Кристин Фихан - Темный принц / Christine Feehan - Dark Prince, 1999, Темная серия – 1 Перевод с сайта "Романтический форум" (/forum.romanticlib.org.ua/) Размещено с разрешения переводчиков
Он пришел к ней ночью, хищник, в чертах которого сквозили сила и власть. Соблазн был таким сильным и естественным, что затронул всю ее душу. Его потребности. Его темнота. Преследующее его страшное одиночество. Ее пробудившиеся чувства страстно желали почувствовать силу его опасного тела. Страстно желали его. И это только от одного его прикосновения к ее сознанию. Она пришла к нему на рассвете, в его самый угнетающий час. Когда демон внутри него пришел в неистовство, грозясь уничтожить его, давая выход многовековому отчаянию в мучительном крике, наполнившем уходящую ночь. И она ответила, лучик света, пронзивший его тьму. Прекрасный ангел. Ее сочувствие, храбрость и невинность пробудили в нем сильную тоску и нежность. Он понял, что должен овладеть ею, что только она может смягчить его свирепую часть и отодвинуть темную тень, нависшую над его душой. Кроме того, они оба были одинокими и потерявшимися. Связанные физически и духовно, они смогли помочь друг другу исцелиться, проводя вместе бесконечные ночи, заполненные любовью.
Он двигался среди горожан, вдыхая ночь. Звезды казались ярче, луна мерцала серебряным светом. Цвета были яркими и четкими, ветерок разносил запахи. По улице тут и там скользили завитки тумана. Ему хотелось петь. Он нашел ее после стольких лет, и она заставила землю двигаться и согрела его кровь. Она вернула в его жизнь смех и показала ему, какой может быть любовь. Час был поздний, и пары направлялись по своим домам. Михаил выбрал группу из трех молодых мужчин. Он был голоден и нуждался в силе. Ночь будет длинной. Он намеревался проверить, была ли миссис Романова одной из ассасинов. Женщины нуждались в акушерке, но лучше испытать печаль от ее потери, чем пользоваться услугами той, кто может предать их при первой же возможности. Он притянул мужчин к себе одной молчаливой командой, поражаясь, как и много раз до этого, насколько легко ему удается контролировать свою жертву. Он присоединился к их разговору, смеясь вместе с ними, по секрету сообщая им пару прекрасных деловых возможностей. Но в свои двадцать лет они больше думали о женщинах, чем о зарабатывании денег. И это всегда поражало его, насколько непочтительно относятся человеческие мужчины к своим женщинам. Возможно, они не могли понять, на что будет похожа их жизнь без них. Он привел их в безопасное место под темнеющие деревья и выпил необходимую ему порцию, удостоверяясь, чтобы не взять слишком много от каждого из них. Он закончил так же, как и всегда — крайне осторожно. Вот почему он был самым старым и самым опасным. Он обращал внимание на мельчайшие детали. Он еще в течение нескольких минут прогуливался вместе с ними, удостоверяясь, что они в порядке, прежде чем оставить их со случайной волной людей и ощущением чувства дружбы. Михаил отвернулся от них, и улыбка пропала с его губ. Ночь скрыла в себе охотника, темное, ужасное намерение в его глазах, жестокий изгиб его чувственного рта. Его мускулы пульсировали от явной власти, сокращаясь и сжимаясь с невероятной силой. Он шагнул за угол и просто растворился. Его скорость была невероятной, вне всякого сравнения. Его сознание потянулось к Рейвен, страстно желая контакта с ней. — Что ты делаешь одна-одинешенька в этом старом жутком доме? Ее смех вытеснил его абсолютный холод своим теплом. — Дожидаюсь, когда мой большой страшный волк вернется домой. — Ты одета? На этот раз она ответила легкой игрой своих пальцев по его коже, дотрагиваясь до него интимно, согревая его тело. Теплом, смехом, чистотой. Он ненавидел находиться вдали от нее, ненавидел расстояние разделяющее их. — Естественно, я одета! Что если еще приедут неожиданные гости? Не могу же я приветствовать их обнаженной, не так ли? Она дразнила его, но при мысли о ком-либо, приближающемся к его дому, когда она находиться там одна и беззащитная, волна страха пронзила его. Это чувство было ему незнакомо, и он не мог определить его. — Михаил? Ты в порядке? Ты нуждаешься во мне? Я приду к тебе. — Оставайся на месте. Слушай волков. Если они споют тебе, сразу же зови меня. Он ощутил некоторое сопротивление, которое означало, что она раздражена его тоном. — Я не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне, Михаил. У тебя и так достаточно людей, которые что-то требуют от тебя. — Возможно, это и так, малышка, но ты единственная, на кого мне в действительности не наплевать. И выпей еще один стакан сока. Ты найдешь его в холодильнике. — Он разорвал контакт и обнаружил, что улыбается их непродолжительной беседе. Она бы начала оспаривать его приказ насчет питания, если бы он подождал достаточно долго. Ему даже нравилось раздражать ее время от времени. Ему нравилось то, как ее синие глаза превращались в сапфиры, и как ее тщательно контролируемый голос становился слегка резким. — Михаил? — Ее голос поразил его, низкий и теплый, наполненный чисто женским весельем. — В следующий раз постарайся внести предложение, или просто попроси. Можешь заниматься своими делами, а я пойду обыскивать твою обширную библиотеку в поисках книги по манерам. Он почти забыл, что присел под деревом всего в нескольких сотнях футах от лачуги, принадлежащей Гансу и Хейди Романовым. Михаил подавил желание рассмеяться. — Ты не найдешь ни одной. — И почему я не удивлена? — На этот раз контакт разорвала Рейвен. На краткий момент он позволил себе роскошь быть окутанным ее теплом, ее смехом, ее любовью. Почему Господь выбрал это время, — когда Михаил испытывал свой самый темный час, чтобы послать ему такой подарок, — он не имел ни малейшего понятия. То, что он собирался сделать, было неизбежно, дальнейшее существование его расы зависело от этого. Зверское уродство этого наполняло его отвращением. Ему придется вернуться к ней со смертью на своих руках, смертью более чем одного человека. Он не мог избежать этого, не мог переложить эту работу на кого-либо еще. Он сожалел не о том, что придется забрать жизнь убийц Ноэль, а о необходимости попросить Рейвен жить с его деяниями. Это будет не первый раз, когда он забирает жизнь. Вздохнув, он изменил форму. Маленький грызун с легкость пробежал сквозь листья, лежавшие на земле, и пересек открытое пространство возле лачуги. До его слуха донеслось хлопанье крыльев и грызун замер. Михаил предупреждающе прошипел, и сова, плавно скользившая, чтобы напасть, повернула прочь. Грызун скользнул под безопасные деревянные ступени, и, слегка щелкнув хвостом, начал искать трещину или дыру в стене, чтобы проникнуть внутрь. Михаил уже уловил два знакомых запаха. У Ганса были гости. Грызун протиснулся сквозь щель между двумя рассохшимися досками и обнаружил, что оказался в спальне. В полном молчании создание пересекло пол по направлению к двери. Михаил позволил запахам хозяев пройти сквозь тело грызуна. Он двигался осторожно, время от времени останавливаясь, пока не занял место в темном углу комнаты. Хейди Романова сидела на деревянном стуле прямо напротив него, тихо плача и сжимая в руках четки. Ганс смотрел на троих мужчин, а между ними на столе лежала развернутая карта. — Ты ошибся, Ганс. Вы все ошиблись насчет Ноэль, — всхлипывая, сказала миссис Романова. — Ты сошел с ума и привел сюда этих убийц. Бог мой, вы убили невинную девочку, молодую мать. Ваши души потеряны. — Заткнись, старуха, — яростно закричал Ганс, его лицо превратилось в маску фанатизма. Он горел этим — крестоносец, сражающийся на святой войне. — Я знаю, что видел. — Он прервался, бросив быстрый взгляд вправо и влево, поскольку странная тень, наподобие крылатого создания, казалось, пронеслась над лачугой. На какой-то момент все в комнате замерли. Михаил смог почувствовать их страх, смог услышать внезапно участившееся биение их сердец. Внутри дома, Ганс повесил над каждым окном и над каждой дверью связку чеснока. Он медленно встал, облизав внезапно пересохшие губы и обхватив рукой крест, висевший у него на шее, направился к окну, чтобы убедиться, что связка на месте. — Что насчет этого? Той тени, которая пронеслась прямо сейчас? Вы все еще думаете, что я совершил ошибку, потому что мы обнаружили ее в постели, а не спящей под землей? — Там не было ничего — ни грязи, ни защиты, — неохотно сказал темноволосый иностранец. Михаил опознал мужской след. Ассасин. Один из гостиницы. Находясь внутри тела грызуна, чудовище выпустило и согнуло когти. Они убили Ноэль не будучи даже уверенными, что она была тем, кем они думали. — Я знаю, что видел, Евгений, — заявил Ганс. — После того, как Хейди ушла, женщина начала терять кровь. Я пришел, чтобы проводить Хейди домой, потому что в лесу опасно. Я собирался сказать мужу, что приведу Хейди назад, чтобы она помогла. Но он был очень взволнован и не увидел меня, когда я заглянул. Я видел это собственными глазами. Она выпила так много, что он ослаб и стал бледным. Я ушел и сразу же связался с вами. Евгений кивнул головой. — Вы сделали все правильно. Я приехал, как только смог и привел остальных. Если они научились щениться, то нас скоро заполонят дьяволы. Огромный человек в комнате тревожно пошевелился. — Я никогда не слышал, чтобы вампиры размножались. Они убивают живых, чтобы пополнить свои ряды. Они спят под землей и охраняют свои логова. Вы сработали быстрее, чем мы смогли все тщательно изучить. — Курт, — запротестовал Евгений, — мы увидели возможность и воспользовались ею. И каким образом ее тело внезапно исчезло? После того, как мы это сделали, мы сбежали. Муж и ребенок с тех пор не появлялись. Мы знаем, что женщина мертва — мы убили ее — и все же нет никакой шумихи по поводу ее смерти. — Мы должны найти мужа и ребенка, — заявил Ганс. — И остальных, мы должны уничтожить их. — Он нервно выглянул сквозь треснувшее стекло в ночь и издал тихий вопль тревоги. — Смотри, Евгений — волк. Этот чертов Дубрински защищает их на своей земле. Однажды они заполонят нашу деревню и утащат детей. — И он потянулся к винтовке, прислоненной к стене. Евгений вскочил. — Подожди, Ганс! Ты уверен, что это волк? Настоящий волк? Почему бы это волк вышел из леса и уставился на твой дом? — Кто такой этот Дубрински, если позволяет себе держать волков? — Потребовал ответа Курт. — Он принадлежит Церкви! — Прошипела Хейди, шокированная тем, что они имели ввиду. — Он хороший человек, каждое воскресенье ходит в церковь. Отец Хаммер один из его ближайших друзей. Они часто ужинают вместе и играют в шахматы. Я видела это своими собственными глазами. Ганс отмахнулся от ее доводов. — Дубрински самый настоящий дьявол. Посмотри, волк крадется через кусты, наблюдая за домом? — Я говорю тебе, что это неестественно. — Понизив голос, сказал Евгений. — Он один из них. — Они не могли узнать, что это были мы, — опроверг его Ганс, но дрожащие руки выдали его страх. Он вскинул винтовку на плечо. — Ты должен попасть с первого выстрела, Ганс, — предупредил Евгений. Грызун пробежал по полу в спальню и протиснулся через небольшую щель. Покинув тело грызуна, Михаил потянулся в ночь с предупреждением, на ходу меняя форму и превращаясь в огромного черного волка с горящими местью глазами. Он одним движением пересек расстояние и прыгнул на более мелкого волка. Только его тяжелое тело врезалось в меньшее, как он почувствовал, как пламя обожгло его кожу. Меньший волк исчез в густом лесу. И хотя кровь вытекала из его крестца , огромный волк не издал ни звука, не убежал. Вместо этого, он повернул свою большую голову и уставился на дом горящими как уголь глазами, уставился с обещанием мести. Расплаты. Темным обещанием смерти. — Михаил! — Резкий крик Рейвен прозвучал у него голове. Черный волк еще некоторое время смотрел, удерживая Ганса Романова в своей власти, а затем развернулся и просто растворился в ночи, не давая никому из мужчин никакой возможность даже попытаться выследить его. Огромный волк появился из ниоткуда, прыгнув, чтобы защитить более мелкого. Он не был обычным волком, и ни один из них не хотел последовать за ним в лес. Михаил поспешил скрыться в безопасной чаще леса прежде, чем боль и потеря крови заставят его вновь принять человеческий облик. Он пошатнулся, запнувшись об толстую ветку дерева, и резко сел. — Михаил! Пожалуйста! Я знаю, что ты ранен. Где ты? Я могу чувствовать твою боль. Позволь мне прийти к тебе. Позволь помочь тебе. Кусты позади Михаила затрещали. Но он не потрудился обернуться, зная, что это был Байрон — пристыженный, сконфуженный, полный раскаяния. — Михаил. Господи, я сожалею. Плохо? — Довольно плохо. — Михаил зажал рану рукой, чтобы остановить так легко вытекающую кровь. — Что ты здесь делаешь, Байрон? Это сумасшествие, полное безрассудство. — Михаил! — Страх и слезы Рейвен заполнили его сознание. — Успокойся, малышка. Это царапина, не более того. — Позволь мне прийти к тебе. — Она умоляла его, и это разрывало ему сердце. Байрон оторвал кусок от своей рубашки и перевязал бедро Михаила. — Я сожалею. Я должен был послушаться тебя, должен был знать, что ты будешь охотиться. Но я подумал… — он замолчал, выглядя неловко. — Подумал что? — Слабо повторил Михаил. Рана дьявольски болела. Он чувствовал слабость и головокружение, но ему как-то надо было успокоить Рейвен. Она стремилась помочь ему, найти его, она даже пыталась «посмотреть» его глазами. — Прекрати это, Рейвен. Делай, как я сказал. Я не один. Рядом со мной один из моих людей. Я скоро снова буду рядом с тобой. — Я думал, что ты будешь так увлечен своей женщиной, что возможно не найдешь времени на охоту. — Байрон опустил голову. — Я чувствую себя таким дураком, Михаил. Я так беспокоился об Элеоноре. — Я никогда не отлынивал от своих обязанностей. Защита моего народа для меня всегда на первом месте. — Михаил даже не мог попытаться залечить рану, поскольку Рейвен находилась в его сознании. — Я знаю, знаю. — Байрон провел рукой сквозь свои каштановые волосы. — После того, что случилось с Ноэль, я не могу позволить, чтобы то же самое произошло и с Элеонорой. И это был первый раз, когда ты предупредил одного из нас держаться подальше от женщины. Михаил выдавил кривую улыбку. — Это и для меня новый опыт. До тех пор, пока это не перестанет быть таким новым и необычным, будет лучше, если я буду держать ее так близко к себе, насколько это возможно. Прямо сейчас она спорит со мной. Байрон выглядел пораженным. — Она спорит с тобой? — У нее есть свой собственный ум. — Он позволил Байрону помочь себе подняться. — Ты слишком слаб, чтобы измениться. Тебе нужна кровь и исцеляющий сон. — Байрон послал призыв к Жаку. — Я не рискну уходить глубоко. Это оставило бы ее без защиты. Она носит мое кольцо и на ней стоит моя метка. Одно ошибочное движение, и они ее убьют. — Ты нам нужен полный сил, Михаил. — Листья закружились в виде миниатюрного торнадо, извещая о прибытии Жака. Жак выругался про себя, становясь на колени рядом с Михаилом. — Тебе нужна кровь, Михаил, — сказал он тихо и немедленно начал расстегивать свою рубашку. Михаил остановил его легким жестом. Его глаза, утратившие вкус к жизни и наполненные болью, медленно изучали окружающую их местность. Байрон и Жак замерли, отпуская свои чувства и сканируя лес. — Здесь никого нет, — тихо прошептал Жак. — Здесь кто-то есть, — поправил Михаил. Низкое предупреждающее рычание вырвалось из горла Жака, когда он инстинктивно встал перед своим принцем. Байрон нахмурился, на его красивых чертах проступило смущение. — Я не могу ничего найти, Михаил. — Я тоже, но за нами наблюдают. — Это утверждение было настолько уверенным, что ни один Карпатец не рискнул бы оспорить его. Михаил никогда не совершал ошибки. — Вызовите Эрика с машиной, — приказал Михаил и откинул голову, чтобы отдохнуть. Жак был настороже, и Михаил доверял его суждениям. Он слегка закрыл глаза, задаваясь вопросом, куда ушла Рейвен. Она больше не ворчала на него. Для того чтобы поддерживать контакт, ему пришлось бы использовать драгоценную энергию, — энергию, которую он не мог восполнить прямо сейчас. И все же это тревожило его — молчание было так несвойственно ей.
Поездка до дома на машине оказалась мучительно болезненной. Тело Михаила настоятельно требовало крови, чтобы восполнить ту, которую он потерял. С каждым мгновением его слабость возрастала, а от боли морщинки на лице стали глубже. Он был Древним, а все Древние испытывают эмоции и переносят физические раны более сильно. В обычных условиях он бы просто остановил свое сердце и легкие, чтобы кровь перестала вытекать. А потом за дело бы взялся целитель, а остальные предоставили бы ему то, в чем он нуждался. Но Рейвен изменила все это. Рейвен и что-то еще, или кто-то еще, наблюдает за ними. Он все еще мог чувствовать, как его охватывает тревога. Он знал, что тот другой наблюдал за ними на расстоянии, даже когда они ехали несколько миль по направлению к его дому. — Михаил, — прошептал Эрик, как только они доставили его в безопасность его дома, — позволь помочь тебе. Рейвен стояла возле двери, внимательно всматриваясь в бледные черты Михаила. Он внезапно стал выглядеть намного старше, чем на тридцать лет, как она определила его возраст. Вокруг его рта залегли белые морщины, но его сознание было совершенно безмятежным, а дыхание даже расслабленным. Она молчаливо отступила назад, позволяя им войти. Отказ Михаила от ее помощи причинил ей боль. Если он предпочел компанию своих людей, то она не собирается терять свое достоинство, позволяя им увидеть, как это беспокоит ее. Небольшие зубки слегка прикусили нижнюю губу, а в глазах застыло беспокойство. Ей только надо лично убедиться, что с ним все будет хорошо. Они отнесли Михаила вниз в спальню, и Рейвен последовала за ними. — Мне вызвать доктора? — Спросила она, хотя уже знала ответ. Она чувствовала, они хотят, чтобы она ушла, что она каким-то образом мешала им. Инстинктивно она знала, что Михаил не получит необходимую помощь, пока она не уйдет. — Нет, малышка, — Михаил протянул к ней руку. Она подошла к нему, переплетя свои пальцы с его. Он всегда был таким сильным, таким физически здоровым, а теперь он выглядел таким бледным и изнуренным. Рейвен почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. — Тебе нужна помощь, Михаил. Скажи мне, что надо делать. Его глаза, такие черные и холодные, внезапно потеплели, когда его пристальный взгляд остановился на ее лице. — Они знают, что делать. Это не первая моя рана и не самая худшая, которую я когда-либо получал. Небольшая, невеселая улыбка коснулась ее мягкого рта. — Это — то самое дело, которым ты должен был заняться сегодня вечером? — Ты же знаешь, что я охочусь на тех, кто убил мою сестру. — Он казался уставшим и утомленным. Рейвен ненавидела спорить с ним, но кое-какие вещи должны быть высказаны. — Ты сказал мне, что всего лишь прогуляешься, ничего опасного. И нет никакой необходимости лгать мне насчет того, что ты делал. Я знаю, что ты большая шишка в этих местах, но знаешь — я тоже выслеживала убийц. И предполагалось, что мы будем партнерами, Михаил. Байрон, Эрик и Жак обменялись взглядами, подняв брови. Байрон беззвучно повторил слово шишка. Ни один не рискнул улыбнуться, даже Жак. Михаил нахмурился, поняв, что обидел ее. — Я не нарочно сказал неправду. Я всего лишь вышел, чтобы произвести небольшое расследование. К сожалению, все вышло совершенно по-другому. Поверь, у меня не было намерения получать рану. Это несчастный случай. — У тебя есть склонность попадать в неприятности, когда меня нет рядом с тобой. — Рейвен улыбнулась, но улыбка не затронула ее глаз. — Насколько плоха твоя нога? — Царапина не более, ничего такого, о чем стоило бы волноваться. Она вновь замолчала, ее синие глаза скользили по его лицу рассеянным и печальным взглядом, словно она погрузилась в себя. Михаил почувствовал, как что-то глубоко внутри него шевельнулось. У нее был тот самый взгляд, означающий, что она вновь думает слишком много. Это была последняя вещь, в которой он нуждался, лежа раненным, и в ее молчании было что-то такое, что тревожило его. Она не могла покинуть его. И хотя разумом он понимал это, но сердцем не хотел, чтобы она хотела покинуть его, чтобы даже задумывалась об этом. — Ты злишься на меня. — Проговорил он утверждая. Рейвен покачала головой. — Нет, честно, нет. Возможно, разочарована в тебе. — Она взглянула печально. — Ты сказал, что между нами не может быть лжи, и сам при первой же возможности солгал. — На краткий момент небольшие зубки с силой прикусили нижнюю губу. В ее глазах замерцали слезы, но она нетерпеливо сморгнула их. — Когда ты просил меня доверять тебе, Михаил, мне показалось, что и с твоей стороны будет точно такое же доверие ко мне. Тебе следовало бы относится ко мне с большим уважением, по крайней мере, к моим способностям. Во время выслеживания я использовала психическую связь. Я выслеживала, используя чьи-то глаза. Некоторые из твоих людей такие небрежные и самодовольные. Некоторые из вас даже не беспокоятся насчет ментальных щитов. Все вы настолько высокомерны, что вам даже в голову не приходит, что человек — существо, не принадлежащее к вашей совершенной расе — может войти в ваши сознания. Вы выявили одного, похожего на меня, который приговаривает ваших людей к смерти. Но если я смогла проникнуть в ваши сознания, он тоже сможет сделать это. Мой вам совет, чтобы не стало еще хуже, принимайте более серьезные меры предосторожности. Рейвен отступила от протянутой успокаивающей руки Михаила. — Я просто пытаюсь спасти ваши жизни, а не мщу. — Только гордость удерживала ее от того, чтобы не показать им, как она расстроена. Она уже почувствовала, что потеряла его, их уникальную близость. Каким-то образом она знала, что в ее жизни уже не будет другого мужчины, другого времени, когда она сможет смеяться и разговаривать так, как это было с ним. — Тебе нет необходимости говорить что-либо еще Михаил. Я видела твою небольшую царапину своими собственными глазами. И ты был прав, вы там были не одни — за вами наблюдала я. На моем языке честность означает правду. Рейвен сделала глубокий вдох и сняла кольцо, с сожалением осторожно положив его на маленький столик возле кровати. — Я сожалею, Михаил, действительно сожалею. Я знаю, что подвожу тебя, но я не вписываюсь в ваш мир. Я не понимаю его или его правил. Пожалуйста, окажи любезность — держись подальше и не пытайся связаться со мной. Мы оба знаем, что я действительно не подхожу тебе. Я уеду на первом подходящем поезде. Она развернулась и направилась к двери. Но та захлопнулась с громким стуком. Она, не оборачиваясь, уставилась на нее. Воздух звенел от напряжения, от какого-то темного чувства, которому она не могла дать названия. — Я не думаю, что если мы продолжим наши отношения, то от этого будет какой-либо прок. Тебе же прямо сейчас нужна помощь. Очевидно, чтобы они не намеревались делать, это настолько секретно, что должно держаться в тайне от посторонних. Такой как я. Позволь мне вернуться домой, которому я принадлежу, и позволь им помочь тебе. — Оставьте нас, — приказал он остальным. Они неохотно повиновались. — Рейвен, подойди сюда, пожалуйста. Я слаб, и мне потребуются почти все мои силы, чтобы подойти к тебе самому. — В его голосе прозвучала мягкость, честность, разбивающая ее сердце. Она закрыла глаза, противясь силе, звучащей в его голосе, мягкому ласковому тону, который чувственно скользил по ее коже подобно черному бархату и проникал в ее тело, оборачиваясь вокруг ее сердца. — Не в этот раз, Михаил. Мы не только живем в двух различных мирах, у нас также разные системы ценностей. Мы попытались, я знаю, как тебе этого хотелось, но я не могу так. Может быть, я никогда и не могла. Все произошло слишком быстро, и мы действительно не знаем друг друга. — Рейвен. — Тепло свернулось в самом ее имени. — Подойди ко мне. Она прижала пальцы ко лбу. — Я не могу, Михаил. Если я позволю тебе вновь приблизиться ко мне, я потеряю уважение к самой себе. — Тогда у меня нет выбора, кроме как подойти к тебе. — Он перенес свой вес на руки, используя их, чтобы передвигать свою пораненную ногу. — Нет! — Она встревожено обернулась. — Прекрати, Михаил. Я позову остальных. — Она толкнула его назад на подушки. Его руки с неожиданной силой обхватили ее за шею. — Ты — единственная причина того, что я сейчас жив. Я говорил тебе, что буду совершать ошибки. Ты не можешь поставить на мне крест, на нас. Ты знаешь меня, знаешь все самое важное обо мне. Ты можешь заглянуть в мое сознание и узнать, что я нуждаюсь в тебе. Я бы никогда не причинил тебе боли. — Ты уже причинил мне боль. Обидел. Те люди за дверью — твоя семья, твой народ. Я же из другой страны, принадлежу к другой расе. Это не мой дом и никогда им не будет. Позволь мне позвать их и просто уйти. — Ты права, Рейвен. Я говорил тебе, что между нами не будет лжи, но, тем не менее, я испытываю потребность защищать тебя от всего жестокого и пугающего, от всего, что может причинить тебе вред. — Его большой палец прошелся по ее изящной щеке, скользнул ниже, погладив ее шелковистые губы. — Не покидай меня, Рейвен. Не губи меня. Твой уход убьет меня. — Его глаза были такими выразительными, убедительными, твердо встречая ее взгляд, не пытаясь скрыть от нее неприглядную правду своего мира, свою полную уязвимость. — Михаил, — в отчаянии тихо сказала она. — Я смотрю на тебя, и что-то глубоко внутри меня говорит, что мы принадлежим друг другу, что ты нуждаешься во мне, и что без тебя я никогда не буду целостной. Но я знаю, что это абсурдно. Я прожила почти всю свою жизнь сама по себе и была довольно счастлива. — Ты была изолирована ото всех, испытывала боль. Никто не видел тебя, не знал, кем ты была. Никто не сможет оценить тебя и позаботиться о твоих нуждах больше, чем я. Не делай этого, Рейвен. Не надо. Его рука на ее руке притянула ее невероятно близко. Как она могла сопротивляться Михаилу, когда он был таким привлекательным? Было поздно, слишком поздно. Его рот уже нашел ее. Его губы были прохладными, мягкими и такими нежными, что у нее на глазах навернулись слезы. Она уткнулась своим лбом в его. — Ты обидел меня, Михаил, действительно обидел. — Я знаю, малышка, я сожалею. Прости меня. Небольшая улыбка тронула уголки ее рта. — Это действительно так легко? Его большой палец вытер слезинку, бегущую вниз по ее лицу. — Нет, но это все, что я могу дать тебе в данный момент. — Тебе нужна помощь, и я знаю, что не являюсь тем человеком, который может ее оказать. Я пойду. Ты сможешь связаться со мной, когда будешь в состоянии сделать это. Я обещаю никуда не ходить, пока тебе не станет лучше. — Рейвен, надень снова мое кольцо себе на палец, — мягко сказал он. Она покачала головой, отходя от него. — Я так не думаю, Михаил. Пускай все остается так, как есть. Позволь мне все обдумать. Его рука, приласкав ее затылок, прошлась по ее плечу, вниз по руке, пока его пальцы не сомкнулись вокруг ее запястья. — Завтра мне нужно будет выспаться, действительно выспаться. Я хочу защитить тебя от тех людей. — Он знал, что она подумает, будто он имел в виду, что они будут мучить его. Рейвен отбросила спутанный клубок его кофейного цвета волос со лба. — Со мной все будет в порядке, как и на протяжении всех последних лет. Ты так занят, заботясь о мире, что не представляешь, что люди могут позаботиться о себе сами. Я обещаю, что не уеду от тебя и обещаю быть осторожной. Я не собираюсь прятаться в их шкафах или под их кроватями. Михаил твердо удержал ее за подбородок. — Эти люди опасны, Рейвен, они — фанатики. Я обнаружил это сегодня ночью. — Они узнали тебя? — Внезапно она перестала дышать. Она испытывала отчаянное желание позвать его друзей, чтобы они позаботились о его ранах. — Ни в коем случае. Да у них и не было возможности узнать. Я выяснил еще два имени. Евгений — темноволосый, с венгерским акцентом. — Это должно быть Евгений Словенски. Он прибыл на поезде вместе с туристической группой. — Некто по имени Курт? — Он вновь откинулся на подушки, неспособный более терпеть боль в своем бедре. Она ударяла по его нервным окончаниям наподобие ржавого лезвия пилы, проходящего через кожу. — Курт ван Хелен. Он также из туристической группы. — Там еще и третий мужчина. Никто не называл его по имени. — Его голос выдавал, насколько он ослаб. — Ему около семидесяти, седые волосы и тонкие седые усы. — Это должно быть Гарри Саммерс, муж Маргарет. — Гостиница