Кристин Фихан - Темный принц / Christine Feehan - Dark Prince, 1999, Темная серия – 1 Перевод с сайта "Романтический форум" (/forum.romanticlib.org.ua/) Размещено с разрешения переводчиков
Он пришел к ней ночью, хищник, в чертах которого сквозили сила и власть. Соблазн был таким сильным и естественным, что затронул всю ее душу. Его потребности. Его темнота. Преследующее его страшное одиночество. Ее пробудившиеся чувства страстно желали почувствовать силу его опасного тела. Страстно желали его. И это только от одного его прикосновения к ее сознанию. Она пришла к нему на рассвете, в его самый угнетающий час. Когда демон внутри него пришел в неистовство, грозясь уничтожить его, давая выход многовековому отчаянию в мучительном крике, наполнившем уходящую ночь. И она ответила, лучик света, пронзивший его тьму. Прекрасный ангел. Ее сочувствие, храбрость и невинность пробудили в нем сильную тоску и нежность. Он понял, что должен овладеть ею, что только она может смягчить его свирепую часть и отодвинуть темную тень, нависшую над его душой. Кроме того, они оба были одинокими и потерявшимися. Связанные физически и духовно, они смогли помочь друг другу исцелиться, проводя вместе бесконечные ночи, заполненные любовью.
В спальне, расположенной ниже уровня земли, было столь же молчаливо и тихо, как в могиле. Михаил и Рейвен лежали рядом на огромной кровати, их тела были переплетены. Одна нога Михаила лежала поверх ее бедер, его большое тело защищающе изогнулось вокруг нее, его руки прижимали ее к своему сердцу. В спальне стояла абсолютная тишина, не было слышно даже звука дыхания. По всем признакам они казались ушедшими из жизни. Создавалось ощущение, что и сам дом погрузился в сон, в молчание, словно затаил дыхание и ожидал прихода ночи. Проникая сквозь окна, солнечный свет освещал многовековые произведения искусства, кожаные обложки книг. У входа мерцала мозаика, а темному деревянному полу солнце придавало светлый цвет. Без всякого предупреждения дыхание Михаила зашлось в длительном, тихом и затяжном шипении, словно у змеи, свернувшейся и готовой напасть. Его темные глаза распахнулись — со злостью, сверкая животным голодом, яростью пойманного в ловушку волка. Его тело было вялым, его невероятная сила была ослаблена сильнейшей потребностью во сне. Настроенный на смену дня и ночи, он знал, что сейчас был полдень, и суровое безжалостное солнце было на пике своей смертельной активности. Что-то было не так. Что-то проникло сквозь глубокие слои сна и выдернуло его из так необходимого ему забытья. Его пальцы сжались, похожие на когти, ногти оставили порезы на находящемся под ним матрасе. Слишком много часов до убывания солнечного света. Он просканировал окрестности, будучи дотошным в своих поисках. Дом завибрировал от внезапного напряжения, воздух стал тяжелым. Само основание, казалось, вздрогнуло от невидимой угрозы. За оградой из кованого железа находился Руди Романов, который вышагивал взад и вперед, черная ярость была в его сердце, в его душе. Каждый раз, приближаясь к ограде, он в бешеном раздражении ударял по ней бейсбольной битой. — Дьявол! Нежить! — Слова летели по воздуху в направлении дома. Михаил низко зарычал, и хотя его тело все еще находилось под воздействием сна, но все инстинкты полностью пробудились. Его губы раздвинулись в рычании, отчего показались клыки. И тихое длительное шипение раздалось вновь. Обвинения ударяли по его голове с силой, испытываемого Руди гнева. — Я нашел доказательства правоты своего отца. Он собирал их в течение многих лет. Все! Там все! Список ваших слуг. Вы — дьявол, глава монстров. Убийца! Нечисть! Вы превратили эту прекрасную женщину в свою личную рабыню! Она бы использовала меня, чтобы пополнить ваши ряды. Безумие печали и ярости смешалось с фанатичным желанием отомстить. Руди Романов поверил в записи своего отца и пришел убить главу вампиров. Михаил понимал всю опасность: весь воздух был наполнен ею. Он позвал Рейвен, прикоснувшись к ее сознанию своим, с любовью, нежной лаской. — Проснись, любовь моя. Мы в опасности. Появившееся дыхание Рейвен было тихим и ровным. От его предупреждения, наполнившего ее сознание, она автоматически просканировала спальню. Ее тело чувствовало себя вялым и безжизненным, потребность во сне была слишком сильна. Ее сознание казалось притупленным, непонимающим. — На улице за стенами Романов. Она моргнула, стараясь пробиться сквозь туман. — Ганс Романов мертв. — Но его сын жив. Он снаружи и я могу чувствовать его ярость и ненависть. Он представляет для нас опасность. Мы проснулись, несмотря на высоко стоящее в небе солнце. Он не может войти, но и мы не можем выйти. Потребовалась большая концентрация и невероятное усилие, чтобы потереться лицом об путаницу волос на его груди. Она ради пробы прочистила горло. — Я могу ответить из-за двери, и посмотреть чего он хочет. Я скажу ему, что ты на работе. Он почувствует себя глупо и оставит нас одних. Он прижал ее голову к себе. Она все еще продолжала думать, как человек, не сознавая об ужасной цене бессмертия. — Ты все еще очень слаба и не слышишь его. Состояние его рассудка внушает опасность. — Она не имела представления о той цене, которую вынуждена платить за любовь к нему. Солнце уничтожит ее, даже если она найдет силы подняться. Рейвен изогнулась в его руках подобно кошке, ее потребность во сне была подавляющей. — Послушай меня, малышка. Ты не должна спать! — Команда была властной. Руки Михаила обвились вокруг нее со всей силой его любви, его потребности защитить ее. Рейвен пробудилась достаточно для того, чтобы просканировать окружающее ее пространство. Чернота ярости Руди Романова была подобна живому существу, подобно требовательной смерти. Ее сила ударяла ей в голову. — Он сумасшедший, Михаил. — Она подняла руку в медленном тяжелом движении, стараясь отодвинуть тяжелую массу волос. Воздух был очень плотным или она была настолько слабой, что простое движение потребовало полной сосредоточенности. — Прошлой ночью он был таким милым, печалился о своей матери. Теперь же он уверен, что мы его враги. Он образованный мужчина, Михаил. Неужели это я подвергла нас опасности? Может быть, я сделала что-то или сказала что-то, что заставило его стать таким подозрительным. — Сознание Рейвен было омрачено виной. Его подбородок потерся об ее макушку. — Нет, он что-то нашел среди бумаг своего отца. Прошлой ночью он не был подозрительным, он горевал. И это что-то убедило его, что нападки его отца были полностью обоснованы. Он поверил, что мы вампиры. — Я не думаю, что кто-нибудь поверит ему, даже если он и покажет им свидетельства, которые он предположительно имеет. Все подумают, что в шоке. — Она беспокоилась за безопасность Руди точно также, как и за их собственную. Пальцы Михаила с нежностью прошлись по ее щеке. Это было так похоже на нее — испытывать сочувствие к мужчине, вся сущность которого стремилась убить их. Неожиданно, его тело резко навалилось на нее. Дом вздрогнул, тихонько скрипнув на долю секунды, прежде чем первый взрыв отдался в их ушах. Над ними, на первом этаже, в окнах вышибло стекла, антикварная мебель разлетелась на кусочки. Один удар сердца. Два удара сердца. Еще один взрыв сотряс дом, разрушив стену с северной стороны. В темноте блеснули клыки Михаила, раздавшееся шипение было обещанием безжалостного возмездия. Запах дыма, едкий и вонючий, проникал через потолок в их спальню, где сворачивался и собирался в ядовитое, обжигающее глаза облако. Над их головами пламя начало потрескивать и с жадностью лизать книги и картины — прошлое Михаила, его настоящее. Оранжево-красные язычки алчно поглощали имущество, которое Михаил собирал на протяжении долгих веков своего существования. Руди хотел уничтожить все, явно не понимая, что у Михаила много домов, много сокровищ. — Михаил! — Она почувствовала его страдания от гибели его любимого дома, горящего прямо над ними. Вонючие запахи ненависти, страха и дыма смешались. — Мы должны спуститься ниже. Дом, в конечном счете, рухнет. — Жестокость, которую он чувствовал, эхом отдалась в ее сознании. Рейвен попыталась принять сидячее положение, но ее движения были болезненно медленными. — Нам следует выбраться из дома. Спустившись ниже, мы только попадем в ловушку между землей и пламенем. — Солнце в самом зените. Мы должны уйти под землю. — Его руки ощутимо сжались вокруг нее, словно этим он мог придать ей храбрости перед столкновением с лицом того, что они собирались сделать. — У нас нет выбора. — Ты иди, Михаил, — проговорила она. Страх вцепился в нее. Она была беспомощна в своем нынешнем состоянии. Даже если бы ей удалось заставить себя спуститься в подвал, то она никогда бы не смогла зарыться в землю, не смогла бы похоронить себя живьем. Она сойдет с ума, прежде чем придет время возвращаться на поверхность. Она совершенно точно не могла заставить себя совершить это действие, но это было необходимо, чтобы вселить в Михаила мужество сделать то же самое. Он был важнее, каждый из его людей нуждался в нем. — Мы пойдем вместе, любимая. — Он добавил в свой голос силу, которая не отразилась на его мускулистом теле. Его конечности были словно налиты свинцом. Ему потребовались невероятные усилия, чтобы стащить самого себя с кровати; его тело тяжело упало на пол. — Давай, мы сможем сделать это. Дым стал плотнее, и комната нагрелась подобно духовке. Потолок над головой стал зловеще темнеть. Дым причинял боль ее глазам, жаля достаточно сильно, что она вполне могла получить ожог. — Рейвен! — На этот раз это была властная команда. Она скатилась с кровати, приземлившись довольно-таки тяжело, отчего у нее вышибло дух. — Он пребывает слишком быстро. — Тревожные колокольчики пронзительно звенели у нее в голове. Здесь было так много дыма, а над ними трещал дом. Рейвен перетаскивала себя, дюйм за крошечным дюймом, следуя за болезненно-медленными передвижениями Михаила по полу. Они даже не могли ползти. Они были так слабы, что не могли встать на колени. Они скользили, вытянувшись во всю длину своих тел, используя свои руки для того чтобы передвигать себя вперед, пока не оказались перед спрятанным входом в подвал. Рейвен сделала бы что угодно, лишь бы Михаил оказался в безопасности убежища. Тепло поглощало воздух в комнате так, что их тела прямо-таки купались в поту; их легкие устали и горели. Даже совместными усилиями, казалось, невозможно было поднять крышку люка. — Сосредоточься. — Объяснял Михаил. — Делай это желанием. Она