безмятежный. Возле его жилища не наблюдалось ни одного человека. Выбравшись из земли, он оказался в холодном влажном подвале. В то время, когда он принимал душ — поскольку привык к человеческому способу очищения, хотя в этом не было необходимости — его сознание, потянувшись, дотронулось до сознания Рейвен. Она дремала в горах, незащищенная в собирающихся сумерках. Он нахмурился. У этой женщины нет ни малейшего понятия о мерах безопасности. Им овладело желание встряхнуть ее, которое оказалось даже сильнее его стремления обнять ее и всегда удерживать в безопасном укрытии своих рук. Он тронулся в путь под заходящим солнцем, взбираясь по горным тропинкам со скоростью, присущей его виду. Солнце, прикасаясь к его коже, согревало ее, делало его живым. Специальной конструкции темные очки защищали его сверхчувствительные глаза, но он все равно ощущал легкое неудобство, словно тысячи игл ожидали случая вонзиться в его глаза. Когда он приблизился к скале, на которой спала Рейвен, то уловил запах другого мужчины. Рэнд. Михаил обнажил зубы. Солнце опустилось за край гор, отбрасывая на холмы темные тени и погружая лес в мрачные тайны. Михаил вышел на открытое место, его руки были прижаты к бокам, его тело представляло собой текучую комбинацию силы и гармонии. Он был чистой угрозой, подкрадывающимся демоном, молчаливым и смертельным. Рэнд, находясь к нему спиной, приближался к женщине на скале. Почувствовав витающую в воздухе силу, он развернулся — во всех его красивых чертах сквозила убитость горем и опустошенность. — Михаил… — Его голос сломался, а глаза потупились. — Я знаю, ты никогда не простишь меня. Ты же знаешь, что я не был истинным Спутником Жизни Ноэль. Она бы не позволила мне уйти. Она грозилась покончить с собой, если я оставлю ее, если я попытаюсь найти другую. И подобно трусу я оставался с ней. — Почему я нахожу тебя, стоящим над моей женщиной? — Прорычал Михаил. Ярость поднималась до тех пор, пока жажда крови не свернулась в нем, словно живое существо. Если Ноэль угрожала ему выйти на солнце, то данный вопрос должен быть поставлен перед ним. У Михаила было достаточно сил и власти, чтобы избавить Ноэль от такой губительной привычки. Рэнд прекрасно знал, что Михаил был их принцем, их лидером, и хотя они не обменивались кровью, он, тем не менее, мог прочитать извращенное удовольствие мужчины в его больных взаимоотношениях с Ноэль, в его господстве над ней и ее одержимостью им. Позади них Рейвен пошевелилась и села, отбросив волосы привычным жестом. Она выглядела сонной, сексуальной, коварной обольстительницей, поджидающей своего любовника. Рэнд, повернув голову, взглянул на нее, и что-то хитрое и коварное проскользнуло в выражении его лица. Она ощутила неожиданное предупреждение Михаила сохранять тишину, безудержное горе Рэнда, его ревность и неприязнь к Михаилу, тяжелое напряжение между мужчинами. — Байрон и Жак сказали мне, что она под твоей защитой. Я не мог спать и узнал, что она находится здесь одна и без защиты. Мне нужно было что-то сделать или я бы присоединился к Ноэль. Мольба о понимании, если не о прощении, прозвучала в его словах, хотя Рейвен не была уверена, что Рэнд подразумевал именно то, что сказал. Она не знала почему, возможно потому что его горе было таким подлинным. Может быть, он отчаянно нуждался в уважении Михаила и понимал, что никогда не получит его. — Тогда я твой должник, — твердо сказал Михаил, стараясь контролировать свою ненависть к мужчине, который оставил без защиты женщину, недавно родившую его ребенка, чтобы затем нарочно мучить ее запахом другой женщины на своей коже. Рейвен соскользнула с высоты своего места, маленькая хрупкая женщина с невероятно большими синими глазами, полными сострадания. — Я очень сожалею о вашей потери, — мягко пробормотала она, стараясь держаться на расстоянии. Этот мужчина был мужем убитой женщины. Его вина и горе прокрадывались в ее тело с причиняющей боль решимостью, но она все равно волновалась за Михаила. Что-то неправильное было в Рэнде. Какая-то двойственность внутри — и не зло, и не совсем правильное. — Спасибо, — сжато сказал Рэнд. — Мне нужен мой ребенок, Михаил. — Тебе нужна целебная земля, — не согласился Михаил, спокойный и непреклонный в своем решении, беспощадный в своем ответе. Он не смог бы передать драгоценного беспомощного ребенка этому мужчине в его теперешнем состоянии рассудка. В животе у Рейвен все сжалось, свернулось, и боль прошла через ее сердце при этих жестоких словах. Она только отчасти поняла, что означает утверждение Михаила. Этот мужчина, горюющий по убитой жене, еще лишился и своего ребенка, принимая слова Михаила, как абсолютный закон. Она почувствовала его глубокую боль, словно свою собственную, хотя на определенном уровне не была согласна с решением Михаила. — Пожалуйста, Михаил. Я любил Ноэль. — Инстинктивно Рейвен знала, что Рэнд просит не за ребенка. От ярости черты лица Михаила потемнели, рот сердито сжался, а глаза полыхнули красным. — Не говори мне о любви, Рэнд. Отправляйся под землю, исцелись. Я найду ассасинов и отомщу за свою сестру. Больше я не буду поддаваться чувствам. Если бы я не уступил ее мольбам, сегодня она была бы жива. — Я не могу спать. Это мое право отправиться на охоту. — Голос Рэнда звучал вызывающе, угрюмо, словно у ребенка, старающегося добиться уважения и равенства, но знающего, что он никогда этого не добьется. Вспышка нетерпения, чего-то угрожающего пересекла задумчивые черты Михаила. — Тогда я приказываю тебе и даю исцеляющий отдых, необходимый как твоему телу, так и сознанию. — Его голос был мягким и бесцветным как всегда. И если бы не ярость, пылающая в его черных глазах, Рейвен могла бы подумать об его заботе и нежности по отношению к этому мужчине. — Мы не можем себе позволить потерять и тебя, Рэнд. — Его голос стал бархатистым, заманчивым, приказывающим. — Ты отправишься спать, Рэнд. Ты отправишься к Эрику, и он поможет тебе приготовиться и защитить себя. Ты будешь пребывать во сне до тех пор, пока не перестанешь представлять опасность, как для себя, так и для других. Рейвен была поражена и встревожена неограниченной властью, звучавшей в его голосе, властью, с которой он обращался, как с должной. Один только голос Михаила мог ввести в гипнотический транс. Никто не сомневался в его авторитете, даже в принятии решения по такому важному вопросу, как сохранность ребенка. Она прикусила губу, запутавшись в своих ощущениях. Он был прав насчет ребенка. Она чувствовала какую-то неискренность в Рэнде, и все же то, что взрослый мужчина повинуется его приказу — был вынужден повиноваться его приказам — пугало ее. Ни у кого не должно быть такого голоса, таких способностей. Что-то столь сильное могло использоваться неправильно, могло с легкостью развратить того, кто владел этим. После того, как Рэнд ушел, они остались стоять в сгущающихся сумерках, смотря друг на друга. Рейвен могла чувствовать, как на нее давит недовольство Михаила, и она вызывающе вздернула подбородок. Он придвинулся ближе, двигаясь невероятно быстро, его пальцы обхватили ее горло, словно хотели задушить. — Ты больше никогда не поступишь так безрассудно. Она прищурилась. — Не пытайся угрожать мне, Михаил, это не сработает. Никто не смеет говорить мне, что делать или куда я могу идти. Его пальцы соскользнули на ее запястья, сжимая, грозясь сломать хрупкие косточки. — Я не потерплю всяких глупостей, из-за которых твоя жизнь может подвергнуться опасности. Мы уже потеряли одну из наших женщин. Я не хочу потерять и тебя. Его сестра, сказал он. Сострадание боролось в ней с самосохранением. Основной причиной их сегодняшнего столкновения явилось то, что он так пугал ее. — Михаил, ты не можешь положить меня в коробку и хранить на полке. — Она говорила как можно мягче. — Я не собираюсь спорить по поводу твоей безопасности. Чуть раньше ты находилась наедине с мужчиной, который думал силой овладеть тобой. На тебя могло напасть любое дикое животное, и если бы ты не была под моей защитой, в своем теперешнем состоянии Рэнд вполне мог поранить тебя. — Но ничего из этого не произошло, Михаил. — Она дотронулась до его челюсти своими нежными успокаивающими пальцами, ласково поглаживая. — Тебе и так есть о чем беспокоится, и без меня хватает ответственности. Я могу помочь тебе. Ты же знаешь, что я способная. Он дернул ее за запястье так, что она потеряла равновесие и упала на него. — Ты сводишь меня с ума, Рейвен. — Его руки взметнулись, прижимая ее мягкое стройное тело к себе. Его голос снизился до тягучей ласки, гипнотизирующей, явно черной магии. — Ты единственный человек, которого я хочу защищать, хотя ты и не повинуешься мне. Ты настаиваешь на независимости. Все остальные полагаются на мою силу, а ты стремишься помогать мне, взять на себя мои обязанности. — Он приблизил свой рот к ее. И снова земля удивительным образом зашаталась под ее ногами, а в воздухе вокруг них затрещали электрические разряды. Язычки пламени лизали ее кожу, согревая кровь. Цвета закружились и заплясали перед ее глазами. Его рот заявлял на нее свои права, настойчивый, мужской, полностью подавляющий, поглощающий все мысли о сопротивлении. Она приоткрыла свой рот для него, допуская его тщательное исследование, его сладостно-жгучее нападение. Ее руки, пройдясь по ширине его плеч, обхватили за шею. Ее тело стало податливым, мягким, подобно огненному шелку. Михаилу захотелось опустить ее на мягкую землю, сорвать с ее тела вызывающую раздражение одежду, и окончательно сделать своей. В ее вкусе было так много чистоты. Никто не просил разделить с ним вес его нескончаемой ноши. Никто, до появления этой маленькой хрупкой смертной, даже не задумывался о цене, которую ему постоянно приходится платить. Человек. Она была достаточно храброй, чтобы противостоять ему, и он не мог не уважать за это. Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением ее тела, прижимающегося к его, констатируя тот факт, что он мог хотеть ее с такой силой. Он держал ее, желая ее, нуждаясь в ней, горя для нее, даже не понимая, как такой огненный шторм мог поглотить его. Неохотно, он поднял голову, хотя его тело сопротивлялось этому. — Пошли домой, Рейвен. — Его голос был чистым соблазном. Медленная улыбка изогнула ее мягкий рот. — Не думаю, что это безопасно. Ты принадлежишь к тому типу мужчин, от которых меня предостерегала моя мама. Он собственнически обвил ее плечи своей рукой, прижав к себе. Михаил не имел ни малейшего намерения позволить ей снова покинуть его мир. Его тело подтолкнуло ее идти в нужном ему направлении. Они шли вместе, и приятная тишина окружала их. — Джейкоб не собирался причинять мне боль, — внезапно заявила она. — Я бы об этом знала. — Ты не дотрагивалась до него, малышка, к счастью для него. — Он конечно способен на насилие. Жестокость всегда так трудно пропустить. — Она одарила его озорной улыбкой. — Она прилипает к тебе словно вторая кожа. В отместку за поддразнивание, он дернул ее за толстую косу. — Мне хотелось бы, чтобы ты остановилась в моем доме. По крайней мере, до тех пор, пока мы не найдем и не уничтожим ассасинов. Рейвен некоторое время шагала молча. Он сказал мы, словно они были командой. Это порадовало ее. — Знаешь, Михаил, сегодня произошла очень странная вещь. Кажется, что ни один человек ни в гостинице, ни в деревне не знает об убийстве. Его пальцы слегка коснулись ее тонкой скулы. — И ты ничего не сказала? Она бросила на него успокаивающий взгляд из-под длинных ресниц. — Естественно. Не люблю сплетничать. — Смерть Ноэль была жестокой, бессмысленной. Она была Спутницей Жизни Рэнда… — Ты и раньше использовал этот термин. Что он означает? — Что-то подобное жене или мужу, — объяснил он. — Ноэль всего два месяца назад родила ребенка. Она находилась под моей ответственностью. Ноэль — не повод для сплетен. Мы сами найдем ее убийц. — Ты не думаешь, что если серийный убийца свободно гуляет по такой маленькой деревне, люди имеют право знать об этом? Михаил тщательно подбирал слова. — Румынам никакая опасность не грозит. И это работа не одного человека. Ассасины желают уничтожить нашу расу. Почти все истинные Карпатцы вымерли. У нас жестокие враги, которые хотят видеть всех нас мертвыми. — Почему? Михаил пожал плечами. — Мы другие, у нас есть определенные способности, таланты. Люди боятся всего необычного. Ты должна знать об этом. — Возможно, и во мне течет карпатская кровь, только разбавленная, — с ноткой сожаления сказала Рейвен. Это так здорово думать, что у нее был предок с такими же способностями. Его сердце потянулось к ее. Какой ужасно одинокой должно быть была ее жизнь. Михаилу захотелось обнять ее, поместить в безопасность своих рук и защитить ото всех жизненных неприятностей. Свое уединение он выбрал сам, у Рейвен же не было выбора. — Наши права на нефть и полезные ископаемые в стране, где большинство довольствуется малым, являются причиной беспокойства и ревности. Для моих людей — закон я. Я разбираюсь с угрозами нашему положению и нашим жизням. Это из-за моего неверного решения Ноэль оказалась в опасности, и теперь мой долг — выследить ее убийц и привлечь их к ответственности. — Почему ты не вызвал местные органы власти? — Изо всех сил попыталась понять она, осторожно подбираясь к истине. — Я — единственная власть для моих людей. Я — закон. — Один? — У меня есть другие, которые охотятся, в действительности их много, но все делается по моему приказу. Всю ответственность по всем решениям несу я один. — Судья, присяжные и палач? — предположила она, задержав дыхание в ожидании ответа. Ее чувства не могли лгать. Она чувствовала пятно зла в нем, и не важно насколько хороший заслон он создавал. Никто не мог быть настолько хорошим, чтобы хоть раз не ошибиться. Она не поняла, что остановилась, пока его руки не скользнули вверх и вниз по ее рукам, согревая ее дрожащее тело. — Теперь ты боишься меня. — Сказал он мягко, устало, словно этим она причинила ему боль. А это действительно ранило. Он хотел, чтобы она боялась его, преднамеренно вызывал ее страх, но теперь, добившись своей цели, он понял, что хотел совсем не этого. Его голос дернул за потайные струны ее сердца. — Я не боюсь тебя, Михаил, — мягко возразила она, поднимая свое лицо к нему, чтобы изучить его в лунном свете. — Я боюсь за тебя. Такая большая власть может привести к беспределу. Такая большая ответственность — к разрушениям. Ты принимаешь решения относительно жизни и смерти, которые только Бог может принимать. Его рука ласкала ее шелковистую кожу, и, переместившись, очертила ее полную нижнюю губу. Ее большие синие глаза казались невероятно огромными на небольшом личике, ее чувства были раскрыты для его гипнотизирующего взгляда. Там были беспокойство, сочувствие, зачатки любви и сладкая, сладкая невинность, что потрясло его до самого основания. Она беспокоилась о нем. Беспокоилась. Отвернувшись от нее, Михаил громко простонал. Она не представляла, что предлагает такому существу как он. Он знал, что был недостаточно сильным, чтобы сопротивляться этому, и поэтому презирал себя за свой эгоизм. — Михаил. — Она дотронулась до его руки, посылая искры пламени лизать его кожу, согревая его кровь. Он еще не питался, и эта комбинация любви, страсти и голода была взрывной, пьянящей, и очень, очень опасной. Как он мог не любить ее, когда находился в ее сознании, читал ее мысли, хорошо знал ее? Она была светом в его темноте, его второй половинкой. Вполне возможно, что это запрещенные намерения, вероятнее всего ошибка природы, но он не мог удержаться и не любить ее. — Позволь помочь тебе. Раздели эту ужасную ношу со мной. Не отдаляйся от меня. — Всего одно прикосновение ее руки, беспокойство в глазах, чистота и справедливость, прозвучавшие в голосе, выявили незнакомую нежность, скрывающуюся внутри него. Он притянул ее к себе, прекрасно сознавая настойчивые требования своего тела. С низким животным рычанием он поднял ее на руки, прошептав мягкий приказ, и двинулся со всей скоростью, на которую был способен.