превратилась в гнездо ассасинов. Но самое худшее в том, что акушерка сказала своему мужу, да и всем им, что Ноэль не была нежитью. Как они смогли поверить в этот абсурд, когда она родила ребенка? Господи! Какая ужасная бессмысленная трата жизни. — Печаль вновь охватила его, добавляя тяжести к испытываемой им боли. Рейвен смогла почувствовать, как это безжалостно отозвалось внутри нее. — А теперь я пойду, чтобы они смогли помочь тебе, Михаил. Ты слабеешь с каждой минутой. — Наклонившись, она поцеловала его в лоб. — Я чувствую их беспокойство. Он схватил ее за руку. — Одень мое кольцо себе на палец. — Его большой палец ласкал внутреннюю сторону ее запястья. — Я хочу, чтобы ты носила его. Это очень важно для меня. — Хорошо, Михаил, но только пока ты отдыхаешь. Мы разберемся с этим, когда ты почувствуешь себя лучше. А теперь зови своих друзей. Я возьму твою машину, чтобы добраться до гостиницы. — Она дотронулась до его кожи. Он был холодным, очень холодным. Рейвен натянула кольцо себе на палец. Но он снова схватил ее. — Не приближайся к этим людям. Оставайся в своей комнате. Я просплю целый день, поэтому и ты отдохни, а вечером я приду за тобой. — Звучит довольно многообещающе. — Она нежно убрала выбившийся локон с его лба. — Думаю, тебе лучше некоторое время провести в постели. — Карпатцы исцеляются быстро. Жак проконтролирует, что ты благополучно добралась до дома. — В этом нет никакой необходимости, — отказалась она, чувствуя себя неловко в присутствии незнакомцев. — Это необходимо ради моего душевного спокойствия, — нежно сказал Михаил, его черные глаза умоляли ее уступить ему. После короткого кивка Рейвен, он решил еще раз искусить судьбу. — Но прежде чем уйдешь, пожалуйста, постарайся выпить еще один стакан сока. Это ненадолго уменьшит мое беспокойство за тебя. Он знал, читая ее мысли, что она пыталась выпить сока чуть ранее. Но ее желудок воспротивился прежде, чем она успела сделать первый глоток. В этом он винил себя. Он был непосредственно ответственен за то, что ее организм отказывался принимать человеческую пищу. Рейвен была и так слишком худа. Она не может позволить себе и дальше терять вес. — Мне от одного его запаха становиться плохо, — призналась она, желая рассмешить его, понимая, что это невозможно. — Я думаю, что в действительности подхватила грипп. Михаил, я попытаюсь, но чуть позднее. — Я помогу тебе, — пробормотал он тихо, его темные глаза помрачнели от беспокойства. — Я должен сделать это для тебя. Пожалуйста, малышка, позволь мне сделать эту простую вещь. Дверь позади нее распахнулось, и трое мужчин вошли в комнату. Один остался стоять рядом с дверью, ожидая. Он выглядел как более мягкая версия Михаила. — Вы должно быть Жак. — Рейвен еще раз дотронулась до холодной руки Михаила, прежде чем покинуть комнату. — А вы Рейвен. — Он смотрел на кольцо на ее пальце, даже не пытаясь скрыть усмешку. Она подняла бровь. — Я не хотела его расстраивать. Мне показалось, что это лучший способ побыстрее уйти, чтобы вы смогли ему помочь. Она была неспособна использовать Жака, чтобы «видеть» Михаила. Его ментальные щиты были так сильны, что во внутрь было невозможно проникнуть. Байрон оказался более легкой мишенью. Когда она подошла к входной двери, Жак покачал головой и обхватил ее пальцы своими. — Он хочет, чтобы вы выпили немного сока. — Ох, уймитесь. Я же сказала, что не могу. — Мы можем остаться здесь на всю ночь. — Он пожал своими широкими плечами и сверкнул быстрой кривой ухмылкой. — Я бы не возражал. У Михаила очень уютный дом. Она сердито посмотрела на него, постаравшись выглядеть свирепо, когда что-то внутри нее начало находить во всем этом уйму смешного. Мужчины думают, что они такие логичные. — Вы такой же, как он. Но даже не воспринимайте это как комплимент, — добавила она, когда он принял довольный вид. Он вновь усмехнулся своей кривобокой, сердцеостанавливающей ухмылкой, которая должно быть разбивает сердце везде, где бы он ни появился. — Вы ведь с ним родственники, не так ли? — Предположила Рейвен, уверенная в своей правоте. Как же может быть иначе? У него то же самое очарование, те же самые глаза, тот же самый взгляд. — Когда это ему удобно. — Он налил в стакан свежего яблочного сока и подал ей. — Он бы не узнал. — Это убьет ее, когда она выпьет. — Он узнает. Он всегда все знает. И пока вы сомневаетесь, он понемногу становится раздраженным. Так что пейте. Она покорно вздохнула и попыталась заставить себя сделать глоток сока без вмешательства Михаила. Она знала, что Жак был прав насчет него. Он бы узнал, если бы она не выпила сок, а это, казалось, было отчаянно важно для него. В животе у нее перевернулось, протестующе поднялось. Рейвен задохнулась, закашлявшись. — Позовите его, — проинструктировал Жак, — позвольте ему помочь вам. — Но он так слаб, ему не нужно делать этого. — Он не уснет, пока не позаботится о вас, — упорствовал Жак. — Позовите его или мы никогда не уйдем отсюда. — Вы даже говорите, как он, — пробормотала она. — Михаил, я сожалею, но мне нужна твоя помощь в этом деле. Он послал ей тепло и любовь. Мягкая команда позволила ей осушить стакан и удержать сок в желудке. Она ополоснула стакан в раковине и, перевернув, поставила. — Вы были правы. Он не позволил им оказать ему помощь, пока я не выпила сок. Он такой упрямый. — Наши женщины всегда на первом месте. Не волнуйтесь за него, мы бы никогда не позволили, чтобы что-нибудь случилось с Михаилом. — Он прошел от дома до спрятанной под покровом деревьев машины. Рейвен замерла. — Прислушайтесь к ним. К волкам. Они поют ему, для него. Они знают, что он ранен. Жак открыл перед ней дверцу машины. Его темные глаза, так похожие на глаза Михаила, скользнули по ней. — Вы такая необычная. — Так и Михаил говорит. Я думаю, это прекрасно, когда волки оказывают ему поддержку. Жак завел двигатель. — Знаете, вы никому не должны говорить о ранении Михаила. Это навлечет на него опасность. — Он произнес это спокойным голосом, но она смогла почувствовать его глубокую потребность защитить Михаила. Он понравился Рейвен, даже более того, — она почувствовала связь с ним, но, тем не менее, она одарила Жака хмурым взглядом. — Вы все такие высокомерные. Вы упорно полагаете, что в силу того, что люди не обладают большими телепатическими способностями, им каким-то образом недостает ума. Я убедила вас, что у меня есть мозги, и я прекрасно способна все понять сама. Он вновь ей усмехнулся. — Должно быть, вы совсем свели его с ума. Назвать его шишкой было просто великолепно. Готов поспорить, что это был первый раз, когда его назвали подобным образом. — Для него это полезно. Если бы большее количество людей доставляло ему проблемы, он был бы более… — Она замялась, подбирая правильное слово. А затем тихо рассмеялась. — Он был бы более исключительным. Податливым. — Податливым? Это описание мы никогда не используем в одном контексте с Михаилом. Никто из нас никогда не видел его более счастливым, чем сейчас. Спасибо, — тихо проговорил Жак. Он предусмотрительно поставил машину в тени. — Будьте очень осторожны сегодня ночью и завтра. Не покидайте своей комнаты, до тех пор, пока Михаил с вами не свяжется. Рейвен закатила глаза, состроив рожицу. — Со мной все будет хорошо. — Вы не понимаете. Если что-нибудь случиться с вами, мы потеряем его. Она замерла, задержав руку на ручке дверцы. — Они же позаботятся о нем, не так ли? Ей не хотелось говорить этого, но она чувствовала, словно пропала какая-то ее часть, словно от ее души был оторван довольно большой кусок. Ее разум требовал связаться с Михаилом, всего лишь дотронуться до него. Все что угодно, лишь бы убедиться, что с ним все в порядке и они все еще едины. — Они знают, что надо делать. Он поправится быстро, но я должен вернуться к нему. В отсутствии Грегори — я сильнейший и ближе всех к нему. Он нуждается во мне прямо сейчас.
Михаил был слаб и охвачен болью, голод вгрызался в него наряду с виной. Он ранил ее, подошел так близко к тому, чтобы потерять ее. Как он мог совершить столько ошибок, когда она была всем, что имело для него значение? Он никогда не должен был говорить ей неправду сверх самого необходимого. Рейвен. Ему нужно было дотянуться до нее, прикоснуться к ее сознанию своим, узнать, что она была там. Несмотря на боль, слабость и голод, тяжелее всего была огромная ноющая рана в его душе. Умственно он понимал, что ритуал, связавший их воедино, и вызвал эту невыносимую потребность, но знание этого не облегчало его потребности дотронуться до ее сознания. — Михаил, пей! — Жак материализовался рядом с кроватью и притянул старшего брата к себе, а его лицо превратилось в маску ярости. — Почему, ты позволил ему обойтись без помощи, Эрик? — Он думает только о женщине, — защищаясь, заявил Эрик. Жак тихо выругался. — Она в безопасности в своей комнате, Михаил. Ты должен пить ради вас обоих. Один не может существовать без другого. Если ты не выживешь, то обречешь на смерть и ее, а в лучшем случае на неполноценную жизнь. — Жак проглотил свой гнев, сделав глубокий вдох. — Возьми мою кровь Я отдаю ее тебе добровольно, безотказно. Моя жизнь принадлежит тебе, — вместе мы сильнее. Он использовал формальные слова, подразумевая именно то, что говорил. Он был готов отдать свою жизнь за своего вождя. Остальные в это время начали ритуальное исцеляющее пение. Они произносили слова в своеобразном гипнотическом ритме — древний язык был прекрасен. Позади себя Жак слышал бормотание голосов, вдыхал сладкий запах успокаивающих и исцеляющих трав. Карпатская земля, невероятно богатая целебными свойствами, была смешана с травами и слюной из их ртов и помещена на рану. Жак обнимал брата руками, чувствуя как его сила, его жизнь перетекают в Михаила, и благодарил Господа за свою способность помочь ему. Михаил был хорошим человеком, великим человеком, и его люди не могли себе позволить потерять его. Михаил чувствовал, как сила вливалась в него, в его истощенные мускулы, в его мозг и сердце. Сильное тело Жака задрожало, и он резко опустился на край кровати, тем не менее, продолжая обхватывать Михаила своими руками, продолжая удерживать голову брата, чтобы ему было легче восполнить то, что он потерял. Михаил сопротивлялся, поражаясь, насколько сильным все еще оставался Жак, и каким слабым продолжал оставаться он, несмотря на отданную ему кровь. — Нет! Я подвергаю тебя опасности! — Резко сказал он в его сознание, потому что Жак отказался отпустить его. — Тебе еще недостаточно, братец. Бери то, что я отдаю тебе добровольно, и не думай ни о чем, кроме исцеления. — Жак продолжал напевать так долго, как мог, дав знать Эрику только тогда, когда довольно сильно ослаб, чтобы и дальше обходиться без помощи. Эрик сделал надрез на своем запястье, не раздумывая и не поморщившись при виде открытой и болезненной раны, предлагая свое запястье Жаку, который продолжал подпитывать Михаила своей животворящей кровью. Эрик и Байрон продолжали напевать ритмичные ритуальные слова, пока Жак восстанавливал как свою силу, так и силу Михаила. Комната, казалось, была наполнена теплом и любовью, чистым и свежим запахом. Ритуальное исцеление означало новое начинание. Но именно Эрик остановил процесс, когда увидел, что кожа Михаила порозовела, когда услышал устойчивое биение его сердца и когда почувствовал, что кровь свободно и безопасно течет по его венам. Байрон, поддерживая, обхватил Жака рукой за плечи, помогая ему устроиться на стуле. И без разговоров занял место Эрика, предлагая живительную жидкость Жаку. Михаил пошевелился, принимая боль от раны, как часть процесса выздоровления, как часть механизма жизни. Он повернул голову. Его темный пристальный взгляд нашел Жака и остановился на нем, подобно прикосновению. — С ним все в порядке? — Его голос был тихим, но в тоже время командным. Михаил был авторитетом при любых обстоятельствах. Жак поднял взгляд, выглядя бледным и изнуренным, но блеснул улыбкой и подмигнул. — Я потратил кучу времени, вытаскивая твою задницу из беды, старший брат. Вроде бы у мужчины на добрых две сотни лет старше меня должно было хватит здравого смысла присмотреть за своим тылом. Михаил устало улыбнулся. — Ты стал довольно дерзким, пока я лежал на своей спине . — У нас есть четыре часа до рассвета, Михаил, — серьезно сказал Эрик. — Нам с Байроном нужно питание, а тебе следует уйти под землю. В скором времени разлука между тобой и твоей женщиной начнет разъедать тебя. А ты не можешь себе позволить тратить энергию, дотрагиваясь до ее сознания. Тебе следует уйти под землю прямо сейчас, пока ты еще можешь это выдержать. — Я установлю меры безопасности и лягу спать на несколько футов выше тебя, чтобы гарантировать твою безопасность, — тихо проговорил Жак. Из-за ассасинов он потерял свою сестру, но не собирался терять и брата. Да ему и самому требовалась земля. И хотя Эрик с Байроном поделились с ним своей кровью, он все еще был слаб и нуждался в исцеляющем сне. Михаил поднял одну бровь. — Пять минут в ее обществе, и ты уже готов взбунтоваться. — Слабая, уставшая улыбка смягчила твердую линию его рта. Он устало закрыл свои глаза, и на него нахлынуло чувство вины. Именно Рейвен придется испытать тяжкое бремя этой ночью. Он будет находиться глубоко под землей, далеко за пределами боли, за пределами понимания разлуки, за пределами печали и ненависти к своей расе. Это Рейвен будет окружена ассасинами, будет постоянно находиться в опасности. Более того, ей придется вынести потерю их ментальной связи. — Малышка. — Он вложил всю свою любовь в вызов. — Тебе лучше? — Облегчение. — Скоро будет все хорошо. Ты в постели? — Опять постель! Я слышала тебя ранее, твой страх за Жака. Я знаю, это был Жак. В твоих мыслях сквозила привязанность к нему. С ним тоже все хорошо? — Он устал, поскольку дал мне кровь. — Поддержание контакта на расстоянии отнимало силы, но он отчаянно нуждался в этом ради них обоих. — Я слышу, что ты устал, поэтому поспи. А обо мне не беспокойся, — нежно дала указания она. Она тосковала по прикосновениям его пальцев, по его облику. — Михаил, ты разговариваешь с ней, — гневно заявил Эрик. — Ты не должен. Жак взмахом руки отпустил Эрика. — Вы должны были понимать, что он так поступит. Михаил, если желаешь, один из нас может погрузить ее в сон. — Ты будешь чувствовать неудобство. Ты обнаружишь, что тебе трудно спать, трудно есть. Ты будешь испытывать желание находиться рядом со мной. Твое сознание будет искать мое, хотя ты не сможешь дотянуться до меня. Я не хочу использовать силу, чтобы помочь тебе этой ночью со сном. Но ты позволишь Эрику или Байрону погрузить себя в сон? Михаилу эта идея не нравилась. И Рейвен обнаружила, что улыбается. Он не представлял, как легко ей удается его читать. Он хотел, чтобы она находилась в безопасности, чтобы она спала в то самое время, что и он, но сама мысль о том, что другой мужчина сделает что-то столь интимное, как внушение на сон, была ему неприятна. — Со мной все будет в порядке, Михаил. Правда в том, что мне довольно трудно принять такого рода вещи даже от тебя. Поэтому я никогда не смогу принять это ни от одного из них. Со мной все будет в порядке. Я обещаю. — Я люблю тебя, малышка. Это слова твоего народа, но они идут от всего сердца. — Михаил воспользовался последними остатками сил, чтобы послать просьбу единственному человеку, которому он мог доверять, чтобы гарантировать безопасность Рейвен. Рейвен закрыла глаза, понимая, что должна позволить ему уйти прежде, чем его полностью покинут силы. — Спи, Михаил. На словах твоего народа, ты мой Спутник Жизни. После того, как он ушел, она еще долгое время лежала, уставившись в потолок. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, такой полностью пустой и холодной. Она обхватила себя руками и, сев посередине лоскутного одеяла, начала покачиваться в попытке расслабиться. Она прожила одинокую жизнь и научилась наслаждаться своей собственной компанией, словно маленький ребенок. Рейвен вздохнула. Это так глупо. С Михаилом все будет в порядке. Ей представилась возможность почитать книгу, продолжить изучение языка. Языка Михаила. Она босиком прошлась по комнате. Расхаживая, она почувствовала, что замерзла, и растерла себя руками в попытке согреться. Включив лампу, Рейвен вытащила последний купленный ею роман в бумажной обложке из своего чемодана, решительно настроенная погрузиться в замысловатый сюжет обмана и убийства, сдобренный любовной линией. Она продержалась около часа, читая один и тот же параграф два или три раза. Это повторялось часто, но Рейвен была настроена решительно, пока не осознала, что не поняла ни единого слова. В раздражении она швырнула книгу через всю комнату. Что же ей делать с Михаилом? В Штатах у нее нет ни семьи, ни кого-либо еще, кто бы забеспокоился, если бы она никогда не вернулась. После всего что случилось, ей все еще хочется находиться рядом с Михаилом — она должна находиться рядом с ним. Здравый смысл подсказывал ей уехать раньше, прежде чем все зайдет далеко. Но, ни в душе, ни на сердце не осталось местечка для здравого смысла. Рейвен устало провела рукой по волосам. Она не желала возвращаться к работе по выслеживанию серийных убийц. Так что же делать с Михаилом? Она так и не научилась говорить ему «нет». Она знала, что это была любовь. Она встречала несколько пар, которые разделяли истинные чувства. Но то, что она чувствовала к Михаилу, значительно превосходило те эмоции. Это было больше чем страсть и тепло, это граничило с одержимостью. Каким-то образом Михаил находился внутри нее, тек в ее крови, обернулся вокруг ее внутренностей, вокруг ее сердца. Он как-то вошел в ее сознание, украв некую секретную часть ее души. Ее тело не просто страстно желало его, горело для него — от потребности в нем у нее мурашки бежали по коже. Она была похожа на наркомана, отчаянно нуждающегося в наркотиках. Что это — любовь или больная одержимость? Кроме того, есть еще чувства, которые Михаил испытывает к ней. Его чувства всегда такие острые, такие сильные. По сравнению с тем, что к ней чувствовал он, ее чувства казались жалким подобием. Их взаимоотношения пугали ее. Он был таким собственником, таким диким и неприрученным. Он был опасным — человек, который управляет остальными и который привык иметь полную власть. Судья, присяжные и палач. Так много людей зависит от него. Рейвен закрыла лицо руками. Он нуждается в ней. У него больше никого нет. Он действительно нуждается в ней. Только в ней. Она не была в действительности уверена, откуда знает это, но она знала. Не сомневалась в этом. Она видела это в его глазах. Они были холодными и бесчувственными, когда он смотрел на других. И в тех же самых глазах тлело расплавленное тепло, когда он смотрел на нее. Его рот мог быть твердым, даже жестоко изогнутым, пока не смягчался, когда он смеялся вместе с ней, разговаривал с ней, целовал ее. Он нуждался в ней. Она вновь начала расхаживать. Его традиции, его образ жизни так отличались от ее. «Ты напугана, Рейвен, — раскритиковала она сама себя и прижалась лбом к раме окна. — Ты действительно боишься, что никогда не сможешь покинуть его». Он обладал такой властью и так бездумно ею пользовался. Даже более того, если быть полностью справедливой. Она нуждалась в нем. В его смехе, в том, как он дотрагивался до нее — так нежно, с такой любовью. В том, как он страстно желал ее, в его пристальном взгляде, — голодном, собственническом и знойном, в его потребности, такой настойчивой, что он становился неуправляемым. В его речи, в его уме, в его чувстве юмора, настолько близком к ее собственному. Они принадлежали друг другу. Две половинки одного целого. Рейвен остановилась в центре комнаты, пораженная своими мыслями. Почему она предположила, что им предназначено быть вместе? Ее сознание казалось ужасно рассеянным, даже хаотичным. Обычно Рейвен оставалась спокойной в любой ситуации, думая рационально, но сейчас она, казалось, совсем неспособна на это. Все в ней взывало к Михаилу только, чтобы ощутить его присутствие, узнать, что он рядом. Не задумываясь, она потянулась к нему и обнаружила — пустоту. Он был либо слишком далеко, либо погружен в слишком глубокий сон, вызванный действием лекарств, чтобы она могла дотронуться до него. От этого она почувствовала себя плохо и более одинокой, чем когда-либо еще. Даже лишенной. Нервничая, она прикусила костяшки пальцев. Ее тело двигалось лишь потому, что должно было. Взад и вперед по комнате, снова и снова, пока она не почувствовала себя полностью изнуренной. Тяжесть на ее сердце, казалось, возрастала с каждым шагом. Она потеряла свою способность четко думать, дышать. В отчаянии она вновь потянулась, чтобы прикоснуться к сознанию Михаил, при этом зная, что он находиться где-то в безопасности. И опять обнаружила пустоту. Рейвен села, подняв колени и обхватив руками подушку. И в этой темноте, покачиваясь взад и вперед, она почувствовала, как ее затопила печаль. Она поглотила ее, и все о чем она могла думать — был Михаил. Он ушел. Он оставил ее, и она оказалась совершенно одна, наполовину человеком, всего лишь тенью. Горячие слезы побежали по ее лицу, и пустота начала охватывать ее изнутри. Она, вероятно, не сможет существовать без него. Все ее мысли об отъезде, все ее тщательные размышление больше не имели значения, не могли иметь значения. Ее разумная часть нашептывала ей, что такое просто невозможно ощущать. Михаил не может быть ее второй половинкой, ведь она многие годы прожила без него. Она не может испытывать желание броситься с балкона просто потому, что не может ментально дотронуться до него. Рейвен обнаружила, что пересекает комнату, медленно, шаг за шагом, словно кто-то, а не она, управляет ею. Она стремительно распахнула двери на балкон, огибающий здание. В комнату ворвался холодный воздух с легким намеком на влажность. Туман полностью окутал горы и лес. Это было так красиво, хотя Рейвен была неспособна это видеть. Не могло быть никакой жизни без Михаила. Ее руки обхватили деревянные перила, а пальцы рассеянно погрузились в две глубокие царапины, обнаруженные ею на дереве. Она пробежала пальцами по впадинкам, взад и вперед, в крохотной ласке по единственной реальной вещи в этом бесплодном мире пустоты. — Мисс Уитни? Из-за охватившей ее печали, она не замечала никого. Она обернулась, в защитном жесте прижав руку к горлу. — Извините меня за то, что испугал вас. — Голос отца Хаммера был тих. Он поднялся со стула, стоявшего в углу ее балкона. Вокруг его плеч было обернуто одеяло, но она видела, что он дрожал от долгого нахождения на ночном воздухе. — Для вас небезопасно находиться здесь, моя дорогая. — Он взял ее за руку и как маленького ребенка завел в комнату, тщательно закрыв балконную дверь. К Рейвен вернулся голос. — Что это вы тут делаете? И как здесь оказались? Священник самодовольно улыбнулся. — Это было нетрудно. Миссис Галвенстейн является членом церковной общины. Она знает, что Михаил и я — близкие друзья. Я просто сказал ей, что Михаил помолвлен с вами и что я должен передать вам сообщение. А поскольку я довольно старый и гожусь вам в дедушки, она подумала, что будет вполне безопасно позволить мне подождать вас на балконе, пока вы не вернетесь. И, естественно, она никогда не упустит возможность сделать что-либо для Михаила. Он очень щедр, а в ответ просит всего ничего. Как мне кажется, именно он вначале купил гостиницу и позволил миссис Галвенстейн выплачивать ему гораздо меньшие, более справедливые и осуществимые платежи. Рейвен повернулась к нему спиной, не в силах сдержать поток слез. — Я сожалею, Отец, но я не могу разговаривать прямо сейчас. Я не знаю, что со мной не так. Он протянул руку над ее плечом и помахал перед ней носовым платком. — Михаил тревожился, что эта ночь будет… трудной для вас. И завтрашний день. Он надеется, что вы проведете его со мной. — Я так боюсь… — смутилась Рейвен, — это так глупо. Ведь нет никакой причины бояться чего-либо. Я не знаю, почему реагирую так ужасно. — С Михаилом все в порядке. Он крепкий, моя дорогая, — огромная лесная кошка с девятью жизнями. Я знаю его много лет. Ничто не может уничтожить Михаила. Печаль. Она овладела каждым дюймом ее тела, вползла в ее сознание, легла тяжестью на ее душе. Для нее Михаил был потерян. Так или иначе, каким-то образом, за эти несколько часов он отделился от нее, ускользнул. Рейвен тряхнула головой, ее печаль была так глубока и безудержна, что прямо душила ее, не позволяя сделать глоток воздуха. — Рейвен, прекратите это! — Отец Хаммер обхватил ее маленькую, согнувшуюся фигурку и направил к краю кровати. — Михаил попросил меня побыть здесь. Он сказал, что придет за вами ранним вечером. — Вы не знаете… — Почему бы ему вытаскивать меня из кровати в такой час? Я старый человек, дитя. Мне нужен отдых. Вам следует подумать, воспользоваться своим интеллектом. — Но эти ощущения такие реальные — словно он умер, и я потеряла его навеки. — Но вы знаете, что это не так, — здраво возразил он. — Михаил выбрал вас для себя. То, что вы разделяете с ним — то же самое его люди разделяют со своими супругами. Они считают физическое и душевное объединение само собой разумеющимся. Он лелеют его, и за все время, что я знаю их, я понял, что оно так сильно, что один едва может пережить потерю второго. Люди Михаила большей частью принадлежат земле, они дикие и свободные подобно животным, но с необыкновенными способностями и совестью. Он внимательно всмотрелся в ее зареванное лицо, в ее печальные глаза. Ей все еще трудно было дышать, но он почувствовал, что слез стало меньше. — Вы слушаете меня, Рейвен? Она кивнула, отчаянно стараясь ухватиться за его слова, восстановить свое благоразумие. Этот мужчина знал Михаила, знал его в течение многих лет. Она могла почувствовать его привязанность к нему, и он был уверен относительно его силы. — По какой-то причине Бог дал вам способность образовать как ментальную, так и физическую связь с Михаилом. А вместе с этим и внушающую страх ответственность. Вы буквально держите его жизнь в своих руках. Вы должны взять вверх над этим чувством и воспользоваться мозгами. Вы знаете, что он не умер. Он сказал вам, что вернется. Он послал меня к вам, боясь, что вы можете причинить себе вред. Подумайте — в чем причина. Вы человек, а не животное, воющее при потере своей пары. Рейвен попыталась осознать то, что он говорит. Она чувствовала себя так, словно оказалась в глубокой яме и не могла из нее выбраться. Она сосредоточилась на каждом его слове, заставляя их проникать в свое сознание. Глубоко вдыхая воздух в свои горящие легкие. Было ли это возможно? Черт его побери, за то, что заставляет ее пройти через все это, за то, что знал, что это может случиться. Могла ли она действительно так далеко зайти? Рейвен смахнула слезы с лица, решительно беря себя в руки. Она была твердо настроена отодвинуть горе в сторону на достаточное расстояние, чтобы впустить здравую мысль. Она могла чувствовать, как это съедает ее, поджидая на грани сознания, чтобы полностью поглотить. — А почему я не могу ничего ни съесть, ни выпить, кроме воды? — Она потерла виски, не заметив, как тревога прошлась по обветренным чертам священника. Отец Хаммер прокашлялся. — Как давно это происходит с вами, мисс Уитни? Ужасная пустота свернулась в ее желудке, в ее сознании, ожидая возможности вскочить и вновь погрузить в нее свои зубы. Она боролась за контроль над самой собой, и, подняв подбородок, проговорила. — Рейвен, пожалуйста, называйте меня Рейвен. Кажется, что вы и так знаете обо мне все. — Она постаралась подавить дрожь. Вытянув руки, она уставилась на них, наблюдая, как они дрожат. — Разве это не глупо? — Пойдемте в мой дом, дитя. Скоро наступит рассвет. Вы можете провести со мной целый день. Я посчитал бы это большой честью. — Он знал, что это произойдет со мной, не так ли? — Тихо спросила Рейвен, начиная понимать. — Именно поэтому он прислала вас. Он боялся, что я на самом деле могу причинить себе вред. Эдгар Хаммер медленно выдохнул. — Я тоже боюсь, дитя. Они не такие, как мы. — Вот что он пытался сказать мне. Но я не такая как они. Почему это произошло со мной? — Спросила Рейвен. — В этом нет никакого смысла. Почему он думал, что это произойдет? — Вы прошли с ним через ритуал. Вы его вторая половинка. Свет в его тьме. Один не может жить без другого. Пойдем со мной, Рейвен, вернемся в мой дом. Мы вместе посидим и поговорим о Михаиле, пока он не придет за тобой.