отбросила все: свой страх, дым, огонь, агонию и ярость Михаила от того, что горит его дом, хищное животное, поднимающееся в нем. Она сузила все свои мысли на тяжелой двери, сфокусировалась, нацелилась. И та с бесконечной медлительностью начала двигаться, протестующее скрежеща металлом по дереву, но неохотно повиновалась. Михаил делился с ней своей силой. Когда дверь, наконец, распахнулась, раскрывая зияющую пропасть внизу, они изнуренно прислонились друг к другу, урывая момент, их сердца бешено колотились, их легкие горели огнем от клубившегося вокруг них дыма. На потолок, над их головами, с крыши посыпались обломки. Огонь ревел подобно гигантскому монстру, яростным пожарищем, громким и жутким. Рука Рейвен проскользнула в руку Михаила. Он сжал свои пальцы вокруг ее. — Крыша упала, потолок над нами вскоре тоже упадет. — Ты иди, Михаил. Я подожду здесь так долго, как смогу. — Отверстие в полу было таким же пугающем, как и сам пожар. — Мы пойдем вместе. — Приказ Михаила прозвучал как закон. Рейвен смогла почувствовать произошедшие в нем изменения. Он не был больше человеком, а стал Карпатцем в полном смысле этого слова — зверь внутри него собирался с силами, выжидая. Враг разрушил его дом, его имущество, угрожал жизни его паре. Медленное смертельное шипение вырвалось у Михаила. От этого звука ее сердце заколотилось. С Рейвен он всегда был нежным и добрым, ласковым и любящим. Но сейчас хищник вырвался на свободу. Рейвен проглотила свой страх, закрыв глаза и очистив сознание. Ради Михаила, она была готова найти возможность спуститься вниз, в темную землю под подвалом, который располагался ниже. Михаил кружился в ней, сильный как всегда. — Ты сможешь это сделать, любимая. Ты легкая, как перышко, и также легко ты паришь. — Он создал для нее это ощущение. Ее тело стало казаться нереальным, легким как сам воздух. Рейвен держала глаза закрытыми, даже когда почувствовала, как нежно вокруг нее кружится воздух, как обдувает ее кожу. Она могла чувствовать в своем сознании Михаила, хотя ее тело стало не более чем мимолетной дымкой, переплетенной с ним. Темнота окружила их, ласкала их, несла их вниз к плодородной почве. Рейвен распахнула глаза, пораженная и обрадованная, обнаружив себя в подвале. Она спланировала по воздуху как перышко. Это возбуждало. На краткий момент ее удовольствие вытеснило страх и ужас от огня. Она смогла передвинуть тяжелый предмет, используя всего лишь силу своего сознания, а теперь она прошла через воздух, пролетела, словно была легким ветерком. Рейвен прислонилась к Михаилу, устало. — Я не могу поверить, что мы это сделали. Мы действительно просто проплыли. — В мгновение ока она отодвинула в сторону творящиеся вокруг них разрушения и радовалась удивлению от того, чем она стала. В ответ Михаил просто притянул ее ближе, его руки обвились вокруг нее, ее изящное тело оказалось окружено и защищено его сильным телом. Возбуждение спало. Она точно также находилась внутри него, как и он внутри нее, и она чувствовала ледяной холод его горечи, безжалостной решимости. И это ничуть не было похоже на белый жар его ярости, это было намного-намного хуже. Этот Михаил был полностью Карпатцем, таким же опасно-смертельным, как и любой из мифических вампиров. Абсолютное отсутствие эмоций, сплошная концентрация железной воли и абсолютной решимости были пугающими. Он будет мстить быстро и беспощадно. Никакой золотой середины. Романов стал его врагом и его следует уничтожить. — Михаил. — Сочувствие и нежность успокаивающе заполнили его сознание. — Потеря своего дома таким способом — имущества, которое окружало и успокаивало тебя столь долго — должно быть похоже на потерю части самого себя. — Она потерлась лицом об его грудь, нежным утешающим жестом. — Я люблю тебя, Михаил. Мы вместе построим другой дом. Вдвоем. Это конечно ужасный момент в нашей жизни, но мы сможем построить дом более крепкий, чем прежде. Его подбородок опустился на макушку ее головы, его сознание послало ей волны тепла и любви. Но внутри так и осталась крайняя холодность, которую не тронули ее слова. Только рядом с Рейвен он чувствовал нежность, со всем остальным миром это было приравнено к действию — убить или быть убитым. Рейвен сделала еще одну попытку. — Горе творит странные вещи с людьми. А Руди Романов потерял обоих родителей. Его мать была жестоко убита его собственным отцом. Вне зависимости от того, что он нашел, — это заставило его обвинять тебя. Вполне возможно, что он чувствует вину за то, что считает своего отца сумасшедшим. То, что он творит — ужасно, но не хуже того, что сделал ты с теми, кто убил твою сестру. — Я не думал о сестре, когда напал на ассасинов. — Некая мрачность сквозила в мыслях Михаила. — Эти два случая не стоят сравнения. Ассасины напали на нас первыми. Я бы оставил их в покое, если бы они не стали преследовать моих людей. Однажды я уже подвел тебя, малышка. На этот раз я защищу тебя. — Мы здесь в безопасности. Люди из деревни придут и потушат огонь. Они, возможно, заберут Руди в больницу. Они подумают, что он сумасшедший. И не надо волноваться, что люди подумают, что мы умерли в огне. Они ведь не найдут наших тел. Позже мы можем сказать, что навещали Селесте и Эрика, планируя нашу свадьбу. Она не понимала, и он не решился рассказать ей. Они не были в безопасности. Огонь ревел над их головами, поглощая основание пола так же быстро, как и верхний этаж. В скором времени им придется уйти в безопасное убежище земли. Он также не был уверен, что их объединенных сил будет достаточно, чтобы раскрыть землю. Даже если бы это и получилось, он знал, что не смог бы отправить ее в глубокий сон. У него почти не осталось сил, почти все они ушли за время дня. Они либо выживут, либо умрут вместе. Они будут вынуждены лечь в землю. Рейвен придется пережить похороны живьем еще до окончания этого дня, до конца которого еще много часов. Руди Романов обрек Рейвен на невыносимую пытку. Михаил знал ее величайший страх — асфиксию . Его губы дернулись еще в одном молчаливом рычании. Смерть его дома, — любимого, — он мог простить, насколько это было возможно, но лежать беспомощным, в то время как Рейвен испытывает агонию от погребения, — это не заслуживает прощения. Все мысли Рейвен были о Михаиле, об его потере. Она испытывала сочувствие к Романову, она беспокоилась, что его свидетельство может поставить под угрозу других. Если бы Михаил смог собраться с силами, то поцеловал бы ее. Вместо этого, он сделал это своим сознанием. Всю свою любовь, все свое понимание ее сочувствия, ее безоговорочной любви, ее самоотверженности, он вложил в свой мысленный поцелуй. Ее глаза расширились, стали темно-фиолетовыми, затем сладко-сонными, словно он опьянял ее своими поцелуями. Его руки запутались в ее волосах. Таких шелковистых, таких любимых. На краткий момент он закрыл глаза, смакуя этот момент, смакуя то, как она, заставляла его чувствовать себя таким любимым, таким заботливым. Он никогда этого не чувствовал на протяжении всех веков своего существования, и он был благодарен за то, что смог продержаться достаточно долго, чтобы испытать радость от единения с истинной Спутницей Жизни. Звук огня над головой вновь стал громче. Рухнула балка, разбившись об пол над ними, и через открытую дверь в подвал посыпались искры, принося с собой дым и зловонный запах смерти. Смерти их дома. — У нас нет выбора, любовь моя. — Михаил был так нежен, насколько это было возможно. — Мы должны уйти под землю. Рейвен закрыла глаза, вновь вернулась паника. — Михаил, я люблю тебя. — Ее слова были наполнены грустью и одобрением. Одобрением не убежищем в земле, а неминуемой смертью. Она хотела сделать что-нибудь, в чем он нуждался, но этот способ был за пределами ее возможностей. Земле не удастся поглотить ее. Михаил не мог тратить время на споры. — Подпитай мой приказ своей оставшейся силой. Позволь ей перетечь из себя в меня, иначе я не смогу открыть землю. Рейвен была готова сделать что угодно, лишь бы спасти его. Если это означало отдать ему последние унции своей силы, — что ж так тому и быть. Без ограничений, с полной любовью и щедростью, Рейвен поделилась с ним своей силой. Почва раскрылась прямо рядом с ними, разделившись на части, словно огромный куб был аккуратно извлечен из земли. Яма лежала раскрытая, свежая и прохладная, исцеляющая сила земли манила Михаила, но эта же влажная темнота заставляла ужас и абсолютный страх подниматься в Рейвен. Она старалась доблестно удерживать свой ум в спокойном состоянии. — Иди первым. — Рейвен знала, что не сможет последовать за ним. Она также знала, что он обязан поверить, что она так и сделает, в противном случае нет никакого способа спасти Михаила. За считанные секунды Михаил перекатился, обхватывая Рейвен руками и перенося их обоих через край в поджидающие руки земли. Он почувствовал ее молчаливый крик, эхом отозвавшийся в его сознании, но заставил свое сердце позабыть про жестокий страх внутри нее и, используя последние унции силы, сосредоточиться на закрывании земли над ними. Будучи тенью в ее сознании, он с легкостью мог читать ее намерения — она бы никогда не пошла с ним. Она все кричала и кричала, звук в его голове был диким и неконтролируемым. Очевидный, примитивный ужас. Она просила его, умоляла. Но Михаил мог только держать ее, впитывая волну за волной ужаса. Ее сознание представляло собой лабиринт паники и хаоса. Сам же он был изнурен, используя свои силы вплоть до последней унции, чтобы обеспечить их безопасность. За всю свою жизнь — столетия жизни — он никогда не знал что такое ненависть. Но, лежа здесь, не обладая силами, чтобы отправить ее в забытье; со своим домом, горящим над их головами, и Рейвен, все ближе приближающейся к краю безумия рядом с ним, он научился. Он вновь выбрал для них жизнь, хотя при этом подверг ее таким ужасным страданиям. Помочь ей, он мог только вновь собравшись с силами. А восстановить потраченное ему удастся, только отгородившись от нее, обретя силы в бессмертном сне, присущем его виду, и позволив земле снова наполнить его силами. От этого новая волна ненависти поглотила его. — Рейвен. — Даже их сильная ментальная связь начала становиться трудной. — Малышка, замедли ритм своего сердца по примеру моего. Нет никакой необходимости в воздухе, поэтому не пытайся дышать. Она не смогла услышать его, отчаянно стараясь сделать глоток воздуха, которого здесь не было. Вместе со своей паникой и истерическим страхом, она ощутила чувство предательства