Рейвен заморгала, обнаружив, что находится в теплой библиотеке Михаила, с огнем, отбрасывающим тени на стены, и не зная, как она здесь оказалась. Она не помнила, как входила сюда, но тем не менее они находились в стенах его дома. Рубашка Михаила была расстегнута, открывая крепкие мускулы его груди. Его темные глаза сосредоточились на ее лице, наблюдая за ней с неподвижностью и бдительностью, напоминая в этот момент хищника. Он и не пытался скрыть, что желает ее. — Я даю тебе последнюю возможность, малышка — Проговорил он слова резким, хриплым голосом, словно они мучительно разрывали его горло. — Я найду силы отпустить тебя, если ты этого захочешь. Сейчас. Прямо сейчас. Их разделяла длина комнаты. Воздух, словно замер. Даже доживи она до ста лет, этот момент навсегда останется в ее памяти. Он стоял, ожидая ее решения — разделить свою жизнь с ним или обречь его на вечное уединение. Его голова была гордо вздернута, его тело — вызывающе мужское — отчаянно напряжено, а глаза горели голодом. Он прогнал все здравые мысли из ее головы. Если она оставит его, не приговорит ли и себя к этой же самой судьбе? Кому-то нужно любить этого мужчину, хоть немножко заботиться о нем. Как он так долго смог прожить один? Он ждал. Не было ни принуждения, ни соблазна, только его глаза, его нужда, его полнейшая изоляция от остальных в этом мире. Остальные полагались на его силу, требовали его навыков, даже не выказывая ему привязанности, не благодаря его за неустанную бдительность. Она могла удовлетворить его голод как никто другой. Она знала это на уровне подсознания. Для него не существовало другой женщины. Он хотел ее. Он жаждал ее. Она не могла уйти от него. — Сними свой свитер. — Мягко сказал он. Теперь у него не было иного пути. Он прочитал решение в ее глазах, в мягком подрагивании ее губ. Она отступила назад, ее синие глаза широко раскрылись. Очень медленно, почти неохотно, она сняла свитер, словно где-то глубоко внутри понимала, что отдает ему нечто большее, чем свою невинность. Она понимала, что отдает ему свою жизнь. — Рубашку. Ее язычок скользнул по губам, увлажняя их атласную поверхность. Ответный удар в его теле был диким, примитивным. Как только она сдернула водолазку, его руки спустились к пуговице брюк. Их ткань туго обтягивала его тело, стесняя движения и причиняя ему боль. Он был осторожен, используя человеческую манеру раздеваться, стараясь не напугать ее еще больше. Ее обнаженная кожа мерцала в свете камина. Тени скользили по очертаниям ее тела. Ее грудная клетка была узкой, талия маленькой, подчеркивая щедрую полноту грудей. Мужчина, находящийся в нем, сделал резкий вдох, полностью захваченный желанием; а зверь — взревел, требуя освобождения. Михаил сбросил свою рубашку на пол, не в силах больше терпеть ощущения материала на своей сверхчувствительной коже. Глубоко внутри его горла родился звук, животный, дикий — жестокое, варварское требование. А снаружи поднялся ветер, и темные, зловещие облака проплывали на фоне луны. Отбросив в сторону человеческую одежду, он обнажил свое тело — рельефные мускулы и пылающее желанием естество. Она судорожно сглотнула, снимая с плеч кружевные бретельки своего расстегнутого бюстгальтера и позволяя ему соскользнуть на пол. Ее груди заманчиво напряглись, соски выглядели твердыми и эротичными. Он пересек комнату одним скользящим движением, не заботясь о дальнейших объяснениях. Им овладел многовековой инстинкт. И сдернув неприятные ему джинсы с ее бедер одним движением, он отбросил их в сторону. Рейвен вскрикнула и в ее глазах появилась тень страха от его напористости. Но Михаил успокоил ее всего одним прикосновением, лаская своими руками ее тело, запечатляя в памяти каждую его линию. — Не бойся моего желания, малышка, — мягко прошептал он. — Я никогда не причиню тебе боли. Для меня просто невозможно сделать это. Ее косточки были маленькими, хрупкими, ее кожа была подобна горячему шелку. Масса ее волос, выпущенная на свободу его хищными пальцами, скользила по его напряженному телу, от чего огненные стрелы пронзали его пах. Все его тело напряглось, пылая. Господи, он так сильно нуждался в ней. Так сильно. Его рука обхватила ее сзади за шею крепкой хваткой, из которой она не могла вырваться, большим пальцем откинув голову назад, открывая для себя ее горло и поднимая грудь. Другая его рука медленно скользила по ее телу — пройдясь по возвышенности груди, она на краткий миг остановилась на его метке, оставленной у нее на шее так, что ее вновь охватило жжение и пульсация, а затем вернулась, обхватив бархатистую мягкость. Он проследил линию каждого ее ребра, утоляя свой голод, успокаивая ее страхи. Пройдясь кончиками пальцев по ее плоскому животу и бедрам, он остановился на треугольнике шелковистых кудряшек в месте соединения ног. Она и прежде чувствовала его прикосновения, но на этот раз они были в тысячу раз сильнее. Его рука вызывала нестерпимую жажду, чувство полного погружения в мир чистых ощущений. Что-то прорычав тихим голосом на своем собственном языке, Михаил положил ее на пол перед камином. Он действовал настолько стремительно, поймав ее в ловушку между собой и деревянным полом, что на какой-то момент ей показалось, что внутри мужчины поселилось дикое животное и подчинило его себе. Вплоть до этого момента Михаил даже и не подозревал, насколько он был близок к обращению. Эмоции, страсть и вожделение — все смешалось воедино, пока его не охватил страх за них обоих. Свет от камина отбрасывал на него дьявольские тени. Он выглядел огромным, неукротимым, опасным животным, когда склонился над ней. — Михаил. — Мягко произнесла она его имя, потянувшись, чтобы смягчить линии на его искаженном лице, желая, чтобы он действовал помедленнее. Но он поймал и сжал оба ее запястья в своей руке, вытянув руки над ее головой и держа их там. — Мне нужно твое доверие, малышка. — Его голос был смесью резкой команды и черной бархатистой магии. — Доверься мне. Пожалуйста, доверься мне. Она боялась, такая уязвимая, растянутая перед ним подобно языческой жертве, подобно подношению давно умершему божеству. Его глаза скользнули по ней, горящие, пылающие, обжигающие ее кожу везде, где его пристальный взгляд соприкоснулся с ней. Рейвен, замерев, лежала под его безжалостной силой, ощущая его неумолимую решимость, прекрасно осознавая ту ужасную внутреннюю борьбу, которая шла внутри него. Ее пристальный взгляд скользнул по линиям, отпечатавшимся на его лице, его рту — такому чувственному и способному на подобную жестокость, его глазам — горящим с такой неистовой потребностью. Рейвен слегка шевельнулась, проверяя его силу, понимая, что будет не в состоянии остановить его. Она боялась их соединения, потому что была неуверенна в себе, не знала, чего ожидать, но веря в него. Ощущение ее мягкого, обнаженного тела, извивающегося под ним, только еще больше воспламенило его. Михаил простонал ее имя, скользнув руками на ее бедра и найдя сосредоточие ее женственности. — Доверься мне, Рейвен. Я нуждаюсь в твоем доверии. Его пальцы, найдя ее лоно, ласкали, возбуждали, вызывая прилив жаркой жидкости. Склонив голову, он пробовал на вкус ее кожу, ее запах. Она тихо вскрикнула, когда его рот нашел ее грудь, а его пальцы глубоко проникли в нее. От удовольствия ее тело задрожало. Он двинулся ниже, прослеживая языком тропинку, ранее пройденную его пальцами. С каждым прикосновением его тело становилось все напряженнее, сердце раскрывалось, а содержащееся в клетке чудовище — делалось сильнее. Половинка. Его. Он глубоко вдохнул ее запах, погружая его в самую сущность своего тела; его язык скользил по ней в медленных длительных ласках. Она снова двинулась, все еще не уверенная, но успокоенная, когда он поднял свою голову и взглянул на нее с абсолютной собственностью, горящей в его глазах. Неторопливо, он развел ее колени в стороны, раскрывая перед собой ее самое уязвимое место. Его глаза предупреждающе посмотрели в ее, а затем он склонил свою голову и начал пить. Где-то глубоко в душе Михаил понимал, что она слишком невинна для такой специфической необузданной любовной ласки, но он был решительно настроен на то, чтобы она получила удовольствие от их соития, удовольствие, которое даст ей он, а не какое-либо гипнотическое внушение. Он слишком долго ждал свою половинку — бесконечные века голода, темноты и полного одиночества. Он не мог быть мягким и внимательным, когда все внутри него требовало, чтобы она принадлежала ему — полностью и навсегда. Он знал, что ее доверие было для него всем. Ее вера в него будет ее защитой. Ее тело начало содрогаться, она вскрикнула. Михаил прошелся своим телом по ее, наслаждаясь ощущением ее кожи, ее мягкости, поражаясь тому, насколько она маленькая. Каждая деталь, независимо от того насколько она была незначительной, отпечаталась в его сознании, стала частью его дикого удовольствия, в котором он не мог себе отказать. Он отпустил ее запястья, склонившись, чтобы поцеловать ее рот, глаза. — Ты такая красивая, Рейвен. И принадлежишь мне. Принадлежишь только мне. — Он лег поверх нее; его мускулы напряглись — невероятно сильный, дрожащий от своей потребности в ней. — А никого другого и не могло быть, Михаил, — мягко ответила она, ее пальцы успокаивали его горящую кожу. Она разгладила линии глубокого отчаяния на его лице, радуясь ощущению его волос в своих ладонях. — Я доверяю тебе, только тебе. Михаил обхватил ее небольшие бедра своими руками. — Я буду так нежен, насколько смогу, малышка. Не закрывай свои глаза, оставайся со мной. Она была влажной, готовой для него, но когда он медленно вошел в нее своим напряженным членом, то почувствовал внутри нее защитный барьер. Резко вздохнув, она напряглась. — Михаил. — В ее голосе слышалась явная тревога. — Это ненадолго, малышка, а потом я возьму тебя на небеса. — Он ожидал ее согласия, выжидая и горя в агонии. Ее глаза блестели, когда она взглянула на него с удивительным доверием. Никто, ни из ее рода, ни из его, на протяжении веков никогда не смотрел на него так, как в данный момент смотрела она. Михаил подался вперед, глубже входя в тесное, жгучее влагалище. Она мягко застонала, и он, склонив свою голову, нашел ее рот, стирая боль прикосновением своего языка. Он все еще сдерживал себя, чувствуя их смешанное сердцебиение, кровь, поющую в их венах, пока ее тело приспосабливалось к его. Он целовал ее нежно, ласково, раскрывая свое сознание насколько это было возможно, желая, разделить себя с нею. Его любовь была дикой, всепоглощающей, защищающей, которую заслужить было определенно нелегко, но которая полностью предназначалась ей. Затем он начал двигаться, медленно и осторожно вначале, оценивая ее реакцию по выражению лица. Требования тела Михаила начали брать над ним вверх. Пламя лизало его кожу, ревело в его животе. Его мышцы сжались, напряглись; небольшие капли пота выступили на его коже. Он еще ближе притянул ее к себе, заявляя на нее свои права, погружаясь в нее снова и снова, полный решимости насытить свой неутолимый голод. Руки Рейвен передвинулись на его грудь, трепеща, словно в знак протеста. Он что-то предупреждающе проворчал, склонив свою темноволосую голову к темной маковке ее левой груди. Мягкая бархатистая кожа, жгуче-жаркое влагалище. Он весь горел, двигаясь все сильнее, ища освобождения единственно-доступным ему способом. Они были единым целым; она была его второй половинкой. Она снова шевельнулась, отодвигаясь от него, задыхаясь и невнятно протестуя, выказывая свой страх перед волной удовольствия, охватившей ее. Он снова что-то проворчал, чувственно протестуя и погружая свои крепкие зубы в выемку на ее шее, прижимая к библиотечному полу. Огонь разгорелся в сильный пожар, бурный, неконтролируемый. Грохотал гром, сотрясая дом, когда вспышки молнии, сопровождаемые ударом грома, одна за другой ударяли в землю. Он взревел, вознося мольбу к небесам, когда взял ее с собой за пределы земли. Это длилось бесконечно. Боль граничила с удовольствием, заставляя требовать все больше и больше. Освободившись от спермы, его тело начало испытывать ненасытный чувственный голод; чудовище, живущее в нем, полностью пробудилось. Рот Михаил оставив ее плечо и пройдясь вдоль линии горла, нашел устойчивое биение ее сердца под полной манящей грудью. Приласкав языком ее напряженные соски, он вернулся к груди, обводя ее раз, второй. А затем его зубы глубоко вошли в нее и он начал питаться; и вновь его тело овладевало ею, страстно и быстро, ненасытное в своем сексуальном безумии. Ее вкус был сладким, чистым и очень привлекательным. Он жаждал все большего и большего, его тело становилось сильнее и мощнее, двигаясь все сильнее и сильнее, все глубже погружаясь в нее, подводя ее к очередному оглушительному экстазу. Рейвен боролась сама с собой, не узнавая Михаила в том чудовище, чьи эмоции представляли собой смесь чистого чувственного голода и зверского аппетита. Ее тело отвечало ему, находясь во власти своей, казалось бы, бесконечной потребности в нем. Его рот обжигал и мучил ее кожу, казалось, бесконечно питаясь, стремительно приближая кульминацию. Она чувствовала, как слабеет, странная эйфория постепенно овладевала ею — томная и сексуальная. Прижав его голову к себе, она отдавала всю себя во власть его ужасного голода, в то время как его тело снова и снова содрогалось в конвульсиях. Именно ее одобрение отрезвило его. Эта женщина не находилась под гипнозом, она предлагала себя добровольно, потому что чувствовала его неистовую потребность, потому что верила, что он остановится прежде, чем причинит ей вред, прежде чем убьет ее. Язык Михаила прошелся по ее груди, закрывая рану. Когда он поднял голову, его глаза горели, как у животного, ее вкус сохранялся у него во рту, на его губах. Он выругался тихо, мучительно, испытывая полное отвращение к самому себе. Она была под его защитой. Он еще никогда ненавидел себя и свой вид больше, чем в данный момент. Она так свободно отдавала себя, и он эгоистично этим воспользовался; чудовище в нем стало настолько сильным, когда он уступил бурному восторгу от слияния со своей Спутницей Жизни. Он поднял ее безвольное тело, сжав в своих объятиях. — Ты не умрешь, Рейвен. Он испытывал ярость на самого себя. Не это ли было его целью? В самом темном уголке его сознания, не надеялся ли он, что это может произойти? Он постарается ответить на этот вопрос позже. Прямо сейчас ей необходима кровь, и как можно быстрее. — Оставайся со мной, малышка. Я остался в этом мире из-за тебя. Ты должна быть сильной ради нас обоих. Ты можешь меня слышать, Рейвен? Не оставляй меня. Я могу сделать тебя счастливой. Я знаю, что могу. Он сделал глубокий разрез на своей груди и прижал ее рот к темно-красному пятну, свободно вытекающему из пореза. — Ты должна пить, подчинись мне в этом. — Он знал, что было бы лучше, чтобы она пила прямо из него, но ему требовалось держать ее, нужно было ощущать ее мягкий рот на своей коже, впитывающий саму его сущность, его жизненные соки в свое истощенное тело. Она повиновалась неохотно, ее тело грозилось отвергнуть его дающую жизнь жидкость. Подавившись, она попыталась отвернуть голову в сторону. Но он безжалостно прижал ее к себе. — Ты должна жить, малышка. Пей большими глотками. Ее воля была невероятно сильной. Даже со своими собственные людьми ему не требовалось столько усилий, чтобы заставить их повиноваться. Естественно, его люди верили в него, желали повиноваться. И хотя, Рейвен не подозревала, что он воздействует на нее, где-то глубоко внутри нее чувство самосохранения противилось его командам. Но это не имело значения. Его воля будет преобладать. Она всегда преобладает. Михаил отнес ее в свою спальню. И измельчив сладкие, исцеляющие травы вокруг кровати, он покрыл ими ее маленькое неподвижное тело и погрузил ее в глубокий сон. Через час он будет должен заставить ее выпить еще. Некоторое время он еще постоял возле кровати, глядя на нее и чувствуя потребность выкричаться. Она выглядела такой красивой и необыкновенный — драгоценное сокровище, с которым он так жестоко обошелся, когда должен был защищать ее от чудовища, сидевшего внутри него. Карпатцы не были людьми. Их любовные игры были чрезвычайно дикими. Рейвен была молодой, неопытной, человеком. Он оказался неспособен сдержать под контролем свои вновь приобретенные чувства в пылу страсти. Дрожащими пальцами он дотронулся до ее лица в легчайшей ласке, и, склонившись, поцеловал ее мягкий рот. А затем с проклятием развернулся и покинул комнату. Запирая ее внутри, он знал, что никто и ничто не проникнет к ней, потому что выставленные им защитные меры были самыми сильными. Бушевавший снаружи шторм был таким же разъяренным и беспокойным, как и его душа. Пробежав три шага, он поднялся в воздух, несясь по направлению к деревне. Вокруг него кружился и свистел ветер. Дом, который он искал, был не более чем небольшой хижиной. Он встал перед дверью, а его лицо превратился в мученическую маску. Эдгар Хаммер молчаливо открыл дверь и отступил в сторону, позволяя ему войти. — Михаил. — Его голос был мягким. Эдгару Хаммеру было 83 года и большую часть своей жизни он провел служа Господу. Он считал, что ему оказана высочайшая привилегия числиться среди немногочисленных настоящих друзей Михаила Дубрински. Михаил заполнил собой и своей властью всю комнату. Он был взволнован, глубоко встревожен. В то время, как он безостановочно шагал по комнате, шторм снаружи становился все яростнее и сильнее. Эдгар устроился на стуле, зажег свою трубку и ждал. Он еще никогда не видел Михаила в каком-либо другом состоянии, кроме полнейшего спокойствия. Но сейчас перед ним был опасный человек, человек, которого Эдгар даже мельком не видел. Михаил заехал кулаком в каменный камин, от чего сеть прекрасных трещин пересекла камни. — Сегодня ночью я почти убил женщину. — Решительно признался он, боль сквозила в его темных глазах. — Вы рассказывали мне, что Бог создал нас с определенной целью, что мы были созданы им. Я больше чудовище, чем человек, Эдгар, и я не могу продолжать обманывать самого себя. Я искал вечный покой, но даже в этом мне было отказано. Ассасины преследуют мой народ. Я не имею права покинуть их, пока не буду знать, что они защищены. А теперь и моя женщина в опасности, которую представляю для нее не только я, но и мои враги. Эдгар спокойно пыхтел своей трубкой. — Вы сказали «моя женщина». Вы любите ее? Михаил раздраженно махнул рукой. — Она моя. — Это было утверждением. Как он мог сказать «любовь»? Это слово не выражало того, что он чувствовал. Она была чистой. Праведной. Сочувствующей. Всем, чем не являлся он. Эдгар кивнул. — Вы влюблены в нее. Михаил мрачно нахмурился. — Я нуждаюсь. Я голодаю. Я хочу. В этом вся моя жизнь. — Он сказал это с мукой, как будто мог сделать истиной. — Тогда почему вы испытываете такую боль, Михаил? Вы хотите ее, возможно, нуждаетесь в ней. Я могу допустить, что вы взяли ее. Вы были голодны, и я могу предположить, что вы питались. Почему вы должны испытывать такую боль? — Вы знаете, что это неправильно брать кровь у женщины, к которой мы чувствуем другие аппетиты. — Вы говорили, что не чувствовали сексуального желания несколько веков. Поэтому вы не можете чувствовать его совсем, — мягко напомнил ему Эдгар. — Я желаю ее, — признался Михаил, его темные глаза были полны боли. — Я хочу ее каждую минуту дня. Я нуждаюсь в ней. Господи, она должна быть моей. Не только ее тело, но и ее кровь. Я пристрастился к ее вкусу. Я страстно желаю ее, всю ее, несмотря на то, что это запрещено. — Но вы все равно сделали это? — Я почти убил ее. — Но не убили же. Она все еще жива. Она не может быть первым случаем, когда вы питаетесь слишком сильно. Остальные причиняли вам боль? Михаил отвернулся. — Вы не понимаете. Причина в том, как это произошло, что я сделал потом. Я боялся этого, с того самого момента, как впервые услышал ее голос. — Если этого никогда не случалось ранее, то почему вы боитесь? Михаил опустил голову, а его пальцы сжались в кулаки. — Потому что я хотел ее, я не мог пережить ее потерю. Я хотел, чтобы она узнала меня, узнала с наихудшей стороны. Увидела всего меня. Я хотел привязать ее к себе так, чтобы она никогда не смогла покинуть мой мир. — Она человек. — Да. Но у нее есть способности, ментальный канал связи со мной. Сочувствие. Она стремится к красоте. Я говорил себе, что не буду так поступать, что это неправильно, но прекрасно понимал, что все равно поступлю так. — И зная, что все это, по вашему собственному убеждению, является неправильным, вы все равно это сделали. У вас должна быть стоящая причина. — Эгоизм. Вы не слушали меня? Я, я, я. Все для себя. Я нашел причину продолжить свое существование и взял то, что не принадлежит мне, и даже теперь, разговаривая с вами, я понимаю, что не отпущу ее. — Смиритесь со своей природой, Михаил. Смиритесь с тем, кто вы есть. Смех Михаила был горьким. — Для вас все так ясно. Вы говорите — я один из детей Бога. У меня цель, я должен принять свою природу. Моя природа, говорит — бери то, что считаешь, что принадлежит тебе, удерживай это, защищай это. Соединяй со своим миром, если это необходимо. Я не могу позволить ей уйти. Не могу. Она словно ветер, свободный и свежий. Если я запру ветер в клетке, не умрет ли он? — Тогда не держите его в клетке. Позвольте ему остаться рядом с вами. — Как я смогу защитить ветер, Эдгар? — Вы сказали, что не можете, Михаил. Вы не можете позволить ей уйти. Не сделаете, не желаете. Вы сказали — не можете — в этом все различие. — Для меня. А как насчет нее? Какой выбор я предоставляю ей? — Я всегда верил в вас, в вашу доброту и вашу силу. Вполне возможно, что девушка точно также нуждается в вас. Вы слышали легенды и ложь, связанные с вашей расой так часто, что начали верить во всю эту чепуху. Для истинных вегетарианцев люди, потребляющие в пищу мясо, кажутся омерзительными. Тиграм для выживания нужны олени. Растения нуждаются в воде. Мы все нуждаемся в чем-либо. Вы берете только то, в чем нуждаетесь. Преклоните колени, получите благословение Божье, и возвращайтесь к своей женщине. Вы найдете способ защитить свой ветер. Михаил послушно преклонил колени, склонив голову и позволяя миру старого человека и его словам успокоить его. Снаружи так же резко затих яростный шторм, словно он растратил свой гнев и теперь может отдохнуть до следующего раза. — Спасибо, Отец, — прошептал Михаил. — Делай все, что должен, чтобы защитить свою расу, Михаил. В глазах Господа, они все Его дети.