Рейвен колебалась. Но сама мысль побольше узнать о Михаиле была заманчивой. Очень заманчивой. — Думаю, что сейчас, когда я знаю, что со мной происходит, могу справиться с этим сама. Уже очень поздно, Отец, и я испытываю чувство стыда из-за того, что вам пришлось сидеть здесь на холоде и наблюдать за мной. Отец Хаммер погладил ее по запястью. — Какая чепуха, девочка. Я наслаждался этим небольшим поручением. В мои годы, редко кто с нетерпением ожидает необычного. По крайней мере, спуститесь вниз и побудьте со мной немного. Миссис Галвенстейн разожгла в гостиной камин. Рейвен решительно покачала головой, инстинктивно защищая Михаила. Среди стен гостиницы скрывались многие из его врагов. Она бы никогда не поставила его в опасное положение и не имеет значения, насколько трудные времена при этом ей пришлось бы пережить самой. Эдгар Хаммер тихо вздохнул. — Я не могу покинуть вас, Рейвен. Я дал слово Михаилу. Он столько всего сделал для моего прихода, для людей в деревне, а в ответ просит всего ничего. — Священник задумчиво потер свою челюсть. — Я должен остаться, дитя, на случай если вам станет хуже. Рейвен с трудом сглотнула. Где-то в этом здании спит Маргарет Саммерс. Рейвен смогла бы защитить себя, даже испытывая такое сильное горе, но в тоже время она с легкостью могла прочитать испытываемое отцом Хаммером неподдельное беспокойство. И если она смогла сделать это, то также сможет и Маргарет. Приняв решение, Рейвен подхватила свою куртку, смахнула с лица слезы и направилась вниз по ступеням прежде, чем смогла передумать. Самым главным для нее сейчас было защитить Михаила. Эта потребность была такой естественной, была частью ее души. Оказавшись на улице, Рейвен сразу же застегнула молнию на своей куртке до самого подбородка, так как сразу же по возвращении в комнату она переоделась в выцветшие джинсы и университетскую олимпийку . Туман был везде — плотный, поднимающийся над землей на фут или около того. Было очень холодно. Она взглянула на священника. Его английский был слегка необычным, но ум и честность сияли на его обветренных чертах и в потухшей синеве его глаз. От сидения на балконе он замерз, поскольку был слишком стар, чтобы его можно было выдернуть из теплого дома и попросить выполнить такое поручение в середине ночи. Она отбросила назад выбившиеся пряди волос, одновременно заставляя себя спокойно идти через деревню. Все выглядело таким мирным, но она знала, что группа фанатиков убивает тех людей, которые, как они полагали, являются вампирами. У нее было тяжело на сердце, которое болело. Ее сознание нуждалось в успокаивающем мысленном прикосновении Михаила. Она взглянула на находившегося рядом с ней старого человека. Его походка была быстрой, его манеры были спокойными и успокаивающими. Это был человек, проживший долгие годы в мире с собой и окружающими. — Вы уверены, что он жив? — Вопрос вырвался у нее прежде, чем она смогла остановить его, и как раз тогда, когда она так гордилась собой за то, что выглядит нормальной. — Абсолютно, дитя. У меня создалось впечатление, что он будет отсутствовать сегодня целый день вплоть до сумерек и с ним невозможно будет связаться обычным способом. — Он усмехнулся ей заговорщической улыбкой. — Что касается меня, то я использую его пейджер. Устройства просто очаровывают меня. Когда я прихожу к нему в гости, то играю на его компьютере так часто, как только могу. Однажды я заблокировал его, и ему потребовалось немало время, чтобы понять, что я сделал. — Он был до смешного доволен этим. — Естественно, вы понимаете, я мог бы сказать ему, но это было бы не так забавно. Рейвен рассмеялась, не смогла удержаться. — Наконец-то, родственная душа. Я так рада, что еще кто-то, кроме меня, доставляет ему неприятности. Он нуждается в этом, вы знаете? Все эти люди раболепствуют перед ним, что очень плохо для него. — Ее руки так замерзли, что она засунула их в карманы. — Делаю все, что в моих силах, — признался священник, — но нам не следует говорить ему об этом. Некоторые вещи лучше оставить между нами. Она улыбнулась ему, немного расслабившись. — Полностью согласна с вами. Как давно вы знаете Михаила? — Если она не может дотянуться до него, дотронуться до него, возможно, она сможет смягчить открытую свежую рану, разговаривая о нем. Она обнаружила, что начинает злиться на Михаила. Он должен был подготовить ее к этому. Священник взглянул в направлении леса, в направлении дома Михаила, а затем поднял глаза к небу. Он знал Михаила со времен своей молодости, когда был еще зеленым священником, направленным прямо из своего родного дома в крошечную деревушку в середине «нигде». Естественно, с тех пор он много переезжал с места на место, но теперь, выйдя на пенсию и работая неполный день, ему позволили отправиться туда, куда он хотел, в место, которое он успел полюбить. Ее синие глаза пристально изучали его. — Я не хочу ставить вас в такое положение, когда вам придется солгать, Отец. Я обнаружила, что и так достаточно делаю для Михаила и даже не знаю почему. Господь знает, он даже не просит меня об этом. — В ее голосе прозвучали печаль, сожаление, замешательство. — Я бы не стал лгать, — сказал он. — А упущение — это то же самое, что и ложь, отец? — Слезы, искрящиеся на ее длинных ресницах, сделали ее глаза блестящими. — Со мной что-то происходит, что-то, чего я не понимаю, и это пугает меня. — Вы любите его? Она могла слышать громкий звук их шагов в этот предрассветный час. Ритмичное биение их сердец, кровь, бегущую в их венах. Когда она проходила мимо домов, то могла слышать храп, скрипы и шелест, звуки занимающейся любовью пары. Ее пальцы поискали и нашли кольцо Михаила, словно оно было талисманом. Она сжала его в ладони, словно удерживая там Михаила. Любит ли она его? Все в ней восторгалось, приходило в приподнятое настроение от Михаила. Безусловно, физическая тяга между ними была сильной, даже взрывной. Но Михаил был загадкой, опасным мужчиной, жившим в мире теней, и который она, вероятно, не сможет понять. — Как вы можете любить то, чего не понимаете, то, чего не знаете? — Даже задавая вопрос, она могла видеть его улыбку, доброту в его глазах. Она могла слышать его смех, их разговоры, которые длились часами, их молчание, которое компанейски растягивалось между ними. — Вы знаете Михаила и вы необыкновенная женщина. Вы можете чувствовать его доброту, его сочувствие. — У него бывают вспышки ревности, и он более чем собственник, — заметила Рейвен. Да, она знала его, хорошего и плохого, и она приняла его таким, каким он был. Но теперь она поняла, что хотя он и открыл для нее свое сознание, она лишь мельком увидела часть его. — Не стоит забывать и о такой черте его характера, как стремление защищать, его сильное чувство долга, — возразил отец Хаммер с легкой улыбкой. Рейвен пожала плечами, обнаружив, что ей вновь хочется разрыдаться. Это было так унизительно для нее — так потерять контроль, при этом зная, что священник был прав. Михаил не умер, он находится в глубоком, вызванном лекарствами, сне и свяжется с ней сразу же, как только будет в состоянии. — Сила того, что я чувствую к нему, пугает меня, Отец. Это ненормально. — Михаил отдал бы за вас свою жизнь. Он не смог бы причинить вам вреда. Если я что-нибудь знаю о нем так это то, что вы можете вступить с ним в отношения, зная, что он всегда будет вам верен, никогда не поднимет на вас свою руку, и вы всегда будете у него на первом месте. — Эдгар Хаммер проговорил слова с полной убежденностью. Он был уверен в этом точно так же, как был уверен, что есть Господь на Небесах. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я верю, что он никогда бы не причинил мне вреда, я знаю, что он не смог бы. Но как насчет остального? Он обладает столькими необыкновенными способностями, такой властью. Вероятность злоупотребления таким талантом огромна. Отец Хаммер распахнул дверь в свой коттедж и взмахом руки пригласил ее войти. — Вы действительно верите в то, что он это сделает? Он их лидер по крови. Его родословная уходит истоками вглубь веков. Они называют его своим принцем, хотя сам он никогда не признается вам в этом. Они обращаются к нему за руководством и рекомендациями, точно также как и моя паства ко мне. Рейвен нуждалась в каком-либо занятии, поэтому развела огонь в каменном камине, в то время как священник заваривал в чашках травяной чай. — Он действительно их принц? — По какой-то причине это потрясло ее. Вдобавок ко всему прочему, ей придется разобраться в обязанностях перед королевской семьей. А это никуда не годиться. — Боюсь, что именно так, дитя, — с сожалением признался отец Хаммер. — Ему принадлежит последнее слово во всем. Возможно, именно поэтому он стремиться выглядеть и действовать так, как если бы он в действительности был важным лицом. У него много обязанностей, и за то время, что я его знаю, он всегда выполняет все их. Она села на пол, отбросив с лица тяжелую массу волос. — Иногда, когда Михаил и я находимся вместе, появляется ощущение, словно мы две половинки одного целого. Он может быть таким серьезным и задумчивым, и таким одиноким. Я люблю заставлять его смеяться, люблю привносить жизнь в его глаза. Но потом он делает такие вещи… — Ее голос умолк. Отец Хаммер поставил рядом с ней чашку чая, занимая свое любимое место в кресле. — Какие вещи? — Осторожно продолжил он. Она выдохнула медленно, нервно. — Почти всю свою жизнь я провела одна. Я всегда делала то, что хотела. Когда захотелось — собралась и поехала. Я довольно много путешествовала, и я ценю свою свободу. Я никогда ни перед кем не отчитывалась. — И ты предпочитаешь этот образ жизни тому, который могла бы вести с Михаилом? Ее руки дрожали, когда она обхватила чашку чая, впитывая тепло. — Вы задаете трудные вопросы, Отец. Я думала, что Михаил и я сможем прийти к своего рода какому-то компромиссу. Но все произошло так быстро, что теперь я не знаю, являются ли те чувства, которые я испытываю, полностью моими. Он всегда был со мной. Но теперь, ни с того ни с сего, его нет, и я не могу этого выносить. Посмотрите на меня — я в замешательстве. Вы не знали меня прежде, но я привыкла быть одна, я полностью независима. Мог он что-нибудь сделать, что привело бы к этому? — Михаил никогда бы не заставил тебя полюбить его. Я уверен, что он не смог бы сделать такую вещь. Она сделала глоток успокаивающего чая. — Я знаю это. Но, как насчет теперешнего положения — почему я не могу находиться вдали от него? Мне нравится находиться в одиночестве, я ценю свою личную жизнь, но все же без его прикосновений я теряю самообладание. Вы представляете, как это унизительно для такого человека, как я? Отец Хаммер поставил свою чашку на блюдце и посмотрел на нее встревоженными глазами. — Нет никакой необходимости так себя чувствовать, Рейвен. Я понял, что имел в виду Михаил, говоря, что когда мужчина их расы встречает свою истинную Спутницу Жизни, он может сказать ей ритуальные слова и связать их воедино, как им и следовало бы быть. Если она ею не является, то никакого эффекта не будет, а если является, то один не может существовать без другого. Рейвен прижала руку к горлу в оборонительном жесте. — Какие слова? Он говорил вам точные слова? Отец Хаммер с сожалением покачал головой. — Только то, что однажды сказав их правильной женщине, он привяжет ее к себе, и она не сможет исчезнуть. Эти слова наподобие нашей свадебной клятвы. У Карпатцев другие стандарты ценностей, другое понимание правильного и неправильного. У них нет такой вещи как развод, этого слова даже нет в их словаре. Два человека — это фактически две половинки одного целого. — Что если один будет несчастлив? — От беспокойства она переплела пальцы. Она помнила, что Михаил говорил что-то необычное. Воспоминания были смутными, словно это был сон. — Карпатские мужчины сделают все необходимое, чтобы обеспечить счастье своей Спутницы Жизни. Я не знаю и не понимаю, как это работает, но Михаил говорил мне, что связь настолько сильна, что мужчине не остается ничего иного, кроме как заботиться о счастье своей женщины. Рейвен прикоснулась к своей шее, ее ладонь задержалась на пульсе. — Чтобы он ни сделал, это работает, Отец, потому что я не тот тип женщин, которые бросаются с балкона лишь потому, что находятся всего пару часов вдали от мужчины. — Я думаю, что мы оба должны надеяться, что Михаил испытывает то же самое, — сказал отец Хаммер с небольшой улыбкой. Сердце Рейвен неистово забилось в груди, а тело вскрикнуло в мгновенном протесте. Мысль о страданиях Михаила по любому поводу ужасно расстраивала. Она постаралась выдавить ответную улыбку. — Почему-то я уверена, что он обезопасен испытывать что-либо вообще. Священник изучил ее потемневшее, убитое горем лицо поверх своей чашки. — Я думаю, что Михаилу очень повезло найти вас. Вы сильны сами по себе, точно так же, как и он. — Ну, тогда я продвинулась далеко вперед…, — Рейвен протерла глаза костяшками пальцев, — потому что чувствую себя так, словно внутри я разбита. И я не очень счастлива с Михаилом. — Я думаю, что вы и не должны быть, хотя вашим первым желанием было защитить его. Вы были напуганы мыслью, что Михаил может испытать ту же боль, что и вы. — Мне вообще не нравиться, когда кто-либо испытывает боль. В Михаиле есть что-то печальное, словно он несет на своих плечах всю тяжесть мира очень долгое время. Иногда я смотрю на его лицо и вижу там такое уныние — но оно запечатлено не в его глазах, а во всех чертах его лица. — Рейвен вздохнула. — Мне кажется, что в этом нет никакого смысла, но он нуждается в ком-то, кто бы убрал эти тени прочь. — Это интересное мнение, дитя, и я должен сказать, что понимаю, о чем вы говорите. Я вижу тоже самое в нем. Убрать тени прочь. — Повторил он эти слова вслух, обдумывая их. — Совершенно точно. Рейвен кивнула. — Похоже, он видел слишком много жестокости, слишком много ужасных вещей, и это затаскивает его все глубже и глубже в темноту. Когда я приближаюсь к нему, то могу чувствовать это. Он словно страж, стоящий в воротах перед чем-то дьявольским, злобным, и не дающий монстрам войти, чтобы остальные из нас могли прожить свои жизни и никогда не узнать, что нам даже угрожали. У отца Хаммера перехватило дыхание. — Вы видите его таким? Стражем на воротах? Рейвен кивнула. — Эта картина такая яркая в моем сознании. Я знаю, что возможно это и звучит несколько мелодраматично для вас... — Жаль, что я не могу сказать эти слова лично ему, — тихо проговорил священник. — Он много раз приходил сюда, ища успокоения, и все же я никогда не знал, что точно сказать. Я молил Бога, чтобы он помог ему найти ответ, Рейвен, и возможно он послал вас. Она дрожала, непрерывно борясь с мукой в своем сознании, с потребностью дотронуться до Михаила, с мыслью, что он, возможно, покинул землю. Рейвен сделала глубокий, успокаивающий вдох, благодаря за это священника. — Я не думаю, что являюсь ответом Господа на что-либо, Отец. Прямо сейчас мне хочется свернуться в клубочек и зарыдать. — Вы можете это себе позволить, Рейвен, потому что знаете, что он жив. Рейвен потягивала чай. Он был горячим и вкусным. Он вернул некоторое тепло в ее внутренности, но никак не мог согреть ту ужасающую пустоту, холодную и цепкую как лед, что поглощала ее душу. Медленно, дюйм за дюймом, эта черная дыра увеличивалась. Она постаралась сконцентрироваться на других вещах, получить удовольствие от своего разговора с человеком, который знал и уважал, и даже был сильно привязан к Михаилу. Рейвен сделала еще один глоток чая, отчаянно стараясь сохранить здравый смысл. — Михаил — незаурядный человек, — сказал отец Хаммер, надеясь отвлечь ее. — Он один из самых великодушных людей, которых я когда-либо встречал. Его чувство правильного и неправильного огромно. Он словно сделан из стали. — Понимаю, — подтвердила Рейвен. — Не сомневаюсь в этом. Михаил — это такой человек, которого немногие захотят иметь своим врагом. Но он также верный и заботливый. Я видел, как он восстановил эту самую деревню почти своими собственными руками после одной катастрофы. Для него важен каждый человек. Михаил так великодушен. Она подтянула колени и начала раскачиваться взад и вперед. Дышать было так трудно — было настоящим мучением сделать каждый отдельный вдох, втянуть воздух в легкие. — Михаил! Где ты! — Крик вырвался из ее сердца. Она нуждалась в нем, ей хотелось, чтобы он хотя бы раз ответил ей, чтобы прикоснулся к ней. Хотя бы раз. И вновь черная пустота разверзлась перед ней. В отчаянии она с силой прикусила свою нижнюю губу, приглашая боль, сосредотачиваясь на ней. Она сильная! У нее есть голова на плечах. Чтобы не поглощало ее, не убеждало ее, что она не сможет продолжать жить без Михаила, — не сможет уничтожить ее. Это все не реально. Внезапно отец Хаммер поднялся на ноги и поставил ее рядом с собой. — Достаточно, Рейвен. Давайте выйдем наружу и пройдемся по моему саду. Как только вы почувствуете в своих руках землю, вдохнете свежий воздух, вы почувствуете себя намного лучше. — Если это не сработает, у него не останется иного выбора, кроме как преклонить колени и молиться. Рейвен умудрилась рассмеяться сквозь слезы. — Когда вы до меня дотрагиваетесь, Отец, я знаю, о чем вы думаете. Разве священнику полагается ненавидеть вставать на колени? Он отпустил ее, словно обжегшись, а затем начал смеяться сам. — В мои годы, дитя, и с моим артритом, я испытываю более сильное желание ругаться, чем молиться, когда встаю на колени. Вы раскрыли один из моих величайших секретов! Несмотря ни на что, они тихо посмеивались, когда выходили под утренние солнечные лучи. Глаза Рейвен заслезились, протестуя против яркого света. Ей пришлось закрыть их, поскольку сильная боль пронзила ее голову. Она даже закрыла рукой глаза. — Солнце такое яркое! Я едва могу видеть и мне больно открыть глаза. Разве вас это не беспокоит? — Михаил, возможно, оставил пару солнечных очков здесь. У него есть к этому склонность, когда он проигрывает партию в шахматы. Священник порылся в ящике и вернулся с парой темных очков, специально созданных для Михаила. Оправа была слишком большой для ее лица, но отец Хаммер закрепил ее с помощью ленточки. Рейвен медленно открыла глаза. К ее удивлению оправа была довольно светлой, по сравнению с тем, насколько темными были сами линзы. Ее глаза мгновенно испытали облегчение. — Они великолепны, но я не узнаю производителя. — Их сделал один из друзей Михаила. Сад был прекрасен. Рейвен опустилась на колени и зарылась руками в плодородную темную землю, зажав ее в ладонях. Тяжесть на ее сердце частично ослабла, позволяя чуть большему количеству воздуха войти в ее исстрадавшиеся легкие. Ей безумно захотелось лечь всем телом в эту мягкую кровать, закрыть глаза и позволить земле впитаться в свою кожу. Этот сад принадлежал отцу Хаммеру, который провел с ней долгие утренние часы. Но полуденное солнце заставило ее искать убежища в его коттедже. Даже защитные очки не смогли помочь — глаза Рейвен горели, слезились, болели от сильного солнца. Ее кожа казалась сверхчувствительной, быстро покрываясь загаром и краснея, хотя до этого у нее никогда не было солнечных ожогов. Они вернулись вместе и сыграли две партии в шахматы, прервавшись лишь однажды, когда Рейвен пришлось сосредоточенно бороться со своими внутренними демонами. Она была благодарна отцу Хаммеру за его присутствие, поскольку не была уверена, что смогла бы выжить вдали от Михаила, находясь в одиночестве. Без него. Она выпила травяной чай, чтобы уменьшить ужасную слабость, испытываемую ее телом от нехватки пищи. Послеполуденные часы казались бесконечными. Рейвен удалось справиться с подступающей пустотой всего лишь несколькими приступами рыданий. К пяти часам она была измотана, но все же приняла решение, что ради своей собственной гордости, ей следует провести последнюю пару часов в одиночестве. Михаил позовет ее часа через два, от силы три, если он говорил правду. И если Рейвен хочется быть самой собой, вернуть себе независимость и чувство собственного достоинства, она должна провести эти последние часы одна. Даже при почти зашедшем солнце, при облаках, начинающих проплывать над горизонтом, солнечный свет все еще причинял боль ее глаза, несмотря на темные очки. Без них она никогда бы не смогла пройти по деревенским улочкам обратно в гостиницу. К счастью в гостинице было довольно тихо. Миссис Галвенстейн и ее люди находились в разгаре приготовления обеда и накрывания столовой. Не было и никого из остальных гостей, так что Рейвен удалось незамеченной проскользнуть в свою комнату. Она приняла долгий душ, позволяя горячей воде струиться по ее телу, надеясь, что это избавит ее от ужасной потребности в Михаиле. Затем она заплела свои влажные иссиня-черные волосы в длинную толстую косу, и обнаженная вытянулась на кровати. Прохладный воздух обдувал ее кожу, разгоряченную после душа, путешествовал по ней, успокаивая ее. Рейвен закрыла глаза. Она слышала звук фарфоровой посуды, позвякивавшей друг об друга, когда накрывали столы. Неосознанно она сосредоточилась на этом. Это показалось ей хорошим способом, удерживая на расстоянии страдание и печаль, исследовать свои новые способности. Рейвен обнаружила, что с помощью легкого усилия она может уменьшить громкость, и даже выключить, или она может услышать, как в кладовке машут своими крылышками насекомые. Также был слышен звук мышей, суетящихся вдоль стен и на чердаке. Повар и горничная немного поспорили по поводу обязанностей последней. Миссис Галвенстейн на кухне звенела ключами во время работы. Внимание Рейвен привлекли шепоты, заговорщицкие шепоты. — Нет никакой возможности доказать, что Михаил Дубрински или Рейвен Уитни нежить, — с жаром говорила Маргарет Саммерс. — Он возможно и знает этих людей, но он не вампир. — Мы должны идти сейчас. — Это был Ганс. — У нас больше не будет другого шанса, кроме этого. Мы не можем ждать остальных. У меня нет намерения дожидаться наступления темноты. — Уже слишком поздно. — Голос Джейкоба был плаксивым. — Всего пара часов до захода солнца. Потребуется только час, чтобы добраться туда. — Нет, если мы поторопимся, пока они еще замурованы в земле, — настаивал Ганс. — К завтрашнему дню все будет закончено. — Я все еще думаю, что нам надо подождать Евгения и остальных, — выражал свое недовольство Джейкоб. — У них есть опыт. — Мы не можем ждать, — решил Гарри Саммерс. — Ганс прав. Вампиры знают, что мы преследуем их и они, вероятно, каждый день меняют местоположение своих гробов. Мы не можем упустить эту возможность. Быстро собирайте инструменты. — А я думаю, что этот парень, Дубрински, один из них. Рейвен полностью очарована им. Шелли рассказала мне, что они помолвлены, — запротестовал Джейкоб. — Я же уверен в этом, как и мой отец до меня. Я убежден, что он был таким же молодым, когда только родился мой отец. — Безжалостно сказал Ганс. — А я говорю вам, что это не так. — Маргарет была непреклонна. — Он очень странно влияет на женщин, в результате чего они готовы идти на все, чтобы защитить его, — подозрительно заявил Ганс, фактически заставив замолчать пожилую женщину. Рейвен могла слышать звуки того, как ассасины собирали свое смертельное оборудование. Неужели Ганс и Джейкоб убедили Гарри Саммерса убить Михаила? Или кого-либо из людей Михаила? Она скатилась с кровати и натянула чистые полинявшие джинсы. Надевая теплые носки и горные ботинки, она послала вызов Михаилу. И вновь она обнаружила черную пустоту. Пробормотав несколько избранных ругательств, Рейвен через голову резко натянула зеленовато-голубую рубашку из шамбре . Она не была знакома с местной полицией и даже не знала, где ее найти. Да и кто бы поверил, что здесь находятся охотники на вампиров? Это было просто смехотворно. Отец Хаммер? Он определенно не смог бы преследовать их по горам, в его-то возрасте. — Я положу эти вещи в машину, — говорил Джейкоб. — Нет! Пешком будет быстрее. Мы сможем срезать через лес. Положи их в рюкзак, — настаивал Ганс. — Быстрее, быстрее, у нас не так много времени. Мы должны прийти раньше, чем они проснутся и наберут полную силу. Рейвен торопливо оглядела комнату в поисках оружия. Ничего. Когда она помогала ФБР, сопровождающие ее агенты носили с собой огнестрельное оружие. Сделав глубокий успокаивающий вдох, она сохранила настрой на группу, которая в это время покидала гостиницу. Их, несомненно, было четверо: Маргарет, Гарри, Джейкоб и Ганс. Ей следовало бы подозревать Джейкоба. В тот вечер, когда она попыталась пообедать с ними, она чувствовала себя такой больной, что ей следовало бы понять, что это была естественная реакция ее организма на безумные сознания убийц. Но она списала это на счет перенапряжения от охвативших ее эмоций от всего того, что произошло с ней.