из-за того, что он настоял на своем, навязал ей свое решение. Михаил не решился погрузить себя в сон, вместо этого он продолжал оставаться в полной готовности, его руки — в ее волосах, его тело — расслабленным, впитывающим исцеляющее богатство земли. Он не оставит ее одну перед лицом того, что она рассматривает как похороны. Пока она испытывает страдания, он был решительно настроен оставаться с ней и разделить эту ужасную ношу. Хаос в ее сознании, казалось, продолжался вечность. Как только ее тело стало совершенно уставшим, как только истощение проникло через бессмысленный крик, она начала задыхаться, и этот звук страшно булькал в ее горле. — Рейвен! — Его тон был резким, властной командой. Ее страх был слишком большим, а его сила не больше тени, иллюзорна. Михаил смог почувствовать, как ее горло закрылось, словно было его собственным, смог услышать ужасный предсмертный крик. Он на мгновение отгородил свое сознание, позволяя земле укачать его в своей колыбели, успокоить, исцелить благоуханием почвы. Она пела ему мягким шепотом, мурлыкала колыбельную. Она проникала в его тело, оздоравливая, придавая энергии. Земля давала столь необходимое ему спокойствие, чтобы встретиться лицом к лицу с ее мучениями. — Почувствуй меня, малышка, почувствуй меня. Ее сознание по-прежнему оставалось хаотичным, она по-прежнему задыхалась. — Почувствуй меня, Рейвен, дотянись до меня. — Он был само терпение, тишина, спокойствие в эпицентре бури. — Рейвен, ты не одна. Почувствуй меня, в своем сознании. Успокойся и дотронься до меня, всего лишь на мгновение. Отбрось все, кроме меня. Он почувствовал первое движение, ее первую попытку. Земля пела в нем, заполняя его клетки пока они не стали напоминать паруса на ветру. — Почувствуй меня, Рейвен. В себе, вокруг себя, рядом с собой. Почувствуй меня. — Михаил. — Она была измучена, измочалена, разбита на множество кусочков. — Я не могу вынести этого, помоги мне. Я действительно не могу сделать этого, даже ради тебя. — Отдайся мне полностью. — Он, конечно, подразумевал исцеляющее богатство почвы, но не желал сообщать ей об этом. Он позволил ей ощутить движущуюся в нем силу, обещание отдыха и помощи. В своем сознании он держал только тепло, любовь и впечатление власти. Ей необходимо было поверить в него, необходимо было слиться с ним, чтобы она смогла ощутить могущество земли, точно также как это ощущал и он. Рейвен понимала, что сходит с ума. Она всегда боялась закрытых пространств. И не имело значения, что Михаил говорил, что она не нуждается в воздухе. Она знала, что нуждается. Потребовалось несколько попыток и вся дисциплина, которой она обладала, чтобы заблокировать страх, ужас, правду о том, что она лежит глубоко под землей. С последним слабым усилием она вползла в сознание Михаила и отступила от реальности того, чем она стала, и что ей приходиться делать, чтобы выжить. Хватка Михаила, которой он удерживал ее, была ненадежной. Рейвен была легкой, нереальной в его сознании. Очень тихой, почти неподвижной. Она не принимала исцеляющую силу земли и не боролась с ситуаций, в которой они оказались. Рейвен не отвечала на его нежные вопросы. Он знал о том, что она там, только по небольшому съежившемуся мерцанию в уголке своего сознания. Прошло некоторое время, прежде чем он начал осознавать слабое изменение силы, рябь узнавания, подобно поисковому кристаллу, глазу, раскрывшемуся в земле рядом с ними. Они были больше не одни. Присутствующий дотронулся до него, вошел в его сознание. Мужчина. Могущественный. Грегори. — Все хорошо, мой друг. — Холодная угроза сквозила в его сознании. Они знали друг друга очень хорошо, поскольку веками противостояли вместе всякому злу. Грегори не спрашивал, и Михаил был поражен, действительно поражен, тем, что мог поддерживать контакт. Рейвен и он находились глубоко в недрах земли. Солнце все еще было высоко в небе и все Карпатцы были слабы. Как Грегори мог совершить такой подвиг? Это было неслыханно, даже в легендах и мифах прошлого, о таком не упоминалось. — Твоя женщина нуждается во сне, Михаил. Позволь мне помочь тебе. Грегори был очень далеко, это Михаил смог определить, тем не менее, связь между ними была очень сильна. Послав Рейвен в сон, Грегори получит некое подобие власти над ней. Михаил замер в нерешительности. Доверяет ли он Грегори? Сила, которой обладал Грегори, была феноменальной. Раздался низкий, невеселый смех. — Она не переживет этот день, Михаил. Даже будучи запертой с тобой, ее человеческие ограничения возьмут вверх над ее желанием помочь тебе. — А ты сможешь сделать это? Даже на таком расстоянии? Ты сможешь благополучно погрузить ее в сон? Прекратить ее мучения? В этом не будет никакой ошибки? — Михаил обнаружил, как ему хочется поверить во все это. Грегори был их целителем. Если он сказал, что Рейвен не сможет пережить погружение в землю, то это только подтверждало его собственные мысли. — Да, через тебя. Ты единственное существо на земле, которому я присягнул на верность. У тебя всегда есть моя преданность. Я рассчитываю на тебя, поскольку ты моя семья и мой друг. Пока твоя женщина или какая-то другая не подарят мне Спутницу Жизни, ты единственный человек, стоящий между мной и темнотой. Грегори никогда не признался бы в этом, если бы не считал ситуацию чрезвычайно опасной. Он предоставил Михаилу единственную причину, по которой он мог ему доверять. Привязанность и сожаление поднялись в его душе, смешиваясь. — Спасибо, Грегори, я у тебя в долгу. — Мне хочется, чтобы ты стал отцом моей Спутницы Жизни. — В его голосе прозвучали какие-то странные нотки, которые Михаил не смог определить, словно Грегори подстраховывался, чтобы его желание исполнилось. — У меня чувство, что дочь Рейвен будет тем еще наказанием. — Михаил проверил свою интуицию. — Не сомневаюсь, что смогу ответить на вызов. — Реплика Грегори была намеренно туманной. — Я погружу твою Спутницу Жизни в сон, присущий нашему народу, чтобы она не испытывала мучений от своих человеческих ограничений. Команда Грегори была четкой, властной, которую невозможно было игнорировать. Дыхание покинуло Рейвен с тихим вздохом. Ее сердце замедлилось, пропустило удар, остановилось. Ее сознание закрылось, не пропуская ужас, ее тело раскрылось навстречу исцеляющей силе богатой земли. — А теперь спи, Михаил. Я узнаю, если вас побеспокоят. — Тебе не стоит охранять меня, Грегори. Ты и так сделал очень многого для наших людей, вещи о которых они даже не знают. Я никогда не смогу возвратить тебе свой долг. — Я не могу иначе, да и не хочу. — Отрезал Грегори. Наконец-то, Михаил позволил себе такую роскошь, как сон, позволяя земле воспользоваться шансом и до краев наполнить его колоссальной силой. Он нуждался в силе, которую давала ему земля, чтобы осуществить свое возмездие. Плотнее прижав Рейвен к себе, Михаил одновременно сделал последний вдох, не сомневаясь, что угрожающая им опасность прошла.
Солнце, казалось, светило очень долго, прежде чем скрылось за горизонтом. Цвет неба стал кроваво-красным, окруженным оранжевыми и розовыми тенями. Появившуюся луну, подобно тонкой вуали, закрыли облака. А окружившее луну кольцо было подобно какому-то ужасному предзнаменованию. Лес был темным, пугающе молчаливым. Усики тумана низко стелились по земле вокруг деревьев и кустов. Легкий ветерок лениво гнал облака, ласкал тяжелые ветки и пытался, правда, напрасно, рассеять запах дыма, который стойко затянул лес. Ветерок дотронулся до темного пепла и сгоревших балок, почерневших камней — всего, что осталось от того, что когда-то было домом Михаила Дубрински. Двое волков обнюхали потемневшие остатки, подняли свои морды к небу и печально завыли. Сквозь лес им ответила остальная стая, пением выражая свою печаль. Через несколько минут эхо отданного им долга затихло в дали. Двое волков оббежали обуглившиеся руины и, учуяв две неясные тени, в тревоге резко остановились возле кованных железных ворот. Животные резко развернулись и побежали прочь, найдя нечто зловещее в двух безжизненных фигурах. Они быстро пронеслись назад в темноту леса. Молчание вновь укрыло горы подобно покрывалу. Лесные создания предпочли попрятаться в своих логовах и норах, чем столкнуться с запахом пепла и смертью дома того, кто так долго был их частью. Внизу под землей лежало два тела — без движения, безжизненно. В тишине одно сердце начало биться. Сильно, ритмично. Кровь стремительно начала бежать по венам. Долгое тихое шипение возвестило о начале работы легких. Темные глаза раскрылись, и Михаил обследовал землю над их головами. Было далеко за полночь. Огонь был потушен, пожарные, следователи и любопытные искатели давно ушли домой. Наверху он почувствовал присутствие Жака и Грегори. Больше никого, ни людей, ни Карпатцев, поблизости не наблюдалось. Михаил перенес все внимание на Рейвен. Каким бы великим не было искушение скомандовать Грегори разбудить ее, он понимал, что это было бы эгоистично и не в ее интересах. Пока ее полностью не поднимут из земли, Рейвен лучше оставаться спящей. Ей не нужно напоминание об ее ужасном суровом испытании. Он сжал руки вокруг ее неподвижного, прохладного тела, прижимая к своему сердцу в течение довольно долгого момента. Прорвавшись через земную кору, Михаил, как только появился на ночном воздухе, испытал легкую дезориентацию. Когда он оказался в состоянии, то поднялся в воздух, что позволило бы ему лучше защитить Рейвен, если бы в этом возникла необходимость. Воздух ворвался в его легкие, обдувал его тело. В свете луны серебром замерцали перья, раскрылись огромные крылья, достигающие в длину добрых шесть футов , и с силой взмахнув, подняли в небо невероятно огромную сову, где та сделала круг над темным лесом, ища врага, который оказался достаточно глуп, чтобы угрожать ему. Михаилу требовалась свобода, которую могло дать только небо, чтобы избавиться от унылых отзвуков перенесенного Рейвен ужаса, который все еще сильным эхом отдавался в его голове. Он резко направился к земле, приблизившись к ней настолько близко, насколько мог, прежде чем раствориться в тумане. Поток капель пролился через деревья, а затем собрался воедино, формируя тело огромного волка. Он бежал легко, поддерживая невероятную скорость, уклоняясь от кустарников, деревьев, и, перепрыгнув через поляну, вновь поднялся в воздух, подобно стреле, выпущенной из лука. Когда его сознание наконец-то стало более-менее ясным и спокойным, Михаил рысью понесся по направлению к потемневшим руинам, вновь принимая