Михаил обхватил руками стройную фигуру Рейвен и крепко прижал к своему крепкому телу. Его тело, защищающе, склонилось над ней. Она находилась в глубоком сне, ее тело было легким, а лицо бледным. Под глазами залегли темные тени. — Я сожалею об этом, малышка, сожалею, что из-за меня ты оказалась в таком состоянии. Скотина, вот кто я, и я знаю, что поступил бы так снова. Ты не умрешь, я не позволю этого, — нежно прошептал он ей. Сделав надрез на вене на своем запястье, он наполнил темно-красной жидкостью стоящий рядом с кроватью стакан. — Послушай меня, Рейвен. Тебе следует выпить это. Повинуйся мне немедленно. — И он прижал стакан к ее бледным кубам, вливая немного его содержимого в ее горло. Его кровь обладала прекрасными целительными свойствами и могла сохранить ей жизнь. Рейвен задохнулась, подавившись, и попыталась отвернуть голову, как и в первый раз. — Повинуйся мне немедленно. Ты должна выпить все до капельки. — На этот раз его команда была намного сильнее. Содержимое вызывало у нее отвращение, ее тело старалось отторгнуть его, но его сила воли победила, как и всегда. — Михаил! — Услышал он жалостный крик у себя в голове. — Ты должна пить, Рейвен. Продолжай доверять мне. Она расслабилась и вновь погрузилась в сон, неохотно повинуясь ему. Михаил уловил краткое мелькание ее запутанных мыслей, водоворот встревоженных эмоций. Она верила, что борется с ночным кошмаром. Но тем не мене цвет ее лица улучшился. Удовлетворенный, он прилег рядом с ней. Она будет помнить обмен кровью только как часть кошмара. Приподнявшись на локте, он не торопясь изучил ее лицо, ее длинные густые ресницы, ее без единого изъяна кожу и высокие скулы. Но он знал, что не только в этом состояла ее красота, это было что-то глубоко внутри нее, сочувствие и свет, которые позволили ей принять его дикую, неприрученную натуру. Это было сверх его понимания, как такое чудо могло произойти. Как раз тогда, когда он понял, что готов без колебания выйти навстречу солнцу, ему прислали ангела. Легкая улыбка смягчила его рот. Его ангел отказывался делать все то, что он говорил ей. Она реагировала намного лучше, когда он решался попросить. Он слишком сильно привык к повиновению тех, кто находится под его защитой. Он должен был помнить, что она смертная, выросшая в другое время и с другими жизненными ценностями. Но в мужчинах-Карпатцах еще до их рождения закладывается их обязанность — защищать женщин и детей. У них было несколько женщин и за последние столетия не рождалось ни одной девочки, поэтому защита оставшихся женщин была крайне необходимой. Рейвен была смертной, не Карпаткой. Она не принадлежала к его миру. Когда она уйдет, то заберет с собой все его цвета и эмоции. Она заберет сам воздух, которым он дышит. Он закрыл глаза, противясь этой мысли. Где бы ему найти силы, чтобы позволить ей уйти? Ему нужно еще столько всего сделать, прежде чем взойдет солнце. А вместо этого, ему хотелось остаться рядом с ней, держать ее, убедить не покидать его, сказать, что находиться у него на сердце, сказать, что она значит для него, сказать, что она не может покинуть его, что он не смог бы этого пережить. Он не выжил бы. Тяжело вздохнув, он снова поднялся. Ему нужно взбодриться и заняться работой. Вновь измельчив целебные травы, он погрузил ее в более глубокий сон. Он был очень дотошен в отношении безопасности в своем доме, добавив ко всему прочему и команду лесным созданиям. Если кто-нибудь приблизиться к его жилищу, представляя для нее какую-либо угрозу, он сразу же об этом узнает.
* * *
По зову Михаила Жак и Байрон встретили его среди веток деревьев, возвышающихся над домом Ноэль и Рэнда. После того, как тело было обнаружено, его должным образом сожгли, как это было у них принято. — Вы ни к чему больше не прикасались? — спросил Михаил. — Только тело. Вся их одежда и личные вещи оставлены как было, — заверил его Байрон. — Рэнд не возвращался в дом. Знаешь, они, должно быть, расставили кое-какие ловушки для тебя. Тело было оставлено умышленно, как приманка. — О, я в этом не сомневаюсь. Им следует использовать всю современную технологию, какую можно достать — камеры, видео. — Темные черты Михаила были задумчивыми. — Они верят во все эти легенды. Колья, чеснок, обезглавливание. Они настолько предсказуемы и примитивны. — В его голосе прозвучала досада, презрение к убийцам. — Они прикладывают так много усилий, чтобы узнать о нашем виде, прежде чем приговорить нас к смерти. Байрон и Жак обменялись тревожными взглядами. В своем теперешнем состоянии Михаил мог быть смертельно-опасным. Его прикрытые глаза, горящие яростью, скользнули по ним. — Вы останетесь здесь и будете наблюдать. Если я попаду в беду, вы уйдете. Не высовывайтесь. — Он помедлил. — Если что-то пойдет не так, я попрошу помощи. Михаил незаметно перешел к давно установленным формальностям. Хотя Байрон и Жак рискнули бы своими жизнями ради него. Это была исключительная привилегия, когда принц просит помощи у своих людей. — Моя женщина крепко спит. Она отдыхает в моем доме. Меры безопасности многочисленны и опасны. Вы должны быть осторожны и предельно внимательны, когда будете их тщательно снимать. Она должна быть исцелена, научите ее, как защищать себя, и если она решит остаться, то обеспечьте ей защиту. Благодаря нашей кровной связи, Жак, ты унаследуешь мантию лидера. Я полагаю, что на данном этапе, она должна быть предложена Грегори, чтобы дать тебе время, за которое ты сможешь научиться руководить. Если Грегори откажется ее принять — что, скорее всего, он и сделает — моя мантия должна быть передана тебе, Жак. Ты не будешь испытывать к ней особой любви, что, как я подозреваю, ты уже осознаешь. Если это произойдет, ты должен заручиться верностью Грегори к себе и к нашему народу. Ты сделаешь это для меня. Байрон, ты будешь помогать Жаку точно так же, как Грегори помогал мне. И вы оба должны будете присягнуть на верность Грегори, если он согласиться. Оба соответственно ответили, произнеся слова, которые связали их с данной ими клятвой. Байрон прочистил горло. — Ты имеешь в виду… то есть, она одна из нас? — Он рискнул задать вопрос с величайшей осторожностью. Они все знали, что вампиры делали попытки обратить человеческих женщин. Они даже обсуждали возможность данной попытки, поскольку находились в такой отчаянной ситуации. Но риск превышал все преимущества. Женщины, которых обращали, сходили с ума и убивали маленьких детей, и их невозможно было спасти. Карпатцы рождались со своими способностями и учились жесткой дисциплине. С теми немногими, кто нарушал их законы, разбирались быстро и решительно. Раса уважала все формы жизни, так как из-за своей потрясающей силы у них не было иного пути. Михаил покачал головой. — Я знаю, что она — моя истинная пара. Но ритуал плохо отразился на ней, и у меня не было иного выбора, кроме как дать ей свою кровь. — Его слова были лаконичными, мрачными, вызывающие их продолжать допрос, предупреждающие их, что это будет сделано на их собственный страх и риск. — Я не связал ее с собой. Она смертная и это было бы ошибкой. — Мы все сделаем так, как ты пожелаешь, — Байрон вновь обменялся встревоженным взглядом с Жаком, который выглядел больше удивленным, чем встревоженным. Михаил без всякого труда растворился, устремившись вниз через тяжелые ветки ели. Едва коснувшись земли, он принял облик волка. Туман не мог чувствовать запахи, поэтому ему потребовались уникальные способности его покрытого шерстью собрата. Он смог обнаружить след и пошел по нему. Несмотря ни на что, он был хищником. А его проницательный ум только способствовал увеличению его охотничьих способностей. Волк осторожно покрутился по поляне, прижав нос к земле, исследуя каждое дерево в окрестностях дома. Волк вдыхал смерть. Она наполняла его ноздри своим сильным, неприятным запахом. Он начал пересекать местность, охватывая каждый дюйм в поисках образца, распознавая запах Рэнда, Эрика и Жака. Он обнаружил, с какой стороны ассасины приблизились к дому. Четверо мужчин. Он долго различал каждый запах, пока они глубоко не вошли в его сознание. Не торопясь, он восстановил всю жуткую, мрачную историю. Мужчины приблизились тайком, даже время от времени перебегали от одного прикрытия к другому. Волк проследовал по их пути, блуждая то здесь, то там, пересекая расстояние и ища спрятанные ловушки. Около двери он замер, осторожно покружившись, и отступил. Внезапно его задние лапы зарылись в землю, и он прыгнул прямо через окно, разбивая стекло и приземляясь на пол комнаты с высоты добрых шести футов . Глубоко внутри тела волка, раздался мрачный и невеселый смех Михаила. Четверо ассасинов вернулись на место своего зловещего убийства, чтобы установить камеры и с их помощью зафиксировать изображение представителей его расы. Если бы ассасины были достаточно смелыми, то остались бы и дождались, когда тело будет обнаружено. Но они сделали свое дело и сбежали, словно трусы, какими, в сущности, они и были. Желчь подступила к горлу. Волк потряс своей головой, низко зарычав. Три запаха были ему неизвестны, а вот четвертый — хорошо знаком. Предатель. Как много он получил за то, что выдал Ноэль? Волк снова подпрыгнул и покинул дом, разбив второе окно. Камера смогла бы только запечатлеть огромного волка, размытое движение разбитого стекла и туман, а затем снова волка. Только Михаил, да и еще несколько охотников — Жак, Грегори, Айдан и Джулиан — могли с такой скоростью менять облик. Он начал выслеживать ассасинов. Один запах, отделившийся от других, вел глубоко в лес и выводил на окраину леса, почти рядом с небольшим домиком Эдгара Хаммера и офисом доктора Уэстемера. Волк замер среди деревьев, уставившись на маленький домик позади офиса, жестокими немигающими глазами красного цвета. Затем резко развернувшись, волк побежал назад, где пути убийц разошлись, и взял след трех оставшихся. Он вывел его прямо к гостинице, в которой остановилась Рейвен.