Земля громыхала, содрогаясь и свертываясь. Нож Джейкоба глубоко вошел в ее тело во второй раз. Ветер словно сорвался с цепи, дуя со стремительной силой, заставляя листья, веточки и прутья лететь по воздуху, словно небольшие снаряды. Нож ударил в третий раз. Молния сверкнула в небе — раз, второй, третий, ударив в землю одновременно с раскатом грома, сотрясшим землю с дьявольской силой. Нож нашел ее в четвертый раз. Небеса разверзлись, и полился дождь, сильный и холодный, словно где-то прорвался шлюз. Джейкоб был весь покрыт кровью. Он отодвинулся от нее, поднимая свою голову, поскольку небо враз потемнело. И услышал, как остальные закричали от ужаса. — Черт возьми. — Он с яростью и вызовом поднял руку, чтобы нанести удар в пятый раз. Но невидимая рука перехватила его запястье прежде, чем лезвие смогло коснуться ее, пальцы держали мертвой хваткой. Нож развернулся по направлению к горлу Джейкоба, и в течение одного длинного мгновения, он смотрел на окровавленное лезвие, видя, как оно медленно приближается к его коже. Удар оказался неожиданным, погрузив нож в него по самую рукоятку. Из леса выбежали волки и окружили поляну, уставившись пылающими глазами на трех человек, уворачивающихся от веток, что с силой проносились по воздуху. Маргарет закричала и бросилась бежать. Гарри слепо тыкался на месте, а Ганс поскользнулся и упал на колени, поскольку земля вновь содрогнулась и вспучилась. — Рейвен. — Михаил материализовался возле нее, страх за нее сжался вокруг его внутренностей. Он сорвал с нее джинсы, чтобы определить размер нанесенных повреждений. Земля вновь вспучилась, расколов поляну посередине. Михаил зажал руками открытую рану, в попытке остановить ужасное кровотечение. В поле его зрения замерцал Жак, затем Эрик, Байрон. Прибыли Тьенн и Влад. Грегори появился в небе, направляясь к трем человеческим ассасинам, окруженным стаей волков. И там, на лугу, с приближающимся к концу миром, он принял облик громадного черного волка — волка с безумными голодными глазами, в которых горело возмездие. — Мой Бог, — Жак опустился на колени рядом с Михаилом, набирая полные пригоршни плодородной земли. — Байрон, собирай травы. Быстрее! За считанные минуты они закрыли раны Рейвен сделанными ими припарками. Михаил игнорировал всех, обнимая Рейвен, — его большое тело склонилось над ней, защищая от штормового ливня. Все внутри Михаила было сосредоточено, сфокусировано только на одном. — Ты не покинешь меня, — приказывал он. — Я не отпущу тебя. — Сверкнула молния, разрезав небо и ударившись в землю. Вслед за ней прогремел гром, встряхнув горы. — Жак! Элеонора рожает, — Влад был в отчаянии. — Отнеси ее в дом. Позови Селесте и Дейдре. — Жак носком ноги ударил тело Джейкоба, с презрением, становясь так, чтобы создать дополнительную защиту для Рейвен. — Она не умерла, — прошипел Михаил, видя сочувствие в глазах брата. — Она умирает, Михаил. — У Жака в груди все болело от понимания этого. Михаил притянул ее к себе, склонившись так, что его щека прикоснулась к ее. — Я знаю, что ты слышишь меня, ты должны выпить, Рейвен. Пей жадно. Он почувствовал слабое движение в своем сознании. Тепло, сожаление. Так много боли. — Позволь мне уйти. — Нет! Никогда! Не говори. Просто пей. Ради меня, если ты меня любишь, ради меня, ради моей жизни, пей, что я тебе предлагаю. — И прежде чем Жак смог предугадать его намерении и попытаться остановить его, Михаил сделала глубокий разрез на своей яремной вене. Темная кровь забила струей. Михаил притянул к себе девушку, используя всю власть, какая у него была, чтобы добиться от нее согласия. Ее сила воли уступила ему; ее тело слишком ослабло, чтобы сопротивляться. Она глотала то, что вливалось ей в рот, но сама пить не могла. Молния за молнией врезалась в землю. Дерево взорвалось, осыпавшись огненно-красными искрами. Земля вновь вздыбилась, поднялась, треща по швам. Над ними склонился Грегори, самый темный из Карпатцев, его бледные глаза были ледяными и несли в себе явное обещание смерти. — Волки сделали свою работу, — безжалостно заявил Эрик. — Молния и землетрясение доделают остальное. Жак проигнорировал его, обхватив Михаила за плечи. — Достаточно, Михаил. Ты быстро слабеешь. Она потеряла слишком много крови, и у нее внутренние повреждения. Черная ярость заполонила Михаила. Он откинул голову назад и проревел свой отказ, звук которого пронесся через леса и горы, словно раскаты грома. Деревья вокруг них оказались объяты пламенем, взрываясь как динамитные шашки. — Михаил. — Жак отказался ослабить свою хватку. — Останови ее сейчас же. — Она взяла мою кровь, которая исцелит ее. Если мы сможем удержать кровь внутри нее, поместить ее под землю и провести исцеляющий ритуал, то она выживет. — Достаточно, черт возьми! — В голосе Жака слышался самый настоящий страх. Грегори осторожно дотронулся до Михаила. — Если ты умрешь, мой старый друг, мы потеряем шанс спасти ее. Мы должны работать сообща, если хотим добиться этого. Голова Рейвен безвольно откинулась назад, а тело напоминало тряпичную куклу. Кровь Михаила беспрепятственно стекала по его груди. Жак склонился было над своим братом, но Грегори оказался там раньше него, закрывая зияющую рану единственным прикосновением своего языка. Михаил не обращал никакого внимания на окружающих, поскольку все внутри него было сосредоточено, требовало от него полного сосредоточения на Рейвен. Она ускользала от него, тая медленно, но уверенно. Ее сердцебиение было прерывистым, один удар, ничего, снова один удар. И снова зловещая, мрачная тишина. Ругаясь, Михаил, положил ее плашмя, физически вгоняя в нее воздух, искусственно стимулируя ее дыхание. Его разум искал следы ее, и нашел — маленький съежившийся свет, тусклый и угасающий. Она плыла в целом море боли. Она была слаба сверх всякого воображения. Вдох, массаж. Призыв к ней вернуться, подкрепленный приказом. Повтор. Позади них стремительный поток воды спускался с горного каньона, твердая стена набирала скорость и силу. Земля вновь содрогнулась. Два дерева оказались охвачены огнем, и это несмотря на сильнейший ливень. — Позволь нам помочь, — тихо приказал Грегори. Жак осторожно отодвинул брата в сторону, принимаясь за искусственное дыхание, в то время как Грегори вдыхал в Рейвен воздух. Вдох, выдох. Жак заставлял ее сердце работать, что позволило Михаилу сосредоточиться на своем ментальном поиске. Ощутив в своем сознании движение, легчайшее прикосновение, он понял, что это была она, поэтому крепко ухватился за этот след и последовал по нему. — Ты не покинешь меня. Она попыталась ускользнуть от него, как можно дальше. Слишком много боли было в том направлении, в котором звал ее он. Запаниковав, Михаил выкрикнул ее имя. — Ты не можешь меня покинуть, Рейвен. Я не выживу без тебя. Возвращайся ко мне, возвращайся, или я последую за тобой, куда бы ты ни пошла. — Я нащупал пульс, — сказал Жак. — Он слабый, но он есть. Нам нужен транспорт. В сгущающейся темноте появилось какое-то мерцание. Рядом с ними возник Тьенн. — Элеонора разродилась, ребенок жив, — сообщил он. — Это мальчик. Михаил выдохнул в длительном, тихом шипении. — Она подставила Рейвен. Жак предупреждающе тряхнул головой, когда Эрик решил было заговорить, пытаясь защитить женщину. Михаил пребывал в убийственной ярости, и малейшая ошибка могла спровоцировать его. Именно ярость Михаила провоцировала эту бушующую погоду, неистовый шторм и вспучивание земли. Михаил вновь погрузился в себя, удерживая Рейвен рядом с собой, принимая на себя так много ее боли, как мог. Поездка домой превратилась для него в расплывчатое пятно — по ветровому стеклу барабанил дождь, сверкали и щелкали молнии. Деревня была безлюдной и темной, от свирепого шторма отключилось электричество. Внутри своих домов съежились и молились люди, надеясь пережить этот свирепый шторм, не понимая, что все их жизни зависят от храбрости и стойкости хрупкой человеческой женщины. Тело Рейвен, такое вялое и безжизненное, освободили от окровавленной одежды и разместили на кровати Михаила. Были измельчены целебные травы, а некоторые из них даже подожжены. Старые припарки были заменены на новые, более сильные, в попытке остановить дальнейшую потерю крови. Дрожащими пальцами Михаил дотронулся до темных синяков на ее лице, до темных отметок, которые явственно проступили на ее полной молочно-белой груди, и где Джейкоб преднамеренно причинил ей боль в своем ревнивом безумном припадке. Ярость охватила Михаила, и он страстно захотел сломать шею Джейкоба своими собственными руками. — Ей нужна кровь, — отрывисто проговорил он. — Так же, как и тебе. — Жак подождал, пока Михаил не укрыл Рейвен простыней, прежде чем предложил свое запястье. — Пей, пока сможешь. Грегори дотронулся до его плеча. — Извини меня, Жак, но моя кровь сильнее. Она содержит колоссальную силу. Позволь мне сделать эту мелочь для моего друга. — После кивка Жака, Грегори сделал надрез на своей вене. Наступила тишина, в то время как Михаил брал от Грегори его ценную кровь. Жак тихо вздохнул. — Вы обменялись кровью трижды? — Он заставил свой голос звучать нейтрально, не желая показывать недовольство своим лидером и братом. Темные глаза Михаила предупреждающе вспыхнули. — Да. И если она выживет, то, скорее всего, станет одной из нас. — Невысказанной осталась вероятность, что если она сможет выжить, лишь для того, чтобы быть уничтоженной тем, кто обратил ее. — Обратиться за медицинской помощью к людям, чтобы спасти ее, мы не можем. Если наш способ не сработает, Михаил, то ее доктора тем более не смогут ничего сделать, — предупредил Жак. — Черт, ты думаешь, я не понимаю, что сделал? Ты думаешь, я не знаю, что обманул ее надежды, что не смог защитить ее? Что это я своими эгоистичными поступками поставил ее жизнь под угрозу? — Михаил сорвал свою окровавленную рубашку, скатал ее одной рукой и забросил в самый дальний угол комнаты. — Бессмысленно оглядываться назад, — спокойно проговорил Грегори. На пол упали ботинки Михаила, его носки, а сам он вытянулся на кровати рядом с Рейвен. — Она не может принять кровь нашим способом, она слишком слаба. У нас нет иного выбора, кроме как воспользоваться их примитивным методом по переливанию крови. — Михаил… — Предупреждающе сказал Жак. — У нас нет выбора. Она не взяла нужное ей количество, даже находясь так близко. Мы не можем позволить себе отсрочки, споря на эту тему. Я прошу тебя, брат, и тебя, Грегори, как моих друзей, сделать это для нас. — Михаил притянул голову Рейвен к себе на колени, сел, откинувшись на подушки, и устало закрыл глаза, в то время как они начали готовиться.
* * *
Проживи еще тысячу лет, Михаилу никогда не забыть то первое ощущение тревоги скользящее в его сознании, пока он словно мертвый лежал под землей. Понимание происходящего взорвалось у него в голове, распространив ужас в его сердце и ярость в его душе. Он чувствовал, как Рейвен дрожит от страха. Чувствовал руку Джейкоба на ее драгоценном теле, зверские удары, стремительное движение ножа, проходящего через ее кожу глубоко внутрь тела. Так много боли и страха. Так много вины за то, что она не смогла защитить Элеонору и ее нерожденного ребенка. Слабое прикосновение Рейвен проскользнуло в его сознании, похожее на шепот, граничащее с болью и сожалением. — Мне так жаль, Михаил. Я подвела тебя. — Ее последняя связная мысль была о нем. Он испытывал отвращение к себе, к Элеоноре, у которой не хватило дисциплины научиться ментальному общению, сфокусированному и безупречному. С первой же минутой понимания этого, в то время как он лежал беспомощный, запертый под землей, все основные принципы его жизни, его верований, пошатнулись. Когда он вырвался на свободу, Жак поднялся вместе с ним, то ментально дотянулся до Джейкоба и погрузил окровавленный нож по самую рукоятку в горло убийцы. Шторм обеспечил Владу и Элеоноре возможность вырваться на свободу без опасения ослепнуть или потерять ориентацию даже на минуту, которой ассасинам хватило бы, чтобы убить его рожающую жену. Михаил нашел сознание Рейвен, укутав его теплом и любовью, и притянул ее в убежище своих рук. Игла вошла в его руку, проколов ее. Он не сомневался, что его брат будет находиться рядом и контролировать переливание крови. Жак держал в своих руках не только жизнь Рейвен, но также и жизнь Михаила. Если она умрет, Михаил последует за ней. Он знал, что в его сердце все еще оставалась ярость, грозящая поставить под угрозу жизнь любого, находящегося рядом с ним, как Карпатца, так и человека. Он мог только надеяться, что Грегори окажется в состоянии оперативно и точно совершить карпатское правосудие, если Рейвен суждено умереть. — Нет. — Даже в своем бессознательном состоянии она пыталась спасти его. Он погладил ее по волосам в медленной ласке. — Спи, малышка. Тебе нужен исцеляющий сон. — Используя свое сознание, он дышал за них обоих, вдох и выдох, вгоняя воздух в свои легкие, в ее легкие. Поддерживал ритм их сердец. Он взял на себя как можно больше жизненных процессов в ее теле, чтобы облегчить ее исцеление.
* * *
Жак знал, что разум Михаила был занят. Если эта женщина перестанет бороться за жизнь, то они потеряют Михаила. Прямо сейчас Михаил использовал свою силу, чтобы поддерживать ее кровообмен, биение ее сердца и работу ее легких. Это был изматывающий процесс. Грегори встретился с глазами Жака поверх головы Михаила. Он не собирался позволить этой паре умереть. Это было в их силах исцелить ее. — Я сделаю это, Жак. — И это была не просьба. В этот момент рядом с ними замерцал воздух, и появились Селесте вместе с Эриком. — Он предпочел последовать за ней, — тихо сказала она. — Он слишком сильно любит ее. — Это уже известно? — Спросил Жак. — Он отдаляется, — ответил Эрик. — Все Карпатцы могут чувствовать это. Есть хоть какой-нибудь шанс спасти их? Жак поднял взгляд, его красивое измученное лицо, его темные глаза, так похожие на глаза Михаила, излучали убитость горем. — Она борется за него. Она знает, что он предпочтет последовать за ней. — Достаточно! — Прошипел Грегори, привлекая внимание всех остальных. — У нас нет иного выбора, кроме как спасти их. Это все, что должно быть в наших сознаниях. Селесте направилась к Рейвен. — Позвольте это сделать мне, Жак. Я женщина, у меня будет ребенок. Я не совершу ошибки. — Грегори — целитель, Селесте. Ты же беременна, а это очень сложная задача, — тихо отклонил ее предложение Жак. — Оба из вас уже поделились с ними своей кровью. Вы можете совершить ошибку. — Селесте отдернула простынь с живота Рейвен. Ее вздох был слышен каждому, ее ужас был почти живым. Невольно она отступила назад. — Мой Бог, Жак. Здесь нет ни единого шанса. В ярости Жак локтем отодвинул ее с пути. Но между ними встал Грегори, его бледные глаза прошлись по Селесте подобно ртути, мерцая спокойствием, холодной угрозой и ужасным упреком. — Даже вопроса не возникает, что только я смогу исцелить ее. И, что она будет исцелена. Пока я занимаюсь этим, то хочу, чтобы в комнате остались только те, кто полностью верит в успех. А теперь уходите, если не можете оказать мне эту помощь. Мне нужна только полная уверенность, как в своем сознании, так в сознаниях тех, кто окружает нас. Она будет жить, так как другой альтернативы нет. Грегори положил руки поверх раны, закрыл глаза и, покинув свое тело, вошел в ужасно израненное тело, лежащее подобно мертвому. Михаил чувствовал, как боль скользит в Рейвен. Она вздрогнула, постаравшись отодвинуться, постаравшись исчезнуть, чтобы это новое, болезненное ощущение не дотронулось до нее. Но Михаил без труда окружил ее, удерживая, чтобы Грегори смог делать свою сложную работу по восстановлению поврежденных органов. — Расслабься, малышка. Я здесь, с тобой. — Я не могу этого сделать. — Это были по большей части чувства, чем слова. Было так много боли. — Тогда решай за нас, Рейвен. Ты не уйдешь одна. — Нет! — Протест Жака был таким резким. — Я знаю, что ты делаешь, Михаил. Сейчас же пей, или я прекращу переливание крови. Ярость вскипела, вытолкнув Михаила из его полуоцепенелого состояния. Жак встретил ярость, горевшую в его глазах, с невероятным спокойствием. — Ты слишком ослаб от потери крови, чтобы противостоять мне. — Тогда предоставь мне возможность питаться. — Холодная, темная как сама ночь, ярость прозвучала в этих словах. Чистая угроза, угроза смерти. Жак без колебаний подставил свое горло, сумев предотвратить стон боли, когда Михаил глубоко вонзил в него зубы, поглощая кровь жадно, жестоко — словно дикое животное. Жак не сопротивлялся и не издал ни одного звука, предлагая свою жизнь брату и Рейвен. Эрик двинулся было к Жаку, когда у того подогнулись колени и он тяжело опустился вниз, но Жак жестом показал ему отойти. Михаил резко поднял свою голову, потемневшие черты его лица выражали такую обеспокоенность и убитость горем, что у Жака все внутри перевернулось. — Прости меня, Жак. Для меня нет никакого извинения за то мучение, что я причинил тебе. — Здесь нет ничего, за что стоило бы извиняться, поскольку я предлагал тебе все по собственной воле, — небрежно прошептал Жак. И немедленно рядом с ним оказался Эрик, предлагая Жаку свою кровь. — Как кто-то мог совершить подобное с ней? Она такая хорошая, такая храбрая. Она рисковала своей жизнью, чтобы помочь незнакомке. Как кто-то мог хотеть причинить ей боль? — Спросил Михаил, поднимая глаза к Небесам. Ответом ему была тишина. Пристальный взгляд Михаила нашел Грегори. Он наблюдал, как его друг работает, полностью сосредоточенный на исцеляющем ритуале. Низкое пение успокаивало его, принося некоторое облегчение его измученной душе. Он мог чувствовать Грегори, находящегося вместе с ним, внутри ее тела, работающего, творящего магию по восстановлению ее тела в медленном скрупулезном процессе. — Достаточно крови, — прошептал Жак охрипшим голосом, одновременно зажигая ароматические свечи и подхватывая низкое пение. Грегори пошевелился, и хотя его глаза все еще оставались закрытыми, он кивнул. — Ее тело пытается измениться. Наша кровь проникает в ее органы, производя изменения и восстанавливая ткани. Для этого ей нужно время. — И он двинулся назад в глубину проникающего ранения, которым занимался. — Ее матка была повреждена, и ранение было слишком значительным, чтобы рисковать без нужды. Она должна быть превосходно восстановлена. — Ее сердце едва бьется, — сказал Жак слабым голосом, соскальзывая с кровати на пол. Он выглядел испуганным, обнаружив себя там. — Ее телу нужно больше времени, чтобы измениться и выздороветь, — добавила Селесте, наблюдая за работой Грегори. Она знала, что оказалась свидетельницей чуда. Она еще никогда не находилась так близко от легендарного Карпатца, о котором шептались все. Всего несколько их людей видели Грегори вблизи. Могущество так и излучалось из всех его пор. — Она права, — со слабостью в голосе согласился Михаил. — Я продолжаю дышать за нее, продолжаю подстраховывать ее сердцебиение. Эрик, ты должен позаботиться о Жаке. — Отдыхай, Михаил, присматривай за своей женщиной. С Жаком все будет в порядке. Если возникнут проблемы, то здесь еще находиться Тьенн. Грегори провел много часов, обучая его, — ответил Эрик. — А если потребуется, то мы сможем позвать на помощь и остальных. Жак потянул свою руку к брату. Михаил принял ее. — Ты должен успокоить свой гнев, Михаил. Шторм слишком сильный. Все горы злятся вместе с тобой. — Он закрыл свои глаза и положил голову на край кровати, а его рука все еще оставалась в руке Михаила.
* * *
Рейвен почти отрешенно ощущала все то, что происходило с ее телом. Через свою связь с Михаилом она была осведомлена обо всех тех, кто находился в комнате, об их перемещениях. Он каким-то образом находился вместе с ней, в ее теле, дыша за нее. И был кто-то еще, кто-то, кого она не узнавала, и который также находился в ее теле, работая подобно хирургу, восстанавливая обширные повреждения на ее теле, в ее внутренних органах, уделяя особое внимание ее женским половым органам. Ей хотелось просто остановиться, позволить боли поглотить ее, унести туда, где нет никаких ощущений. Она могла просто уйти. Она устала, так устала. Это было бы так легко. Это было то, чего она хотела, чего так страстно желала. Но она отвергла это обещание покоя, сражаясь, чтобы крепко уцепиться за жизнь. За жизнь Михаила. Ей хотелось пройтись пальцами по напряженным линиям, которые, как она знала, будут вокруг его рта. Ей хотелось уменьшить его вину и ярость, убедить его, что все это было ее собственным выбором. Его любовь, всеобъемлющая и стойкая, безоговорочная и бесконечная, была намного больше того, с чем она могла справиться. Но больше всего ей хотелось узнать, что за изменения происходят с ее телом. Ничто из этого не трогало ее, завернутую в крепкий и защищенный кокон любви Михаила. Он дышал — она дышала. Его сердце билось — ее сердце билось. — Спи, малышка, Я присмотрю за нами обоими.