свою собственную мужественную человеческую форму, и, полностью одетый, шагнул навстречу брату. Он прекрасно сознавал, что вся природа, все, чьей частью он был, могла чувствовать его ледяную ярость. Она находилась глубоко внутри него, кипя, внося дисгармонию в окружающий воздух, в лес. Его врагам не удастся сбежать. Жак медленно выпрямился, словно провел в ожидании много часов. Его рука прошлась по задней части его шеи, потерев основание. Михаил и Жак уставились друг на друга с темной грустью в своих глазах. Жак сделал шаг вперед и потянулся к Михаилу с несвойственной ему привязанностью. Пожатие было кратким и сильным, когда два крепких дуба обменялись объятиями. Михаил знал, что Рейвен бы рассмеялась над ними обоими за это. Грегори пребывал в прежнем положении — сидя на корточках и пригнувшись низко к земле — его неподвижное тело могло посоперничать с широким стволом дерева. Он был полностью неподвижен, его потемневшее лицо не выражало никаких эмоций. Его глаза были подобны обломкам серебра, напоминая постоянно движущуюся ртуть в гранитной маске. Грегори поднялся медленно, с плавной силой и явной опасностью. — Спасибо, что пришел, — просто проговорил Михаил Грегори. Своему старому другу. Своей правой руке. Их величайшему целителю, безжалостному охотнику на нечисть. — Романова доставили в госпиталь и дали успокоительное, — тихо сказал Жак. — Я сказал горожанам, что ты и Рейвен уехали на несколько дней. Ты популярен среди деревенских жителей и все они возмущены тем, что произошло. — Сможем ли мы возместить ущерб, нанесенный нашему народу? — Спросил Михаил. — Мы можем уменьшить его, — правдиво ответил Грегори. — Но Романов уже отослал найденные им свидетельства нескольким людям. Мы должны приготовиться к обороне. Весь наш образ жизни будет изменен навсегда. — Грегори небрежно пожал широкими плечами. — Его доказательства? — Отпечатки пальцев, фотографии. Он был в ужасно нервном состоянии. Доктора верят, что он совершенно не в себе и опасен не только для себя, но и для окружающих. Картины, которые я вытащил из его сознания перемешаны. Его родители, но в основном его мать. Очевидно, именно он обнаружил ее тело. Твой дом. Чувство вины. Огонь. — Грегори всмотрелся в небо над своей головой, медленно и осторожно скользя своими бледно-серебристыми глазами. Его грубые черты продолжали оставаться совершенно неподвижными и суровыми. Грегори излучал опасность. Все его тело, его манера держаться говорили о власти, об угрозе. И в тоже время выражение лица Грегори было пустым. Михаил чувствовал монстра внутри него, дикого и неприрученного, затаившегося прямо под поверхностью, стремящегося вырваться на свободу. Их глаза встретились в каком-то безнадежном понимании. Еще одна война. Больше убийств. Чем больше мужчина убивает, тем опаснее становятся шепоты силы, призывы стать вампиром. Жестокость была единственной вещью, которая позволяла многовековому мужчине ощущать скоротечность времени. Что само по себе было ужасным стимулом для каждого в темном безнадежном мире. Грегори отвел взгляд, не желая видеть сочувствие на лице Михаила. — У нас нет выбора, кроме как вызвать к нему недоверие. — Но прежде всего, Рейвен должна находиться в безопасности и под защитой, пока мы занимаемся данной проблемой, — резко проговорил Михаил. — Твоя женщина очень хрупка, — тихо предупредил его Грегори. — Доставь ее на поверхность и одень, прежде чем я разбужу ее. Михаил кивнул. Грегори с легкостью прочитал его намерения. Он бы ни за что не захотел, чтобы она проснулась в месте, которое отдаленно напоминало бы холодную могилу. Жак и Грегори отошли к лесу, предоставляя Михаилу уединение. Лишь после того как Рейвен оказалась в безопасности его объятий, Михаил подумал о том, чтобы одеть ее по-американски. Используя естественные волокна, которые легко поддавалась воздействию Карпатцев, он создал синие джинсы и рубашку с длинными рукавами. — Грегори. Рейвен, задыхаясь, проснулась, вцепилась в свое горло, отчаянно стараясь втянуть воздух в свои горящие легкие. Она была смущена, охвачена паникой, отчаянно борясь. — Почувствуй воздух на своей коже, — тихо приказал Михаил, его рот прижался к ее уху. — Почувствуй ночь, ветер. Ты в безопасности в моих руках. Ночь прекрасна, цвета и запахи разговаривают с нами. Сине-фиолетовые глаза Рейвен занимали почти все лицо, ничего не видя, ничего не понимая. Она сделала глубокий вдох, и постаралась сделаться как можно меньше. Прохладный ночной воздух потихоньку творил свою магию, снижая ужасную борьбу в ее горле. Слезы, подобно драгоценным камням, замерцали в ее глазах, запутались на ее ресницах. Михаил усилил свое объятие, так, чтобы она смогла почувствовать всю силу его большого тела. Медленно, дюйм за дюймом, ее тело начало становиться менее напряженным, так, что она смогла расслабиться. Он дотронулся до ее сознания с нежной теплой лаской, обнаруживая, что она борется за самоконтроль. — Я здесь, Рейвен, с тобой. — Сознательно проговорил он вслух, чтобы как можно больше походить на человека. — Ночь взывает к нам, приглашает нас, разве ты не слышишь? Послушай сколько красоты в песне насекомых и прочих ночных созданий. Позволь себе услышать ее. — Он говорил с ритмичными притягательными нотками, почти гипнотическими. Рейвен подняла колени и уткнулась в них лбом, согнувшись. Она раскачивалась взад и вперед, с реальностью ее удерживала только тонкая нить. Она просто чередовала вдох и выдох, оценивая свою способность делать это, сосредотачиваясь на самом процессе дыхания. — Я хочу доставить тебя в безопасное место, подальше отсюда. — Он широким жестом указал на обуглившиеся руины его некогда красивого дома. Рейвен продолжала держать голову опущенной вниз. Она просто вдыхала и выдыхала. Михаил вновь дотронулся до ее сознания. В нем не было мыслей ни об осуждении, ни о предательстве. Ее сознание было разбито на фрагменты, помято и неустойчиво, отчаянно стараясь выжить. Ее привычная одежда и его присутствие давали ей ощущение спокойствия. Его ледяная ярость, его желание яростного возмездия вновь подняли голову. — Маленькая сестра. — Жак появился на границе леса, сбоку от Грегори. Когда Рейвен не подняла глаза, Жак сел рядом с ней, его рука погладила ее по плечу. — Волки сегодня ночью безмолвствуют. До этого ты их слышала? Они оплакивали потерю дома Михаила. А теперь они молчат. Она моргнула, ее потерянный пристальный взгляд сосредоточился на лице Жака. Она ничего не сказала, но появилось ощущение, что она его не узнала. Она дрожала, озноб сотрясал ее маленькое тело, запертая между тремя могущественными мужчинами. — Ты можешь стереть ее воспоминания. — Предложил Грегори, явно не понимая, почему Михаил еще не сделал этого. — Ей бы это не понравилось. — Она не будет знать об этом. — Грегори добавил небольшую резкость в свой тон. Когда Михаил не ответил, он просто вздохнул. — Тогда, позволь мне исцелить ее. Она важна для всех нас, Михаил. Она напрасно страдает. — Она хотела бы сделать это самостоятельно. — Михаил прекрасно понимал, что Грегори думает, будто он потерял свой ум, но он знал Рейвен. У нее была своя храбрость, свои собственные идеи о правильном и неправильном. Она не поблагодарит его, когда узнает, что он стер ее воспоминания. А между Спутниками Жизни не может быть лжи, и Михаил был решительно настроен дать ей время справиться с тем, через что они прошли вместе. Михаил дотронулся до бархатной, как лепесток розы, кожи, нежными пальцами прошелся по изящной скуле. — Ты была права, малышка. Мы построим наш дом вместе, построим его более крепким, чем когда-либо. Мы выберем место, глубоко в лесу, и наполним его такой любовью, что она прольется и на наших волков. Ее сине-фиолетовый взгляд полыхнул внезапным узнаванием, поднявшись к лицу Михаила. Кончик языка коснулся полной нижней губы. Она выдавила робкую улыбку. — Я не думаю, что из меня выйдет Карпатка. — ее голос напоминал едва ли не писк. — Вы именно такая, какой и должна быть Карпатская женщина, — галантно заметил Грегори, тон его голоса был низким и мелодичным, с успокаивающими исцеляющими нотками. Оба, — и Михаил, и Жак, — обнаружили, что внимательно вслушиваются в неотразимый тон. — Вы подходите нашему принцу, чтобы стать его Спутницей Жизни, и я свободно дарю вам свою верность и защиту, точно так же, как я подарил их Михаилу. — Тон его голоса сознательно стал низким, просачиваясь в ее фрагментированное сознание подобно успокаивающему бальзаму. Растерянный взгляд Рейвен перешел на Грегори. Ее длинные ресницы взметнулись вверх, глаза стали такими темными, что казались почти пурпурными. — Вы помогли нам. — Ее пальцы поискали и нашли пальцы Михаила, переплетясь с ними, но взгляд не отрывался от лица Грегори. — Вы были так далеко. Солнце стояло высоко, но, тем не менее, вы обо всем узнали и оказались способны помочь нам. Для вас это было трудно, я почувствовала это, когда вы потянулись ко мне, чтобы забрать то, что я не могла вынести. Серебристые глаза, резко выделяющиеся на темном лице, сузились до разрезов жидкого серебра. Завораживающие. Гипнотические. Голос понизился еще на одну октаву. — Михаил и я связаны: мы вместе делили долгие темные годы пустоты без единой мысли о надежде. Возможно, ты представляешь надежду для нас обоих. Рейвен неотрывно и серьезно посмотрела на него. — Это бы доставило мне удовольствие. Михаил почувствовал, как волна любви накатывает на него, волна гордости. В Рейвен столько сочувствия. И хотя ментально она была избита и расплющена, и хотя сознание Грегори было плотно закрыто от них, а по его резким чертам было невозможно ничего прочитать, она поняла, что Грегори борется за выживание, что он нуждается быть втянутым в круг света и надежды. Михаил мог бы сказать ей, что Грегори похож на воду, утекающую через пальцы, которую невозможно ни удержать, ни проконтролировать. Он был сам себе закон — темным опасным мужчиной на краю зияющей бездны безумия. Михаил скользнул руками вдоль ее плеч. — Мы собираемся доставить тебя в какое-нибудь безопасное место. — Тихо проговорил он, словно разговаривал с ребенком. Пристальный взгляд Рейвен на некоторое время замер на лице Михаила. На этот раз ее улыбка была естественной, — затронула ее глаза и осветила их впервые за это время. — Если бы вы трое могли увидеть себя со стороны. Это очень мило с вашей стороны защищать меня, словно я фарфоровая куколка, особенно, когда я чувствую себя на нее похожей, но Михаил присутствует во мне, а я — в нем. Я