Михаил присоединился к Байрону и Жаку на верхушке дерева. — Трое из них остановились в гостинице. Я опознаю их, когда окажусь рядом с ними. Завтра я отвезу свою женщину назад, чтобы она собрала свои вещи. Пока я буду находиться там, то постараюсь отделить их запахи. Другого выхода узнать, вовлечены ли другие, нет. И до тех пор, пока мы все не узнаем, мы должны быть предельно осторожны. В доме они установили видеокамеру, спусковое устройство которой находится на двери. Каждый должен держать как можно дальше отсюда. — Михаил надолго замолчал. — Селесте посещает доктора Уэстемера? — Наконец, тихо спросил он. — Я думаю, она посещает жену Ганса Романова. Она работает с доктором и помогла появиться большинству младенцев, — ответил Жак. — А Элеонора? — Спросил Михаил. Жак неуютно поежился. — Я полагаю, что тоже. — Эта женщина помогала Ноэль при родах? Байрон прочистил горло. — Ноэль рожала ребенка дома и Хейди Романова помогала ей. Рэнд был там же, и я пришел по его зову. После того, как акушерка ушла, Ноэль начала истекать кровью. Рэнду пришлось поделиться с ней своей. И потом, пока Рэнд охотился, я оставался с Ноэль. И нет, миссис Романова ничего этого не видела. Поблизости никого не было, я бы знал об этом. — Это был Ганс Романов, именно он привел остальных к Ноэль. Я не знаю, вовлечена ли его жена, но кто-то сообщил ассасинам, что у Карпатцев начали появляться дети. — Михаил сообщил информацию тихим монотонным голосом. И хотя его глаза горели, сверкали; тело дрожало от ярости, а руки то сжимались, то разжимались, голос же оставался абсолютно сдержанным. — Необходимо выяснить, вовлечена ли в это женщина. — Должна быть, — отрезал Байрон. — Почему мы выжидаем? — Потому что мы не такие грубые животные, как эти дьяволы нас называют. Мы должны узнать, является ли акушерка предателем. И это не твоя обязанность вершить справедливый суд, Байрон. Забирать жизнь — это не та вещь, с которой легко жить. — Михаил на протяжении веков чувствовал вес всех тех жизней, которые он забрал, но, по мере того, как росла его сила и ответственность, так же увеличивалась и легкость, с которой он убивал. И когда все его эмоции полностью исчезли, только сила воли и чувство правильного и неправильного спасало его от потери своей души в коварных шепотах темноты, борющихся за власть над ним. — И что ты хочешь, чтобы мы сделали? — Спросил Жак. — Для Элеоноры и Селесте сейчас небезопасно оставаться в своих домах. Больше никаких визитов к акушерке. Селесте отведите в мой дом над озером, там Эрик сможет заняться изучением древних искусств, которыми до этого пренебрегал. И это место легко защитить. Элеонора же не сможет отправиться так далеко. — Они могут воспользоваться моим домом, — предложил Байрон. — И они будут поблизости, если им понадобиться помощь. — Элеонора была его сестрой, и он всегда ее нежно любил. Даже, несмотря на тот факт, что все его эмоции давно исчезли, он сохранил воспоминания о том, что чувствовал к ней. — Это рискованно. Если станет известно о ваших родственных связях, а она под подозрением, или если увидят, как ты помогаешь Рэнду… — Михаил покачал головой, не принимая эту идею. — Пожалуй, им лучше воспользоваться моим домом. — Нет! — Одновременные протесты раздались незамедлительно и резко. — Нет, Михаил, мы не можем позволить, чтобы ты рисковал собой. — Встревожено произнес Жак. — Наши женщины намного важнее любого из нас, Жак, — мягко напомнил ему Михаил. — Без них наша раса вымрет. Мы можем заниматься сексом с человеческими женщинами, но мы не можем иметь от них детей. Наши женщины — наше величайшее сокровище. Каждый из нас, в конечном счете, должен найти пару и стать отцом. Но будьте уверенны, что та, которую вы выберете, является вашей истинной Спутницей Жизни. Вы все прекрасно знаете знаки: цвета, эмоции, страстное желание к ней. Связь сильна. Когда умирает один, второй обычно также предпочитает умереть. Либо смерть, либо — вампир. Мы все знаем об этом. — Но, Рэнд… — Байрон умолк. — Рэнд стал нетерпеливым от ожидания. Ноэль была одержима им, но они не были истинными Спутниками Жизни. Я думаю, они закончили бы тем, что возненавидели друг друга, оказавшись в ловушке своих болезненных отношений. Он переживет ее уход. — Михаил постарался скрыть отвращение в своем голосе. Истинные Спутники Жизни не могли существовать друг без друга. Этот факт и высокая смертность среди их детей сыграли решающую роль в сокращении численности их расы. Михаил не был уверен, что его люди выживут в следующем веке. И не имело никакого значения, как сильно он старался, он все равно не смог найти надежду, необходимую мужчинам, чтобы удержать их от обращения в вампиров. — Михаил… — Жак тщательно подбирал слова, — Только ты и Грегори знаете секреты нашей расы. Ты знаешь, что Грегори предпочтет одинокое существование. Поэтому, только ты сможешь научить оставшихся из нас, указать нам путь, помочь нам стать сильнее. Если мы хотим выжить, снова стать сильными, то нам нужен ты. Твоя кровь — жизнь наших людей. — Почему ты говоришь это мне? — Отрывисто спросил Михаил, не желая слушать правду. Жак и Байрон обменялись долгим беспокойным взглядом. — В течение некоторого времени мы были обеспокоены твоим затянувшимся отстранением. — Мое отстранение было неизбежно и едва ли является вашей заботой. — Ты выбрал полностью одинокую жизнь, отстранившись даже от тех из нас, кого ты называешь кровными родственниками, — заметил Жак. — Что ты пытаешься сказать? — нетерпеливо оборвал Михаил. Он слишком долго находился вдалеке от Рейвен. Ему нужно было видеть ее, держать ее, дотрагиваться до ее сознания своим. — Мы не можем себе позволить потерять тебя. И если ты не желаешь продолжать свою жизнь, то начнешь рисковать по-крупному, станешь невнимательным, — с подчеркнутой медлительностью проговорил Жак. Темные задумчивые глаза Михаила медленно потеплели, и улыбка изогнула твердые уголки его рта, смягчая лини его прекрасно-выточенных черт. — Вы, маленькие дьяволята. Как вам удалось наблюдать за мной без моего ведома? — Альфа-пара стаи также беспокоится за тебя, — признался Жак. — А поскольку во мне течет твоя кровь и я под твоей защитой, они признали меня и разговаривают со мной. Они наблюдают за тобой, когда ты совершаешь свои одинокие прогулки, или когда ты бегаешь со стаей. Они говорят, что в тебе нет радости. Михаил мягко рассмеялся. — Мне потребуется хорошая волчья шкура на эту зиму. И какими бы ни были мои чувства, Ноэль была нашей сестрой, одной из нас. Я не успокоюсь, пока ее убийцы не будут привлечены к ответственности. Жак прочистил горло, самодовольная улыбка разгладила безжалостные линии на его мрачном лице. — Я убежден, что та женщина, которую ты прячешь, имеет самое прямое отношение к твоему внезапному желанию вернуться к жизни. В ответ на его дерзкое замечание Михаил носком своего ботинка чуть было не столкнул Жака с ветки, на которой тот сидел. Байрон крепко ухватился за свою. — Элеонора и Влад могут остаться со мной. Это обеспечит двойную защиту ей и ее не родившемуся ребенку. Михаил кивнул. И хотя он испытывал неудобство от такого решения, тем не менее, прекрасно мог видеть, что они продолжали бы протестовать, если бы он настаивал на личном риске. — На пару дней, пока мы не найдем лучшего решения. — Будь осторожен, Михаил, — предупредил Жак. — Завтра ложитесь спасть глубоко, — ответил Михаил, — они охотятся на нас. Байрон замер, неожиданно встревожившись. — Как ты сможешь уйти под землю, если человеческая женщина осталась с тобой? — Я не покину ее, — голос Михаила был непреклонным. — Чем глубже в земле мы будем, тем труднее будет услышать твой зов, если ты попадешь в беду, — спокойно напомнил Жак. Михаил вздохнул. — Вы двое столь же упорны, сколь и две старые незамужние тетки. Я уверен в своих способностях защитить свое жилище. — Его тело замерцало, изогнулось и приняло облик совы. Расправив свои гигантские крылья, он поднялся в небо, направляясь назад к Рейвен.
Он сделала глубокий вдох, вбирая в себя ее чистый, свежий запах, стирая мерзость ночных открытий. Ее запах витал в библиотеке, смешанный с его собственным. Вдохнув их смешанный запах, втягивая его глубоко в свои легкие, он наклонился, чтобы подобрать их разбросанную одежду. Он хотел быть внутри нее, дотрагиваться до нее, прижаться своим ртом к ее, произнести ритуальные слова так, чтобы они были связаны вместе на вечность, которая отведена им в будущем. Сама мысль о ней, предлагающей ему такой дар, принимающей его предложение, была такой возбуждающей, что Михаил на некоторое время замер, пока настойчивые требования его тела слегка не ослабли. Он не спеша принял душ, смывая со своего тела аромат волка, пыль и грязь, запах предателя. Все Карпатцы проявили повышенную озабоченность, чтобы овладеть привычками смертных. Пища в буфетах, одежда — в шкафах. Лампы по всему дому. Все они принимали душ, хотя в этом не было особенной надобности, и большинство из них обнаружили, что наслаждаются этим. Он позволил своим волосам цвета кофе свободно спускаться и направился к Рейвен. Впервые он гордился своим телом, тем как оно напряглось, настойчиво сжалось от одного только ее вида. Она спала, ее волосы подобно шелковой занавеске переливались на подушке. Одеяло соскользнуло, и длинные волосы были единственным, что прикрывало ее грудь. Картина была такой эротичной. Она лежала, ожидая его, нуждаясь в нем даже во сне. Он мягко пробормотал приказ, освобождающий ее от вызванного гипнозом сна. Она лежала, мерцая в лунном свете мягкой кожей цвета спелых персиков. Михаил скользнул рукой по контуру ее ноги. От ее ощущения что-то внутри него содрогнулось. Он погладил ее бедра, прошелся по ее маленькой подтянутой талии. Рейвен пошевелилась, беспокойно перевернувшись. Михаил вытянулся рядом с ней, притянув ее в убежище своих рук, его подбородок опустился на макушку ее головы. Он хотел ее, он смог бы заполучить ее любым способом, но он задолжал ей некое подобие честности. По крайней мере, столько, сколько он рискнет ей дать. Она медленно вынырнула из объятий сна, уткнувшись в его твердую грудь, словно ища утешения от плохого сна. Как человек мог понять потребности мужчины-Карпатца в сексуальном безумстве истинного брачного ритуала? На протяжении долгих лет он боялся немногих вещей, но больше всего он боялся увидеть себя ее невинными глазами. По ее дыханию он сразу же определил тот момент, когда она полностью проснулась, а по ее внезапному напряжению, что она поняла, где находится и с кем. Он лишил ее невинности жестоко, почти отняв жизнь. Как она могла простить такое? Рейвен закрыла глаза, отчаянно стараясь отделить реальность от фантазии, факт от вымысла. Ее тело стало чувствительным и болело в таких местах, о которых она даже не подозревала. Она чувствовала себя по-другому, более чувствительной. Прижимающееся к ней тело Михаила напоминало горячий мрамор, неподвижный и напористый, невыносимо сексуальный. Она могла остро слышать скрип и шорох дома, покачивание веток за окном. Оттолкнувшись от твердой, как стена, груди Михаила, она попыталась добавить свободного места между их телами. Но Михаил крепче сжал свои руки, зарывшись лицом в ее волосы. — Если ты можешь дотрагиваться до моего сознания, Рейвен, то знаешь, что я чувствую к тебе. — Его голос прозвучал хрипло и уязвимо. Вопреки самой себе, Рейвен почувствовала, как ее сердце перевернулось. — Я не хочу, чтобы ты покидала меня, малышка. Найди мужества остаться со мной. Возможно, я — монстр. Я не знаю больше, действительно не знаю; единственное, в чем я нуждаюсь — это чтобы ты осталась со мной. — Ты, возможно, заставил меня позабыть, — заметила она, больше для себя, чем для него, больше вопрос, чем утверждение. Он был диким, но она не смогла бы сказать, что он причинил ей боль. Скорее, он даже взял ее к звездам. — Я думал об этом, — с неохотой признался он, — но я не хочу, чтобы это стояло между нами. Я сожалею, что не был более осторожным с твоей девственностью. В его голосе она почувствовала боль, которая эхом отозвалась в ее теле. — Ты удостоверился, чтобы я получила насаждение. Экстаз, если сказать точнее. Крещение огнем, обмен душами. Он был диким и захватил ее вместе с собой в этот огненный шторм. И она вновь хотела его, страстно желала его прикосновения, движения его сильного тела. Но он был опасным, очень, очень опасным. Теперь она об этом знала. Она знала, что он был другим, в нем что-то жило, что-то более животное, чем человеческое. — Михаил. — Рейвен толкнула твердую стену его груди. Ей требовалась передышка, чтобы подумать без ощущения тепла его кожи и настойчивых требований его тела. — Не делай этого! — Резкая команда прозвучала в его голосе. — Не закрывайся от меня. — Ты говоришь об обязательствах перед чем-то, что находиться за пределами моего понимания… — Рейвен прикусила нижнюю губу. — Мой дом так далеко отсюда. — Там тебя не ждет ничего кроме горя, Рейвен. — Он отказался от такого простого выхода для них обоих. — Ты самостоятельно не выживешь, и хотя в душе ты отказываешь им в использовании своего дара, но когда они придут к тебе по поводу очередного отвратительного убийства, сердцем ты понимаешь, что не сможешь сказать «нет». Все внутри тебя не позволит убийце разгуливать на свободе, когда ты можешь спасти его следующую жертву. — Его рука ухватилась за ее длинные шелковистые волосы, словно это могло удержать ее рядом с ним. — Они не смогут позаботиться о тебе, так как я. — Как насчет наших различий? Ты относишься к женщинам, словно мы второсортные граждане и не совсем чистые. К сожалению, ты обладаешь способностью навязывать свою волю любому, кто может противостоять тебе. А я могу. Все время. Я должна быть самой собой, Михаил. Он отодвинул тяжелую массу ее волос с задней части ее шеи и оставил легкое как перышко поцелуй на ее обнаженной коже. — Ты же знаешь, что мое отношение к женщинам отражает мою потребностью защищать их, а не тем, что я считаю их ниже себя. Сопротивляйся мне, если желаешь, малышка. Я люблю в тебе все. Его большой палец ласкал мягкую возвышенность ее груди, согревая кровь и посылая дрожь восторга вниз по спине. Рейвен хотела его именно таким — диким и неприрученным, нуждающимся в ней. Он так хорошо контролировал себя, что понимание того, что она могла заставить его выйти из себя, действовало на нее подобно сильнодействующему афродизиаку . Михаил склонил голову к напряженному соску, который так и манил его. Прикосновение его языка было нежным, он поцеловал бархатный пик, втянув его во влажную и горячую полость своего рта. Рейвен издала звук, — мягкий вздох, — закрыв глаза. Ее тело ожило, каждое нервное окончание взывало к его прикосновениям. Она чувствовала себя мягкотелой, податливой, тая в тепле его тела. Она не хотела этого. Слезы горели в ее горле, в глазах. Она не хотела этого, но нуждалась в этом. — Не причиняй мне боли, Михаил. — Прошептала она слова в твердые мускулы его груди. Это была мольба, касающаяся их дальнейшего будущего. Рейвен знала, что физически он никогда не причинит ей боли, но их совместная жизнь может быть очень бурной. Он поднял голову, передвинувшись так, что вес его тела полностью прижал ее к кровати. Его глаза собственнически прошлись по ее маленькому, хрупкому лицу. Обхватив рукой ее лицо, он большим пальцем погладил ее подбородок, ее полную нижнюю губу. — Не надо бояться меня, Рейвен. Разве ты не чувствуешь насколько сильны мои эмоции, моя привязанность к тебе? Я отдал бы за тебя свою жизнь. — Поскольку он хотел, чтобы между ними не было лжи, он признал неизбежное. — Это будет нелегко, но мы справимся. — Его рука погладила ее плоский живот, и, скользнув ниже, уютно устроилась на ее завитках полуночно-черного цвета. Ее руки успокаивали его. — Что случилось со мной? — Она была смущена. Неужели она потеряла сознание? Все так запуталось. Она точно знала, что Михаил заставил ее выпить какое-то отвратительное медицинское варево. Она спала. Позже начались кошмары. У нее и раньше были кошмары, но этот был жутким. Она была притиснута к обнаженной груди, ее рот прижимался к ужасной ране. Кровь, текущая рекой, устремилась в ее горло. Она задохнулась, подавившись, сопротивлялась, но как всегда в мире кошмара, она не смогла вырваться. Она попыталась позвать Михаила. И когда подняла взгляд, то он был там, глядя на нее своими темными загадочными глазами, и это его руки прижимали ее голову к ране на его груди. Не крылась ли причина в том, что она находилась в сердце страны Дракулы, и Михаил напомнил ей темного, таинственного принца? Рейвен не могла удержаться, кончиками пальцев погладив безупречную грудь. С ней что-то случилось, и она изменилась навсегда, каким-то образом став частью Михаила, в то время как он стал ее частью. Колено Михаила мягко развело ее ноги в стороны. Он слегка передвинулся, закрывая все своими широкими плечами. У нее дух захватило от его размеров и власти, силы и красоты. Очень осторожно, так как он должен был сделать в первый раз, он вошел в нее. Рейвен задохнулась. Она никогда не сможет привыкнуть к тому, как он заполнял ее, растягивал ее, к тому, как ему удается ввергать ее тело в жидкий огонь. Насколько необузданным он был в первый раз, настолько мягким и нежным он был сейчас. Каждый глубокий удар заставлял желать большего, увеличивал настойчивость, с которой ее руки ласкали чеканные мускулы его спины, ее рот скользил по его шее и груди. Михаил старался сохранить контроль, обратившись к своей удивительной дисциплине. Ее рот, ощущение ее пальцев на своей коже сводили его с ума. Рейвен была такой тугой — огненный бархат обхватывал его, подпитывая огонь. Он мог чувствовать, как живущее в нем чудовище борется, стремясь вырваться на свободу, как бурлит его жажда — его тело двигалось сильнее, быстрее, погружаясь в нее, соединяя их тела, их сердца. Он раскрыл свое сознание, ища ее. Потребность в ней затягивала его. Ее ногти впились в его спину, когда волна за волной сотрясали ее тело. Михаил очутился в огне прежде, чем чудовище смогло вырваться на свободу. Он кончил, чувствуя как ее тело, тугое и