После нескольких долгих изнурительных часов, Грегори выпрямился, его волосы были мокрыми от пота, его лицо было утомленным и резко очерченным, его тело ныло от усталости. — Я приложил все усилия. Если она выживет, то сможет иметь детей. Кровь Михаила и земля должны завершить процесс исцеления. Изменение произойдет быстро, поскольку она не понимает этого и не борется с ним. — Он провел запачканной кровью рукой по своим волосам. — Она сражается только за жизнь Михаила, думает только об его жизни и о том, как ее смерть повлияет на него. Я думаю, что это лучше всего, так как она не понимает, что в действительности происходит с нею. Она не знает обо всей глубине своих ран. А это такая сильная боль. Она так сильно страдает, но, к счастью, не относится к тем, кто пасует перед трудностями. Жак уже приготовил новые припарки, чтобы заменить окровавленные. — Мы можем дать ей еще крови? Она все еще теряет очень много, что мне не нравится, и так слаба, что я боюсь, что она не переживет сегодняшнюю ночь. — Да, — ответил Грегори задумчиво устало, — но не больше пинты или двух. И мы должны сделать это не спеша, иначе встревожим ее. То, что она безоговорочно приняла в Михаиле, она не примет в себе. Дайте ей мою кровь. Она столь же сильна, как и кровь Михаила, чья слабость увеличивается, поскольку он старается дышать за нее и поддерживать ее сердцебиение. — Ты устал, Грегори, — запротестовал Жак. — Есть и другие. — Но не с моей кровью. Делай, как я сказал. — Грегори сел и стал спокойно наблюдать, как игла входит в его вену. Никто не спорил с Грегори — он был сам себе закон. Только Михаил в действительности мог называть его другом. Селесте сделала глубокий вдох, желая сказать что-нибудь Грегори, что показало бы ее восхищение, но хватило всего одного его взгляда, чтобы остановиться. Грегори был островком спокойствия в бушующем море, он был смертельно опасен в своей холодности. Жак позволил драгоценной жидкости Грегори перетекать прямо в вену Рейвен. Это был не самый быстрый и не самый лучший способ для выздоровления, но высказывания Грегори немного уменьшили тревоги Жака. Им следует собраться и позаботиться обо всех деталях. Михаил верил, что именно детали спасают жизни. — Нам необходимо оценить размер ущерба, нанесенного нашим людям. Все ассасины мертвы, никто не сбежал? — Ганс, пара американцев, и мужчина, который напал на Рейвен. — пересчитал их Эрик. — Там были только они. Ни один смертный не смог бы пережить силу этого шторма, убийственную ярость животных. Если бы там находился невидимый наблюдатель, то Михаил или животные об этом бы знали. Грегори устало пошевелился, от непрекращающихся усилий, его невероятная сила постепенно уменьшалась. — Больше никого не было. — Сказал он так властно, чтобы никому и в голову не пришло задавать ему вопросы, на что они естественно и не решились. Жак обнаружил, что небольшая усмешка впервые за весь вечер коснулась его рта. — Но ты очистил территорию, Эрик? — Полностью. Тела сожжены, положены все вместе под деревом, словно они искали убежище, и их ударило молнией. От ран нет никаких следов, — отчитался Эрик. — Завтра будет организована поисковая группа по розыску пропавших туристов и Ганса. Байрон, твой дом ближе всего, поэтому оставшиеся ассасины будут подозревать тебя. Не приближайся к своему дому. Владу следует забрать Элеонору и ребенка как можно дальше отсюда. — Они могут путешествовать? — Спросил Грегори. — Только на машине. — У нас вся ночь впереди. Кроме того, у меня есть дом, которым я пользуюсь только в зимние месяцы, да и то не всегда. Он прекрасно защищен и труднодоступен. — Улыбка Грегори не затронула его серебристых глаз. — Мне нравится уединение. И в данный момент он не занят. Я предлагаю его по собственной воле, чтобы защитить женщину и ребенка, и до тех пор, пока это будет необходимо. Дом находится в доброй сотне миль от этого места. Я же поскитаюсь по миру, так что вас никто не побеспокоит. И прежде чем Влад успел запротестовать, Жак заговорил раньше него. — Превосходная идея. Это решит одну из наших проблем. У Байрона есть свое собственное убежище. Займись этим сейчас же, Влад. И охраняй Элеонору хорошенько. Она представляет для нас большую ценность, точно так же, как и ребенок. — Я должен поговорить с Михаилом. Элеонора очень сильно расстроена, что подвергла жизнь Рейвен опасности. — Михаил не в себе. — Жак вынул иглы из безвольного тела Рейвен и руки Грегори. Ее дыхание было таким слабым, почти не заметным, и он не понимал, как Михаилу удается его поддерживать. — Вы обсудите все в другой раз. Он сосредоточил все свои силы на выживании Рейвен. Его женщина не может дышать сама. Влад нахмурился, но уступил, когда Грегори взмахом руки отослал его прочь. Он мог бы остаться и поспорить с Жаком, чтобы успокоить свою Спутницу Жизни, но они все повиновались Грегори. Он был правой рукой Михаила, самым безжалостным из их охотников, настоящим целителем их народа, и он охранял его, как самое ценное сокровище. — Никто из наших людей еще сегодня не питался, — заметил Эрик, изучая бледные черты лица своей жены. — На улице нет ни одного человека. — Риск слишком велик, когда мы вынуждены входить в дома людей, — вздохнул Жак, сожалея, что не может проконсультироваться с Михаилом. — Не беспокой его, — сказал Грегори. — Она нуждается в нем больше, чем мы. Если она умрет, мы потеряем не только его, но и реальный шанс на дальнейшее выживание для нашей расы. Ноэль была последней выжившей женщиной, и то это было почти пятьсот лет назад. Мы нуждаемся в этой женщине, чтобы наш вид продолжил свое существование. Нам понадобятся все наши силы, так как это еще не конец. Михаил пошевелился, открыв свои темные обеспокоенные глаза. — Еще ничего не кончено. По крайней мере, есть еще двое, возможно даже четверо. Евгений Словенски, Курт ван Хелен. Я не знаю личности двух других путешественников, не знаю, вовлечены ли они вообще. Их имена можно узнать в гостинице, миссис Галвенстейн может сообщить нам их. — Его длинные ресницы опустились, а пальцы глубоко зарылись в волосы Рейвен, словно он мог оттащить ее от края смерти. Жак наблюдал, как длинные пальцы с любовью ласкают ее волосы. — Грегори, мы можем поместить ее на несколько часов в землю? — Это должно ускорить процесс выздоровления. Эрик и Жак спустились вниз, чтобы подготовить подвал, раскрывая землю всего одной командой, обеспечивая достаточно места, чтобы можно было положить два тела бок о бок. Они осторожно перенесли Рейвен. Михаил все время оставался рядом с ней, ничего не говоря и полностью сосредоточившись на ее сердце, на ее легких, на защите тусклого огонька, в котором заключалось ее желание жить. Он опустился в глубокие недра земли, почувствовав, как целебные свойства богатой почвы окружают его подобно радушной кровати, и принял легкое тело Рейвен, пристраивая ее тело под защитой своего. Михаил пошевелил руками, создавая небольшой туннель над их головами, и приказал земле закрыть их. Почва оказалась везде — вокруг и поверх его ног, ее ног, — покрыла их тела, вдавливая их еще глубже в землю. Сердце Рейвен подпрыгнуло, почти пропустив удар, начав биться неритмично, несмотря на устойчивое биение его собственного сердца. — Я живая! Они закапывают нас живьем! — Не разговаривай, малышка. Мы являемся частью земли, чье предназначение исцелять нас. И ты не одна, я здесь, с тобой. — Я не могу дышать. — Я дышу за нас обоих. — Я не могу этого выносить. Заставь их остановиться. — Земля обладает восстанавливающими свойствами. Позволь им сработать. Я же Карпатец — часть земли. Здесь нечего бояться. Ни ветра, ни почвы, ни воды. Здесь только мы. — Но я не Карпатка. — В ее сознании слышался непередаваемый ужас. — Теперь мы оба Карпатцы и ничто не сможет причинить тебе боль. Она закрыла свое сознание от его, начав отчаянную борьбу, которая могла только приблизить конец ее жизни. Михаил понял, что спорить бесполезно. Она не могла принять землю, окружающую ее, находящуюся над ее головой. Он немедленно выпустил их из-под земли, заставляя ее сердцебиение успокоиться, стать почти нормальным, и выплыл наверх, держа ее на руках. — Этого я и боялся, — сказал он Жаку, который все еще находился в подвале. — В ее венах течет сильная карпатская кровь, но ее сознание ограничено человеческими пределами. Погребение предполагает смерть. А она не переносит глубоко раскопанную землю. — Тогда мы должны принести почву к ней, — сказал Жак. — Она слишком слаба, Жак, — Михаил прижимал Рейвен к себе, а на его лице отпечаталась вся его печаль. — В том, что было сделано с ней, нет никакого смысла. — Нет, это не так, Михаил, — сказал Жак. — Я был таким себялюбивым с ней, и все еще им остаюсь. Я должен был позволить ей найти умиротворенность, но не смог. Я бы последовал за ней, Жак, но не знаю, смог бы я спокойно покинуть этот мир, как должен был бы сделать. — Я как насчет остальных из нас? Она представляет собой наш шанс, нашу надежду. У нас должна быть надежда, Михаил. Без нее никто из нас не продержится долго. Мы верим в тебя, мы верим, что ты найдешь ответы для остальных из нас. — Жак остановился возле двери, ведущей из подвала. — Я подготовлю матрас. Байрон, Эрик и я наполним его самой богатой землей, какую сможем только найти. — Они питались? — Ночь только началась, у нас еще много часов впереди. В подвале они создали целебную кровать, используя травы и благовония, покрыли матрас на три дюйма землей. И вновь Рейвен и Михаил устроились вместе: ее голова лежала на его груди, его руки крепко прижимали ее к нему. Жак обложил ее землей так, что она охватывала все изгибы ее тела. Также из земли они создали тонкое одеяло, которым и прикрыли их, добавив простыню, чтобы Рейвен была в состоянии чувствовать убедительное удобство хлопка своей шеей, своим лицом. — Не позволяй ей двигаться, Михаил, — приободрил его Жак. — Хотя раны закрываются, она все еще теряет кровь. Не так много, да и мы через пару часов можем дать ей еще. Михаил прикоснулся своей щекой к ее шелковистой голове, позволяя своим глазам закрыться. — Иди, поешь, Жак, прежде чем свалишься, — пробормотал он слабо. — Я пойду, когда вернутся остальные. Мы не оставим тебя и твою женщину без защиты. Михаил пошевелился, словно мог протестовать, но затем усмешка изогнула твердые уголки его рта. — Напомни мне отвести тебя подальше и преподать один или два урока, когда я почувствую себя лучше. — И он заснул под смех Жака, звучавший в его ушах, и Рейвен, находящейся рядом с ним и крепко обхваченной его руками.
* * *
Снаружи ливень перешел в мелкий дождик, ветер утих, забрав с собой грозовые тучи. После нескольких серий землетрясений земля замерла. Кошки и собаки, а также домашний скот вернулись к своему нормальному поведению. Дикие животные наконец-то нашли убежище от шторма. Пробуждение Рейвен было медленным, болезненным. Прежде чем открыть глаза, она оценила ситуацию. Она была ранена, она должна была умереть. Она находилась в объятиях Михаила, их ментальная связь была сильна как никогда. Он отодвинул ее от смерти, а затем предложил уйти — только если он пойдет вместе с ней. Она могла слышать звуки дома, скрипевшего над ее головой, успокаивающие звуки дождя, барабанившего по крыше, в окна. Кто-то ходил по дому. Если бы она приложила побольше усилий, то смогла бы определить, кто это был и в какой части дома он находится, но все это казалось слишком обременительным. Она медленно позволила ужасу того, что произошло, проиграться у нее в сознании. Запертая в ловушку женщина, почти готовая родить, уродливый фанатизм, который привел к такому зверскому убийству и безумию. Лицо Джейкоба, когда он с силой швырнул ее и сорвал с нее одежду. Тихий встревоженный крик Рейвен заставил руки Михаила сжаться вокруг нее еще крепче, его подбородок уткнулся в ее голову. — Не думай об этом. Позволь мне погрузить тебя в сон. Она прикоснулась своими пальцами к его шее, желая убедиться в его устойчивом пульсе. — Нет. Я хочу вспомнить, покончить с этим раз и навсегда. Его тревога проявилась незамедлительно, что встревожило ее, как ничто иное до этого. — Ты слишком слаба, Рейвен. Тебе потребуется большее количество крови, больше сна. Твои раны были слишком серьезны. Она пододвинулась, всего лишь слегка шевельнулась, но боль тут же вцепилась в нее. — Я не могла дотянуться до тебя. Я пыталась, Михаил, ради той женщины. Он поднес ее пальцы к своему теплому рту, прикоснувшись к ним губами. — Никогда больше, Рейвен, я не подведу тебя. В его сознании и сердце было куда больше боли, чем в ее теле. — Я сама решила последовать за ними, Михаил. Я сама решила впутаться во все это и помочь той женщине. Я совершенно точно знала, на что способны те люди. Я сознательно пошла на все это. И я не обвиняю тебя, пожалуйста, не думай, что подвел меня. — Говорить было так трудно. Ей хотелось спать, хотелось благословенного забытья онемевшего тела и сознания. — Позволь мне помочь тебе уснуть, — прошептал он тихо, его голос был подобен ласке, его рот обрушился на ее пальцы, добавляя соблазна. Рейвен проглотила согласие, ей не хотелось быть трусихой. Как это возможно, что она все еще остается живой? Как? Она вспомнила ужасный момент, когда Джейкоб вцепился своими руками в ее грудь. Своими погаными руками. От этих воспоминаний у нее по коже побежали мурашки. Ей захотелось мыться до тех пор, пока у нее совсем не останется кожи. Его лицо, такое дьявольское, сумасшедшее, злобное. Каждый стремительный удар ножом, который наносил смертельную рану. Штор, землетрясение, молнии, гром. Волки, выскочившие перед Саммерсами, перед Гансом. Откуда она все это знает, так отчетливо видит в своем сознании? Перекошенное от страха лицо Джейкоба, его расширенные от ужаса глаза, нож, торчащий из его горла. Почему она не умерла? Откуда она все это знает? Ярость Михаила. Она была сверх всякого воображения, выходила за рамки простого физического тела. Ничто не могло содержать такой бешеный гнев. Он сочился из него, подпитывая шторм, пока земля не начала вздыматься и сворачиваться, пока вспышки молний не начали ударять в землю, и пока не полился дождь. Это было на самом деле или частью какого-то вселяющего ужас ночного кошмара? Но она знала, что все это было на самом деле, и что она была близка к какой-то страшной правде. Но боль была такой сильной, что она так сильно устала, и Михаил был ее единственным утешением. Ей хотелось вернуться назад в убежище, которое он ей предлагал, и просто позволить ему защитить ее, держать в безопасности, пока она вновь не станет сильной. Михаил же просто ждал, позволяя ей сделать выбор. Он обеспечивал ее теплом, любовью, близостью, но все равно что-то удерживая внутри себя, подальше от нее. Рейвен закрыла свои глаза, сосредоточилась и вспомнила. Михаил, внезапно оказавшийся рядом с ней, боль и страх в его темных, гипнотизирующих глазах, его руки, притягивающие ее к себе, его сознание, ищущее и находящее ее, приказывающее ей остаться, якорем удерживающее ее на земле, в то время как ее тело умирало. Там же находился его брат и большая часть его людей. Что-то было помещено в ее живот, — что-то, что казалось, прокладывало свой собственный путь в ее теле, что-то теплое и живое. Низкое, успокаивающее пение, заполнившее воздух вокруг них. Шок и тревога исходили от людей Михаила, чья кровь, теплая, сладкая, придающая энергию, вливалась в ее тело, в ее органы, восстанавливая мышцы и ткани. Но вливалась не в вену, а в… Рейвен неподвижно замерла, ее сознание было так поражено этим, что тоже оцепенело. Дыхание само выходило из ее тела. Не в первый раз. Всплыли и другие воспоминания: доводящая до безумия манера Михаила питаться, его рот, жадно прижатый к коже поверх ее сердца. — О, Мой Бог! — Слова вырвались у нее подобно подавленному всхлипу отрицания. Это была самая настоящая правда, а не какие-то галлюцинации. Но ее человеческое сознание отвергало ее. Это было невозможно, этого не могло быть. Она находилась посередине какого-то ужасного ночного кошмара и в любой момент могла проснуться. Этим и объясняется то, что произошло. В ней все смешалось — фанатичная вера ассасинов в вампиров и сила Михаила. Но ее повышенные чувства говорили ей совсем другое, — они говорили ей, что это было на самом деле. Что она лежит в своеобразной подземной пещере, с землей находящейся как под ней, так и поверх нее. Они пытались закопать ее. Усыпить. Исцелить. Михаил просто ждал, позволяя ее сознанию усвоить информацию, ничего не утаивая от нее. Даже когда она потянулась к его воспоминаниям. Когда он, наконец, дождался ее реакции, то был совершенно удивлен. Он ожидал криков, слез, истерики. Рейвен растеребила матрас, издав низкий животный крик боли. Она откатилась от него, не обращая внимания на возможные последствия для своего смертельно раненого тела. Он заговорил резко, намного резче, чем ему бы хотелось, потому что страх за ее безопасность перевешивал его сострадание. Его команда парализовала ее тело, в беспомощном состоянии поймав в ловушке на полу. Только ее глаза оставались живыми и наполненными ужасом, когда он присел рядом с ней, пробежал руками по ее ранам, определяя размер повреждений. — Расслабься, малышка. Я понимаю, что это знание потрясло тебя, — пробормотал он и нахмурился, увидев, как драгоценная кровь сочится из трех из четырех ран. Подняв ее, он начал покачивать ее в своих руках в непосредственной близости от своего сердца. — Позволь мне уйти. — Ее мольба прозвучала в его сознании, эхом отозвавшись в сердце. — Никогда. — Суровые черты лица Михаила превратились в непримиримую маску. Он взглянул на двери над их головами. Двери откликнулись, распахнувшись от одного его желания. Рейвен закрыла глаза. — Михаил, пожалуйста, я умоляю тебя. Я не могу быть такой, как ты. — Ты не представляешь, что я такое, — сказал он нежно, проплывая на следующий этаж, так чтобы ничто не могло потревожить ее тело. — Человечество смешало правду о моей расе с историями о нежити, ворующей детей, убивающей и мучающей своих жертв. Я бы не смог спасти тебя, если бы ты умерла. Мы — раса людей, которая является частью земли, неба, ветра и воды. Подобно остальным людям, у нас есть свои способности и свои недостатки. — Он не стал вдаваться в детали, откуда берутся вампиры. Ей нужна правда, но не вся сразу. Михаил доставил ее в гостевую комнату и осторожно положил на кровать. — Мы не вампиры из тех ужасных историй, не ходячие мертвецы, во имя всего Святого. Мы любим, мы молимся, мы служим нашим странам. Нам отвратительно то, что человеческий мужчина может бить свою жену или ребенка, что мать может не обращать внимания на свое дитя. Нас отталкивает то, что человеческая раса может есть мясо животных. Для нас кровь животворяща, священна. Мы бы никогда не опозорили человека, мучая или убивая его. Для нас запрещено заниматься сексом с людьми, а потом пить его или ее кровь. Я знаю, что никогда не должен был брать твою кровь, это было неправильно, — это было неправильным, потому что я не сказал тебе, что может произойти. Я знал, что ты являешься моей истинной Спутницей Жизни, и что мое существование не сможет больше продолжаться без тебя. Я должен был лучше контролировать себя. За это я буду расплачиваться целую вечность, но что сделано, то сделано. Мы не можем изменить то, что уже произошло. Михаил приготовил несколько новых припарок и положил их точно на раны, плотно закрывая их. Ее страх, ее отвращение, ее ощущение предательства бились внутри него, заставляя его испытывать желание оплакать как ее, так и их обоих. — То, чем я занимался с тобой — это не то же самое, что использовать человеческую женщину для секса. Мы занимались не сексом — мое тело опознало тебе, как мою Спутницу Жизни. Не было никакой возможности проигнорировать зов. Мне следовало бы выбрать смерть. Ритуал требовал обмена кровью. Но это не физический голод, это чисто сексуальный обмен, красивое, эротическое подтверждение любви и доверия. Когда я в первый раз взял твою кровь, я невольно взял слишком много, так как испытывал невероятный экстаз. Я потерял контроль. Я поступил неправильно, связав тебя с собой, не объяснив тебе, что все это означает. Но я позволил тебе сделать выбор. Этого ты не можешь отрицать. Рейвен взглянула на его лицо, читая печаль в его темных глаза, страх за нее. Ей хотелось прикоснуться к нему, смягчить морщинки напряжения на его лице, убедить его, что она может справиться с тем, что он просит от нее, но ее сознание не могло принять то, что он говорил. — Я бы выбрал смерть, если бы ты позволила мне пойти вместе с тобой. — Нежными ласковыми пальцами он отодвинул волосы с ее лица. — Ты это знаешь, Рейвен. Я мог спасти тебя только одним способом — сделать тебя одной из нас. Ты выбрала жизнь. — Я не знала, что делала. — А если бы знала, выбрала бы ты для меня смерть? Ее синие глаза, такие растерянные и смущенные, такие обеспокоенные, осматривали его лицо. — Освободи меня, Михаил. Мне не нравиться лежать здесь такой беспомощной. Михаил прикрыл ее тело тонкой простыней. — Твои раны очень серьезны, тебе нужна кровь, исцеление и сон. А не движение с места на место. Ее глаза сурово посмотрели на него. Михаил нежными пальцами дотронулся до ее подбородка. Он отпустил ее, а его глаза внимательно всматривались в нее. — Ответь мне, малышка. Зная, кто мы такие, можешь ли ты отправить меня в вечную тьму? Она предприняла последнюю попытку освободиться из-под его контроля. Часть ее все еще не могла поверить в то, что это происходит. Часть старалась понять и быть справедливой. — Я говорила тебе, я могу принять тебя, даже любить тебя таким, какой ты есть, Михаил. Я подразумевала это тогда. И это верно и сейчас. — Она была так слаба, что едва могла говорить. — Я знаю, что ты хороший человек, в тебе нет ничего дьявольского. Отец Хаммер сказал, что я не могу судить тебя по нашим стандартам, и я не собираюсь этого делать. Нет, я бы выбрала для тебя жизнь. Я люблю тебя. Из-за него в ее глазах было слишком много горя, чтобы он мог почувствовать облегчение. — Но? — Продолжил он тихо. — Я могу принять это в тебе, Михаил, но не в себе. Я никогда не смогу пить кровь. От одной мысли об этом, мне делается плохо. — Она языком дотронулась до своих губ. — Ты можешь обратить меня обратно? Используя переливание крови, например? Он с сожалением покачал головой. — Тогда позволь мне умереть. Только мне. Если любишь меня, то отпусти. Глаза Михаила потемнели, загораясь. — Ты не понимаешь. Ты — моя жизнь. Мое сердце. Нет Михаила без Рейвен. Если ты пожелаешь погрузиться в вечную темноту, я должен буду последовать за тобой. Я никогда не знал такой боли и экстаза любви нашего народа, пока не нашел тебя. Ты воздух, которым я дышу, кровь в моих венах, моя радость, мои слезы, все мои чувства. Я бы никогда не пожелал бесплодного, пустого существования. Это было бы невозможно. Мучения, которые ты испытала за те несколько коротких часов без наших ментальных прикосновений ничто по сравнению с адом, на который ты хочешь обречь меня. — Михаил, — прошептала она его имя с мучением, — я не Карпатка. — Теперь да, малышка. Пожалуйста, дай себе время исцелиться, понять все это и приспособиться к этому. — Он умолял ее, его голос был тихим и убедительным. Она закрыла глаза, сдерживая навернувшиеся слезы. — Я хочу поспать. Рейвен нуждалась в большем количестве крови. Передача будет более легкой, если она не будет понимать, что происходит с ней. Исцеляющий сон земли обеспечит ей спокойствие, и в любом случае, он ускорит процесс исцеления ее тела. С сочувствием, Михаил выполнил ее просьбу и отправил ее в глубокий сон.