чувствую тоже, что чувствует он, знаю его мысли. Хотя он старается спрятать их от меня. — Она наклонилась, чтобы поцеловать его темную от щетины челюсть. — Я люблю вас за попытку защитить меня, но я не слабая. Мне просто нужно было преодолеть те человеческие ограничения в моем сознании, которые мешают мне. Никто из вас не сможет сделать этого за меня. Я должна сделать это сама. Жак протянул Рейвен руку со старомодной галантностью. Она приняла ее и позволила поднять себя на ноги. Михаил встал рядом с ней, его руки прижали ее под защиту его тела. Она нуждалась в этом контакте, в его близости, в твердом ощущении его тела. Грегори исполнял роль охранника, всматриваясь в воздух, землю, двигаясь так, что его тело постоянно закрывало принца и его Спутницу Жизни. Три внушительные фигуры окружили небольшую фигурку, двигаясь как одно целое, как почетный караул, — их шаги были медленными и ленивыми, их сознания безмятежны, без единого намека на нетерпение или на их желание взяться за свою ночную работу. Голод разъедал Михаила, но он также держался в уголке сознания. Когда ее сознание дотрагивалось до его, она чувствовала только любовь и обеспокоенность, желание порадовать ее. Рейвен наслаждалась ощущением мягких листьев под своими ступнями, когда они шли через лес. Она подняла свое лицо навстречу ветру, глубоко вдыхая все секреты, которые смог донести и разгласить легкий ветерок. Каждое насекомое, каждый шорох в кустах, каждое покачивание веток уменьшало ужасный страх на ее сердце, удаляя пугающие воспоминания как можно дальше в уголки памяти. — Я могу полностью избавить тебя от них, — тихо предложил Михаил. Рейвен улыбнулась ему небольшой улыбкой, предназначенной, чтобы подбодрить его. Ее тело слегка потерлось об его. Она прекрасно сознавала, каким соблазном это было для него, как двое остальных мужчин посчитали его сумасшедшим из-за того, что он не воспользовался шансом. — Ты же знаешь, что я предпочитаю сохранять свои воспоминания. Все их. Они шли примерно час, Михаил неуловимо направлял ее вверх по извилистой узкой тропинке вглубь леса и выше в горы. Небольшой домик скрывался за скалой. Почти у самых стен густо росли деревья. Снаружи он выглядел маленьким, темным и заброшенным. Именно Жак и Грегори оказались теми, кто изменил темный интерьер домика. По мановению руки исчез слой пыли. Полена в камине оказались охвачены пламенем. Зажглись свечи, и аромат леса наполнил помещение. Рейвен, не сопротивляясь, вошла в домик. Грегори и Жак прошлись по небольшому строению, обустраивая его настолько, насколько были способны за такой короткий промежуток времени. А затем удалились под защиту леса, предоставляя Михаилу и Рейвен время побыть вдвоем. Рейвен прошлась по деревянному полу, устанавливая между собой и Михаилом дистанцию. Она все еще была очень слаба, но хотела обходиться без поддержки Михаила настолько, насколько это было возможно. Она дотронулась до спинки стула, проходясь по ней пальцами. Привычное ощущение дерева помогло уменьшить охватившую ее дрожь. — Спасибо, Михаил, за мои синие джинсы. — Через плечо она подарила ему слабую улыбку. Загадочную и сексуальную, невинную и невероятно хрупкую. В глубине ее синих глаз он не нашел ни гнева, ни обвинения — только любовь к нему сияла там. — Я счастлив, что они понравились тебе, хотя я все еще считаю, что это одежда для мужчин, а не для красивой женщины. Я надеялся, что они заставят тебя улыбнуться. — Только от того, что на твоем лице появится то страдальческое выражение. — Она встала возле окна, ее глаза с легкостью пронзали темноту. — Я никогда больше не хочу пережить это вновь. — Сказала она резко, со значением. Желая, чтобы он понял, что она серьезна. Михаил резко втянул воздух, скрывая ответ, готовый сорваться с языка. Вместо этого он тщательно подобрал слова. — Наша кровь и, прежде всего, наши тела, приветствуют землю. Раны на моей ноге прошли за одну ночь. Твои раны, такие глубокие, почти смертельные, зажили за шесть ночей. Рейвен наблюдала, как ветер гонит по земле листья. — Я довольно-таки умна, Михаил. Я смогла лично убедить, что то, что ты мне говоришь правда. Разумом, я возможно даже принимаю это, восхищаюсь этим. Но я ни за что не хочу испытать это вновь. Я не могу. Я не желаю, и прошу тебя принять этот недостаток во мне. Он прошел разделяющее их расстояние. Его рука обхватила ее сзади за шею и притянула в его объятия. Он обнимал ее, здесь в старом домике, глубоко в горах и лесах. Он горевал о потере своего дома, своих книг, горевал о своем прошлом, но больше всего, он горевал о своей неспособности отдалиться от Рейвен. Он мог приказывать земле, животным, небу, но, тем не менее, он не мог заставить себя удалить ее воспоминания, потому что она просила его не делать этого. Такая невинная, небольшая просьба. Рейвен подняла голову, изучая темные черты его лица своими серьезными глазами. Очень нежно она разгладила глубокие морщинки тревоги на его лбу. — Не печалься обо мне, Михаил, и прекрати брать на себя так много. Воспоминания полезная вещь. Когда я стану сильнее, я смогу вернуться к ним и изучить их, взглянуть на них с других углов, и возможно стану чувствовать себя намного уютнее с вещами, которые мы должны делать, чтобы защитить себя. — Какая-то нотка юмора слышалась во всем этом, а также хорошая доля скептицизма. Рейвен взяла его за руку. — Знаешь, любовь моя, ты не несешь ответственность за мое счастье, или за мое здоровье. Всякий раз у меня был выбор, с самой первой нашей встречи. Я выбрала тебя. Совершенно ясно, в своем сердце и в своих мыслях я выбрала тебя. Если бы мне вновь пришлось пережить все это, даже зная о том, через что мне придется пройти, я все равно выбрала бы тебя без колебаний. Его улыбка могла растопить ее сердце. Обхватив ее лицо руками, Михаил наклонил голову, прикасаясь своим ртом к ее. Внезапный электрический разряд проскочил между ними. Во влажном прикосновении его рта Рейвен смогла почувствовать всю его любовь. Поднявшийся голод был резким и разъедающим. Звук жарко текущей крови, биение сердец, неожиданное бурное влечение буквально поглотили их обоих. И хотя его руки обвились вокруг нее, притягивая ближе к его твердому телу, его нежный рот нес несомненный аромат его сильной любви. Пальцы Михаила запутались в ее шелковистых волосах, словно он хотел навечно удержать ее рядом с собой. Рейвен растворилась в нем, на краткий момент она почувствовала себя мягкотелой, гибкой, почувствовала себя сладостным теплом, согревающим его. Она отодвинулась первой. По его лицу можно было очень легко увидеть терзающий его голод, поскольку точно такой же голод поднимался и в ней. Ее тело требовало питания после перенесенного ею сурового испытания. Подняв длинные ресницы, она взглянула на его горячо любимые мужественные черты лица, на чувственный разрез его рта, на чувственное приглашение, теплящееся в его темном пристальном взгляде. Рейвен поцеловала его горло, а ее руки взметнулись к пуговицам на его рубашке. Ее тело сжалось, пульсируя жаром и голодом. Ее рот прошелся по его коже. Она вдохнула его запах — дикую загадку ночи. Страстное желание внутри нее росло и распространялось подобно пожару. Ее язык попробовал на вкус его кожу, прошелся по линиям его мышц, и вернулся назад, чтобы погладить пульс, так сильно бившийся на его горле. — Я люблю тебя, Михаил. — Эти слова были прошептаны прямо в его горло. Шепотом сирены. Шелком и светом горящей свечи. Они были атласными и горячими, насыщенно сексуальными. Каждый мускул на его теле напрягся. Невыносимая потребность пронеслась по его телу, предвкушение. Она была удивительным чудом красоты, в котором сплелись человеческая хрупкость, храбрость и сострадание. Пальца Михаила в ее волосах сжались в кулак, притягивая ее голову к нему. Ее рот подобен шелковистому пламени, скользящему по его груди, все наращивая и наращивая тепло и огонь, пока все его сознание не оказалось охвачено красной дымкой голода. — Это опасно, малышка. — Черный бархат соблазна скользил в расплавленной хрипоте его голоса. — Я нуждаюсь в тебе. — Шепотом высказала она правду, и ее теплое дыхание согрело его плоские соски, творя интригующие вещи с его грудью. Она действительно нуждалась в нем. Его твердое тело, разгоряченное и дикое, прогоняло ощущение холодной земли, сомкнувшейся над ее головой. Ее тело нетерпеливо и многообещающе двигалось напротив его. Ее руки скользнули вниз, раздвинули края его рубашки и спустились еще ниже, чтобы найти молнию, где его плоть напряженно пыталась вырваться на свободу. Он с трудом ловил ртом воздух, резкий стон явного желания послужил ответом на ласковое поглаживание ее пальцев. — Мне необходимо ощутить в себе твое тело, Михаил, настоящее и живое. Я нуждаюсь в этом больше, чем во всем остальном. Дотронься до меня. Прикоснись ко мне везде. Я хочу ощутить тебя глубоко в себе. Михаил стянул рубашку через голову и отбросил прочь. Его руки обхватили ее узкую грудную клетку, выгибая ее тело назад таким образом, чтобы он смог потереться своей темной от щетины челюстью об мягкую кремовою возвышенность ее груди. От этого жесткого прикосновения язычки пламени начали лизать ее нервные окончания. Его рот скользнул вверх и прошелся по ее губам. Его язык погладил изящную линию ее шеи в том месте, где бешено бился пульс, медленно с величайшей лаской прошелся по волнующей линии ее горла, прежде чем с преднамеренно мучительной медлительностью спуститься к ее соску. Она почувствовала прилив влажного тепла, раскаленную боль, когда его губы сомкнулись вокруг ее груди, огненно и эротично. Рейвен издала крик и откинула голову назад, выгибаясь навстречу ему, предлагая себя сильному потягиванию его горячего рта. Без всякого предупреждения, монстр внутри него вырвался на свободу, собственнически взревел и сорвал ее отвратительные синие джинсы. Его зубы с легкими укусами прошлись по ее плоскому животу, когда он опустился на колени. Через тонкую ткань трусиков она почувствовала горячее исследование его языка — дикое, влажное, — от которого пропадало дыхание. Он отодвинул в сторону тонкий материал, нападая, поглаживая и лаская. Рейвен издала еще один крик, радостно приветствуя неприрученного зверя в нем, приподнимаясь, чтобы встретить его эротическое нападение. И когда он сорвал трусики, она прижалась к его голодному раскаленному рту. Низкое рычание вырвалось из горла Михаила, громкий звук ничем неприкрытого обладания. Он упивался ее диким откликом на его нападение. Он нуждался