горячее, обхватило его, и издал низкое рычание полного удовлетворения. Михаил лежал поверх ее тонкого тела, все еще соединенный с ней, на мгновение удовлетворенный, когда почувствовал ее слезы на своей груди. Медленно подняв голову, он склонился, чтобы попробовать ее слезы. — Почему ты плачешь? — Как я смогу найти силы, чтобы когда-нибудь покинуть тебя? — Пробормотала она тихо и болезненно. Его глаза опасно потемнели. Михаил перевернулся, почувствовав, как неуютно она себя чувствует в своей наготе, и натянул на нее одеяло. Рейвен села, убрав тяжелый водопад волос с лица невероятно невинным и сексуальным жестом, который он так любил. Ее синие глаза были откровенно настороженны. — Ты не покинешь меня, Рейвен. — Его голос был намного жестче, чем он планировал. Ему потребовались невероятные усилия, чтобы смягчить его. Она была молодой и ранимой — он должен помнить об этом прежде всего. Она не представляет, чем им придется заплатить за свою разлуку. — Как ты можешь разделить со мной все это и просто уйти? — Ты знаешь почему. Не делай вид, что не знаешь. Я чувствую вещи, ощущаю их. Все это так неестественно для меня. Я не знаю законов этой страны, но когда кто-то убит, всегда уведомляют правоохранительные органы и прессу. И это только с одной стороны, Михаил; мы совсем не привыкли к таким вещам, на которые ты способен — почти задушить Джейкоба, ради всего святого! Ты невероятно отличаешься от привычных мне людей, и мы оба об этом знаем. — Она покрепче стянула одеяло вокруг своих плеч. — Я хочу тебя, я даже не могу представить свое существование без тебя, но я не уверена в том, что происходит здесь. Его рука погладила ее волосы с тревожной лаской. Его пальцы скользили сквозь ее шелковистые пряди, рассыпавшиеся по ее спине, к основанию позвоночника. От его прикосновения все внутри нее таяло, подгибались пальцы ног. Рейвен прикрыла глаза, положив голову к себе на колени. В любом случае, она не чета ему. Михаил переместил руку на ее затылок, прикосновение его пальцев успокаивало. — Мы уже посвящаем себя друг другу. Разве ты этого не чувствуешь, Рейвен? — Он прошептал слова хриплым голосом, смесью теплоты и чувственности. Он знал, что борется с ее инстинктами, с ее врожденным чувством самосохранения, поэтому тщательно подбирал слова. — Ты знаешь, кто я, что находится внутри меня. Даже если бы нас разделило расстояние, ты все равно нуждалась бы в ощущении моих рук на себе, моего рта на своем, моего тела в твоем, в своей второй половинке. Одних его слов хватило, чтобы согреть ее кровь, потушить боль внутри нее. Рейвен закрыла лицо, стыдясь своей потребности в этом абсолютном незнакомце. — Я собираюсь домой, Михаил. Я настолько увлеклась тобой, что совершаю вещи, которые, как думала, совсем невозможны. — И это не только физически. Она желала, чтобы этого не было. Она не хотела чувствовать его одиночества, его благородства, его невероятного желания и стремления сохранить тех, кого он уберегает от опасности. Но она чувствовала это. Она могла чувствовать его сердце, его душу, его разум. Она разговаривала с ним молча, она разделяла его сознание. Она знала, что он был в ней. Его рука обняла ее за плечи, прижав к его боку. Успокаивая или удерживая? Рейвен сглотнула горячие слезы. В ее голову вливались различные звуки, шелест, скрип, и чтобы не слышать их, она закрыла уши руками. — Что со мной произошло, Михаил? Что мы сделали, что это так меня изменило? — Ты моя жизнь, моя пара, моя пропавшая половинка. — Его рука вновь начала поглаживать ее волосы с бесконечной нежностью. — Мой народ женится до конца жизни. Я — истинный Карпатец, я принадлежу земле. У нас есть особые способности. Она повернула голову, рассматривая его своими невероятно большими синими глазами. — Телепатические способности. Твои очень сильны, намного сильнее моих. И так развиты. Это поражает меня — вещи, которые ты можешь делать. — Плата за эти способности очень велика, малышка. Мы прокляты потребностью в единственной спутнице, разделением душ. Как только это происходит — а ритуал может быть жестоким по отношению к невинной женщине — мы не можем жить раздельно от наших спутников. У нас мало детей, многих из которых мы теряем в первый год жизни, да и рождаются в основном мальчики. Мы одновременно благословлены и прокляты долголетием. Для тех из нас, кто счастлив, долгая жизнь — благословение; для тех, кто одинок и измучен — это мука. Это длящаяся целую вечность темнота, бесполезное и пусто существование. Обхватив ее подбородок своей ладонью, Михаил поднял его так, что она не смогла избежать его темных голодных глаз. Он сделал глубокий вдох и отпустил ее. — Мы занимались не сексом, малышка, и не любовью. Мы были близки к истинному карпатскому свадебному ритуалу, насколько это было возможно без тебя, являющейся нашей кровью. Если ты покинешь меня… — Его голос замолк, и он потряс головой. Ему требовалось привязать ее к себе безоговорочно. Слова были в его сознании, его сердце. Чудовище яростно требовало сказать их. Она бы никогда не исчезла, тем не менее, он не мог сделать этого с ней, сказать слова смертной. Он не представлял, что тогда случиться с ней. Ссадина на ее левой груди болела, пульсировала и даже горела. Взглянув вниз, Рейвен увидела темное свидетельство его метки и дотронулась до нее кончиками пальцев. Она помнила ощущение его зубов, пригвоздивших ее к полу, его силу, предупреждающее рычание, прозвучавшее в его горле, подобное тему, какое издает животное. Он взял ее тело так, словно оно принадлежало ему, дико, чуть жестоко, но, тем не менее, что-то внутри нее ответило на свирепый голод и жажду, испытываемые им. На этот же раз он был нежным, ставя ее наслаждение превыше своего, такой заботливый в отношении ее размера и хрупкости ее тонких косточек. Было невозможно сопротивляться смеси его нежности и дикости, и Рейвен не знала ни одного другого мужчину, которой смог бы дотрагиваться до нее так, как он. Для нее существовал только Михаил. — Михаил, ты хочешь сказать мне, что принадлежишь к другой расе? — Постаралась свести все воедино она. — Мы предпочитаем думать, что являемся иной разновидностью. Мы другие. Мы это очень хорошо скрываем, мы должны…, но мы можем слышать недоступные людям вещи. Мы разговариваем с животными, разделяем наши сознания, точно также как тела и сердца. Пойми, не в тех руках эта информация станет смертельной для всех нас. Моя жизнь фактически в твоих руках. — И не только она одна. Она уловила эхо его мыслей, прежде чем он смог избавиться от них. — Ты бы остановился, если бы я запаниковала? Он пристыжено закрыл свои глаза. — Я хотел был солгать, но не буду. Я смог бы успокоить тебя, удостоверился бы, что ты смогла принять меня. — Приказывал мне? — Нет! — Начал страстно отрицать он. Он не зашел бы так далеко. Он не сомневался в этом. Он полностью верил, что смог бы убедить ее принять его. — Эти способности. — Она потерлась подбородком об колени. — Физически ты намного сильнее любого человека, которого я когда-либо встречала. А этот прыжок в библиотеке — ты напомнил мне большого камышового кота — это тоже часть твоего наследства? — Да, — его рука вновь запуталась в ее волосах, и, захватив их в кулак, он зарылся в них лицом, вдыхая ее запах. Его аромат сохранился на ней, остался в ней. Тень удовлетворения коснулась его бездонных глаз. — Ты укусил меня. — Она сначала прикоснулась к своей шее, а затем — к груди. Огненно-сладкая боль заполнила ее при воспоминании о том, каким диким он был в ее руках, как от потребности неистовствовало его тело, каким бурным было его сознание, огненным желание, как его рот с жадностью скользил по ней. Что же с ней не так, если ей хочется большего? Она слышала о женщинах настолько увлеченных сексом, что фактически становящихся его рабынями. Может именно это и произошло с ней? Она взмахнула рукой, словно отталкивая его. — Михаил, все это происходит слишком быстро. Я не могу влюбиться в тебя всего за пару дней, принять решение относительно своей жизни за несколько минут. Я не знаю тебя, я даже немного побаиваюсь тебя, того кто ты есть, силы, который ты владеешь. — Ты сказала, что доверяешь мне. — Конечно. Именно это и сводит меня с ума. Разве ты не видишь? Мы такие разные. Ты делаешь поразительные вещи, и тем не мене, я хочу быть рядом с тобой, слышать твой смех, спорить с тобой. Я хочу видеть твою улыбку, то как загораются твои глаза, голод и жажду, горящие в них, когда ты смотришь на меня. Я хочу убрать холодность из твоих глаз, отстраненность, глубокий пристальный взгляд, когда твой рот застывает, и ты выглядишь жестоким и беспощадным. Да, я доверяю тебе, но не знаю почему. — Ты очень бледна. Как ты себя чувствуешь? — ему хотелось сказать ей, что слишком поздно, что они зашли слишком далеко, но он понимал, что это только вызовет в ней сопротивление и напрасно встревожит ее. — Неважно, как-то желудок побаливает, словно я что-то съела, но от самой мысли о еде мне делается плохо. Ты давал мне один из своих травяных настоев, не так ли? — В течение нескольких дней пей воду и соки, а также разрешается немного фруктов. Никакого мяса. — Я вегетарианка. — Она огляделась. — Где моя одежда? Он неожиданно усмехнулся чисто мужской ухмылкой. — Я увлекся и разорвал твои джинсы. Просто останься со мной сегодня ночью, а завтра я добуду для тебя новую одежду. — Сейчас почти утро, — заметила она, не желая вновь лежать рядом с ним. Она не могла лежать рядом с ним и не желать его. — Кроме того, я хочу принять душ. — И прежде чем он успел сказать хоть слово в протест, она соскользнула с кровати и благополучно завернулась в лоскутное старомодное одеяло. Михаилу удалось удержать улыбку. Позволить ей почувствовать себя в безопасности — это ничего ему не стоило. Ничто не заставит ее покинуть его дом, не с ассасинами, проживающими в гостинице, где она остановилась. Чтобы избавиться от картин, на которых она обнаженная стоит под струями воды, он сконцентрировался на деталях ее эмоций, которые она испытывала прежде чем он увел ее из гостиничной столовой. Что вызвало у нее такое безумное страдание той ночью? Она буквально заболела, ее голова раскалывалась. Она подумала, что эта реакция была вызвана его яростью, но он был взбешен ее страданиями. Он почувствовал их прежде, чем тот тупица положил на нее свою нечестивую руку. Михаил дотронулся до ее сознания, потому что должен был это сделать, и обнаружил то, что ожидал — слезы и смущение. Ее тело менялось, изменения были связаны с его кровью, текущей по ее венам. Легенда гласила, что человек и Карпатец должны трижды обменяться кровью, чтобы обращение состоялось. Кровь, которую он дал ей из стакана, не считалась, так как она не была взята прямо из его тела. Он не собирался обращать ее, не желая допускать даже шанса, что она может превратиться в душевнобольную вампирессу. Как бы то ни было, он пошел по опасному пути. Он бы поступил так вновь. Это должно было длиться вечность. Рейвен слышала его слова, содержащие истинную правду, но он знал, что она понятия не имеет о реальности. Она слышала бы шепот из каждой комнаты в гостинице, знала бы, когда в столовую залетит пчела. Солнце бы причиняло боль ее глазам, и она бы с легкостью загорала. Животные бы открывали ей свои секреты. Ей становилось бы плохо от большинства продуктов. Но больше всего она нуждалась бы в его близости, ей требовалось бы прикасаться к его сознанию, ощущать его тело, сгорать в нем. Она уже чувствовала это и боролась с этим единственно известным ей способом — стремилась освободиться от него, сражалась, чтобы понять, что с ней произошло. Рейвен прислонилась к стеклу душевой кабинки. Она не могла прятаться в ванной, подобно сбежавшему ребенку, но он был таким мужественным, таким привлекательным. Ей хотелось разгладить морщинки вокруг его рта, хотелось дразнить его, спорить с ним, слышать его смех. Она все еще была невероятно слаба, испытывая легкое головокружение. — Пошли, малышка, — голос Михаила коснулся ее словно бархатная ласка. Протянув руки, он выключил воду и, обхватив ее за запястье, вытащил из безопасного убежища большой душевой кабинки и укутал ее изящное тело полотенцем. Рейвен отжала свои волосы, чувствуя, как румянец смущения постепенно покрывает все ее обнаженное тело. Михаил выглядел таким спокойным и равнодушным в своей наготе. Было что-то дикое и великолепное в его грубой силе, то с какой небрежностью он это принимает. Он растер ее тело большим банным полотенцем, вытирая ее кожу до тех пор, пока она не стала теплой и розовой. Полотенце скользнуло по ее чувствительным соскам, задержалось на ее округлых ягодицах, зарылось в изгиб ее бедер. Несмотря на ее решение, от его заботы ее тело ожило. Михаил обхватил ее лицо руками и прошелся своим ртом по ее, легким, как перышко, поцелуем, соблазнительно. — Пойдем назад в постель, — прошептал он, ведя ее туда. — Михаил, — мягко запротестовала она, затаив дыхание. Он потянул ее за запястье лишая равновесия, так что ее тело натолкнулось на его. Ее тело растворилось в его — мягкая грудь уперлась в твердые мускулы, очевидное свидетельство его желания прижалось к ее животу. Его бедра, две сильные колонны, соприкоснулись с ее. — Я могу любить тебя всю ночь, Рейвен, — соблазнительно пробормотал он около ее горла. Его руки двинулись по ее телу, оставляя после себя огонь. — Я хочу любить тебя всю ночь. — Разве ты не заметил? Уже рассвет. — Ее руки жили своей собственной жизнью, находя кончиками пальцев каждую мышцу. — Тогда я проведу день, занимаясь с тобой любовью. — Он прошептал эти слова около ее рта, наклонившись поближе и покусывая уголки ее нижней губы. — Мне нужно, чтобы ты была со мной. Ты разгоняешь тени и облегчаешь тяжкий груз, который грозиться потопить меня. Кончиками пальцев она скользнула по твердым краям его рта. — Это одержимость или любовь? — опустив голову, она прижалась ртом к впадинке на его грудной клетке, скользнула языком по его сверхчувствительной коже чуть выше сердца. Там не было ни метки, ни шрама, но ее язык прошелся как раз по тому месту, где раньше была рана, к которой он прижимал ее, заставляя принять его дающую жизнь кровь. Она слилась с ним, читала его сознание, его эротические фантазии, желая претворить их в жизнь. Его желудок взволнованно сжался, его тело отвечало с неистовой агрессией. Рейвен улыбнулась ощущению его напряженного члена, пылающего напротив ее кожи. Ее ничто не сдерживает, когда она лежит рядом с ним, только огненное желание сгореть в нем. — Ответь мне, Михаил, правду. — Кончиками пальцев она ласкала его бархатистую головку, обхватывала пальцами его возбужденную плоть, заставляя голод свирепствовать в его теле. Она играла с огнем, но у него не было сил, чтобы остановить ее, он не хотел останавливать ее. Его руки запутались в ее влажных волосах, сжавшись в два крепких кулака. — И то, и другое, — с трудом удалось выдохнуть ему. Он закрыл глаза, когда ее рот двигался по его плоскому животу, оставляя позади себя огненный след. Ее рот, горячий и влажный, прошелся по всем местам, где она дотрагивалась до него. Он притянул ее ближе, желая ощутить ее на себе. Ее рот был жадным и горячим, и сводил его с ума. У него вырвалось низкое зловещее рычание, чудовище дрожало от удовольствия, нуждаясь в примитивном удовлетворении. Ее ногти царапали твердые колонны его бедер, легко, эротично, посылая огонь скакать, сворачиваться у него в желудке. Его сознание затуманилось, еще больше сливаясь с ее, в огненной дымке вожделения и потребности, любви и голода. Он жаждал ее прикосновений, ее рук, ее шелковистого рта, бросающего его в живое, дышащее пламя. Михаил дернул ее вверх, его руки были похожи на цепи, хотя он прилагал все усилия, чтобы контролировать свою силу. Его рот завладел ее, соединяясь, танцуя, она уловила бьющийся в нем невероятный голод, прижимаясь ближе, ее тело скользило вдоль его, соприкасаясь, согревая. — Скажи, что хочешь меня. — Его рот передвинулся по ее горлу, сомкнувшись на ее болящей груди. Каждое сильное посасывание посылало ответный прилив жидкого тепла. — Ты же знаешь, что хочу. — Она прижала его к себе, обхватив одной ногой. Она едва могла дышать от испытываемого ею желания, цепляясь за него, чтобы быть ближе, прокрадываясь в убежище его тела, его разума, ощущая его тело в своем, овладевая тем, для чего он предназначался, ощущая его рот на своей груди, все дальше втягивающий ее в его мир. — Все это, — охрипшим голосом сказал он, его пальцы исследовали гнездышко крошечных завитков, поглаживая, лаская. — Стань моей, как у нас принято. Под его рукой она двигалась с какой-то болью. — Да, Михаил. — Она безумно хотела освобождения, безумно хотела дать его ему. Ее поглотила та же самая красная дымка, она не различала любовь от желания, голод от потребности. Она вся словно была в огне, ранящем, жаждущим, ее тело, разум и даже душа испытывали мучение, не зная, где заканчиваются его несдерживаемый эмоции, а где начинаются ее. Михаил с его невероятной силой с легкостью поднял ее, медленно опуская ее вниз, от чего его желудок эротически сжимался, пока она не прижалась к его неиствующей бархатной головке. Ее тепло опаляло, манило к себе. Руки Рейвен скользнули вокруг его шеи, ее ноги обвились вокруг его бедер, раскрываясь для него. Медленно он опустил ее тело и вошел в него своим возбужденным естеством, так что, когда она обхватила его своими влажными, крепкими ножнами, он задрожал, находясь где-то за пределами чистого удовольствия, в своего рода эротическом раю и аду. Ее ногти впились в его плечи. — Остановись! Ты слишком большой на этот раз. — Беспокойство отразилось на ее лице. — Расслабься, малышка. Мы принадлежим друг другу, наши тела созданы друг для друга. — Войдя еще глубже, он начал двигаться в долгом медленном ритме, его руки ласкали, успокаивая. Он изменил положение плеч так, чтобы видеть ее лицо, его тело заявляло права на нее глубокими, уверенными, собственническими ударами. Сами не осознавая того, слова полились из его души. — Я нарекаю тебя своей Спутницей Жизни. Я принадлежу тебе. Я предлагаю тебе свою жизнь. Я даю