Рейвен проснулась в рыданиях, обхватив Михаила руками за шею и прижимая его к себе, горячие слезы стекали на его грудь. Он защищающее притянул ее поближе к себе, удерживая так крепко, как только это было возможно без опасения раздавить ее. Она казалась такой хрупкой и легкой, словно была готова улететь от него. Михаил позволил ей выплакаться, поглаживая волосы в ласковом утешении. Когда она начала успокаиваться, он на своем родном языке нежно и ласково прошептал ей слова утешения и надежды. В конце концов, Рейвен, измученная и утомленная, устроилась в защитном кольце его рук. — Хоть на это и потребуется время, малышка, но дай нашим способностям шанс. Существует множество удивительных вещей, которые мы можем делать. Сосредоточься на вещах, которые бы приносили тебе радость. Изменение формы, полет с птицами, свободный бег с волками. Зажав рот своим маленьким кулачком, она постаралась подавить звук, напоминающий нечто среднее между криком от страха и истерическим смехом. Михаил потерся подбородком об макушку ее головы. — Я бы никогда не оставил тебя одну перед лицом всего этого. Обопрись на мою силу. Рейвен закрыла глаза, борясь с еще одной волной истерики. — Ты даже не понимаешь чудовищность того, что сделал. Ты забрал всю мою подлинную сущность. Не надо, Михаил! Я чувствую, как твой протест скользит в моем сознании. Что если бы ты однажды проснулся не Карпатцем, а человеком. Не способным больше свободно бегать или летать. Не обладая ни особенной силой, ни исцеляющим даром земли, не имея больше способности слышать и понимать животных. Ушло бы все, что когда-либо составляло твою сущность. А для выживания тебе пришлось бы есть мясо. — Она почувствовала его мгновенное отвращение. — Вот видишь, все эти вещи Карпатцы считают отвратительными. Я боюсь. Я смотрю в будущее и так напугана, что не способна даже думать. Я слышу вещи, чувствую вещи. Я… — Она замолчала, прежде чем сделать признание. — Разве ты не видишь, Михаил, я не могу сделать этого, даже ради тебя. Он прошелся своими любящими пальцами по ее волосам, лаково погладил нежную кожу ее лица. — Ты узнала все это за слишком короткое время. Твой сон был глубоким и безмятежным. — Он не стал говорить, что за время сна ей еще дважды давали кровь, что ее тело прошло через суровые изменения, освобождаясь от находящихся в человеческом теле токсинов. Он понимал, что она должна не спеша постигать определенные аспекты их образа жизни. — Ты желаешь отправить нас на вечный покой? Ее кулачок ударил его в грудь. — Не нас, Михаил, а меня! — Сейчас не существует ни тебя, ни меня. Есть только мы. Она сделала глубокий успокаивающий вдох. — Я даже не знаю что или кто я теперь. — Ты Рейвен, самая красивая, самая храбрая женщина, какую я когда-либо знал. — Искренне сказал он, поглаживая ее длинные шелковистые волосы. Ее тело было напряжено, почти неподвижно от желания опровергнуть его спокойную констатацию фактов. — А я смогу существовать, не потребляя кровь? На соке и зерновых? Его руки нашли ее, переплетя их пальцы. — Как бы мне хотелось, чтобы для тебя это было возможно, но нет. Ты должна будешь пить кровь, чтобы жить. Она издала звук, незначительный отказ, оттолкнувшись от него и уходя в себя. Это было слишком надуманным, слишком пугающим, чтобы воспринимать всерьез. Ей хотелось верить, что это был всего лишь ночной кошмар. Михаил сел, позволив ей отодвинуться так, чтобы он смог приподнять простыню с ее изящного тела. Ее сознание отказывалось воспринимать любые объяснения, не желая иметь дело с той информацией, которую он давал ей. Стремясь отвлечь ее, он наклонился, чтобы осмотреть ее живот, его пальцы собственническим легли на него, нежно прикасаясь к каждому белому шраму. — Твои раны почти исцелились. Она приподнялась, пораженная. — Это невозможно. Он поднял свои руки, чтобы показать ей длинные белые шрамы. Ее глаза недоверчиво распахнулись. Глаза же Михаила потемнели и загорелись огнем, опалив ее обнаженную грудь теплом. Маленькие зубки Рейвен прикусили нижнюю губу, и она покраснела всем телом. Вцепившись в простыню, она натянула ее на себя. Его белоснежные зубы блеснули в хищной улыбке, — чисто мужской насмешке. Он наклонился ближе, так что его рот скользил по ее уху, когда он заговорил. Его теплое дыхание манило и соблазняло. — Я целовал каждый дюйм твоего тела. Я побывал в каждом укромном уголке твоего сознания. — Его зубы скользнули по мочке уха, от чего по ее спине пробежали мурашки. — Хотя, должен признаться, румянец тебе идет. Рейвен обнаружила, что сидит, затаив дыхание, а глубоко внутри нее свернулось тепло. А затем она прижалась своим лбом к твердым мускулам его груди, чтобы он не смог увидеть ответную вспышку в ее глазах. — Михаил, — предупредила она, — у тебя не получится изменить то, что я чувствую, соблазняя меня. Я знаю, что не смогу справиться с этим. — Я слышу твои мысли, малышка. Ты закрыла свое сознание для всех возможностей. — Сказанные шепотом слова представляли собой прекраснейший соблазн. — Я дам тебе все, что ты ни пожелаешь. Я больше не смогу вынести твоего несчастного вида. — Его рука прошлась вверх по груди, остановившись прямо под ее подбородком, зависнув прямо над его сердцем. У нее в животе все сжалось, когда она догадалась об его намерениях. Сладкий запах горячей крови смешался с его диким, мужским запахом. И прежде чем Рейвен смогла остановить его, прежде чем смогла издать возглас протеста, его кровь свободно потекла вниз по груди. Инстинктивно она прижала обе ладони поверх раны, надавливая. С дикими от страха глазами, Рейвен неистово выкрикнула. — Остановись, Михаил. Не делай этого. — Слезы хлынули и потекли вниз. — Пожалуйста, скажи мне, что надо сделать, чтобы спасти тебя. — Отчаяние звучало в ее голосе. — Ты можешь остановить это. — Я не могу, Михаил. Прекрати, ты пугаешь меня! — Она давила со всей силой, на какую была способна, но кровь все равно продолжала течь между ее пальцев. — Твой язык обладает исцеляющей силой, точно так же как и слюна во рту. — Его голос был мрачным, гипнотическим. Он откинулся назад, словно его силы убывали. — Но не препятствуй моему решению, если сама жить не хочешь, то я отказываюсь возвращаться в мир темноты. В отчаянии она склонил свою голову к его груди, и провела языком по краям пореза, закрывая открытую рану, словно ее и не было. Отвращение было в ее сознании, но не в теле. Что-то дикое в ней подняло свою голову, ее глаза стали сонными и чувственными. Свернутое в кольцо тепло распространилось по всему телу, которое испытывало сильный голод, страстное желание. Зов внутри нее был так силен. Она хотела большего, нуждалась в эротическом экстазе, дать который мог только он. Руки Михаила запутались в ее волосах, обхватывая ее голову и откидывая назад, открывая горло. Его рот прошелся по ее мягкой коже, ее неистово бьющемуся пульсу. — Ты уверена, Рейвен? — Он прошептал это так чувственно, что ее тело чуть не растаяло в ответ. — Я хочу, чтобы ты была полностью уверена. Ты должна быть уверена, что это твой собственный выбор. Она обвила его шею своими руками, прижимая его голову к себе. — Да. — Воспоминания об его рте, скользящем по ее, о раскаленном добела удовольствии, пронзавшем всю ее душу, заставили жар соединить воедино слабость и восторг в ее животе. Она хотела этого, даже нуждалась в этом. — Ты отдаешься себя мне добровольно? — Его язык попробовал на вкус ее кожу, слегка ударив по пульсу, и спустился вниз к ложбинке между грудями. — Михаил. — Его имя прозвучало как мольба. Она боялась, что он ждал слишком долго и теперь мог быть не в состоянии жить, дышать, полностью слиться с ней. Он с легкостью поднял ее, обхватив своими руками. Его язык прошелся по ее соску — раз, второй. Рейвен задохнулась, изогнувшись, чтобы стать к нему ближе, ее тело чувствовало, как находящаяся в нем дикость поднимается, чтобы соответствовать, даже подчинить дикость, находящуюся в ней. Она, казалось, плыла по воздуху, каждое нервное окончание было оголено от голода и потребности. Сладкий запах крови взывал к ней. Она вдохнула свежий воздух и раскрыла глаза, изучая ночь. Она что-то нашептывала ей с той же самой силой, с какой текла кровь Михаила. Над ее головой покачивались деревья, ветерок охлаждал ее тело, и, несмотря на это, раздувал ее желание. — Это наш мир, малышка. Почувствуй его красоту, услышь его зов. Все это было похоже на ослепительную мечту, как будто они плыли вместе с легким туманом, становясь непосредственной частью ночи. Над головой среди листвы и веток деревьев играли в прятки звезды. Луна была неясной, блуждая за проплывающими облаками. Рейвен везде слышала звуки жизни. Это был и сок деревьев, и шорох небольших животных, и хлопанье крыльев, и отзвук дикого крика ночного охотника, упустившего свою жертву. Михаил поднял голову и прокричал, издав звук полный дикой радости. Раздался ответный крик. Рейвен смогла почувствовать восторг в волчьих ответах. Он заполнил ее сердце, и находящаяся в ней дикость возросла. Михаил пронес ее по лабиринту тропинок глубоко в горы, пока они не оказались перед входом в пещеру уходящую глубоко вниз. — Услышь это, — приказал он, шагнув в темные сумерки. — Услышь, как земля поет для тебя. Это было невероятно, но она могла видеть богатые минеральные жилы, изгибающиеся по обеим сторонам узких стен, словно в туннель просачивался солнечный свет. Она могла слышать звук текущей воды, эхом отдающийся через множество пещер. Летучих мышей, разговаривающих друг с другом, и землю приветствующую все это. Михаил уверенно шел к цели, без колебаний шагая через лабиринт туннелей, с каждым шагом унося их все дальше под землю, пока они не оказались в огромном наполненном паром гроте. Вода пенисто спускалась вниз, заполняя серию бассейнов. А вокруг них, подобно драгоценным камням, мерцали кристаллы. Он подошел к самому дальнему от водопада бассейну, вода в котором пузырилась подобно газировке, была теплой и пенилась вокруг их кожи. Он погрузился в бассейн, продолжая держать Рейвен на руках, и пар окутал их. Пузырьки пощипывали чувствительную кожу, танцуя и дразня, подобно сотне маленьких пальчиков, пенясь и лаская, подобно прикосновениям язычка. Ленивыми томными движениями Михаил начал мыть ее изящное тело, ее небольшие ступни, ее икры и бедра. Рейвен шевельнулась в его руках, закрыв глаза и отдаваясь чистейшей чувственности. Карпатская кровь горячо текла в ее венах. Карпатские потребности и желания боролись с человеческими ограничениями и запретами, на которых настаивало ее сознание. Его руки скользили по ее плоскому животу в чуткой любящей ласке, его пальцы с трепетом прошлись по каждому шраму, стирая последние следы припарок и крови. Он уделил тщательное внимание каждому ее ребру, спине, и наконец, лицу и волосам. Михаил был так нежен, что ей хотелось заплакать. Он ни разу не дотронулся до нее интимно, и, тем не менее, разжег медленный огонь в ее крови, растекающийся по ее телу. Она страстно желала его. Нуждалась в нем. Рейвен открыла свои синие глаза — они были сонными, сексуальными, потемневшими от желания. Откинув голову, она взглянула на него, а затем пошевелилась, чтобы ополоснуть его тело. Она не собиралась быть такой доброй. Целью каждого ее прикосновения было поддразнить его, воспламенить. Кончики пальцев зарылись в его спутанные волосы, почти достигающие его плоского живота, чувственно скользили по твердым мускулам его груди, смывая каждую каплю крови с его кожи. Ее было так много. Это встревожило ее, и она захотела, чтобы он взял питание от нее, восполнил то, что потерял. Незначительная часть Рейвен понимала, что данная мысль должна была быть отвратительна для нее, но, тем не менее, ее тело так отчаянно нуждалось в его, она так страстно желала почувствовать на себе его губы, ощутить его голод. Ее руки соскользнули ниже, прошлись по его плоскому животу, спустились по краю его тазовых костей. Рейвен почувствовала его быстрый вдох, напряжение каждой его мышцы. Низкое рычание прогромыхало глубоко в его горле, посылая огненные частички танцевать в ее крови. Ее пальцы нашли очевидное свидетельство его сексуального возбуждения, дразня и соблазняя, интригующе скользя кончиками пальцев, ее ладонь прошлась по всей его длине, обхватывая и пробуя на вес. Он застонал от усилия, которое ему потребовалось, чтобы взять себя под контроль. На этот раз она собиралась принять участие в ритуале. Не было никакой возможности поспорить о том, что она не знает, что делает. Он шире раздвинул свои ноги, чтобы удержать свое дрожащее тело, поскольку она дотронулась своим язычком до его плеча, проследовала за капелькой воды, которая бусинкой стекала по его шее к груди. Тело Рейвен сжалось, становясь тяжелее, испытывая желание и пылая. Ее язык скользнул по коже над его сердцем в ленивой, чувственной манере. Ее кровь неслась и пела, соответствуя его. И все это время ее руки ласкали, поддразнивали, обещали. Шелковистая масса ее длинных волос легко касалась его тела, когда она последовала за капельками воды, опускаясь ниже, еще ниже. Она почувствовала его дрожь, в то время как пробовала его на вкус; почувствовала, как его тело подавалось навстречу ее шелковистому рту. Ощущение власти было невероятным. Его руки запутались в ее волосах, низкое агрессивное рычание вырвалось из глубин его горла. Найдя его бедра, она слегка прошлась по ним ногтями, доводя его до крайности, желая, чтобы он сошел с ума от любви к ней, желая, чтобы он потерял рассудок от страсти. Дернув ее вверх, Михаил прижал ее к себе. Его руки нашли твердые мышцы ее ягодиц и обхватили их, массируя. — Я объявляю тебя своей Спутницей Жизни. — Шепотом проговорил он слова — заклинание черной магии многовековой давности. Его рука прошлась вверх по ее спине, вокруг ее полной груди, и спустилась вниз по ее атласной коже, находя завитки полуночно-черного цвета на ее лобке. Рейвен вскрикнула, когда его пальцы дотронулись до нее под бурлящей водой, дотронулись и начали медленное мучительное исследование. Ее рот напротив его груди раскрылся, а дыхание стало прерывистым, переходящим в легкие вздохи. Страстное желание становилось все сильнее, огонь разгорался — что-то дикое и неконтролируемое в ней рвалось на свободу. Она могла слышать, как в унисон бились их сердца, слышать, как текла его кровь, ее кровь. Она чувствовала, как ее тело запульсировало жизнью, потребностью, голодом, который был таким сильным, что ей требовался весь он, чтобы заполнить ее, сделать целостной. Она нуждалась в нем не только в своем сознании, она нуждалась в его эротично-ненасытном аппетите, в его невероятной страсти, которую он испытывал к ней и которая заставляла его пылать и страстно желать ее. Она нуждалась в его теле, овладевающем ею, берущем ее дико, без всяких сомнений. И она нуждалась в его… крови. Его рука легла ей на затылок, подталкивая ее к краю воды. — Я принадлежу тебе, я предлагаю тебе свою жизнь. Возьми то, в чем ты нуждаешься, то, что ты хочешь. — Он прошептал слова, открывая дверь к невероятному желанию. Его пальцы двигались все настойчивее, его тело прижимало к земле ее, одновременно находясь наполовину в воде. Под собой Рейвен чувствовала мягкую почву, а сверху ее придавило его тяжелое тело. Какая-то беспощадность сквозила в его темных чертах, в безжалостном разрезе его рта и в горящих голодом темных глубинах его глаз. Когда она коснулась его сознания, то там присутствовала дикость, примитивное сексуальное возбуждение, животное стремление заклеймить, безжалостно-неумолимое решение мужчин-карпатцев владеть своей спутницей. Но там также была и любовь — такая сильная, что она с трудом могла ее постигнуть. Нежность. Мужское благоговение к одной единственной, которую он когда-либо хотел. Михаил раздвинул ее бедра, видя очевидное свидетельство ее готовности в глубинах ее глаз. Она была горячей, пульсирующей от желания, приглашающей в свое тело. Он вошел в нее одним мощным ударом, глубоко погружаясь в ее горячие внутренности. Ее специфический женственный запах смешался с его мужским, распространяясь и смешиваясь с их желанием. Его язык и зубы плавно скользили по ее горлу, и, спустившись вниз, обхватили ее ноющую грудь. Его руки прошлись по ее телу, не пропуская ни одного дюйма, возбуждая, исследуя, заявляя свои права. Он был груб, его зубы покусывали ее нежную кожу, но язык облегчал каждую боль. Ему казалось недостаточным быть рядом. Ее тугие ножны обхватили его, сжимая и обжигая, подпитывая его дикость. Его тело двигалось в ее. Медленно, глубоко, заполняя каждую ее частичку, увеличивая трение, а затем сознательно снижая ритм. Она издала небольшой плаксивый звук, ее тело требовало облегчения, бархатные мышцы горячо сжали его. Расстроенная, Рейвен лихорадочно двигалась навстречу ему, заставляя его прижиматься ближе, двигаться глубже, быстрее, сильнее. Ее кровь была похожа на расплавленную лаву, и ей все больше требовался он. Весь он. Она жаждала более глубокого соединения, жаждала ощутить его рот, питающийся от нее, обжигающий ее, ставящий на ней свою метку, соединяя их вместе на вечность. — Михаил, — взмолилась она. Он поднял голову, голод горел в его темных глазах. — Я принадлежу тебе, Рейвен. Возьми от меня то, в чем ты нуждаешься, точно так же, как я возьму это от тебя. — Он прижал ее голову к своей груди, и все внутри у него сжалось, когда ее язычок прошелся по его мышцам. И именно в этот момент, — сердцеостанавливающий, интимный, — он почувствовал осторожное царапание ее зубов. Это была раскаленная добела боль, синяя молния эротического удовольствия. Он стал еще больше — огромный и напряженный, возбужденный, в то время как ее зубы глубоко погрузились в него. В экстазе Михаил откинул голову назад и издал стон чистого удовольствия. Его тело пригвоздило ее к земле, мощно погружаясь, все сильнее и сильнее, пока ее тело не изогнулось вокруг него, обхватывая и крепко сжимая, вновь и вновь достигая оргазма. Михаил контролировал себя. Ритуал должен был быть закончен, а обмен сделан добровольно. Сжав ее волосы в своей руке, он повторил слова, которые должны были связать их воедино. — Я даю тебе свою защиту, свою верность, свое сознание, свою душу и тело. И я обязуюсь хранить то же самое, что принадлежит тебе. Твои жизнь, счастье и благополучие будут защищены и поставлены превыше моих на все времена. Ты моя Спутница Жизни, связанная со мной навечно и всегда находящаяся под моей защитой. Он потянул ее за волосы, заставив поднять голову, наблюдая через полуприкрытые глаза, голодные и настороженные, как она закрывает ранки от укусов своим языком, посылая пламя танцевать по его разгоряченной коже. А затем он поцеловал ее с каждой унцией мужского превосходства, которой обладал. Его рот обжигающе прошелся по ее горлу, остановившись на бешено бьющемся пульсе. Его руки сжались вокруг ее бедер. Его тело покоилось в разгоряченных загадочных глубинах ее женственности. Он ждал. Она повернула голову, предлагая свое горло. — Возьми свое, Михаил. Возьми то, в чем ты нуждаешься. Она пробормотала слова, затаив дыхание в агонии ожидания и потребности. Она дрожала от ожидания, от страстного, присущего Карпатцем, эротического голода. И как только его бедра мощно подались вперед, его зубы глубоко погрузились в нее. Она вскрикнула, обвив его руками, выгибаясь ему навстречу, когда он утолял свою жажду, когда его тело дико входило в ее, ставя свое клеймо, заявляя на нее свои права и унося их за пределы земли. Ее тело сжало его крепко, настойчиво. Михаил отринул любое притязание на контроль и взял ее так, как хотел, — все двигаясь и двигаясь, пока она не стала дикой и разгоряченной, требовательной, пока ее хныканье и сладкий пряный вкус ее крови не подвели его возбужденное тело к краю. Он излился в нее, впервые в жизни ощутив полное пресыщение, полное удовлетворение. Они лежали соединенные, их сердца бились в унисон, а легкие работали, словно принадлежали одному человеку; остаточные отголоски сотрясали и покрывали рябью их тела. Михаил перевернулся так, чтобы его большое тело оказалось под ее изящным. Ее груди были мягкими и теплыми, укрытыми спутанными волосами, которые спускались до самого его живота. Ее голова покоилась на его груди. Михаил ласкал ее волосы, позволяя его всепоглощающей любви растекаться и окружать ее. Он чувствовал, насколько недолговечным был этот момент, и не доверял словам. Его сознание было теплым, безопасным раем любви, и он охотно разделял его. Испытанное наслаждение надолго выбило их из реальности. Рейвен могла только упиваться мощной реакцией своего тела. Каждая крошечная клеточка была полна жизни и кричала от удовольствия. Казалось невозможным, что она могла испытать такой экстаз. Она медленно пошевелила рукой, отодвигая свои волосы в сторону. Это небольшое движение заставило ее мускулы сжаться вокруг него. Вокруг Михаила. Кем же был этот человек, с такой легкостью захвативший ее жизнь и овладевший ее телом? Рейвен подняла голову и изучила его лицо. Такое мужественное. Такое мрачное и загадочное. Его глаза хранили так много секретов, его рот был таким чувственным, что у нее перехватывало дыхание. — Скажи, что я сделала, Михаил. Его глаза стали бездонными, настороженными. — Ты отдала свою жизнь под мою заботу. И смею тебя заверить, малышка, что в моих руках ты в безопасности. Кончиком языка она прикоснулась к своим внезапно увлажнившимся губам. Ее сердце тревожно заколотилось от значительности своего решения. Она все еще ощущала его вкус в своем рту, его запах на своем теле, его семя, стекающее по ее ногам, и они все еще были соединены воедино, ее тело сжалось чувственно, огненно вокруг него. — Каков я на вкус? — Его голос был низким, притягательным. Его шепот напротив ее кожи подобен прикосновению пальцев. Прикосновению фантазии. Она крепко зажмурила свои глаза, подобно ребенку не желающему признавать что-либо. — Михаил. — Ее тело задрожало, сжавшись от звуков его голоса, от эротического вопроса, заданного им. Он высвободился из-под нее, меняя свою хватку таким образом, что мог покачивать ее в своих объятиях, скользя назад в пенящийся бассейн. — Скажи мне, Рейвен. — Он поцеловал ее горло крошечными маленькими поцелуями, каждый из которых был таким же крепким, как и вино. Ее руки обвились вокруг его шеи, а пальцы нашли густую гриву его волос. — У тебя вкус как у леса, дикий и неприрученный, и такой эротичный, что сводит меня с ума. — Признание вырвалось у нее как при исповеди в серьезных грехах. Пузырьки пенились и лопались на ее чувствительной коже, на их самых интимных местах. Михаил откинулся, принимая на себя их вес, надежно усадив ее на своих коленях. Ее округлые ягодицы ласкали его кожу, посылая сладостный огонь проноситься через их кровь. — Ты же на вкус как сладкая огненная специя, захватывающая и такая чувственная. — Его зубы прошлись по задней части ее шеи, послав дрожь восторга вниз по спине. Рейвен спокойно лежала в его руках, ее сознание отступило под воздействием того, что она сделала. Ей всегда будет недостаточно Михаила. Существующая между ними дикость, казалось, никогда не будет удовлетворена. Рейвен была неспособна соединить все это воедино, ее мозги просто отказывались признавать то, чем она возможно стала. Она не представляла, что он имел в виду, говоря «питаться». Кроме собственных наблюдений, у нее были только сведения, которыми с ней поделился Михаил. Включало ли это секс? Он сказал «нет», но она не могла представить, как можно было брать кровь умышленно. Рейвен крепко зажмурилась. Она не сможет сделать это с кем-нибудь еще. Она не сможет брать кровь от человека. Михаил прижал ее голову к себе, его пальцы успокаивающе погладили ее по волосам. Он что-то тихо пробормотал, его голос стал низким и притягательным. Ей требовалось время, чтобы приспособиться к своей карпатской крови, к силе своих эмоций и насущным потребностям. Она охотно приняла участие в связывающем ритуале. Она произвела обмен кровью без его молчаливого давления. Они были безвозвратно связаны, и у нее не было никакой причины испытывать никчемные человеческие угрызения совести и бояться будущего. Требовалось время, чтобы позволить своему сознанию медленно принять эту новую действительность. Михаил был предельно откровенен сам с собой. После ожидания этой женщины, длинной в несколько человеческих жизней, он не хотел делить ее с кем-нибудь еще. Он никогда не думал о питании как об интимном процессе — это была простая необходимость. Но сама мысль о Рейвен, приникающей к шее другого мужчины, принимающей его жизненную силу в свое тело, была для него отвратительна. Всякий раз, давая ей кровь, он чувствовал сексуальный восторг, всепоглощающую потребность защищать и заботиться о ней. Он не представлял, что остальные Карпатцы чувствуют к своим Спутницам Жизни, но знал, что любой мужчина в непосредственной близости от Рейвен будет в страшной опасности. Это походило на то, как ее человеческое сознание не позволяло ей принять их способ охоты на людей. Рейвен пошевелилась в его руках, томно потянувшись. — Я думала о чем-то грустном, но ты забрал эти мысли, не так ли? — В ее голосе слышался намек на улыбку. Он позволил ей высвободиться, наблюдая, как она погружается в пенящуюся воду и выныривает в нескольких футах от него. Ее огромные глаза прошлись по нему с очевидным смехом. — Ты знаешь, Михаил, я начинаю думать, что мое первое впечатление о твоем характере было верным. Ты высокомерный и властный. Он поплыл по направлению к ней ленивыми легкими движениями. — Но я сексуален. Она отодвинулась подальше, послав на него брызги, получившиеся от удара ладошкой по поверхности воды. — Держись от меня подальше. Всякий раз, когда ты приближаешься ко мне, случается что-то сумасшедшее. — Сейчас самое подходящее время, чтобы преподать тебе урок за то, что ты поставила свою жизнь под угрозу. Ты ни в коем случае не должна была следовать за ассасинами из гостиницы. Ты знала, что я не смог бы услышать тебя, если бы ты позвала на помощь. — Он продолжал плыть по направлению к ней, такой же безжалостный, как и акула. Рейвен предпочла отступить и, выбравшись из бассейна, нырнула в следующий, размером побольше. Вода оказалась холодной для ее разгоряченной кожи. Она указала на него пальцем, а ее мягкий рот изогнулся. — Я говорила тебе, что попытаюсь помочь. В любом случае, если ты посмеешь читать мне лекцию, у меня не останется иного выбора, кроме как беспристрастно рассмотреть, как неэтично ты поступил, связав нас без моего согласия. Скажи-ка мне, если бы я не последовала за ассасинами, и Джейкоб не нанес бы мне колотые раны, я бы так и осталась человеком, не так ли? Михаил выбрался из бассейна, вода стекала по его телу, от чего у Рейвен перехватило дыхание. Он выглядел великолепно, таким мужественным и сильным. Одним плавным прыжком он поднялся в воздух, и, согнувшись, аккуратно нырнул в глубокий бассейн. Она обнаружила, что ее сердце бешено забилось, что ее кровь поет для него. Он вынырнул позади нее, и его руки обхватили ее за талию, притягивая ближе, его сильные ноги поддерживали их на плаву. — Ты бы все еще оставалась человеком, — согласился он, его голос околдовывал черной магией, от чего внутри ее тела появился жар, несмотря на холодную воду. — Если бы я осталась человеком, то как бы ты смог остаться со мной в качестве Спутника Жизни? — Она прижалась своими округлыми ягодицами к соединению его бедер, наслаждаясь внезапным возбуждением, когда его тело набухло и напряглось от ее давления, и откинула голову ему на плечо. — Я бы предпочел состариться вместе с тобой и умереть, когда умрешь ты. — Его ответ прозвучал хрипло, а одна рука обхватила упругую мягкость ее груди. Ее волосы обрушились на его тело подобно шелку, посылая огоньки удовольствия по его телу. Рейвен неожиданно подняла голову и развернулась, чтобы взглянуть ему в лицо, ее синие глаза искали темные глубины его глаза. — Что ты именно это имеешь в виду, Михаил? Ты бы предпочел остаться со мной, в то время как я бы старела? Он кивнул, пройдясь пальцами вниз по ее щеке в нежной ласке. — Я бы состарился рядом с тобой. Когда бы твое дыхание остановилось, то же самое произошло бы и со мной. Она покачала головой. — Как я могу сопротивляться, Михаил, когда ты похитил мое сердце? От его усмешки у нее перевернулось сердце, и что-то подпрыгнуло в животе. — Ты даже не думала сопротивляться мне, малышка. Я твоя вторая половинка. — Его руки обхватили ее за шею, вынуждая наклониться ближе, пока его рот не нашел ее и они одновременно не растворились, погрузившись под прохладную воду природного бассейна.