в ничем не сдерживаемой, необузданной хватке ее кулаков в своих волосах, притягивающей его ближе к себе, в хриплом бессвязном крике вырывающемся из ее уязвимого горла. Ее тело сжалось, раскаленное добела тепло неистово требовало освобождения. Рыча от наслаждения, его собственное тело запылало, иссушаясь и становясь невыносимо чувствительным, но он безжалостно удерживал ее на самом краю. Власть, бархатное тепло, их смешанные запахи омывали его, становясь частью его ненасытного желания. Он хотел, чтобы она поняла, что принадлежит ему, чтобы горела и нуждалась в нем, как он нуждается в ней. Его собственное имя эхом отозвалось у него в голове ее мягкой невнятной мольбой, от звука которой его напряженное тело начало испытывать невыносимую боль. Власть обладания обострила его голод, подвела к краю его аппетит, как сексуальный, так и физический, который он едва мог контролировать, чтобы не поглотить ее полностью. Его тело требовало ее прикосновения — прикосновения шелковистого тепла ее рта, покусывания ее зубов на его чувствительной коже. Его кожа была такой горячей от невыносимого желания к ней. С рычанием он вознес ее на облака, от чего ее тело охватила сильная дрожь и оно изогнулось, требуя большего — требуя его проникновения, требуя, чтобы его тело заполнило ее. Упав на колени, она начала сдергивать с него брюки, стаскивая их вниз, пока они не достигли его бедер, пока он не оказался на свободе, напряженно направленный в ее сторону. Ногти Рейвен царапали его ягодицы, ее язык ласкал твердые мускулы его груди. Ее заманчивый смех — низкий, соблазнительный, — эхом отозвался в его сознании. А скольжение ее шелковистых волос по его бедрам было почти невыносимым. Настал его черед, и он сообщил ей об этом рычащей мольбой, властным требованием. Когда она подчинилась, то горячий атлас ее рта, влажный и эротичный, почти свел его с ума. Если до этого ситуацию контролировал он, то теперь власть перешла к Рейвен, и она была в полном восторге от этого — от того, что могла сделать это с ним. Рычание пророкотало в его горле, становясь почти животным, невероятно пугающим. Его бедра двигались в безумном ритме. Неожиданно Михаил понял, что больше не может этого выносить, и, отдернув ее от себя, опустил на пол и раздвинул ее колени в стороны, готовясь овладеть ею. Прижав ее к полу, он овладел ею одним сильным мощным толчком, заполняя собой ее узкий бархатный канал так глубоко, как это только было возможно. Рейвен вновь вскрикнула, когда он с силой вошел в нее; каждый его толчок был яростным и энергичным, каждый последующий был более диким и исступленным, чем предыдущий. Ее же язык ласкал его горло. — Накорми меня, Михаил. Накорми сейчас, когда овладеваешь мною, а потом я дам тебе все, что ты захочешь. — Шепча это, она напоминала колдунью; сам ее голос словно добавлял восторга. Она никогда до этого не просила его крови, его дающей жизнь жидкости, и сама мысль об этом, была также сексуальна, как и ощущение ее рта на своем теле. Его тело напряглось, становясь невыносимо твердым, но, тем не менее, ее просьба предоставила ему возможность двигаться медленнее, так что он смог ощутить ее предвкушение, когда ее язык поглаживал место, где бился его пульс. И когда он погрузился в ее огненно-горячие ножны, ее зубы в ответ глубоко проникли в него. Раскаленное добела тепло и голубые молнии пронеслись через его тело. От утонченного, граничащего с болью, наслаждения он откинул голову назад. Горячий, сладостный запах его древней крови смешался с их мускусным запахом; сильное посасывание ее рта перекликалось с крепкой хваткой ее тела, окружившего его. Его движения сознательно соответствовали ее, он хотел, чтобы она приняла его кровь, его семя — саму сущность жизни — в свое тело. Тело Рейвен вздымалось навстречу его; настойчиво, в сладостной пытке, сжимая его в бархатных тисках, выдаивая с тем же самым темным огнем, что и ее шелковистый рот. От поглаживания ее языка по их телам прокатывались отголоски пережитого удовольствия, когда они лежали соединенные вместе. Его тело прикрывало ее, его руки удерживали ее на месте, каждая его мышца была твердой, как камень, и он все еще отчаянно нуждался в ней, словно никогда и не дотрагивался до нее. Его голод был невыносимым, значительно превосходя страстное желание, значительно превосходя что-либо когда-либо испытанное им. Пальцы Рейвен поглаживали его волосы, затем прошлись по его челюсти. Улыбнувшись ему с чистым соблазном, она намеренно приподняла бедра, прижимаясь ими к нему, а ее внутренние мышцы сжались, обхватывая его. Притянув к себе его голову, она впилась ртом в его, делясь сладостным вкусом его крови, поддразнивая, соблазняя, продлевая его жажду, подводя его к дикой несдержанности. Он вернул контроль себе, с силой впиваясь в глубину ее рта. Затем его язык ласково скользну по линии ее горла, задержался на бившемся там пульсе. Его зубы царапали, мучая, пока его тело агрессивно овладевало ею, погружаясь глубоко и мощно. Рейвен пробормотала его имя, притягивая его голову к своей груди, приподнимаясь в умоляющем приглашении. Его щека потерлась об ее кремовую возвышенность, он уткнулся в ложбинку между ее грудями, его темная от щетины челюсть царапала ее чувствительную кожу. Обхватив рукою ее грудь, он прикоснулся к ней своим ртом, горячим и влажным, сильно посасывающим. Она прижимала его к себе, в то время как ее тело взорвалось от удовольствия, подчиняясь ритму и темпу, который установил он. Михаил поднял голову, его глаза были сонными, сексуальными, гипнотическими, затягивающими ее в самые глубины его сознания, его души. Он потерся носом об ее грудь, погладил языком, приласкал. Жадным ртом он проложил дорожку из горячих влажных поцелуев по ее чувствительной коже. Его бедра подались вперед. Его глаза еще раз встретились с ее, в явном требовании. — Да, пожалуйста, да, — требовательно прошептала она, притягивая его голову обратно к теплу своего тела. — Я хочу этого, Михаил. Его зубы царапнули и пронзили кожу над ее грудью, огненно-белая боль охватила ее, но, не смотря на это, ее тело содрогнулось, разлетелось на части от иссушающего экстаза. Клыки проникли глубоко — таким ненасытным был в нем голод. Он погрузился в нее, желая большего, нуждаясь в совершенном трении огня и бархата, обволакивающих его. Он выпивал ее, втягивая саму жизнь в свое тело, его сознание слилось с ее, его тело заявляло на нее свои права в чистом господстве. Опасность. Сладостная опасность. Огненно-страстный секс переплелся с чистейшей любовью и полным слиянием их душ. Он хотел, чтобы это длилось вечность — этот момент, когда они делят одно тело, одну кожу, одно сознание. Быстрый и сильный, медленный и глубокий, — каждый удар был изысканным мучением. Ее кровь наполняла каждую клеточку, как раздувая его силу, так и иссушая ее, как ее тело иссушало его. Он чувствовал себя невыносимо напряженным, набухшим, вытянутым, безжалостно входя как можно дальше, доставляя обоих их ввысь, перенося за облака, где они взорвались в вихре огненных фрагментов и, растворившись, упали на землю. Рейвен лежала под ним, вслушиваясь в их смешанное сердцебиение; ее пальцы скользили в его темных волосах цвета эспрессо. Ее тело принадлежало ему — вся она принадлежала ему. Его язык ласково прошелся по ее коже, слизнув капельку крови, стекающую по возвышенности ее груди. Обрушив дождь поцелуев на ее груди, Михаил прошелся губами вверх по ее горлу и нашел ее рот в нежном и мягком поцелуе. Его рука скользнула по ее горлу, погладив его подушечками пальцев, упиваясь мягкой структурой ее бархатистой кожи. Он был поражен тем, что она выбрала именно этот момент, чтобы полностью принять свою жизнь как Карпатки. Он не сомневался, что она любит его и связана с ним, но он также знал и то, что она отвергает саму мысль о том, что будет вынуждена делать, чтобы жить. Его восхищало то, что после ужасающего травмирующего опыта она нашла в себе силы принять новую жизнь без всяких оговорок. За все то время, что они провели вместе, Михаил понял, что она всегда будет удивлять его. — Ты хотя бы имеешь представление, как сильно я тебя люблю? — Тихо спросил он. Ее длинные ресницы поднялись, взметнувшись, и ее фиолетовый взгляд уставился на него. Медленная восторженная улыбка изогнула ее рот. — Может быть, совсем чуть-чуть. — Она разгладила морщинки на его лбу. — Со мной все будет в порядке. Делай, то, что должен сделать, и не беспокойся за меня. — Мне бы хотелось, чтобы ты немного поспала. — Он передвинулся, избавляя ее от тяжести своего тела, и удивленно обнаружил, что все еще был частично одет. — Ты этого хочешь, только потому, что очень сердит на Романова и не хочешь, чтобы я знала о том, что ты планируешь сделать. — Она приподнялась на локте так, что густая копна ее шелковистых волос рассыпалась по ее телу, тонкой вуалью прикрывая грудь. От этого вида у него в животе все горячо сжалось, его темные глаза стали почти черными от внезапно нахлынувшего желания. Она же рассмеялась нежно, заманчиво. Михаил склонил голову, чтобы вкусить этот соблазн, и ее соски ужасно напряглись от прикосновения его языка. Пальцы Рейвен с любовью прошлись по его густым волосам. — Ты планируешь обеспечить безопасность Жака, оставив его со мной в качестве телохранителя. — Ее глаза смягчились, потеплев. — Ты планируешь сделать что-то, что я не смогу принять, но я верю в тебя, Михаил. Я считаю тебя великим и честным мужчиной. У тебя есть полное право презирать Руди, но я знаю, ты сможешь отставить это в сторону и сделать то, что будет более правильным. Он еще молод, смущен и зол, потрясен и травмирован жестокой смертью обоих родителей. Чтобы он ни нашел, он связал это с тобой, и что, в свою очередь, спровоцировало его срыв. Это ужасная трагедия. Михаил закрыл глаза и медленно выдохнул. Она по существу связала ему руки. Как он мог пойти и убить человека, подвергшего Рейвен мучениям, когда она достаточно сострадательна, чтобы простить его? — Иди, найди пропитание, прежде чем увидишься с ним. Ты сделал меня слабой, и если простишь мне небольшой невежливый карпатский юмор, то я ожидаю, что ты принесешь мне обед на дом. Пораженный, он уставился на нее. На довольно-таки долгий промежуток времени установилась тишина, а затем они оба прыснули со смеху. — Иди, одевайся, — приказал Михаил с шутливой строгостью. — Я не хочу, чтобы бедный Жак подвергался твоим мучениям. — Но я твердо намерена помучить его. Ему необходимо научиться не быть таким серьезным. — Жак самый несерьезный среди всех Карпатских мужчин. Он сохранял свои эмоции намного дольше всех остальных. Прошло всего несколько веков с тех пор, как он потерял их. — Он серьезен, когда дело доходит до того, чтобы отдавать приказы женщине. У него есть вполне определенные мысли относительно того, как мы должны себя вести. И я намереваюсь разобраться с этим. Он поднял бровь. — Я не сомневаюсь, что ты найдешь, чем его занять, пока мы будем отсутствовать. Но сделай мне одолжение, малышка, не будь с ним слишком строга. Они оба смеялись все то время, пока одевались.