тебе свою защиту, свою верность, свое сердце, свою душу и свое тело. Я обязуюсь хранить все то, что является твоим. Я буду лелеять твою жизнь, счастье и благополучие, они всегда будут стоять над моими. Ты — моя Спутница Жизни, связанная со мной навечно и всегда под моей заботой. — Этими словами мужчины-Карпатцы связывают своих истинных Спутниц Жизни с собой навечно. Однажды сказав, она никогда не сможет уйти от него. Михаил не собирался связывать ее с собой, но все внутри него, все, чем он был, заставили слова вырваться из его души, так что их сердца стали единым целым, как им и должно было быть. Их души наконец-то были объединены, как и их сознания. Рейвен позволила его словам и жаркой силе его обладания успокоить ее. Ее тело казалось растаяло рядом с его. Он поднял ее выше, наклоняя голову, чтобы втянуть ее сосок в рот, его руки собственнически обхватывали ее небольшие ягодицы. Она откинула голову назад, ее волосы разметались вокруг них, по ним, касаясь их обнаженной кожи так, что она казалось горела. У нее было ощущение, что она в действительности оказалась там, где ей и следует быть. Она ощущала себя необузданной и свободной. Она ощущала себя частью его, его второй половинкой. Не могло существовать никакого другого мужчины, кроме этого, который бы так жаждал ее. Который так отчаянно нуждался в ней, который знал, насколько одиноким было ее собственное существование. Он двигался сильнее, глубже, повернув ее так, что она наполовину свесилась с кровати, таким образом, он смог подвести их все ближе и ближе к краю. Он почувствовал, как ее тело запульсировало, напряглось, сжавшись вокруг него, раз, два. От охватившего ее удовольствия она вскрикнула, почувствовав, словно ее тело растворяется в нем. Удовольствия было так много, оно накатывало волной за волной, пока Рейвен не начала сомневаться в том, что когда-нибудь сможет стоять вновь. Он медленно склонил свою голову к ее, предоставляя ей возможность остановить его. Его тело продолжало погружаться в ее, его темные глаза держали в плену ее синие. Гипнотизирующий, умоляющий, такой нуждающийся. Рейвен выгнула свое тело по направлению к нему, заманчиво подставляя грудь, предлагая утолить сжигающий его голод. Мягкое удовлетворенные рычание прозвучало в горле Михаила, от чего дрожь восторга начала скакать в ее крови. Теперь его тело было агрессивным, его руки приподняли ее бедра для лучшего доступа. Она почувствовала, как его губы мягко касаются ее груди, ее сердца. Его язык скользил по ее коже, по его метке на ней, эротично и тепло. Он входил в нее мощно, наполняя ее, растягивая ее. Он погрузил свои зубы в ее мягкую плоть. Рейвен вскрикнула, когда раскаленное добела тепло обожгло ее грудь. Прижимая к себе голову Михаила, она чувствовала вихрь эмоций, бушующий в нем, в то время как огонь все разгорался и разгорался, становясь все выше и выше, пока, по ее мнению, они оба не оказались охвачены огнем. Его рот двигался по ее коже, по мере того, как он брал ее, поглощая их обоих. Ощущения не были похожи ни на что ранее испытанное ею, эротичные и жгучие. Она смогла услышать саму себя, выкрикивающую его имя, радостно, с дикой импульсивностью, ее ногти впивались в его спину. У нее появилось примитивное желание найти своим ртом крепкие мускулы его груди. Они взорвались одновременно, разлетевшись на части, летя к солнцу. Подняв голову, Михаил издал хриплое рычание, и, вновь опустив ее, продолжил питаться дальше. На этот раз он был более осторожен, взяв ровно столько, чтобы хватило для обмена. Он все еще находился в ней. И в последний раз коснувшись языком ее кожи, он закрыл рану, заживляя следы даже малейших укусов. Михаил изучил ее лицо. Бледное. Сонное. Он произнес приказ, а его тело стало твердым и напряженным при мысли о том, что он делает. Ее тело все еще содрогалось, принимая его длинные, собственнические удары. Сделав глубокий надрез на своей груди, он прижал ее мягкий рот к своей горящей коже. Это был экстаз, его тело почти болезненно содрогалось. Животное в нем отбросило голову назад и зарычало от удовольствия, удовлетворения — ужасный голод был временно удовлетворен. Он обхватил своей большой рукой ее затылок и прижал к себе, лаская ее горло, наслаждаясь ощущением ее питания. Это была чистейшая чувственность, чистейшая красота. Когда он убедился, что она выпила достаточно для обмена, достаточно, чтобы восстановить, то, что взял он, он нежно и неохотно отпустил ее из-под своего влияния, погладив по волосам, позволяя очнуться. Она, моргая, уставилась на него, нахмурив брови и сморщив лоб. — Ты вновь сделал это. — И устало откинула голову на стеганое одеяло. — Или это, или то, что каждый раз, когда мы сходим с ума, я теряю сознание. — Она ощутила слабый медно-красный вкус у себя во рту. Но прежде, чем ей удалось определить, что это было, Михаил поцеловал ее. Его язык прошелся по ее зубам, небу, пробуя, исследую, танцую вместе с ее языком. Он вышел из нее очень медленно, лаская руками ее кожу. — Я даже двинуться не могу, — с улыбкой призналась Рейвен. — Сейчас мы вздремнем, а с остальным миром встретимся позже, — предложил он, его голос был чистейшей черной магией. Очень нежно он покачивал ее на руках, а затем удобно устроил на постели и укрыл одеялом. Из-под своих длинных ресниц она поймала и удержала его восторженный взгляд. Его пальцы погладили ее горло, прошлись по ложбинке между грудями. Она все еще была такой чувствительной, что он смог ощутить дрожь под своими пальцами, от чего его затопило тепло. — Если бы я действительно хотела, чтобы ты любил меня, то я бы доставила тебе намного больше проблем, — она поглубже зарылась в подушку, — мои волосы спутались. Михаил сел на край кровати и взяв в руки шелковистую массу, начал нежно заплетать густые пряди в длинную свободную косу. — Если бы ты доставила мне намного больше проблем, малышка, то мое сердце этого бы не выдержало, — он казался удивленным. Кончиками пальцев она ласкала обнаженную кожу его бедра, не открывая при этом глаз. Михаил еще долгое время сидел на краешке кровати, смотря как она засыпает. Она была такой маленькой, человеком, и, тем не менее, ей удалось за одну ночь полностью изменить его жизнь. И он взял ее. Взял ее жизнь. Он не собирался произносить ритуальные слова, но он находился под таким же сильным принуждением, как и его собственные жертвы, когда подставляют для него свои горла. Она могла бы сказать, что он является незнакомцем, но они были в сознаниях друг друга, делили одно тело и предложили друг другу свои жизни. Обмен крови во время занятия любовью был последним шагом, подтверждающим их решение. Каждый из них фактически предлагал свою жизнь, клялся пожертвовать своей собственной жизнью ради другого. Это был красивый и эротический ритуал. Это было единение разума, сердца, души, тела… и крови. Карпатцы охраняли свои жилища даже друг от друга. Они были уязвимы как вовремя сна, так и в агонии сексуальной страсти. Решение о выборе Спутницы Жизни не является сознательным действием — оно основано на инстинкте, голоде и нужде. Они узнают. Они узнают свою вторую половинку. В Рейвен Михаил опознал свою. Он сопротивлялся связывающему их ритуалу, но все же животные инстинкты взяли вверх над человеческими. Он уже наполовину перетянул ее в свой мир и, следовательно, несет полную ответственность за все последствия. Сверху начал просачиваться свет, когда Михаил закончил устанавливать меры безопасности по защите с
— Ты выпьешь. — Его голос был низким и сильным, не допуская возражений, делая невозможным неповиновение. — Ты выпьешь сок, твой организм его примет. — Проговорил мягко вслух, защищающе обхватив ее плечи руками. Моргнув, Рейвен посмотрела на него, а затем на пустой стакан на столе. А потом медленно тряхнула головой. — Я не могу поверить, что ты способен на это. Я не помню, как пила, но неприятных ощущений теперь не испытываю. — Отвернувшись от него, она уставилась в загадочно-темный лес. Туман в лунном свете блестел и мерцал. — Рейвен, — его рука ласкала заднюю часть ее шеи. Она прислонилась к нему. — Ты даже не представляешь, насколько ты уникален, не так ли? Вещи, которые ты можешь делать, превосходят все когда-либо виденное мною. Ты пугаешь меня, действительно пугаешь. Михаил прислонился к столбу, неподдельное замешательство было написано на его лице. — Это мой долг и мое право заботиться о тебе. Если тебе требуется целебный сон, то я должен обеспечить его. Если твоему телу нужно пить, почему я не должен помочь тебе? Почему это должно так тебя пугать? — Ты действительно не понимаешь? — Она сосредоточилась на особенно захватывающем завитке тумана. — Здесь ты лидер. Вполне вероятно, что твои навыки намного превосходят мои. Я не думаю, что когда-либо смогу соответствовать твоей жизни. Я одиночка, а не первая леди. — Да, у меня огромная ответственность. Мои люди рассчитывают на меня в том, чтобы наш бизнес шел гладко, в охоте на ассасинов, убивающих моих людей. Они даже рассчитывают, что я должен в одиночку выяснить, почему мы теряем так много детей в первый год их жизни. Во мне нет ничего особенного, Рейвен, за исключением того, что я владею правами на железо и моего добровольного желания взвалить на плечи всю эту ношу. Но у меня нет ничего своего, и никогда не было. Ты даешь мне причину продолжать жить. Ты мое сердце, моя душа, воздух, которым я дышу. Без тебя, у меня ничего нет, кроме темноты и пустоты. Только потому, что у меня есть власть, потому что я сильнее, не означает, что я не могу ощущать крайнее одиночество. Так холодно и ужасно существовать одному. Рейвен прижала руку к животу. Михаил выглядел таким далеким, таким одиноким. Она ненавидела, когда он стоял вот так — молчаливо, прямо и гордо, ожидая, когда она разобьет его сердце. Ей следует успокоить его, и он это знал. Он читал в ее сознании, знал, что она не могла вынести этого одиночества в его глазах. Она прошла разделяющее их расстояние, ничего не сказав. А что она могла сказать? Она просто положила свою голову к нему на грудь над его сердцем и обвила руками за талию. Михаил также обхватил ее своими руками. Он забрал ее жизнь без ее ведома. Она успокаивала его, заставляя чувствовать особенным человеком, великим в ее глазах, но, тем не менее, она не знала об его преступлениях. Она была связана с ним, не могла находиться вдали от него достаточно долго. Он не находил слов, чтобы объяснить ей все это, не рассказывая при этом про свою расу больше, чем мог позволить в целях безопасности. Она думала, что не может быть достойной его высокого положения. Она заставляла его чувствовать себя смущенным и пристыженным самим собой. Его рука обхватила ее лицо, ласково пройдясь большим пальцем по изящной линии челюсти. — Послушай меня, Рейвен. — Он прикоснулся поцелуем к макушке ее шелковистой головы. — Я знаю, что не заслуживаю тебя. Ты считаешь себя менее значимой, чем я, но правда в том, что ты намного выше меня, и я не имею права даже дотрагиваться до тебя. Когда она пошевелилась, чтобы запротестовать, Михаил обнял ее сильнее. — Нет, малышка, я знаю, что это правда. Я ясно вижу тебя, хотя тебе нет доступа в мои мысли и воспоминания. Я не могу покинуть тебя. Мне жаль, что я не могу быть более сильным и лучшим мужчиной, чтобы поступить так, но я не могу. Я могу только пообещать тебе, сделать все, что в моей власти, чтобы ты была счастлива, обеспечу тебя всем, чем смогу. Я прошу только время, чтобы выучить твои привычки, возможность совершать ошибки. Если тебе хочется услышать слова любви, — его рот, едва касаясь, скользнул по ее лицу, найдя уголок рта, — тогда я скажу их со всей своей честностью. Я никогда не хотел женщину для себя одного. Я никогда не хотел, чтобы кто-то имел такую власть надо мной. Я никогда не хотел делить свое сознание с какой-либо женщиной так, как я делю его с тобой. Его поцелуй был невероятно нежным, опаляющим, с привкусом любовного пламени и желания. — Ты в моем сердце, Рейвен. Я лучше тебя знаю различия между нами. Я прошу всего лишь шанса. Она развернулась в его руках, любовно прижавшись к нему. — Ты действительно думаешь, что у нас получится? Что мы сможем найти золотую середину? Она даже не представляла, как он рискует. Пока она будет жить с ним, он никогда не сможет найти безопасности и приюта под землей. Он не сможет покинуть ее, оставив без своей защиты даже на день. С того момента, как она пошла с ним, опасности возросла в десятки раз как для него, так и для нее. Ассасины не будут делать различий между ними. В их глаза она будет приговорена. Вдобавок ко всем его прочим преступлениям, он втянул ее в свой опасный мир. Его рука скользнула по задней части ее шеи. Такая хрупкая, такая маленькая. — Мы никогда не узнаем, пока не попытаемся. — Его руки сжались вокруг нее, прижимая к себе, словно он никогда не позволит ей уйти. Рейвен ощутила внезапное возбуждение его тела. Он встревожено поднял голову, словно чувствуя ветер, словно слушая ночь. Она обнаружила, что делает то же самое, глубоко вдыхая и стараясь услышать, что происходит глубоко в лесу. Издалека легкий ветерок доносил слабые, сдержанные завывания волчьей стаи, словно они обращались друг к другу, обращались к Михаилу. Потрясенная, Рейвен откинула голову назад. — Они разговаривают с тобой! Откуда я это знаю, Михаил? Как я вообще могу знать это? Он взъерошил ее волосы, слегка, с любовью. — Ты тусуешься не с теми людьми. Ему наградой стал взрыв ее смеха. Он терзал его сердце, оставив его открытым и уязвимым. — Что это? — поддразнила она. — Владелец поместья знает разговорные словечки девяностых? Он усмехнулся ей мальчишеской, озорной улыбкой. — Возможно, именно я, та персона, которая тусуется с не теми людьми. — Возможно, для тебя еще не все потеряно. — Она поцеловала его горло, подбородок, твердую линию челюсти. — Я тебе сегодня говорил, как ты красива в этой одежде? — Его рука обернулась вокруг ее плеч, развернув ее к столу. — У нас будет компания. — Неторопливым движением он налил полстакана сока в стоящий на его стороне бокал, раскрошил между пальцами небольшой кусочек кекса и рассыпал крошки по обеим тарелкам. — Михаил? — Беспокойство прозвучало в голосе Рейвен. — Будь осторожен, используя ментальную связь. Мне кажется, что здесь есть еще один человек, помимо меня, обладающий телепатическими способностями. — Все мои люди обладают ими, — осторожно ответил он. — Он не такой, как ты, Михаил, — она нахмурилась, потерев свой лоб, — он такой, как я. — Почему ты не сообщила мне об этом? — Спросил он мягко, хотя в его голосе слышалась командная нотка. — Ты прекрасно знаешь, что моих людей преследуют, наших женщин убивают. Я проследил путь троих ассасинов вплоть до гостиницы, в которой остановилась и ты. — Потому что я не знаю наверняка, Михаил. Я стараюсь никогда не дотрагиваться до людей. За годы я научилась не соприкасаться с другими, не позволять кому-либо дотрагиваться до меня. — Она провела рукой по волосам, маленькая морщинка исказила ее лоб. — Прости. Я должна была сказать о своих подозрениях, но я не была уверена. Своими нежными пальцами Михаил разгладил морщинку на ее лбу и мягко прикоснулся к ее рту. — Я не собирался тебя ругать, малышка, но нам надо обсудить это при первой же возможности. Слышишь? Она потянулась в ночь. — Машина. — В миле или чуть дальше. — Он втянул ночной воздух в свои легкие. — Отец Хаммер и двое незнакомцев. Женщины. Надушены. Одна из них старше другой. — Помимо меня в гостинице остановилось всего восемь человек. — Рейвен обнаружила, что ей трудно дышать. — Они путешествуют вместе. Самая старшая пара из Штатов, Гарри и Маргарет Саммерс. Джейкоб и Шелли Эванс, брат и сестра, из Бельгии. И четверо мужчин из различных мест откуда-то с Континента . В действительности я не слишком много с ними разговаривала. — Любой из них может быть связан с ассасинами, — жестко сказал он. В тайне он был очень доволен тем, что она не обратила так много внимания на других мужчин. Он не хотел, чтобы она смотрела на других мужчин, никогда. — Думаю, я бы узнала, не так ли? — Спросила она. — Я имею дело с убийцами чаще, чем мне хотелось бы. Только один из этих людей обладает телепатическими способностями, и определенно не сильнее моих. Теперь она могла легко расслышать машину, но плотный туман не позволял ее увидеть. Михаил поднял ее подбородок двумя пальцами. — Мы уже связали себя друг с другом так, как принято у моего народа. Желаешь ли ты принести клятвы, как принято у вас? Ее синие глаза от шока расширились, — глаза в которых мужчина мог запросто утонуть. Глаза, глядя в которые, мужчина мог провести вечность. Небольшая, чисто мужская улыбка коснулась его рта. Ему удалось поразить ее. — Михаил, ты просишь меня выйти за тебя замуж? — Я не совсем уверен, что знаю, как это делается. Должен я встать на колено? — Он открыто улыбнулся ей. — Ты делаешь мне предложения, в то время как приближается машина с ассасинами? — Чуваками, вообразившими себя ассасинами. — Он показал знание американского сленга с небольшой, выворачивающей сердце улыбкой. — Скажи «да». Ты же знаешь, что не можешь мне сопротивляться. Скажи «да». — После того, как ты заставил меня выпить этот отвратительный яблочный сок? Ты натравил на меня своих волков, Михаил. Мне известен большо-о-й список грехов, который я могу зачитать вслух. — Ее глаза проказливо мерцали. Он обнял ее руками, притянув к крепким мускулам своей груди, ловко пристраивая ее между своих бедер. — Я вижу, здесь потребуются более сильные доводы. — Его губы прошлись по ее лицу, словно факел, остановившись на рте и пошатнув саму землю. — Никто не способен так целоваться, — прошептала Рейвен. Он поцеловал ее вновь, соблазнительно сладко, скользя своим языком по ее, чувственно, чистым волшебством, чистым обещанием. — Скажи «да» Рейвен. Почувствуй, как сильно я нуждаюсь в тебе. Михаил еще ближе притянул ее к себе, так, что напряженное свидетельство его желания заметно уперлось в ее плоский живот. Взяв ее руку в свою, он опустил ее вниз, прижав к ноющей выпуклости, медленно скользнув по ней ее ладонью вверх и вниз, мучая их обоих. Он