Прошла уже половина ночи, когда Михаил принес ее обратно в их дом, где Рейвен поспешно завернулась в одну из его рубашек. — Ты понимаешь, что здесь у меня нет ни единой вещи? — Она не могла спокойно посмотреть ему в глаза, краснея каждый раз, когда его темный пристальный взгляд скользил по ее телу. Она все еще могла чувствовать, как его тело давит на ее, силу его обладания. — Мне необходимо вернуться обратно в гостиницу. Там все мои вещи. Его бровь взлетела. Сейчас было не время говорить ей, что в действительности она не будет больше нуждаться в вещах. Но ее личные вещи, возможно, смогут облегчить ей переход. Он лениво протянул руку к своей собственной одежде. — Я уверен, что миссис Галвенстейн доставит твои вещи нам. Я позвоню и договорюсь, чтобы это было сделано немедленно. Также я на короткое время буду вынужден уйти, Рейвен. Осталось несколько не выясненных моментов, о которых следует позаботиться. Здесь же ты будешь в безопасности. Она с вызовом подняла подбородок. — Я быстренько оденусь и пойду вместе с тобой. Мне вовсе не хочется вновь провести день на подобии того, какой был у меня, когда я не могла до тебя дотянуться. Это был ад. Настоящий ад, Михаил. И сразу же его темные глаза с нежностью прошлись по ее лицу. — Я никогда не хотел для тебя этого. Грегори отправил меня в исцеляющий сон, малышка, и я не мог ответить на твой зов. Это не должно было произойти. Я послал к тебе отца Хаммера, думая, что буду просто спать, но если возникнет крайняя необходимость, то смогу проснуться, чтобы ободрить тебя. — Но все произошло не так. Он покачал головой. — Увы, Рейвен. Грегори отправил меня в исцеляющий сон. Никто не может проснуться, пока Грегори не решит, что пора. Он не знал о тебе, о твоей потребности в моем прикосновении. Это была моя ошибка, а не его, и я сожалею. — Я знаю, — призналась она. — Но теперь-то ты понимаешь, почему я не могу находиться вдали от тебя. Я боюсь, Михаил, боюсь всего — себя, тебя, того, что я делала здесь. — Не в этот раз, малышка, — нежно проговорил он, жалея, что нельзя поступить иначе. — Необходимо разыскать остальных ассасинов. Я не могу позволить никакой опасности оказаться рядом с тобой. Здесь ты будешь в безопасности. Я не сплю и смогу прикоснуться своим сознанием к твоему, что точно также и с такой же легкостью сможешь сделать и ты, если будет необходимо. Нет никакой необходимости бояться. — Я не отношусь к типу «останусь-дома-и-буду-в-безопаснсти», — возразила она. Он развернулся, такой большой и сильный, его лицо представляло собой неумолимую маску. Михаил выглядел грозным, неукротимым. Рейвен невольно отступила назад, ее синие глаза потемнели, превращаясь в темные сапфиры. Михаил незамедлительно взял ее руку и поднес к своему теплому рту. — Не смотри на меня так. У меня чуть не отобрали твою жизнь. Ты хотя бы представляешь, каково мне было проснуться от твоего крика? Ощущать твой страх, знать, что это отвратительное извинение за человека, который наносит тебе удары? Ощущать, как лезвие вновь и вновь входит в твое тело? Ты почти умерла на моих руках! Я дышал за тебя, поддерживал твое сердцебиение. Принимая решение, я знал, что ты возможно никогда не сможешь простить меня за него. Я не готов был рисковать твоей жизнью. Ты вообще можешь понять это? Она смогла почувствовать, как задрожало ее тело от силы его эмоций. Его руки обвились вокруг нее, притягивая ее к нему. — Пожалуйста, Рейвен, позволь мне подержать тебя в безопасности, по крайней мере, пока я не сотру это из своего сознания. — Его пальцы зарылись в густую массу ее иссиня-черных волос. Михаил притянул ее хрупкое тело к своему большому, прижимая как можно ближе, словно он мог укрыть ее от дальнейших бед. Рейвен обвила руками его шею. — Все в порядке, Михаил. Со мной ничего не случится. — Она уткнулась носом в его шею, стараясь убедить его, отодвинуть как его страх, так и свой собственный. — Как мне кажется, нам обоим следует чуть-чуть измениться. Его поцелуй был мягким и очень нежным. — Тебе следует успокоиться. Шести дней сна и исцеления недостаточно. — Шесть дней? Это невероятно. Кто-нибудь когда-нибудь брал твою кровь на анализы? Михаил неохотно отпустил ее. — Никто из нас не может приблизиться к человеческим медицинским учреждениям. Мы сами заботимся о себе. Рейвен взяла расческу и долгими движениями начала лениво вычесывать колтуны из влажной гривы своих волос. — Кем была та женщина, оказавшаяся в ловушке под землей? Его лицо стало бесстрастным, все следы нежности исчезли, словно их никогда и не было. — Ее имя Элеонора. Она родила мальчика. — Тон его голоса был лишен эмоций. Она села на кровати, скрестив ноги и склонив свою голову на бок, расчесывая свои длинные волосы. — Она тебе не нравиться? — Она подставила тебя. Она позволила той дьявольской женщине услышать себя, поэтому я чуть не потерял тебя. — Он застегивал свою рубашку, и вид его длинных тонких пальцев, выполняющих такое простое задание, очаровал ее. — Ты была под моей защитой. Это означает, Рейвен, что все Карпатцы обязаны ставить твою безопасность превыше своей. Она прикусила нижнюю губу своими маленькими зубками. Она чувствовала, под его безэмоциональной маской, безжалостную и не проходящую ярость, направленную на ту неизвестную женщину. Чувства Михаила к ней были невыносимо сильными и чуждыми для него. Ему точно также как и Рейвен было очень трудно приспособиться. Она тщательно подбирала слова. — Ты когда-нибудь видел, как рожает женщина, Михаил? Это болезненно и пугающе. Чтобы женщина контролировала себя, ей нужна безопасная обстановка. А она, кроме того, боялась за жизнь своего нерожденного ребенка. Пожалуйста, не суди ее так строго. В ее обстоятельствах я бы билась в истерике. Он обхватил ее лицо своей крупной ладонью, пройдясь большим пальцем по ее нежной, бархатной коже. — В тебе столько сострадания. Элеонора чуть не стоила тебе жизни. — Нет, Михаил. Это Джейкоб чуть было не лишил меня жизни. Элеонора пыталась в меру своих сил. Не стоит никого обвинять, а если обвинять, то всех. Он отвернулся от нее. — Я знаю, что мне следует держать тебя рядом с собой. Я никогда не должен был искать приюта в исцеляющей силе земли. Это слишком сильно отдалило меня от тебя. Грегори же думает только о моей защите. В зеркале, Рейвен могла видеть боль, так явно проступившую на его лице. — В тот момент, малышка, когда я проснулся от твоего крика, я был все еще заключен в земле и был бессилен тебе помочь. Только моя ярость подпитывала шторм. По мере того как я прокладывал свой путь на поверхность, я чувствовал каждый удар лезвия, и я понимал, что подвел тебя. В тот момент, Рейвен, я столкнулся лицом к лицу с чем-то настолько ужасным, настолько свирепым и уродливым во мне, что я все еще не решаюсь это исследовать вблизи. Если бы он убил тебя, но никто не был бы в безопасности. Никто. — Он сделал признание напряженным, тщательно контролируемым голосом, его спина была напряжена. — Ни Карпатцы, ни люди. Я могу только молиться, что если это когда-либо произойдет со мной вновь, то Грегори сможет немедленно меня убить. Рейвен встала перед ним и обхватила его лицо своими руками. — Иногда горе проявляет в людях качества, которые лучше держать спрятанными. Никто не совершенен. Ни я, ни Элеонора, и даже не ты. Слабая, ироничная улыбка тронула его резко очерченный рот. — Я прожил века, пережив нападения вампиров, войны и предательства. И пока ты не вошла в мою жизнь, я никогда не терял контроль. Я никогда не имел ничего, чего бы желал так сильно, я никогда не имел ничего, что мог бы потерять. Она притянула его голову к себе, пройдясь легкими исцеляющими поцелуями по его горлу, его сильной челюсти, по направлению к напряженным уголкам его рта. — Ты хороший человек, Михаил. — Она проказливо усмехнулась, дразня своими синими глазами. — У тебя просто слишком много власти для твоего же блага. Но не волнуйся, я знаю одну американскую девчонку. Она очень непочтительна и собьет с тебя всю спесь. Его ответный смех не замедлил раздаться в ответ, и одновременно с ним ужасное напряжение покинуло его. Он обхватил ее своими руками и поднял в воздух, закружив, прижимая к себе. И как всегда ее сердце дико подпрыгнуло. Его рот соприкасался с ее, когда он пронесся по комнате и опустил ее на кровать. Смех Рейвен был мягким и дразнящим. — Мы не можем заняться этим снова. Но его тело опустилось поверх ее, его колени легким толчком раздвинули ее бедра, так что он вновь смог прижаться к ее мягкому и гостеприимному телу. — Я думаю, тебе стоит остаться обнаженной и подождать меня в таком виде, — прорычал он, лаская ее, чтобы убедиться в ее готовности. Она заманчиво приподняла свои бедра. — Я не уверена, что мы знаем, как заниматься этим в постели. — Последние слова растворились во вздохе наслаждения, поскольку он соединил их тела. И вновь его рот нашел ее, смех смешался со сладким вкусом страсти. Его руки собственнически обхватили ее грудь, прошлись по ее волосам. Так много радости было в ее сердце, в ее сознании, так много сочувствия и сладости. Вся его оставшаяся жизнь будет заполнена ее смехом и ее интересом к жизни. Он громко рассмеялся от чистой радости этого.
Михаил отсутствовал в течение двух долгих часов. За это время Рейвен прошлась по дому, знакомясь с комнатами. Она любила одиночество и была рада предоставленному времени, пытаясь во всем разобраться. Но как бы сильно она не старалась, она так и не смогла понять, чем в действительности стала. Только Михаил помогал ей оставаться в здравом уме. Он постоянно присутствовал в ее сознании, занимая ее мысли, избавляясь от всего лишнего, пока там не остался только он. Его кровь текла в ее венах, его запах ощущался на ее коже, его метка присутствовала на ее горле и груди. Ощущение его обладания было в каждом шаге, в каждом движении ее тела. Рейвен плотнее закуталась в его рубашку. Она знала, что он жив и здоров, поскольку часто дотрагивался до ее сознания, посылая теплое утешение. Она обнаружила, что радостно приветствует его легкое прикосновение, страстно желает его; осознала, что он разделяет ту же самую глубокую потребность слиться с ней. Вздохнув, она завернулась в длинный теплый плащ с капюшоном. Стены дома внезапно начали давить на нее, словно он превратился в тюрьму. Длинная крытая веранда манила к себе, а ночь, казалось, звала ее по имени. Рейвен взялась за дверную ручку, повернула ее. И сразу же ночной воздух промчался по ней, охлаждая и наполняя интригующими ароматами. Она вышла на веранду, прислонилась к высокой колонне и сделала глубокий вдох, втягивая ночь в свои легкие. Она смогла почувствовать притяжение, зов. И не раздумывая, спустилась с веранды и пошла по тропинке. Ночь шептала и пела, маня ее глубоко в лес. В небе тихо прошелестела сова, из укрытия осторожно вышли три лани и опустили свои бархатные мордочки в холодную реку. Рейвен ощутила их радость от жизни, их принятие своей ежедневной борьбы не на жизнь, а на смерть. Она могла слышать как в деревьях подобно отливам и приливам гудит сок. Ее обнаженные ступни, казалось, сами находили мягкую землю, избегая веточек, колючек и острых камней. Стремительное движение воды, звук ветра — само биение земли взывало к ней. Завороженная, Рейвен бесцельно бродила, кутаясь в длинный черный плащ Михаила, волосы спадали по ее спине до самых бедер густым каскадом иссиня-черного шелка. Она казалась неземной, в лунном свете ее бледная кожа выглядела почти прозрачной, ее большие глаза были такими темно-синими, что казались фиолетовыми. Изредка расходящийся плащ открывал интригующее мерцание ее обнаженной стройной ноги. Что-то прокатилось по ее сознанию, тревожа безмятежную красоту ночи. Печаль. Слезы. Рейвен остановилась, часто заморгав, стараясь определить свое местоположение, поскольку бродила так, словно находилась в прекрасном сне. Она повернулась в направлении сильных эмоций, и ноги сами понесли ее вперед. Ее разум автоматически обрабатывал информацию. Мужчина. Около двадцати лет. Его неподдельное горе было слишком глубоким. В нем был гнев на отца, смущение и вина за то, что он приехал слишком поздно. Что-то глубоко в Рейвен откликнулось на его всепоглощающую потребность. Юноша сидел, съежившись у широкого ствола дерева почти у самой границы леса. Его колени были подняты, а лицо закрыто руками. Приблизившись, Рейвен тихим звуком выдала свое присутствие. Парень поднял залитое слезами лицо, и его глаза расширились от шока, когда он увидел ее. Он попытался было вскочить на ноги, но Рейвен остановила его. — Пожалуйста, не вставайте, — тихо проговорила она, ее голос был таким же тихим, как и сама ночь. — Я не хотела вас беспокоить. Просто не могла уснуть, вот и вышла прогуляться. Вы предпочитаете, чтобы я ушла? Руди Романов обнаружил, что с благоговением уставился на видение, которое, казалось, появилось прямо из тумана. Она была не похожа ни на кого ранее виденного им, так же покрытая тайной, как и окружающий их темный лес. Слова застряли в его горле. Неужто причиной ее появления стало его горе? Он чуть было не поверил в те смехотворные суеверные истории, которые его отец рассказывал ему. Истории о вампирах и женщинах из темноты — сиренах, заманивающих мужчин к гибели. Парень смотрел на нее, словно она была привидением. — Мне так жаль, — тихо пробормотала она и повернулась, чтобы покинуть его. — Нет! Не уходите. — Его английский звучал с сильным акцентом. — Выйдите из тумана на минутку, а то вы выглядите такой нереальной. Зная о том, что под плащом она почти не одета, Рейвен плотнее запахнула его вокруг себя. — С вами все в порядке? Я могу кого-нибудь позвать к вам? Возможно, священника? Или вашу семью? — Никого нет, больше никого нет. Меня зовут Руди Романов. И вы, должно быть, слышали новости о моих родителях. Ужасное видение вспыхнуло в ее голове. Она увидела волков, вырывающихся из леса, красные глаза которых яростно мерцали; огромного черного волка, возглавлявшего стаю и напавшего прямо на Ганса Романова. А из головы молодого человека она подобрала сведения об его матери, Хейди, лежащей на кровати, в то время как пальцы ее мужа сжимались вокруг ее горла. В течение одного ужасного момента, она не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть. Что же пришлось вытерпеть этому парню! За какой-то час потерять обоих родителей. Его фанатик-отец убил его мать. — Я была больна, и сейчас впервые вышла на улицу. — Она подошла к нему поближе, под раскидистые ветки деревьев, не чувствуя себя в праве сказать ему правду — что она также была вовлечена во всю эту вселяющую ужас историю. Руди она казалась прекрасным ангелом, посланным чтобы утешить его. Он потянулся, чтобы прикоснуться к ее коже, желая убедиться, что она действительно такая мягкая, какой выглядит в лунном свете. Ее голос напоминал нежный шепот, сексуальный, успокаивающий, проникающий прямо в его сознание, чтобы утешить и исцелить. Он прочистил горло. — Пару ночей назад мой отец убил мою мать. Если бы я только вернулся домой пораньше... До этого моя мать звонила мне, неся какой-то вздор про то, как он участвовал в убийстве женщины. У него была мания на счет вампиров, охотящихся на людей в деревне. Мой отец всегда был суеверным, но я никогда не думал, что он полностью сойдет с ума. Мама рассказывала, что он и группа фанатиков охотятся на вампиров и помечают видных членов общества как жертв будущих убийств. Я думал, что он просто заливает, как и всегда до этого. — Он бросил взгляд на свои руки. — Я должен был выслушать ее, но она призналась, что, кажется, еще никто не знает об убийстве. Поэтому подумал, что он лгал насчет убийства женщины, но все это оказалось правдой. Черт, как бы мне хотелось, чтобы это было не так, но он точно оказался чокнутым. Он задушил мою мать, которая умерла, сжимая в руках четки. Руди вытер глаза дрожащими пальцами. Каким-то образом, он не знал только как, его таинственная леди оказалась в его сознании, делясь теплом и пониманием. Иллюзия была настолько реальной, что его тело двинулось навстречу жизни, и он резко осознал, что они одни одинешеньки. Непроизвольно ему на ум пришла мысль, что никто не знает, что она находиться рядом с ним. Эта мысль была невероятно захватывающей посередине его горя. — Я остался в университете еще на один день, чтобы сдать тест, который считал очень важным. Я действительно не поверил, что мой отец может кого-то убить, и в последнюю очередь женщину. Моя мать была повитухой. Она приняла так много детей, помогла стольким людям. Я говорил ей, что вот-вот вернусь домой и обо всем позабочусь. Она хотела сходить к священнику, но я отговорил ее от этого. — Мне жаль, что я не была с ней знакома, — искренне проговорила Рейвен. — Она бы вам понравилась, все любили ее. Она, должно быть, пыталась остановить отца. В ночь шторма он вышел из дома с группой приезжих. Это было как раз тогда, когда он убил мою мать, прямо перед тем, как покинуть дом. Отец, вероятно, хотел быть уверенным, что она никому ничего не скажет и не попытается остановить его. Он оказался в ловушке под деревом, в которое ударила молния. Он и остальные сгорели так, что их невозможно было опознать. — Как это все ужасно для вас, — Рейвен собрала рукой волосы, медленно проводя пальцами сквозь густой водопад шелка и отбрасывая их с лица. Сексуально. Невинно. Это было мощнейшей комбинацией.
* * *
Туман стелился через лес по направлению к дому, возведенному у скалы. Он просочился через железные ворота и заполнил внутренний двор. Спустя мгновение туман собрался в высокую плотную колонну, замерцал, соединяясь, пока Михаил, в своей телесной форме, не остался стоять перед дверью. Подняв руку и прошептав тихую команду, он снял защиту и вошел. И незамедлительно понял, что она ушла. Глаза потемнели, превратившись в лед. Белые зубы обнажились, замерцав. Раздалось низкое рычание, которое было подавлено. Его первой мыслью было, — что кто-то похитил ее, что она находится в опасности. Поэтому он послал молчаливый призыв к своей страже, — волкам, — прося их помощи в ее поисках. Затем, сделав глубокий вдох и успокаивая дыхание, он позволил своему сознанию найти ее, установить ее местоположение. Выследить ее оказалось не так уж и трудно. Но она была не одна. С человеком. Мужчиной. У него перехватило дыхание. Его сердце почти перестало биться. Руки сжались в два крепких кулака от чего лампа, стоящая неподалеку от Михаила, взорвалась, рассыпавшись на фрагменты. Снаружи поднялся ветер, закружившийся среди деревьев в виде крошечного торнадо. Михаил вышел наружу и поднялся в воздух, расправляя гигантские крылья, и с шумом помчался через небо. Далеко внизу, перекликаясь, взвыли волки, и побежали плотной стаей. Михаил молчаливо скользнул на тяжелые ветви над головой Рейвен. Она как раз отодвигала с лица волосы в своей невероятно сексуальной и очень женственной манере. Он смог почувствовать ее сочувствие, ее потребность успокоить. Он также смог ощутить, насколько замерзшей и изнуренной она была. Человек же, что не вызывало никаких сомнений, был убит горем. Но Михаил смог почувствовать запах его восторга, смог услышать биение его сердца, движение его крови. Он смог с легкостью прочитать мысли парня, которые были отнюдь не невинны. Взбешенный, больше от страха за нее, Михаил поднялся в воздух, а затем опустился на землю на расстоянии примерно ярда , невидимый для их глаз. После чего направился к ним — высокая, властная фигура появилась из ночи, из-за деревьев. Он навис над ними, грозный, внушительный, его резко-очерченное лицо было суровым и беспощадным. Черные глаза светились чем-то темным и смертельным. Отраженный лунный свет придал его пристальному немигающему взгляду угрожающе-красное мерцание, даже какую-то дикость. Испугавшись, Руди вскочил на ноги, готовясь схватить свою загадочную леди с неясной идеей защитить ее. И хотя Михаил находился на несколько футов дальше от Рейвен, чем Руди, он с невероятной скоростью передвинулся вперед, и его рука первой дотянулась до нее. Схватив ее за хрупкое запястье, он дернул Рейвен на себя, прижимая спиной к себе. — Добрый вечер, мистер Романов, — вежливо проговорил Михаил, тон его голоса был низким и шелковистым, но от него и Руди, и Рейвен задрожали. — Возможно, вы будете так любезны сказать мне, чем вы занимаетесь в это время ночи, встречаясь в этих лесах наедине с моей женщиной. — Как только он произнес последнее слово, откуда-то поблизости зловеще завыл волк, чей долгий протяжный вой предупреждением отразился в ночном ветерке. Рейвен пошевелилась, но хватка Михаила грозила сломать ее кости. — Помолчи, малышка. Если хочешь, чтобы этот человек увидел рассвет, тебе следует повиноваться мне. Он сын Ганса Романова. У него на уме находится то, что было вложено его отцом давным-давно. Она заметно побледнела. — Михаил, его родители… — Я на волоске от потери контроля. Не испытывай мое терпение! — Мистер Дубрински. — Теперь-то Руди узнал его, влиятельную фигуру в своей родной деревне, безжалостного врага и ценного друга. Голос Михаила казался спокойным, даже безмятежным, и, тем не менее, он выглядел способным на убийство. — Мы ничего такого не планировали. Я пришел сюда, потому что… — Его голос умолк. Он мог поклясться, что уловил мелькание волков, прячущихся среди деревьев, чьи глаза мерцали с той же самой дикостью, как и у охотника перед ним. Один взгляд на его безжалостное лицо, и Руди растерял всю свою гордость. — Я предавался горю, когда она, прогуливаясь, услышала меня. Волки молчаливой тенью подобрались поближе. Михаил ощущал их рвение, крик жажды крови. Оно нахлынуло на него и смешалось с черной ревностью. Стая шептала и взывала к нему, как к своему брату. Чудовище в нем подняло свою голову, требуя свободы. Человеческий парень заявлял о своей невиновности, но также легко можно было прочитать желание в его теле, вдохнуть запах сексуального возбуждения. Для Михаила ничего не стоило прочитать в сыне следы болезни, помещенные туда его отцом. Темный пристальный взгляд Михаила прошелся по небольшой фигурке Рейвен. От ее вида у него чуть не остановилось сердце и не перехватило дыхание. Она никогда не смотрела вглубь человека — она не приучила себя делать это. Глубоко внутри нее Михаил прочитал сострадание, печаль, изнуренность и что-то еще. Он ранил ее. Это было в глубинах ее огромных глаз. Там также находился неподдельный страх. Она знала, что волки неподалеку, она слышала их голоса, требующие от него защитить свою пару. Для нее стало настоящим ударом понять, насколько восприимчив он был к их примитивной логике, насколько в нем больше животного начала. Незамедлительно его рука обвилась вокруг нее, притягивая к своему плечу, поближе к своему теплу. Он послал молчаливую команду волкам, чувствуя их сопротивление, их нежелание повиноваться. Они могли чувствовать его антипатию к человеку, его собственную жажду крови, его потребность стереть врага, который может представлять угрозу для его пары. — Я слышал о вашей потере, — выдавил из себя Михаил, его рука обвилась вокруг Рейвен в защитном жесте. — Ваша мать была замечательной женщиной. Ее смерть — ужасная потеря для нашего общества. Ваш отец и я расходились во взглядах, но я бы не пожелал такой смерти ни одному человеку. Рейвен дрожала как от холода, так и от осознания того, что Михаил мог испытывать такую невероятную злобу по отношению к кому-либо. Она хоть и являлась светом в его темноте, но была неспособна понять, что в первую очередь он хищник. Его ладонь нежно скользила вверх и вниз по ее руке, стараясь ободрить. Михаил усилил свою команду волкам. — Вам лучше вернуться домой, мистер Романов. Вы нуждаетесь в хорошем сне, тем более эти леса не всегда безопасны. Животные все еще нервничают после прошедшего шторм. — Спасибо вам за вашу доброту, — сказал Руди, обращаясь к Рейвен, неохотно оставляя ее с человеком, который, казалось, был способен на невероятную жестокость. Михаил наблюдал, как парень уходит по направлению к безопасной границе города, находящейся за просекой. — Ты замерзла, малышка, — очень нежно проговорил он. Рейвен сморгнула слезы, заставляя свои дрожащие ноги идти, делая маленький шаг за раз. Она не могла взглянуть на него, не осмеливалась взглянуть. Она ведь просто наслаждалась красотой ночи. Затем услышала Романова. В ней самой природой было заложено стремление помочь кому-либо, если это было в ее силах. Теперь же она вызвала что-то темное и смертельное в Михаиле, что-то, что глубоко ее встревожило. Михаил шагал рядом с ней, изучая ее отвернутое в сторону лицо. — Ты идешь не в том направлении, Рейвен. — Он положил руку на ее изящную спину и направил в нужную сторону. Рейвен напряглась, а затем увернулась от него. — Может быть, я не хочу возвращаться назад, Михаил. Может быть, я действительно не знаю кто ты такой. В ее голосе было больше боли, чем гнева. Михаил тяжело вздохнул и потянулся к ней, его хватка была почти железной. — Мы поговорим об этом в тепле и комфорте нашего дома, а не здесь, где твое тело подобно куску льда. — И не дожидаясь ее согласия, он с легкостью поднял ее на руки и пошел с невероятной скоростью. Рейвен вцепилась в него, уткнувшись лицом в его плечо, ее изящное тело дрожало больше от холода, чем от страха перед ним, перед своим будущим, перед тем, чем она стала. Михаил принес ее прямо в спальню, одним взмахом руки зажег огонь и положил ее на кровать. — Ты бы могла, по крайней мере, надеть старые ботинки. Рейвен защищаясь, стянула вокруг себя его плащ, смотря на него из-под длинных ресниц. — Почему? И я спрашиваю не о туфлях. Он зажег свечи, смешал различные травы, чтобы заполнить спальню успокаивающей, исцеляющей сладостью. — Я мужчина-Карпатец. В моих венах течет кровь земли, и я целые века ждал свою Спутницу Жизни. Мужчинам-Карпатцам не нравится видеть рядом со своими женщинами посторонних мужчин, поэтому я борюсь с незнакомыми мне эмоциями, Рейвен. А ими не так-то легко управлять. Твое же поведение совсем не похоже на то, как принято себя вести Карпатской женщине. — Небольшая улыбка изогнула уголки рта Михаила, когда он лениво прислонился к стене. — Я не ожидал, что придя домой обнаружу, что ты ушла. Ты подвергла себя опасности, Рейвен, — тому, чему мужчины нашей расы не могут позволить произойти с их женщинами. А затем я нахожу тебя с человеком. С мужчиной. — Он испытывал боль, — тихо проговорила она. Михаил что-то раздраженно проворчал. — Он хотел тебя. Ее ресницы затрепетали, синие глаза встретились с его, напуганные и неуверенные. — Но… нет, Михаил, ты ошибаешься, точно ошибаешься. Я только старалась утешить его. Он потерял обоих родителей. — Она чуть не плакала. Он поднял руку, призывая ее к молчанию. — И ты хотела находиться в его компании. Я имею в виду не сексуальные отношения, а чисто человеческую компанию, и не вздумай отрицай этого. Я смог почувствовать эту потребность в тебе. Она нервно скользнула языком по нижней губе, не думая даже отрицать этого. Она поступила так не раздумывая, подсознательно, но теперь, когда он озвучил это вслух, Рейвен поняла, что он говорит совершенную правду. Она испытывала потребность в человеческом общении, поскольку Михаил был таким напористым, а в его мире все было таким неизвестным. Рейвен было противно, что она ранила его, было ненавистно, что она оказалась тем человеком, из-за которого он чуть не потерял контроль. — Я сожалею. Я ничего не планировала, кроме небольшой прогулки. Когда же услышала его, то почувствовала необходимость убедиться, что с ним все в порядке. Я не знала, Михаил, что ищу человеческую компанию. — Я не обвиняю тебя, малышка, что ты... — Его голос был таким нежным, что у нее сжалось сердце. — Я с легкостью смог прочитать твои воспоминания. Я знаю о твоих намерениях. И я бы никогда не стал обвинять тебя за твою сострадательную натуру. — Как мне кажется, мы оба испытываем трудности, — тихо проговорила она. — Я не могу стать такой, какой ты хочешь, чтобы я была, Михаил. Ты используешь слово «человек», как проклятие, как что-то менее значимое, чем ты сам. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты испытываешь предубеждения против моей расы? Может в моих венах и течет карпатская кровь, но в своем сердце и в своей душе я — человек. Я не задавалась целью предать тебя. Я просто вышла на прогулку. Вот и все, что я сделала. Сожалею, Михаил, но всю свою жизнь я была свободной. Изменение крови не способно изменить того, кем я являюсь. Он прошелся по полу с быстрой, скользящей энергией, полной власти и координации. — Я не испытываю предубеждений, — начал отрицать он. — Конечно, испытываешь. Ты смотришь на мою расу с некоторой долей презрения. Был бы ты счастлив, если бы я питалась, используя кровь Романова? Это приемлемо? Использовать его для пищи, а не для нескольких дружеских слов? — Мне не понравилось, как ты меня изобразила, Рейвен. — Михаил пересек комнату, протянув руку за плащом. Спальня была теплой и наполнена естественными запахами — деревом и полем. Неохотно, Рейвен стянула плащ со своих плеч. Михаил нахмурился, когда увидел, что она была одета всего лишь в его белую рубашку. И хотя концы достигали колен и прикрывали ее ягодицы, большая часть ее ног все равно оставалась открытой, прямо до бедер. Эффект был невероятно сексуальным, особенно с длинной распущенной копной ее волос, волнами спускающейся до кровати и обрамляющей ее. Михаил тихо выругался, несколькими избранными словами на своем родном языке, благодарный, что не понял раньше, что под плащом на ней ничего кроме его рубашки нет. Он, возможно, вырвал бы Романову горло. Мысль об Рейвен, приближающейся к молодому парню, улыбающейся ему, гипнотизирующей его своими соблазнительными глазами, наклоняющейся к его горлу, дотрагивающейся до него своим ртом, своим языком, своими зубами… У него в животе все сжалось от отвращение при виде этой картины. Он провел рукой по волосам, убрал плащ в стенной шкаф и наполнил антикварные кувшин и миску теплой водой. Только взяв свое воображение под жесткий контроль, он смог ей ответить в своей обычной нежной манере. — Нет, малышка, обдумав эту мысль, я не могу сказать, что был бы счастлив, если бы ты питалась от него. — Разве не это, мне предполагается делать? Разве Карпатские женщины не охотятся на ничего не подозревающих мужчин? — В ее голосе чувствовались непролитые слезы. Михаил поставил воду рядом с кроватью и встал перед ней на колени. — Я пытаюсь разобраться в своих чувствах, Рейвен, но они в таком смятении. — Очень нежно он начал обмывать ее ступни. — Больше всего я хочу, чтобы ты была счастлива. Но я чувствую необходимость защищать тебя. — Его руки были очень ласковыми, а прикосновения мягкими, когда он удалял каждое пятнышко грязи. Рейвен пригнула голову, потирая свои виски. — Я знаю, чего ты хочешь, Михаил, и я даже понимаю суть твоей потребности так поступать, просто я всего-навсего хочу быть самой собой. Я импульсивна и следую принятым решениям. Если я решу, что хочу запустить воздушного змея, то в следующий момент сделаю это. — Почему ты не осталась внутри? Я прошу совсем немного времени, чтобы справиться со своим ужасным страхом за твою безопасность. — Его голос был таким невероятно мягким, что у нее на глаза навернулись слезы. Она дотронулась до его кофейного цвета волос кончиками пальцев, чувствуя боль в горле. — Я хотела выйти на веранду и глотнуть свежего воздуха. У меня не было никакой иной мысли, но ночь просто взывала ко мне. Михаил поднял на нее свой взгляд, его темные глаза потеплели от испытываемых к ней чувств. — Это была моя ошибка, мне бы следовало установить охрану, чтобы защитить тебя. — Михаил, я способна присмотреть за собой сама. — Ее синие глаза были очень серьезны, убеждая его в правдивости ее слов. Ему действительно не следовало беспокоиться. Михаил постарался не улыбнуться. Она была слишком хорошей, всегда веря в лучшее в каждом человеке. Его пальца обвились вокруг ее небольших икр. — Ты красивейшая женщина в мире, Рейвен. Неужели ты считаешь иначе? Рейвен выглядела возмущенной. — Естественно считаю. И не улыбайся так, Михаил, я серьезно. Я могу быть невзрачной, если это будет необходимо. В любом случае, какое это имеет отношение к тому, о чем мы разговариваем? Его рука двинулась вверх по ее грудной клетке, скользя под тонким шелком его рубашки. — Мы разговариваем обо мне, стремящемся защитить одну персону, которая очень важна для меня и которая может видеть в любом человеке только хорошее. — Не в любом, — начала отнекиваться она, пораженная, что он так думает. — Я знала, что Маргарет Саммерс относилась к фанатикам. Его рука двинулась вверх, чтобы приласкать нижнюю сторону ее мягкой груди, обхватить ее ладонью. Его глаза потемнели и стали глубокими от нахлынувших на него эмоций. — Ты защищала ее, насколько мне помниться. От его рассеянного, медленного исследования ее тела, у нее чуть не остановилось дыхание. Это чувство было больше, чем физическим. Она чувствовала его внутри себя, восхищающегося ею, даже когда он стремился заставить ее согласиться со своей волей. Она чувствовала его в своем теле — ласкающим ее сознание, ласкающим ее сердце. Она чувствовала его чувства к себе, все нарастающие и нарастающие, пока полностью не поглотили его. Михаил тихо вздохнул. — Я никогда ничего с тобой не добьюсь, не так ли? У тебя есть способ умиротворить меня. Но я лидер среди своих людей, Рейвен. Я не могу поступать иначе. У меня нет выбора, кроме как прибегать к приказам. Ее брови взлетели. — Приказам? — Переспросила она. — Ты думаешь, что сможешь отдавать приказы мне? — Именно так. И только открытое обращение ко мне за помощью, не позволяет мне стать посмешищем среди моих людей. Если конечно, у тебя нет лучшей идеи. — При этом в глубинах его глаз плескался смех. — Как я могу развестись с тобой? — Сожалею, малышка, — ласково ответил он. — Но я не понимаю этого слова. Пожалуйста, повтори на моем языке. — Ты же знаешь, что говоришь по-английски намного лучше, чем я говорю на твоем языке, — проговорила она. — Как один Спутник Жизни может расстаться с другим? Отделиться. Разъехаться. Не быть больше вместе.