Руди Романов был просто напичкан лекарствами, чей резкий запах ударил Михаилу в ноздри. Сама мысль о том, чтобы выпить эту отравленную кровь, была для него отвратительна, но, тем не менее, это было необходимо. При желании он смог бы прочитать мысли Романова, но Рейвен проводила его с чувством полнейшей веры и доверия в его любовь к ней. И хотя все в нем требовало смерти Романова, Михаил не мог предать ее уверенность в нем. — Позволь мне, — тихо проговорил Грегори, легко читая намерение Михаила. — Это большой риск для твоей души, — заметил Михаил. — Выживание нашей расы стоит этого риска. Романов представляет собой угрозу, которую мы не можем себе позволить. Мы должны сосредоточить все наши силы на поисках женщин, которые смогут обеспечить дальнейшее наше существование, а не на борьбе с охотниками на вампиров. Я считаю, что только ограниченная группа человеческих женщин — женщин с невероятными психическими способностями — сможет составить пары нашим мужчинам. — На чем основывается твоя теория? — Осторожно, с ноткой угрозы, спросил Михаил. Опыты с женщинами относились к преступлениям, которым нет прощения. Серебристые глаза Грегори сузились, блеснув. Темная пустота все увеличивалась в нем, черное пятно расползалось по его душе. Он даже не пытался спрятать это от Михаила. Было ощущение, словно он хотел показать ему, насколько отчаянной становится ситуация. — Я совершил множество темных, уродливых и не заслуживающих прощения поступков, но я бы никогда не воспользовался женщиной в целях эксперимента. Именно я должен взять кровь Романова, если ты хочешь, чтобы он продолжал жить. — Грегори не спрашивал. Двое Карпатцев свободно миновали узкий коридор психиатрического отделения больницы. Люди испытали лишь легкое ощущение прохлады, и ничего больше, когда они вдвоем невидимыми прошлись по больнице. В виде пара, напоминающего густой мутный туман, они просочились через замочную скважину и закружились по комнате, окутывая тело Романова подобно савану. Романов закричал, страх вцепился в него, в то время как туман, словно змея извивался рядом с ним, скользил по его ребрам, его запястью, обвивал его шею, а ветер становился все сильнее и сильнее. Он чувствовал его на своей коже — тиски, скручивающие его тело в спираль, — но как только Романов пытался схватить дым, его руки проходили прямо сквозь него. Голоса что-то ужасно шипели, шептали, угрожали, но так тихо, что напоминали всего лишь набор звуков у него в голове. В безуспешной попытке остановить коварное бормотание, он закрыл уши руками. Из его приоткрытого рта капала слюна, а горло судорожно сжималось. Туман разделился, одна часть проследовала к дальнему углу и зависла чуть выше пола. Другая медленно уплотнилась, замерцала, начав принимать форму, пока на ее месте не появился мускулистый, широкоплечий мужчина с бледными глазами, в которых мерцала смерть. Руди начал неконтролируемо дрожать, забившись в угол, стараясь казаться как можно меньше. Видение было слишком ярким, слишком угрожающим, чтобы быть чем угодно, но не реальным. — Романов. — Белые клыки Грегори блеснули в темноте. — Кто вы? — Слова хриплым карканьем вырвались из его горла. Бледные глаза сверкнули, сузившись до немигающих щелок. — Ты и сам знаешь. — Серые глаза уставились прямо на Руди — в саму его душу. Голос Грегори стал низким, бархатисто-черным. Гипнотизируя. Очаровывая. Соблазняя. — Подойди ко мне, накорми меня. Стань моим слугой, пока я не сочту нужным передать тебе проклятье темноты. В глазах Романова появились проблески понимания, страха, переходящего в ужас. Но, тем не менее, он придвинулся ближе, отодвигая рубашку и открывая яремную вену на своей шее. Грегори вновь что-то прошептал — его голос был самим соблазном, самой убедительностью, орудием силы. — С этого момента ты будешь служить мне, являться на мой призыв, информировать меня по мере необходимости. — Он медленно склонил свою темноволосую голову. Романов понял, что его душа потеряна. Он ощущал невероятную власть в незнакомце, колоссальную силу и способность делать вещи, неподвластные воображению простого человека. Бессмертие и соблазн манили его. Он охотно наклонился, поворачивая голову и открывая свое горло, ощутил горячее дыхание, острую боль, когда клыки глубоко вошли в него. Романов чувствовал, как его кровь подобно реке утекает из тела. Боль стала сильнее, дьявольски обжигая, и он был не в силах остановить ее. Да и не желал этого делать. Странная истома охватила его, веки стали слишком тяжелыми, чтобы держать их поднятыми. Туман в комнате стал плотнее, обернувшись вокруг Грегори, он просочился между Карпатцем и его жертвой. Неохотно, с протестующим рычанием, Грегори оторвался от питания и с презрением позволил вялому телу упасть на пол. — Ты чуть не убил его, — со злостью сказал Михаил. — Он заслуживает смерти. Внутри у него гнилость и пустота. Он желает бесконечных ночей, беспомощных женщин, желает права распоряжаться жизнью и смертью людей. В этом он так похож на деда и отца. Он представляет собой пустую раковину, наполненную червями, съедающими все то хорошее, что было в нем. Его сознание представляет собой клубок противоречивых желаний. — Он не может умереть так, Грегори. — Шипение пронеслось в его сознании, — признак недовольства Михаила. — Если это действительно так, то на наших людей направлено довольно таки большое внимание. И если Романов умрет от большой потери крови… — Я не столь беспечен. — Грегори ногой отодвинул тело в сторону. — Он будет жить. Но именно его дед и начал все это… — Его звали Рауль, помнишь? Он был сумасшедшим и в старости оставался таким же развратником, как и в молодости. Бил свою жену и домогался молоденьких девушек. Один раз мне даже пришлось остановить его. — Михаил внезапно задумался. — И ты заработал не только его ненависть, но и подозрения. После этого он стал за тобой следить. Шпионить при каждой возможности, надеясь обнаружить что-либо изобличающее тебя. Что-нибудь, что выдаст тебя — жест, манера разговаривать, кто знает? И свои подозрения он передал Гансу. — Грегори еще раз ударил ногой тело. — Романов воспользовался факсом и переслал копии доказательств нескольким людям. Но оригиналы остались у него дома, под половицей в спальне родителей. — Грегори наблюдал, как Руди пытается отползти подальше от него. — Рано или поздно они появятся здесь. Тело Грегори замерцало, растворяясь, так что только туман остался клубиться в комнате, а на том месте, где был Карпатец остались только длинные змеевидные завитки тумана. Дымка приблизилась к Романову, жавшемуся к полу, покружился возле его головы, горла, а затем покинула комнату, оставляя Романова беспомощно рыдать. Михаил и Грегори плавно проскользнули по коридору, быстро, молчаливо, торопясь на свежий ночной воздух. После порочного разума Руди они вновь нуждались в единении с землей. Оказавшись снаружи, Грегори сразу же через поры начал выводить попавшие в него лекарства, очищая свой организм от яда. Михаил наблюдал за ним, восхищаясь, с какой легкостью он это делал. На протяжении всего пути до коттеджа Романовых Грегори хранил молчание. Михаил тоже молчал, уважая его потребность во втягивании запахов ночи, в ощущении под ногами твердой почвы, в слушании музыки волков, — ночных созданий, — переговаривающихся в своем успокаивающем ритме. В безопасности дома Романовых, Грегори быстро нашел документы, спрятанные под грубой половицей. Михаил принял старую фотографию и кипу бумаг, даже не взглянув на них. — Расскажи мне обо всем, что твориться в его сознании. Серебристые глаза Грегори опасно блеснули. — Человек по имени Словенски, — Евгений Словенски, — является членом тайного общества, посвятившего себя истреблению вампиров. Ван Хелен, Антон Фабреццо и Дитер Ходкинс — так называемые эксперты, проводящие расследование и выявляющие жертв будущих убийств. Словенски вербует новобранцев, утверждает и записывает убийства. Михаил выругался — тихо, красноречиво. — Еще одна охота на вампиров уничтожит наш народ. Грегори пожал своими массивными плечами. — Я найду и уничтожу этих людей. Ты же забери Рейвен и уезжай из этих мест. Я чувствую твое несогласие, но это единственный выход, и мы оба это понимаем. — Я не могу обменять свое счастье на твою душу. Серебристые глаза скользнули по Михаилу, затем уставились в ночь. — Для остальных из нас нет иного выбора. Спутница Жизни — моя единственная надежда на спасение. Я больше не испытываю чувств, Михаил, — я достиг всего чего желал. Мое тело больше не испытывает каких-либо желаний, — только разум. Я не помню, что значит чувствовать. В моей жизни нет радости. Я просто существую и выполняю свой долг по отношению к нашим людям. Мне как можно скорее необходимо найти свою Спутницу Жизни, поскольку продержаться я смогу всего несколько лет, после чего начну искать вечный покой. — Не вздумай выходить на солнце, Грегори, предварительно не повидав меня. — Михаил поднял руку, когда Грегори попытался было запротестовать. — Я был на твоем месте — одиноким, с внутренним монстром, борющимся за власть надо мной, с темным пятном на своей душе. Наши люди нуждаются в тебе. Ты должен оставаться сильным и бороться с подбирающимся все ближе монстром. Серебристые глаза Грегори опасно блеснули в темной комнате — слабо и угрожающе. — Не переоценивай мою привязанность и верность. Я должен найти пару. Если я почувствую что-нибудь — желание, страсть, — что-нибудь — то возьму то, что принадлежит мне, и никому не позволю отобрать ее у меня. — Неожиданно большое тело Грегори замерцало, превращаясь в кристаллы воды и вытекая из дома в радостные руки ночи. — Давай покинем этот дом безумства и смерти. Возможно, за меня говорит та зараженная кровь, которую я взял. Вздохнув, Михаил последовал за Грегори в ночь. Два дыма, похожих как близнецы, замерцали в свете луны, соединившись с завитками тумана, стелющегося на расстоянии нескольких