открыл для нее свое сознание, чтобы она смогла почувствовать, насколько силен его голод, насколько граничит со страстью — поток тепла и любви охватил ее, их. — Скажи «да», Рейвен, — раздался его шепот у нее в голове, нуждаясь в ней, чтобы вернуться, чтобы принять его, плохого или хорошего. — Ты используешь незаслуженное преимущество. — В ее ответе слышалось веселье, был теплый мед, перетекающий в любовь. Машина осторожно продвигалась вперед, остановившись под кроной деревьев. Михаил повернулся к приезжим, инстинктивно становясь между Рейвен и тремя визитерами, чтобы защитить ее. — Отец Хаммер, что за приятный сюрприз. — Михаил приветственно протянул священнику руку, но в его голосе слышалась некоторая резкость. — Рейвен! — Шелли Эванс грубо оттолкнула священника и быстро бросилась к Рейвен, хотя ее глаза пожирали Михаила. Михаил увидел волну испуга в глазах Рейвен прежде, чем Шелли достигла ее, стремительно обхватив руками и крепко притянув к себе. Шелли не понимала, что Рейвен смогла прочитать ее зависть и ее сексуальный интерес к Михаилу. Он смог почувствовать естественное отвращение Рейвен к физическому контакту, к беспокойству женщины, к ее фантазиям насчет Михаила, но Рейвен смогла выдавить улыбку и вернуть объятие. — Что все это значит? Что-то случилось? — Мягко спросила Рейвен, осторожно высвобождаясь от более высокой женщины. — Все хорошо, моя дорогая, — твердо сказала Маргарет Саммерс, впиваясь взглядом в Михаила и потянувшись к Рейвен. — Мы настояли, чтобы отец Хаммер привез нас сюда проверить, как ты. В тот момент, когда тонкая морщинистая рука коснулась ее руки, Рейвен почувствовала толчок в своем сознании. Одновременно с этим ее желудок напрягся, сжавшись, и острые осколки стекла вонзились в ее череп, разрывая ее сознание на мелкие кусочки. Некоторое время она не могла даже дышать. Она прикоснулась к смерти и резко отпрянув, вытерла ладони о бедра. — Михаил! — Она всецело сосредоточилась на нем. — Мне плохо. — Разве миссис Галвенстейн не убедила вас, что под моей защитой Рейвен в безопасности? — Михаил мягко, но твердо встал между Рейвен и пожилой женщиной. Он почувствовал неуклюжую попытку пожилой женщины прощупать его, когда она скользнула по нему рукой. Его зубы блеснули в белоснежной улыбке. — Пожалуйста, проходите в мой дом и чувствуйте себя комфортно. Я полагаю, на улице становится довольно холодно. Маргарет Саммерс покрутилась тут и там, обратив внимание на стол с двумя стаканами и тарелками, на крошки кекса на тарелках. Ее глаза вонзились в Рейвен, словно пытаясь разглядеть ее шею сквозь ткань одежды. Рука Михаила легла на плечо Рейвен, притягивая ее под целительную защиту своего тела. Спрятав улыбку, он наблюдал, как миссис Саммерс удерживала Шелли, пока отец Хаммер первым не вошел в дом Михаила. Они были так предсказуемы. Он склонил свою голову. — Ты в порядке? — Меня сейчас стошнит. Яблочным соком. — Она осуждающе взглянула на него. — Позволь помочь тебе. Они не узнают. — Он повернулся, закрывая ее небольшое тело своим, и прошептав мягкую команду, нежно поцеловал ее. — Лучше? Она прикоснулась к его челюсти, ее пальцы передали все то, что она чувствовала. — Спасибо. — И они одновременно повернулись лицом к своим визитерам. Маргарет и Шелли с благоговением рассматривали дом Михаила. У него были деньги, и весь интерьер его дома прямо кричал об этом: мрамор и дорогостоящее дерево, мягкие теплые цвета, художественные и антикварные вещи. Было очевидно, Маргарет была одновременно и поражена, и впечатлена. Отец Хаммер удобно устроился в своем любимом кресле. — Полагаю, мы прервали что-то важное. — Он выглядел довольным самим собой, посмеиваясь про себя, его тусклые глаза вспыхивали каждый раз, когда встречались с черной бездной пристального взгляда Михаила. — Рейвен согласилась стать моей женой. — Михаил поднес ее пальчики к своему теплому рту. — Но у меня не было достаточно времени, чтобы подарить ей кольцо. Вы приехали раньше, чем я смог надеть его ей на палец. Маргарет дотронулась до потрепанной Библии, лежащей на столе. — Как романтично, Рейвен. Вы планируете пожениться в церкви? — Естественно, дети поженятся в церкви. Михаил непоколебим в своей вере и не рассматривает ничего иного, — сказал отец Хаммер с легким укором. Рейвен втиснула свою руку в руку Михаила, когда они вместе опустились на диван. Тусклые глаза Маргарет были такими же острыми, как и когти. — Почему вы спрятались, моя дорогая? — Ее пристальный взгляд стремительно метался повсюду, стараясь разнюхать секреты. Михаил пошевелился, лениво откинувшись назад. — Вы едва ли можете назвать это «спряталась». Мы позвонили миссис Галвенстейн, хозяйке вашей гостинцы, и сообщили, что Рейвен остается со мной. Я был уверен, что она вам сказала. — Последний раз, когда я слышала об Рейвен — это когда она направлялась на природу, чтобы встретиться с вами на пикнике, — заявила Маргарет. — Я знала, что она была больна, и волновалась, поэтому узнала ваше имя и попросила священника нас сопровождать сюда. — Ее острый пристальный взгляд остановился на серебряном антикварном зеркале. — Я сожалею, что послужила причиной вашей тревоги, миссис Саммерс, — ласково сказала Рейвен. — У меня случился ужасный приступ гриппа. Если бы я знала, что кто-нибудь будет волноваться, я бы позвонила. — Откровенно сказала она. — Я хотела видеть тебя ради самой себя. — Маргарет решительно сжала свои губы. — Мы обе американки, и я чувствую ответственность за тебя. — Я благодарен за ваше беспокойство. Рейвен — свет в моей жизни. — Михаил наклонился вперед с хищной улыбкой на лице. — Я — Михаил Дубрински. Я не думаю, что мы были официально представлены друг другу. Маргарет заколебалась, а затем, подняв подбородок, вложила свою руку в его и пробормотала свое имя. Михаил не торопясь излучал доброжелательность и любовь, приправленную озорством и изрядной долей страстного желания к Рейвен. Шелли нетерпеливо представилась сама. — Мистер Дубрински? — Можно просто Михаил. — Его очарование было столь сильным, что Шелли почти упала со своего стула. Она чуть-чуть поерзала и скрестила ноги, предоставляя ему лучший обзор. — Хорошо, Михаил. — Шелли кокетливо улыбнулась. — Отец Хаммер сообщил нам, что вы своего рода историк и, следовательно, должны знать все местные легенды. Я пишу курсовую по фольклору. А именно, есть какая-либо истина в местных легендах. Вы что-нибудь знаете о вампирах? Рейвен моргнула, стараясь не рассмеяться. Шелли была невероятно серьезна, и она стала жертвой природного магнетизма Михаила. Она была бы очень смущена, если бы Рейвен рассмеялась. Поэтому она сосредоточилась на большом пальце Михаила, поглаживающем внутреннюю сторону ее запястья. Благодаря этому она чувствовала себя сильнее. — Вампиры. — Михаил повторил термин сухо и прозаично. — Конечно, более известна вампирами Трансильвания , но и у нас есть собственные истории. На протяжении всех Карпат есть необычные истории. Есть даже маршрут — путь Джонатана Харкера в Трансильванию. Я уверен, что вы найдете его приятным. Маргарет наклонилась вперед. — Вы верите, что эти истории правдивы? — Миссис Саммерс! — Рейвен казалось поражена. — Вы же не верите, не так ли? Лицо Маргарет потемнело, губы плотно вновь воинственно сжались. — Я всегда полагал, что во всех дошедших до нас сквозь века историях, есть доля истины. Возможно, именно это подразумевала миссис Саммерс, — мягко сказал Михаил. Маргарет кивнула головой, заметно расслабившись, и наградила Михаила благодарственной улыбкой. — Я так рада, что мы сошлись во мнениях, мистер Дубрински. Человек в вашем положении определенно должен быть без предубеждений. Как возможно, чтобы столько людей на протяжении столетий рассказывали настолько похожие истории, если бы в них не было истинной легенды. — Ожившие трупы? — Рейвен подняла брови. — Я не знаю, как насчет Средних веков , но я бы заметила, если бы мертвые люди начали ходить в округе и утаскивать детей. — Несомненно, — согласился Михаил. — Насколько я знаю, за последние несколько лет у нас не было необъяснимых смертей. — Но некоторые местные жители рассказывают истории о довольно невероятных вещах. — Шелли не хотела расставаться со своими идеями. — Естественно, — обаятельно усмехнулся Михаил. — Это способствует улучшению бизнеса. Несколько лет назад… когда это было, Отец? Вы помните, когда Свони решил заняться туризмом, он уколол сам себя в шею вязальными спицами и сообщил в газету, чтобы те сделали фотографии. Он повесил себе на шею связку чеснока и ходил по городу, притворяясь, что от чеснока ему становиться плохо. — Откуда вы знаете, что это был розыгрыш? — Потребовала Маргарет. — Следы уколов воспалились. Оказалось, что у него аллергия на чеснок и у него не осталось иного выбора, кроме как исповедаться. — Михаил с озорством усмехнулся двум женщинам. — Отец Хаммер наложил на него епитимью . Свони пришлось тридцать семь раз подряд читать молитву Розария . Отец Хаммер откинул голову и от всего сердца рассмеялся. — Он определенно привлек внимание любого, по крайней мере, здесь. Газетчики прилетели ото всюду. Это было довольно занимательное представление. Михаил сгримасничал. — Насколько я помню, мне пришлось провести слишком много времени вне стен офиса, а потом работать сутками напролет в течение недели, чтобы нагнать. — Даже у вас хватило чувства юмора, чтобы оценить его маленькую авантюру, Михаил, — сказал отец Хаммер. — Я прожил в этих местах довольно долго, леди, и еще ни разу не сталкивался с ходячим трупом. Рейвен провела рукой по волосам, потирая раскалывающуюся голову. Боль была невыносимой. Такая боль у нее всегда ассоциировалась с длительным воздействием больного разума. Михаил поднял руку и нежно погладил ее по виску, скользнув пальцами вниз по мягкой коже. — Становится поздно, а Рейвен все еще не оправилась от гриппа. Возможно, мы могли бы продолжить данный разговор в другой вечер? Отец Хаммер немедленно поднялся. — Естественно, Михаил, я приношу свои извинения за то, что побеспокоили вас в такой неподходящий момент. Леди были очень настойчивы, и это показалось мне самым лучшим способом унять их страхи. — Рейвен может вернуться с нами, — осторожно предложила Маргарет. Рейвен понимала, что никогда не перенесет поездки в машине с обоими женщинами. Шелли с готовностью кивнула головой, даря Михаилу свою лучшую улыбку. — Огромное спасибо, Михаил. Я бы с радостью продолжила нашу с вами беседу в дальнейшем, может быть сделала бы даже несколько записей? — Непременно, мисс Эванс, — Михаил протянул ей свою визитку. — На данный момент я завален работой, да и Рейвен и я хотели бы пожениться как можно быстрее, но я сделаю все возможное, чтобы выкроить время. — Он проводил гостей до двери, используя свое большое мускулистое тело и притягательную улыбку, чтобы воспрепятствовать кому-либо дотронуться до Рейвен. — Спасибо, миссис Саммерс, за предложение приглядеть за Рейвен ради меня, но нас прервали, а я намереваюсь убедиться, что она не покинет меня без столь необходимого кольца. Когда Рейвен двинулась, чтобы обойти его, он отрезал ей путь, его тело было таким элегантным и ловким, что его движения никто не заметил. Его рука скользнула по ее, сжав хрупкое запястье. — Спасибо, что зашли, — тихо проговорила она, стоя позади него, боясь, что если скажет слишком громко, ее голова разлетится на тысячу кусочков. Когда гости ушли, Михаил притянул ее под защиту своих рук, его лицо угрожающе потемнело. — Малышка, я сожалею о том, что тебе пришлось пережить все это. — Он внес ее в дом и направился в библиотеку. Рейвен услышала, как он что-то тихо пробормотал себе под нос на своем языке. Он ругался, и это заставило ее улыбнуться. — Она не дьявол, Михаил, она — извращенка, фанатик. Это было похоже на прикосновение к сознанию ярого борца. Она верит, что поступает правильно. — Она потерлась макушкой головы об его твердую челюсть. — Она смехотворна. — Выплюнул он эти слова. — Она вульгарна. — Михаил осторожно усадил ее в свое удобное кресло. — Она пришла, чтобы проверить меня, чтобы провести священника в мой дом и попробовать обмануть меня. Ее прикосновение к моему сознанию было неловким и глупым. Она использует свой дар, чтобы пометить очередную жертву убийства. Но она прочитала только то, что я позволил. — Михаил! Она верит в вампиров. Как она может считать тебя ходячим трупом? У тебя, конечно, есть необычные способности, но я не могу представить тебя убивающим ребенка, чтобы поддержать свою жизнь. Ты ходишь в церковь, носишь крестик. Эта женщина спятила. — Она потерла ноющие виски в попытке ослабить боль.
Михаил темной тенью склонился над ней, держа в руке стакан с одной из своих травяных смесей. — А что если я и являюсь этим мифическим вампиром, малышка, удерживающим тебя в своем логове? Она улыбнулась в его серьезное лицо, заметив боль в его задумчивых глазах. — Я бы доверила тебе свою жизнь, Михаил, вампир ты или нет. И я бы доверила тебе жизнь своих детей. Ты высокомерный и иногда властный, но никак не злой. Если ты и вампир, то не то существо из легенд. Он отодвинулся от нее, не желая, чтобы она видела, как много ее слова значат для него. Такое полное, безоговорочное доверие. И не важно, что она не понимает, что говорит. Он чувствовал истину в ее словах. — У большинства людей есть темная сторона, Рейвен, а у меня она больше, чем у остальных. Я способен на невыносимую жестокость, даже на зверство, но я не вампир. Я — хищник, прежде всего, но не вампир. — Его голос был сухим и задыхающимся. Рейвен подошла ближе, сократив расстояние между ними, и дотронулась до уголков его рта, обведя его твердый контур. — Я никогда этого и не думала. Ты же говоришь так, словно веришь, что эти ужасные существа существуют. Михаил, даже если бы это было и так, я бы все равно знала, что ты не являешься одним из них. Ты всегда судишь сам себя так жестоко. Я чувствую в тебе добро. — Действительно? — Мрачно спросил он. — Выпей это. — Надеюсь, это не погрузит меня в сон, поскольку я собираюсь вернуться в гостиницу в свою собственную кровать этой ночью, — твердо заявила она, принимая у него стакан. Ее голос дразнил его, но глаза были полны тревоги. — Я действительно чувствую добро в тебе, Михаил. Я вижу это во всем, что ты делаешь. Ты все ставишь превыше своей жизни. Он закрыл свои глаза, словно от боли. — Ты в это веришь, Рейвен? Она изучала содержимое стакана, задаваясь вопросом, почему ее слова ранили его. — Я знаю это. Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил меня, хотя это не мне предстоит преследовать и вынести приговор убийце. Должно быть, именно это все время гложет тебя. — Ты оказываешь мне слишком большое доверие, малышка, но я благодарен за твою веру в меня. — Он обхватил ее рукой за шею. — Ты не пьешь. Это поможет тебе справиться с головной болью. — Его пальцы начали поглаживать ее виски с успокаивающей магией. — Как ты можешь вернуться в гостиницу, когда мы оба знаем, что там остановились ассасины? А эта пожилая женщина, которая выводит их на наших людей? Она уже заинтересовалась тобой. — Но она не может действительно верить в то, что я вампир, Михаил. Почему я должна быть в опасности? Я могу даже чем-то помочь тебе. — Озорная улыбка появилась на ее губах. — В последние дни я могу намного лучше слышать. — Она отсалютировала ему стаканом и выпила смесь. — Твоя безопасность не является предметом для спора. Я не хочу, чтобы ты оказалась в эпицентре сражения. — Явное беспокойство сквозило в его пристальном взгляде. — Мы согласились на компромисс. Твой мир и мой. Я хочу быть самой собой, Михаил. Я хочу принимать свои собственные решения. Я знаю, что ты никогда бы не позволил мне пройти через мучительные поиски убийцы одной. И я хочу помочь тебе, быть там ради тебя. Именно это называется партнерством. — Находиться вдали от тебя даже при обычных обстоятельствах для меня мучение. Как я могу позволить, чтобы ты находилась в том же самом здании, что и убийцы моей сестры? Она попыталась поддразнить его, желая, чтобы темнота в его глазах отступила. — Испробуй свой ночной фокус на самом себе, или научи меня как это делать. Я буду более чем счастлива избавить тебя от беспокойства. Его рука сжалась вокруг ее горла, для пробы. — Не сомневаюсь. Как себя чувствует твоя голова, малышка? Лучше? — Намного, спасибо. А теперь, расскажи, что тебе известно на данный момент. — Рейвен наблюдала, как он, полный нескончаемой энергии, прошелся по деревянному полу. — Я уже это делала, Михаил. Я не новичок и не дура. Миссис Саммерс может и выглядит, как милая старая леди, но она очень больна. Если она помечает человека как вампира и фанатично преследует его, то вред может быть причинен намного большему количеству людей. А те люди доверяют миссис Саммерс. Они убили женщину… — Ноэль, — тихо поправил он, — ее звали Ноэль. Она скользнула взглядом по его лицу, ее сознание затопило его — теплом и спокойствием. — Ноэль, — тихо повторила она, — была убита так, как написано в книгах о вампирах. Кол, отсекание головы, чеснок. Это дело душевнобольной группы. Но у нас, по крайней мере, есть место, откуда можно начать действовать. Я думаю, что будет безопаснее допустить, что мистер Саммерс также вовлечен во все это. Вот уже двое из них. — Эта глупая девчонка Шелли просто слепа. Они используют ее, чтобы она помогала им, задавая свои нелепые вопросы. Она вовлечена косвенно, потому что они не доверяют ей, поскольку она не способна держать свой рот закрытым. Ее брат вбил идею об изучение фольклора в ее голову, и этот тур предполагался как исследовательское путешествие для нее. Ему так легко ею управлять. — Он провел рукой сквозь свои густые волосы. Вскоре ему нужно будет питание. В нем свернулся темный голодный гнев. Он расползался по его телу, опасный и смертельный. Джейкоб был бессовестным, как оказалось даже со своей сестрой. И он смотрел на Рейвен со страстным желанием в глазах. Рейвен подняла взгляд и обнаружила, что на нее смотрят немигающие глаза. Они были темными, бездонными — глазами охотника. Тревожное покалывание пробежало по ее спине. Она ощутила, как