Вспышка юмора в глубинах его глаз перешла в полнейшее веселье. — У нас нет такого понятия, да если бы и было, Рейвен, — он очень близко наклонился к ней, его дыхание касалось ее щеки, — я никогда бы не позволил тебе уйти. Рейвен выглядела невинной с широко раскрытыми глазами. Его рука лежала на ее груди, его большой палец ласкал ее сосок, от чего ей становилось трудно дышать. — Я просто пыталась тебе помочь. В наши дни член королевской семьи имеет так мало прав на выбор. Тебе следует побеспокоиться, что скажет общество. И ты можешь положиться на мою помощь, Михаил, когда дело дойдет до обдумывания подобных вопросов. Он рассмеялся тихо, по-мужски дерзко. — Как мне кажется, я должен быть благодарен за такую невероятно умную Спутницу Жизни. — Его пальцы расстегнули пуговицу на белой рубашке. Всего лишь одну, расширяя проем на ее груди и предоставляя ему больше пространства для ленивого исследования. У Рейвен в горле перехватило дыхание. Он не делал ничего особенного, просто дотрагивался до нее, но его прикосновение было таким нежным и любящим, что она внутри просто таяла. — Я действительно пытаюсь понять твой образ жизни, Михаил, но мне кажется, что мое сердце еще не может принять его. — Она постаралась быть правдивой. — Я ничего не знаю о ваших законах или традициях. Я даже точно не знаю, что ты, что я. Я думаю о себе как о человеке. И мы даже не женаты в глазах Господа или людей. На этот раз Михаил откинул голову назад и расхохотался громко, от души. — Ты думаешь, что бледная церемония людей может связать нас сильнее, чем истинный карпатский ритуал? Тебе действительно много чего надо узнать о нашем образе жизни. Ее маленькие белые зубки прошлись по ее нижней губе. — Приходило ли тебе в голову, что я, возможно, не чувствую себя связанной по карпатским законам и ритуалам? Ты так мало обращаешь внимания на вещи, которые я считаю священными. — Рейвен! — Он был поражен и не стал скрывать этого. — Неужели ты так думаешь? Что я не обращаю внимания на твои верования? Это не так. Она наклонила голову так, что ее шелковистые волосы упали ей на лицо, скрывая его выражение. — Мы так мало знаем друг о друге. Я ничего не знаю о том, кем стала. Как я могу удовлетворить твои потребности, а ты — мои, если я даже не знаю что или кто я такая? Он замолчал, его темные, бездонные глаза изучали ее печальное лицо, сожаление, сквозившее в ее глазах. — Возможно, в твоих словах есть доля истины, малышка. — Его руки прошлись по контурам ее тела — узкой груди, тонкой талии, — и поднялись вверх, обхватывая ее лицо. — Я смотрю на тебя и понимаю, какое ты чудо. Это и ощущение твоей кожи, такой мягкой и заманчивой, и то, как ты двигаешься, подобно струящейся воде, и то, как расчесываешь свои волосы, которые подобны шелку. Это и ощущение твоего тела, окружающего и дополняющего мое, дающего мне силу, в которой я нуждаюсь, чтобы продолжать дело, которое кажется таким безнадежным, но в тоже время и таким необходимым. Я смотрю на то, как ты сложена, и поражаюсь твоей красоте, — твое тело само совершенство, созданное специально для меня. Рейвен тревожно пошевелилась, но его руки держали ее крепко, подняв подбородок так, что у нее не было иного выбора кроме как встретиться с его черными глазами. — Но не твое тело удерживает меня, Рейвен, не твоя безукоризненная кожа или совершенная комбинация наших тел, когда мы соединяемся. Все дело в том, что когда я сливаюсь с тобой, то вижу, кто ты на самом деле, и понимаю, какое в действительности это чудо. Я могу сказать тебе, кто ты. Ты — сочувствие. Ты — нежность. Ты — женщина, которая настолько храбра, что готова рисковать своей жизнью ради совершенно незнакомых людей. Ты — женщина, желающая использовать свой дар, который причиняет тебе сильную боль, ради пользы других. В том, как ты отдаешься, нет никакого колебания, вот кто ты. В тебе столько света — он сияет в твоих глазах и излучается через твою кожу, так что каждый, видя тебя, может увидеть и твою доброту. Рейвен могла только беспомощно смотреть на него, потерявшись в его гипнотических глазах. Михаил взял ее руку, поцеловал ее точно посередине ладони и просунул под свою рубашку, удерживая точно напротив своего бьющегося сердца. — Загляни внутрь меня, Рейвен. Загляни в мое сердце и душу. Слейся своим сознанием с моим, увидь меня таким, какой я есть. Узнай меня таким, каков я есть. Михаил молчаливо ждал. Один удар сердца. Второй. Он увидел ее внезапную решимость узнать, с чем она оказалась связана, узнать с кем именно она заключила союз. Ее сознание робко слилось с его, ее прикосновение было таким легким и деликатным, что было похоже на прикосновение крыльев бабочки. Она была осторожной, продвигаясь по его воспоминаниям, словно могла открыть что-то, что причинило бы ему боль. Он почувствовал, как она выдохнула, увидев собирающуюся тьму, монстра жившего в ней. Пятно на его душе. Смерти и сражения, за которые он был ответственен. Абсолютное уродство его существования до того, как она вошла в его жизнь. Одиночество, которое разъедало его и всех мужчин его расы, бесплодную пустоту, которую они терпели столетия за столетиями. Она увидела его решимость никогда не терять ее. Его собственническое чувство, его животные инстинкты. Все чем он был — все было выложено ей на обозрение. Он ничего не спрятал от нее — ни убийства, которые совершал сам, ни те, которые заказал, ни свою абсолютную уверенность, что тот, кто заберет ее от него, больше не жилец. Рейвен вынырнула из его сознания, ее синие глаза уставились на него. Михаил почувствовал, как внезапно заколотилось ее сердце. Но в ней не было никакого осуждения, только абсолютное спокойствие. — Вот ты и увидела чудовище, с которым оказалась связана навечно. Мы, прежде всего, хищники, малышка, и темнота в нас уравновешивается только светом в наших женщинах. Ее руки обвились вокруг его шеи — нежно, с любовью. — Какую ужасную борьбу всем вам приходиться вести, а тебе в особенности. Принимать так много решений относительно жизни и смерти, выносить приговор друзьям и даже семье, которая должна быть уничтожена, — все это должно быть немыслимая ноша. Ты сильный, Михаил, и твои люди поступают правильно, веря в тебя. А монстр, с которым ты ежедневно сражаешься, является частью тебя, возможно, той частью, которая делает тебя сильнее и решительнее. Ты смотришь на эту часть себя как на дьявольскую, когда в действительности она дает тебе твою власть, способности и силу делать то, что ты должен делать для своего народа. Михаил склонил голову, не желая, чтобы по выражению его глаз, она поняла, что ее слова значат для него. В горле встал комок, который грозился задушить его. Он не заслужил ее, и никогда не будет заслуживать. Она была бескорыстной, в то время как он почти взял ее в плен и заставил найти способ, чтобы жить вместе с ним. — Михаил. — Ее голос был тихим, она прошлась по его подбородку своим нежным ртом. — Я была одна, пока ты не вошел в мою жизнь. — Ее губы нашли уголок его рта. — Никто не знал ни меня, ни кем я являюсь, люди боялись меня, потому что я знала о них такие вещи, какие они никогда бы не смогли узнать обо мне. — Она сжала руки вокруг него, успокаивая его, словно он был ребенком. — Действительно ли это так ужасно, хотеть меня для себя, зная, что я положу конец твоему ужасному существованию? Ты действительно веришь, что должен осуждать себя? Я люблю тебя. Я знаю, что люблю тебя полностью и без всяких ограничений. Я принимаю тебя таким, каков ты есть. Он провел рукой по своим волосам. — Сейчас я не могу контролировать свои эмоции, Рейвен. Я не могу потерять тебя. Ты не представляешь, на что это было похоже — ни дневного света, ни смеха, — века полного одиночества. Я знаю, что во мне живет монстр. Чем дольше жизнь, тем сильнее он становиться. Я боюсь за Грегори. Он примерно на двадцать пять лет младше меня, но уже в течение нескольких веков несет на себе тяжесть охоты на нечисть. Он изолировал себя от своего собственного вида. Иногда мы не видим и не слышим о нем по полвека. Его сила колоссальна, но и темнота в нем все растет. Это холодное блеклое существование, суровое и безжалостное, когда чудовище внутри всегда стремится вырваться на свободу. Ты — мое спасение. Хотя, на данный момент, все это для меня в новинку, и страх потерять тебя еще слишком свеж. Я не знаю, что сделаю с любым, кто попытается похитить тебя у меня. Ее рука нашла его, переплетя их пальцы. — Ноэль родила сына. Элеонора тоже. Среди нас больше нет женщин, чтобы уменьшить страшную черную пустоту в наших мужчинах. Грегори страдает больше всех. Он кочует по земле, изучает ее секреты и проводит эксперименты, в которые никто из нас не старается вникнуть слишком глубоко. Я никогда никому не рассказывал об этом, но он обладает большей силой и большими знаниями, чем я. Но у нас никогда не было причин для разногласий — он всегда появляется в чрезвычайной ситуации — тем не менее, я чувствую его разочарованность. — Михаил устало потер свои глаза. — Что мне делать? Рано или поздно он сделает свой выбор. Но в любом случае мы его потеряем. — Я не понимаю. — Максимальная сила приходит к нам при изъятии жизни, пока мы питаемся, а это так легко, что притягивает к нам наших жертв. Ни один не может выдержать мрака и отчаяния на протяжении тысячи лет. Грегори живет со времен Крестовых походов, постоянно сражаясь с монстром внутри себя. Наши Спутницы Жизни — единственная наша надежда на спасение. И если Грегори не найдет свою в ближайшее время, он либо будет искать рассвет, либо обернется. Я боюсь худшего. — Что значит обернется? — Убивая ради удовольствия, ради власти, мы становимся вампирами, как нас и окрестили люди. Мы начинаем использовать женщин не только для питания — заставляем их становиться нашими рабами, — мрачно ответил Михаил. Он и Грегори часто охотились на представителей своего рода и открыли, насколько развращенным может быть Карпатец, превратившийся в вампира. — Ты будешь вынужден остановить Грегори? — Страх пронзил ее подобно горящей стреле. Она начала понимать всю сложность жизни Михаила. — Но ты же говоришь, что он более сильный. — Вне всяких сомнений. Он свободен передвигаться, и у него больше опыта в охоте и выслеживании нечисти. Он многому научился, прожив жизнь, путешествуя по земле. А его невероятная власть только повышается от его полной изоляции. Грегори мне как брат, а не только друг. Мы с ним вместе с самого начала. Я не хотел бы потерять его или охотиться на него, не хотел бы пытаться противопоставить свою силу его. Он провел многочисленные сражения ради меня, со мной. Мы делились кровью, исцеляли друг друга, защищали друг друга, когда в этом была необходимость. — А что насчет Жака? — Она уже чувствовала привязанность к человеку, настолько похожему на Михаила. Михаил встал, устало выливая воду. — Мой брат на две сотни лет младше меня. Он сильный и мудрый, и очень опасен при определенных обстоятельствах. В его венах течет сильная кровь древних. Он путешествует, учится, готовясь принять ответственность за наш народ, если в этом возникнет необходимость. — Боже, ты несешь на своих плечах все проблемы своих людей. — Ее голос был очень тихим, в то время как она ласкала его кофейного цвета волосы своими нежными пальцами. Михаил осторожно сел, рассматривая ее своими старыми уставшими глазами. — Мы — вымирающая раса, малышка. Я боюсь, что просто замедляю неизбежное. Двое из известных нам ассасинов исчезли. Двое остальных подозреваемых, Антон Фабреццо и Дитер Ходкинс, также пропали. Я послал сообщение по всем горам, но они словно растворились. Также до меня дошли слухи об организованной группе охотников, появившейся примерно в это же время. Если эти люди когда-либо объединятся с настоящими учеными, то станут еще более опасными. — Я поняла, что Карпатцы являются частью земли, что их исцеление идет от нее, точно также как и все их естественные силы. Но, Михаил, возможно, твоя предвзятость и презрение к человеческой расе не дают тебе рассмотреть некоторые ее преимущества. — Ты по-прежнему упорствуешь, считая, что я отношусь ко всему предвзято. Мне нравятся многие люди. — Михаил обнаружил, что не может сопротивляться искушению расстегнуть пуговицы на белой шелковой рубашке, которая скрывала ее обнаженное тело. Что-то глубоко внутри него, какая-то примитивная потребность, заставляла его смотреть на нее, зная, что он может сделать это. Она улыбнулась ему, откидывая волосы назад своим невероятно сексуальным жестом. От чего рубашка на ее груди разошлась шире, открывая ее притягательную обнаженную кожу, ее полную грудь, заманчиво выпавшую навстречу ему, а затем исчезнувшую под облаком эбенового шелка. От этого вида у него захватило дух. — Послушай меня, любовь моя. Наличие нескольких друзей и чувства привязанности к определенным представителям расы не отменяет предвзятости. Ты так долго живешь со своими способностями, что принимаешь их как должное. Потому что можешь контролировать человеческое сознание и использовать людей как скот… Он задохнулся, шокированный тем, что она могла так подумать. Его рука обвилась вокруг ее лодыжки, которая была вытянута на кровати. — Я никогда не обращался с людьми как со скотом. Многие из них числятся среди моих друзей, хотя Грегори и некоторые остальные думают, что я спятил. Я наблюдал, как растут люди, и жалел, что не могу почувствовать те же вещи, что чувствуют и они. Нет, малышка, я не верю, что использую их как скот. Она вздернула подбородок, внимательно рассматривая его своими сапфировыми глазами. — Возможно и не как скот, но я чувствую тоже, что чувствуешь и ты, Михаил. Ты можешь спрятать это от самого себя, но я-то с легкостью могу это видеть. — Она улыбнулась, чтобы смягчить свои слова. — Я знаю, что ты не хочешь чувствовать себя лучшим, но ведь нас так легко контролировать… Он фыркнул в знак несогласия. — Тебя-то я не смог контролировать на каждом шагу. Ты не представляешь, как часто мне хотелось силой добиться твоего повиновения, особенно когда ты оказывалась в опасности. Как бы мне хотелось пойти на поводу у своих инстинктов… но нет, я позволил тебе вернуться в гостиницу. — Твоя любовь ко мне заставила тебя отступить. — Она потянулась, чтобы дотронуться до его волос. — Разве не так все должно быть между людьми? Если ты действительно любишь меня и желаешь мне счастья, то должен понимать, что я должна делать то, что естественно для меня, что считаю правильным. Его пальцы прошлись вниз по ее горлу, по глубокой ложбинке между ее грудями, заставляя ее дрожать от внезапно нахлынувшего тепла. — Все так, малышка, но это также верно и для меня. Ты не можешь поступать по иному, кроме как делать меня счастливым. А мое счастье полностью зависит от того, находишься ты в безопасности или нет. Рейвен не смогла сдержать улыбку. — Так или иначе, но у меня ощущение, что в этом проявляется твоя хитрая природа. Возможно, тебе следует изучить человеческую изобретательность. Михаил, ты полностью полагаешься на свои способности, но человечество может найти иные пути. Мы объединяем два мира. И если мы решим завести ребенка… Он беспокойно пошевелился, его теплые глаза засверкали. Она уловила властное карпатское решение, прежде чем он смог скрыть свои мысли. — Ты обязана. — Если мы в один день решим завести ребенка, — упорствовала она, игнорируя его властность, — и если это будет мальчик, он будет воспитан по традициям обоих миров. А если это будет девочка, то она будет воспитываться со свободой воли и учиться полагаться на свой собственный ум. Я серьезно, Михаил. Я никогда не соглашусь принести ребенка в этот мир, чтобы она стала племенной кобылой для какого-либо мужчины. Она будет сознавать свою собственную силу, и выбирать свою собственную жизнь. — Наши женщины делают свой выбор, — тихо проговорил он. — Я не сомневаюсь, что даже есть некий ритуал, который гарантирует, что она выберет правильного мужчину, — предположила Рейвен. — Ты дашь мне свое слово, что согласишься с моими требованиями или я не рожу ребенка. Его пальцы с изысканной нежностью прошлись по ее лицу. — Больше всего на свете я хочу твоего счастья. Я бы также хотел, чтобы и мои дети были счастливы. У нас впереди много лет, чтобы решить все эти вопросы, целая жизнь, но да, когда мы научимся балансировать между двумя мирами и поймем, что настало время, я соглашусь на все твои условия. — Смотри, я прослежу, чтобы ты его сдержал, — предупредила она. Он мягко рассмеялся, обхватывая ладонью ее щеку. — С годами твоя сила и власть будет увеличиваться. Но ты уже сейчас пугаешь меня, Рейвен. Не знаю, выдержит ли мое сердце последующие годы. Она рассмеялась в ответ, и звук ее смеха был подобен музыке. Его руки легли на ее грудь, обхватили мягкую выпуклость своими ладонями, и он склонил к ней голову. Его рот был жарким, влажным и требовательным, его зубы, покусывая, прошлись по ее чувствительной коже. Прикосновение его волос к ее коже напоминало скольжение язычков пламени. Тотчас же ее руки обвились вокруг него, и она расслаблено откинулась на изголовье кровати. Михаил растянулся на кровати, его голова покоилась на ее коленях. — Ты сбираешься перевернуть мой прекрасно организованный мир с ног на голову, не так ли? Она зарылась пальцами в его волосы, наслаждаясь ощущением от прикосновения шелковистой массы к обнаженной коже своих бедер. — Я, несомненно, сделаю все возможное для этого. Твои люди застряли в колее. Вам необходимо двигаться в этот век. Он смог почувствовать, как его тело расслабилось, и как мир просочился в него, гранича с невероятным напряжением. Красота ее внутреннего мира омывала его. Как он мог придираться к ее потребности помогать кому-либо, испытывающему боль, когда именно ее невероятное чувство сострадания вытащило его из мира темных теней и вернуло в мир радости и света? Он может быть и ощущает боль и гнев, но он, по крайней мере, способен чувствовать. Сильные эмоции. Радость. Желание. Сексуальный голод. Любовь. — Ты — моя жизнь, малышка. Мы попросим отца Хаммера поженить нас, как принято у твоего народа. — Его белые зубы блеснули в улыбке, его глаза потемнели от удовлетворения. — Я приму брак, как связь, и ты сотрешь слово развод и все его значения из своей памяти. Это порадует меня. — Он усмехнулся ей, его мужское веселье поддразнивало ее. Ее пальцы с нежностью прошлись по твердой линии его челюсти. — Как тебе удается повернуть все в свою пользу? Его руки нашли обнаженную кожу ее бархатно-нежных бедер. — У меня нет на это ответа, малышка. Возможно, это просто талант? — Он повернул голову и носом отвел в сторону полу своей рубашки, чтобы уткнуться в ее тело. Низкий звук вырвался из глубин горла Рейвен, как только его язык дотронулся до нее. Она услужливо раздвинула ноги, чтобы принять его, предоставляя ему больший доступ к своему телу, запутавшись своими пальцами в его густых, кофейного цвета, волосах. Михаил глубоко вошел в нее, от чего ее охватила дрожь восторга. Он мог чувствовать, как по его крови распространяется пламя; быстрый, дикий восторг и радость пели в его венах. Его руки обхватили ее за бедра, притягивая ближе к себе, чтобы он мог войти еще глубже. Он собирался воспользоваться шансом дать ей наслаждение. Она была его женщиной, его Спутницей Жизни и никто не сможет доставить ей такого экстаза, кроме него.