задрожала ее рука, и вытерла ее об юбку. — Что? — Иногда Михаил выглядел как незнакомец, а не как живой человек, которого она знала, со смехом и нежностью в его теплом взгляде. Как кто-то расчетливый и холодный, как кто-то более смертельный и коварный, чем кто-либо, кого она могла вообразить. Автоматически ее сознание потянулось к нему. — Не надо! — Он с силой закрыл свое. Ресницы Рейвен затрепетали от внезапного потока слез. Отказ сам по себе был болезненным, а исходящий от Михаила ранил вдвойне. — Почему, Михаил? Почему ты отдалился? Ты нуждаешься во мне. Я знаю это. Ты так хочешь помочь каждому, быть всем для всех. Я полагала, что являюсь твоим партнером во всем, являюсь всем для тебя. Позволь мне помочь тебе. — Она приблизилась к нему заботливо медленно. — Ты не знаешь всего, что может произойти, Рейвен. — Он отступил назад, подальше от искушения, подальше от ее боли. Она улыбнулась. — Ты всегда помогаешь мне, Михаил. Ты присматриваешь за мной. Я прошу тебя доверять мне достаточно для того, чтобы позволить быть тем, в ком ты нуждаешься. Он позволил своему щиту, закрывающему сознание, медленно опуститься. Она почувствовала горе, смешанное с яростью, за бессмысленное убийство Ноэль и страх за безопасность Рейвен. Любовь, сильную и растущую, голод, сексуальный и физический. Чистую потребность. Определенно нужен кто-то, чтобы любить и утешать этого мужчину. — Мне нужно, чтобы ты сделала так, как я прошу тебя, — с отчаянием сказал он, сражаясь с чудовищем, жадно поднимающим свою голову. Ее смех был притягательно нежным. — Нет, не нужно. Слишком много людей считают твое слово законом. Тебе нужен кто-то, кто бы противостоял тебе хоть чуть-чуть. Я знаю, ты не причинишь мне вреда, Михаил. Я могу чувствовать, как ты боишься самого себя. Ты думаешь, что в тебе есть что-то, что я не смогу полюбить, какой-то монстр, которого ты боишься мне показать. Я знаю тебя лучше, чем ты знаешь сам себя. — Ты так беспечна, Рейвен, так пренебрегаешь опасностью. — Он так сильно вцепился в спинку стула, что дерево грозило превратиться в пыль. Как бы то ни было, отпечатки его пальцев на нем сохранятся навсегда. — Опасность, Михаил? — Она склонила голову на бок, ее волосы, падая, соскользнули на одно плечо. Ее руки прикоснулись к верхней пуговице блузки. — Я никогда не была в опасности, исходящей от тебя, даже когда ты злился на меня. Единственная опасность прямо сейчас угрожает только моей одежде. — Она сделала шаг назад, вновь рассмеявшись, позволяя звуку согреть его, зажечь пламя внутри него. Тепло свернулось, распространяясь, желание охватило его, — мучительное и настойчивое. Голод разрывал его, перед глазами появилась красная дымка. — Малышка, ты играешь с огнем, и я почти не контролирую себя. — Он сделал последнюю попытку спасти ее. Почему она не видит, какой он в действительности эгоист? Как он взял ее жизнь и не собирается никогда ее отпускать? Он был монстром, которого она не могла видеть. Возможно, холодная логика и правосудие остального мира может управлять им, но не ею. Находясь рядом с Рейвен, его охватывают эмоции, настолько чуждые ему, что он не может их контролировать. Он совершал бесчестные поступки. Он позволил ей увидеть жестокость в своем сознании, срывая ее одежду и овладевая ее телом бездумно или бесконтрольно. Она ответила ему в своем сознании — теплом, любовью, — ее тело страстно желало его, воспринимая и принимая его жестокую сторону. Она полностью доверяла ему и верила в его чувства к ней, в его обязательства по отношению к ней. Он тихо выругался, срывая одежду, сковывавшую его тело, и набрасываясь на нее, подобно дикому зверю. — Михаил, мне нравиться эта одежда, — прошептала она напротив его горла, а ее смех пролился в его сознание. Смех. Радость. Никакого страха. — Избавься от этих чертовых вещей, — хрипло проговорил он, не осознавая, что укрепляет ее веру в него. Она не торопилась, дразня его, поигрывая пуговицами, заставляя его искать крючок на своей юбке. — Ты не знаешь, что творишь, — заметил он устало, но его руки на ее теле были очень нежными, осторожно избавляя ее от одежды, пока не он обнажил всю ее атласную кожу и не распустил ее длинные шелковистые волосы. Михаил обхватил ее шею своими сильными пальцами. Она казалась такой маленькой и хрупкой, а ее кожа такой теплой. У нее был неотступный женский запах, словно дикий мед, словно глоток свежего воздуха. Он прислонил ее к книжному шкафу, обхватив руками тело и поглаживая нежную выпуклость груди, впитывал ощущения своей кожей, всеми своими внутренностями. Он склонил голову, находя темный кончик ее соска своим языком. Демон внутри него отступил, почувствовав прикосновение ее мягкой кожи, ее принятие его природы. Он не заслуживал ее. При первом же прикосновении его рта к ее груди, такого горячего и требовательного, тело Рейвен охватила слабость. Полка позади нее поддерживала ее, упираясь в обнаженные ягодицы. Возбуждение охватило ее тело в предвкушении. Его глаза скользили по ней с таким голодом, с такой одержимостью. С такой нежностью. Это растопило ее сердце, появилось желание заплакать от того, что у него такие чувства к ней. Где бы ни прошелся его взгляд, — там горела ее кожа, — ее тело жаждало его прикосновений. Она потянулась и распустила его волосы, заполнив ими свои руки, наслаждаясь возможностью погладить кончиками пальцев его твердые мускулы. Она могла чувствовать, как он дрожит под ее ласковыми руками, чувствовать, как дикость внутри него стремится вырваться на свободу. И это затронуло что-то дикое внутри нее самой. Она хотела ощутить его в своих руках, дрожащего для нее, его твердые мускулы под своей нежной кожей, его тело, погружающее в нее. Она послала ему эротические картины, танцующие в ее голове, в то время как сама пробовала его кожу на вкус своим мягким ртом. Его руки были везде, точно также как и ее. Его рот был подобен огню, точно также как и ее. Их сердца бились в одном ритме. Их кровь текла подобно расплавленной лаве. Его пальцы нашли ее влажное лоно и раскрыли его. Михаил опустил ее на пол и поднял ее бедра таким образом, что смог соединить их. Кровь ревела у него в голове, все его эмоции слились воедино в яростном шторме желания. Чем сильнее и глубже он проникал, тем более мягкой и гостеприимной становилась она. Ее тело было тугим и горячим, вбирая его, принимая его шторм. Голод опасно бушевал. Он жаждал ее сладкого вкуса, желал экстаза ритуального обмена. Если он будет питаться… Он застонал от искушения. Он будет не в состоянии остановиться, не испытывая желания восполнить ее. Но он не мог этого сделать. Она должна сознательно принять решение о том, чтобы полностью стать частью его мира. Но это слишком большой риск. Если она не выживет, он последует за ней в неизвестность. Он точно понял, что подразумевали Древние, когда говорили, что один Спутник Жизни не сможет выжить, потеряв другого. Он не хотел бы жить в мире без нее. Не могло быть Михаила без Рейвен. Его тело, его потребности, его потрепанные эмоции снова взяли вверх, подталкивая его к самому краю потери контроля. Он никогда не знал таких глубоких ощущений, такой полной, всеобъемлющей любви к кому-то другому. Она была всем. Его воздухом. Его сердцем. Рот Михаила нашел ее — в длительных одурманивающих поцелуях, скользнул вниз к ее горлу, ее груди, нашел свою метку. Вкусить один раз. Всего один. Рейвен пошевелилась в его руках, повернув голову, предоставляя ему лучший доступ, ее руки запутались в его волосах. — Я с радостью выйду за тебя замуж, Михаил. Ты отчаянно нуждаешься во мне. — Он поднял голову и взглянул в ее лицо, такое красивое от любовных ласк, такое восприимчивое к нему и его потребностям. Ее сердце окутало его любовью, ее разум успокаивал его, питал, дразнил, соответствовал его внутренней дикости. Его руки обхватили ее лицо, его черные глаза уставились в ее сине-фиолетовые, погружая свои чувства в нее. А затем он улыбнулся. — Михаил, — запротестовала она, когда он очень нежно отстранился от нее. И он вновь вернулся к ней, притягивая ее бедра к своим. Когда он вошел в нее, его руки обхватили ее маленькую талию, и он ощутил ликование. Она была в безопасности! Радость затопила его, и он уступил чистейшему удовольствию, которое давало ее тело. Он двигался, она двигалась. Она была невероятно узкой, огненно-горячей, бархатисто-мягкой. Эта комбинация была взрывной. Волки сказали, что он больше не испытывал радости, но Рейвен вернула ее ему. Его тело пело от нее, сияло ею. Он во второй раз ощутил, как ее тело покрылось рябью, запульсировало, но он все еще двигался, желая, чтобы их тела были одним целым вечность. Темная тень, пересекающая его душу, рассеялась. Эта маленькая, красивая женщина дала ему все это. Он установил ритм их движения, наслаждаясь тем, как ее тело следовало указаниям его. Он чувствовал, как ее тело сжалось, обхватывая его, слышал, как она вскрикивала снова и снова, а нежные мяукающие звуки в ее горле приблизили его к самому краю. Его собственное тело оказалось объятым пламенем, унеся их обоих на небеса, так что Рейвен выкрикнула его имя, цепляясь за него, словно за спасительный якорь. Руки Михаила были нежными, когда он помог ей лечь. Он ласкал ее шелковистые волосы, и, склонившись, ласково поцеловал. — Ты не представляешь, что сегодня сделала для меня. Спасибо, Рейвен. Ее глаза были закрыты, ресницы лежали на нежной коже, словно два темных полумесяца. Она улыбнулась. — Кто-то должен был показать тебе, что такое любовь, Михаил. Не одержимость, не собственность, а настоящая безоговорочная любовь. — Ее рука поднялась, и даже с закрытыми глазами, кончики ее пальцев безошибочно обвели линию вокруг его рта. — Тебе следует вспомнить, как играть, как смеяться. Тебе следует научиться нравиться самому себе намного больше. Твердые уголки его рта смягчились, изогнувшись. — Ты говоришь как священник. — Надеюсь, ты признаешься, что обманул меня, — поддразнила она его. У Михаила перехватило дыхание. Вина нахлынула на него. Он действительно обманул ее. Возможно не в первый раз, когда потерял контроль после столь долгой изоляции. Тогда обмен был необходим, чтобы спасти ей жизнь. Но во второй раз это было чистейшим эгоизмом. Он хотел сексуального удовольствия, полного завершения ритуала. И он произнес ритуальные слова. Теперь они связаны. Он знал это, чувствовал правильность этого, чувствовал исцеление своей души, которое может дать только истинная Спутница Жизни. — Михаил? Я просто дразнила тебя. — Длинные ресницы затрепетали и поднялись, так что ее глаза смогли убедиться, в том, что ей сказали кончики пальцев — он хмурился. Его зубы прикусили ее палец, его язык прошелся по ее коже. Его рот был горячим, эротичным, его глаза, пылая, уставились на нее. Ответное тепло появилось в ее глазах. Рейвен нежно рассмеялась. — У тебя есть разнообразные таланты, не так ли? Дорогой, ты такой сексуальный, что тебя следует запереть, а за твою улыбку мужчины готовы убить. Или женщины, если взглянуть на это с другой стороны. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, собственнически обхватывая рукой грудь. — Ты должна была упомянуть, какой я великолепный любовник. Мужчинам необходимо слышать такие вещи. — Действительно? — Она подняла одну бровь. — Понятия не имела. Ты уже и так слишком высокомерен, что я едва могу это вынести. — Ты сходишь по мне с ума. Я знаю. Я читаю твои мысли. — Он неожиданно усмехнулся озорной улыбкой, прямо как маленький мальчик. — Тебе не кажется, что в следующий раз, когда мы займемся любовью, нам стоит договориться и найти кровать? — Она осторожно села. Михаил обхватил ее рукой, поддерживая. — Я причинил тебе боль? Она тихо рассмеялась. — Ты шутишь? Хотя, я не против принять долгую горячую ванну. Он потерся подбородком об ее макушку. — Я думаю, мы можем это организовать, малышка. — Он должен был понять, что деревянный пол не самое удобное место. — У тебя есть склонность начисто лишать меня любой здравой мысли. — Это было извинение, поскольку он в этот момент поднимал ее на руки. Его большие шаги быстро доставили их в хозяйскую ванную. Глаза Рейвен потеплели, смягчившись, а на губах появилась улыбка, такая любимая, что у него перехватило горло. — А у тебя имеется склонность становиться немного примитивным, Михаил. Он зарычал на нее и, медленно склонив голову, соприкоснулся своими губами с ее. В этом была какая-то смесь нежности и голода, вызывая у нее сочувствие к нему. Очень осторожно он поставил ее на ноги и обхватил лицо своими руками. — Мне всегда будет тебя мало, Рейвен, всегда. Но тебе нужно принять ванну, а мне — найти пропитание. — Поесть. — Она наклонилась, чтобы наполнить ванну такой горячей водой, что от нее шел пар. — В английском языке используют слово «есть». Хоть я и не великий повар, но смогу что-нибудь приготовить для тебя. Его белые зубы блеснули, словно у хищника, когда он зажигал для нее свечи. — Ты здесь не в качестве моей рабыни, малышка. По крайней мере, не в этом смысле. Его глаза, не моргая, смотрели, как она собирает волосы на макушке головы. Это нервировало, и, вдобавок, тело Рейвен затрепетало под его теплым пристальным взглядом. Он протянул руку и помог ей опуститься в большую ванну. В тот момент, когда его сильные пальцы сомкнулись вокруг нее, у Рейвен появилось странное ощущение, словно она оказалась в плену. Рейвен прочистила горло, а затем осторожно опустилась в горячую воду. — Та-а-к, а ты веришь в верность? — Она постаралась, чтобы это прозвучало как бы случайно. Темная тень пересекла его резкие черты. — Истинные представители моей расы никогда не испытывают поверхностную, несерьезную и бледную версию человеческой любви. Но если ты окажешься с другим мужчиной, я об этом узнаю, почувствую тебя, твоим мысли, твои эмоции. — Он провел пальцем вдоль ее изящной щеки. — Тебе не захочется встретиться с живущим во мне демоном, малышка. Я способен на страшную жестокость. Я не собираюсь ни с кем тебя делить. — Ты бы никогда не причинил мне боли, Михаил, и не важно, что вызвало бы твой гнев, — тихо и с полной уверенностью сказала Рейвен. — Ты всегда в безопасности рядом со мной, — согласился он, — но я не могу сказать то же самое про остальных, кто попытается отнять тебя у меня. Все мои люди обладают телепатией. Сильные эмоции, такие как сексуальное возбуждение невозможно утаить. — Ты хочешь сказать, что те из вас, кто жениться… — Берет Спутника Жизни, — поправил он. — Они никогда не изменяют друг другу? — Скептически спросила она. — Только не истинные Спутники Жизни. Но это отдельный случай… — Рука Михаила сжалась в крепкий кулак. Бедная милая Ноэль, так одержимо желавшая Рэнда. — Некоторые предают выбранного спутника, поскольку не испытывают тех чувств, которые должны были бы испытывать, а иначе это невозможно. Вот почему так важно абсолютное единение сознания, сердца, души и тела. Как я познал это с тобой. — Ритуальные слова не могли связать двоих, которые уже не были бы единым целым. В жизни соединяются только две половинки одного целого, но он не мог найти слов, чтобы выразить все это так, чтобы она поняла. — Но, Михаил, я не принадлежу к твоим людям. — Она начала понимать, что между ними существуют более глубокие различия, чем традиции, о которых ей следует знать, принять к сведению. Он измельчил травы в чашке и добавил смесь в воду. Это поможет ей справиться с болью. — Ты узнаешь, если я дотронусь до другой женщины. — Но ты можешь заставить меня забыть, — вслух удивилась она, а от легкого неудовольствия ее рот слегка дернулся. Он чувствовал, как ее сердце сильно забилось, внезапное сомнение появилось в ее сознании. Он присел рядом с ванной, и обхватил ее лицо своими нежными пальцами. — Я не способен предать тебя, Рейвен. Я могу заставить тебя согласиться ради твоей же безопасности или защиты, ради твоей жизни и здоровья, но я не способен на измену. Кончиком языка она дотронулась до своей нижней губы. — Не заставляй меня ничего делать, пока не спросишь, как сделал в том случае, когда я чувствовала себя больной. Михаил спрятал улыбку. Она всегда старается казаться такой твердой, его маленький пакетик с динамитом, и у которой больше храбрости, чем здравого смысла. — Малышка, я живу только ради твоего счастья. А теперь мне надо ненадолго уйти. — Ты не можешь выслеживать убийц в одиночку, Михаил. Я имею в виду — это слишком опасно. Если это именно то, что ты собираешься делать… Он поцеловал ее, искренне рассмеявшись. — Бизнес, Рейвен. Принимай ванну, осмотри дом, книги, все что захочешь. — И он по-мальчишески ей усмехнулся. — У меня масса работы, помимо компьютера, и если захочешь, можешь попробовать свои силы в рассмотрении предъявляемых ко мне претензий. — Именно так я и планировала провести вечер. — И еще кое-что, — Михаил почти ушел, прежде чем она успела моргнуть, но также быстро и вернулся. Он взял ее левую руку в свою. — Твой народ поймет это, как знак того, что ты занята. Она спрятала улыбку. Он был таким собственником, напоминая дикое животное, которое метит свою территорию. Как те волки, что так свободно разгуливают по его лесу. Она с трепетом дотронулась до кольца пальцем. Оно было антикварным, золотым и с огненным рубином, окруженным брильянтами. — Михаил, оно прекрасно. Где ты его достал? — Оно хранилось в моей семье несколько поколений. Если ты предпочитаешь что-нибудь другое… что-нибудь более современное… — Кольцо выглядело так, словно было создано для нее. — Оно великолепно и ты это знаешь. — Она дотронулась до него с благоговением. — Я влюбилась в него. Иди, но поскорее возвращайся. А пока тебя не будет я раскрою все твои секреты. Михаил был голоден, и ему требовалось питание. Склонившись, он прикоснулся к ее лбу своими губами, но его сердце болело. — В течение всего лишь одного дня, малышка, мне хотелось бы пообщаться с тобой нормально и счастливо. Поухаживать за тобой, так как ты этого заслуживаешь. Она отбросила голову и посмотрела на него, ее синие глаза потемнели от эмоций. — Ты прекрасно за мной ухаживаешь. А теперь иди поешь. А меня оставь здесь. И, дотронувшись еще раз до ее волос, Михаил ушел.