футов над землей. Стремясь вернуться к Рейвен, Михаил понесся через деревья, направляясь к просеке, отделяющей дома от чащи леса. Проносясь мимо домика священника, в районе луга, он почувствовал, как какое-то беспокойство зашевелилось у него на душе. Этого оказалось достаточно, чтобы он вернулся к дому отца Хаммера, где под прикрытием деревьев, вновь принял свою человеческую форму. Его сознание дотронулось до сознания Рейвен. Ей ничто не угрожало. — В чем дело? — Грегори материализовался рядом с Михаилом. Они немедленно просканировали территорию на наличие опасности. Именно земля рассказала им о насилии — затоптанные следы, капли крови. Глаза Михаила встретились с бледными глазами Грегори, и они одновременно повернулись, бросая взгляд на хижину его старого друга. — Я пойду первым, — проговорил Грегори со всем сочувствием, на какое был способен. Он плавно скользнул между Михаилом и входом в дом священника. Аккуратный маленький домик, такой комфортный и уютный, был разрушен, перевернут вверх дном. Нехитрая мебель была сломана, занавески сорваны, фаянсовые тарелки разбиты вдребезги. Драгоценные книги священника были изорваны, а картины висели клочьями. Травы отца Хаммера, так бережно хранившиеся в банках, были свалены в одну кучу на полу кухни. Весь его тонкий матрас был в царапинах, одеяло разорвано на кусочки. — Что они искали? — Задумчиво спросил вслух Михаил, бродя по комнате. Остановившись, он поднял ладью, сжимая пальцы вокруг родной шахматной фигурки. Капли крови были везде: на полу, на резном кресле-качалке. — Тела нет, — ни к чему заметил Грегори. Потянувшись, он поднял очень старую, в кожаном переплете, Библию. Книга была изношенной, а те места на коже, где ее так часто касались пальцы священника, даже блестели. — Но где есть вонь, туда ведет и след. — Грегори передал Библию Михаилу, наблюдая, как их принц безмолвно засовывает книгу под рубашку, рядом со своей кожей. Крепкое мускулистое тело Грегори согнулось. Руки покрылись блестящим мехом, ногти превратились в когти, а в удлинившейся морде блеснули клыки. Огромный черный волк выпрыгнул в окно, переходя на бег. Михаил последовал за ним, перепрыгивая через деревья, кружась, нюхая носом землю. Запах вел прочь от городка — вглубь леса. След поднимался все выше и выше в горы. Прочь от Рейвен и Жака. Кто бы ни забрал отца Хаммера, он хотел остаться с ним наедине, чтобы выполнить свою грязную работу. Михаил и Грегори бежали очень быстро, покрывая милю за милей, плечом к плечу, мрачно-смертельная цель горела в их сердцах. Они бежали, держа нос по ветру, время от времени пригибая морды к земле, чтобы убедиться, что все еще идут по запаху священника. Со спины было видно, как вздымались их сильные мышцы, их сердца и легкие работали подобно хорошо смазанным механизмам. Животные убирались с их пути, пригибаясь от ужаса, когда пробегали мимо них. Деревья на всем протяжении их пути пахли резким неизвестным запахом. Михаил внезапно прекратил движение. Они пересекли границу владений волчьей стаи Михаила и вторглись на другую территорию. Волки часто нападали на незнакомцев. Михаил послал зов, позволяя ветру отнести их сообщение в попытке найти главную пару. Чуя запах крови священника, было легко идти по следу. Но странное беспокойство начало расти в Михаиле. Что-то ускользало от него. Они пробежали уже несколько миль, а след ни капельки не изменился. Запах ни усилился, ни уменьшился — он оставался прежним. Легкий шум над ними стал им единственным предупреждением, напоминая собой трение камня о камень. Они находились в узком ущелье, с обеих сторон окруженные высокими стенами. Оба волка немедленно растворились, становясь каплями тумана. Дождь из камней и булыжников, обрушившийся на их головы, бесполезно прошел через нематериальные капли тумана. Синхронно Михаил и Грегори взмыли в воздух. Их вновь проявившиеся тела с кошачьей грацией опустились на скалу, расположенную выше. Не было ни священника, ни, естественно, нападающего. Михаил с тревогой посмотрел на Грегори. — Ни один человек не смог бы сделать этого. — Священник не проходил по этому пути, и ни один смертный не проносил его, — задумчиво проговорил Грегори. — Его кровь использовали в качестве ловушки — чтобы заманить нас сюда. — Оба начали сканировать территорию, используя все то естественное оружие, которым обладали. — Это работа вампира. — Он достаточно умен, не оставляя нам своего запаха, — высказался Михаил. Из-за деревьев появилась стая волков, чьи красные глаза смотрели прямо на Михаила. Рыча и щелкая зубами, животные бросились на высокую элегантную фигуру, стоявшую с естественной грацией почти на самом краю скалы. Грегори превратился в демона, закружившегося вихрем и сбрасывающего животных в ущелье, ломая кости, словно спички. Он не издал ни звука, а его скорость была сверхъестественной — такой быстрой, что сам он казался расплывчатым пятном. Михаил так и не сдвинулся со своего места, печаль заполнила его душу. Такая бессмысленная трата жизни. Трагедия. Грегори с такой легкостью уничтожал жизнь, бесчувственно, без сожалений. Это сказало Михаилу больше, чем какие-либо слова, а именно — в каком действительно отчаянном положении находится его народ. — Ты вел себя слишком рискованно, — буркнул, делая ему выговор, Грегори, появляясь рядом с Михаилом. — Они были запрограммированы на твое уничтожение. Тебе следует убраться отсюда от греха подальше. Михаил обозрел окружившие его разрушение и смерть. Все тела валялись от него на расстоянии не ближе десяти футов . — Я знал, что ты никогда не допустил бы подобного. Он теперь не остановится, пока не уничтожит тебя, Грегори. Слабая, похожая на волчий оскал, усмешка тронула губы последнего. — А это идея, Михаил. Пусть это будет моим приглашением ему. У него есть право открыто бросить тебе вызов, если он того пожелает, но он выдает тебя смертным. А такое вероломство нельзя простить. — Мы должны найти отца Хаммера, — тихо проговорил Михаил. — Он слишком стар, чтобы пережить подобное жестокое нападение. Вампир не оставит его в живых, когда начнется восход солнца. — Но зачем тогда такой сложный заговор? — Подумал вслух Грегори. — Он наверняка знал, что ты не дашь поймать себя в ловушке ущелья или волками. — Он отвлекал мое внимание. — Проблеск страха мелькнул в темных глазах Михаила. Еще раз его сознание дотронулось до Рейвен. Она поддразнивала Жака. Вдруг Михаил резко вдохнул. — Байрон. Всем жителям деревни прекрасно известно, что он брат Элеонор. Если мишенями для нападения стали Элеонор, ее ребенок и Влад, то само собой разумеется, такой же мишенью является и Байрон. — Еще до того, как его тело согнулось, изменяясь и покрываясь перьями, переливчато мерцающими в слабом свете, молнией проносясь по небу, он уже послал резкое предупреждение молодому Карпатцу. Мощные крылья с силой махали, когда он торопился оказать помощь лучшему другу своего брата. Грегори осмотрел горы, его бледные глаза прошлись по скалам, тенью возвышающимися над лесом. Он ступил прочь с обрыва, и, пока камнем падал вниз, его тело начало изменяться. Расправились сильные крылья, поднимая его к небу, прямо к горным образованиям, поднимающимся над верхушками деревьев. Вход в пещеру был не более чем щелью в каменной стене. Защиту, с которого было довольно таки легко снять. Для того чтобы протиснуться сквозь узкий проход, Грегори растворился в тумане и потоком прошел сквозь трещину. Проход начал расширяться почти сразу же, петляя и уходя вглубь горы. С одной стороны по стене стекала вода. Наконец-то он оказался в большой пещере: логове вампира. Теперь он мог чувствовать его запах. Вспышка удовлетворения мелькнула в серебристых глазах Грегори. Вампир больше не найдет себе здесь пристанища. Немертвый узнает, что никто не может выступать с угрозами в адрес принца, не получив в ответ беспощадной мести со стороны Грегори.
Рейвен расхаживала взад и вперед по хижине, время от времени посылая Жаку ироничную улыбку. — Я прекрасно умею ждать. — Вижу, — сухо согласился Жак. — Да, ладно, Жак, — Рейвен вновь прошлась по комнате, прежде чем повернуться к нему лицом, — разве ты не находишь, что это немного щекочет нервы? Он лениво потянулся в своем кресле, блеснув самоуверенной улыбкой. — Ты имеешь в виду, быть запертым в одной комнате с прекрасной сумасшедшей? — Ха-ха-ха. Неужели все мужчины-Карпатцы считают себя эстрадными комиками? — Только те из нас, у которых есть свояченицы, которым все как об стенку горох. Такое ощущение, словно я наблюдаю за игрой в пинг-понг. Успокойся. — Ну, и как долго длятся подобные мероприятия? Михаил был очень расстроен. С кажущейся небрежностью откинувшись назад, Жак наклонил стул под опасным углом и поднял одну бровь. — У женщин почему-то слишком яркое воображение. — Интеллект, Жак, а не воображение, — сладко поправила она. Он усмехнулся ей. — Карпатские мужчины понимают хрупкую природу женских нервов. Они просто не могут переносить невзгоды точно также как мы — мужчины. Зацепив ногой его стул, Рейвен повалила Жака на пол. Положив руки на бедра, она наградила его самодовольным взглядом. — Мужчины-Карпатцы ужасно самовлюбленные, дорогой мой деверь, — провозгласила она, — и не слишком понятливы. Жак с притворной яростью уставился на нее. — В вас есть какая-то изюминка. — Неожиданно он вскочил на ноги, его темные глаза немедленно стали холодными, беспокойными. — Надень это. — И из ничего он создал тяжелый кардиган . — Как вы это делаете? — Все это напоминало ей магию. — Карпатцы могут сделать все что угодно из того, что принадлежит природе, — проинформировал он ее легким отвлекающим тоном. — Надень его, Рейвен. Я начинаю чувствовать себя в этой хижине, словно в ловушке. Мы должны выйти в ночь, где я смогу почувствовать приближающуюся беду. Рейвен поплотнее завернулась в теплый кардиган и последовала за Жаком на террасу. — Ночь почти закончилась, — заметила она. Жак резко вдохнул. — Я чувствую запах крови. Два человека, один из которых мой знакомый. — Отец Хаммер, — в тревоге воскликнула Рейвен, — это его кровь. — Она начала было спускаться по ступеням, но Жак, как более осторожный, схватил ее за руку. — Мне это не нравится, Рейвен. — Он ранен, Жак. Я чувствую его боль. Он уже не молод. — Возможно. Но как он оказался здесь? Эта хижина довольно уединенная, и мало кто знает об ее существовании. Почему священник пришел сюда, когда приближается час нашей слабости? — Может быть, он умирает. И Михаил ему доверяет, — твердо заявила Рейвен, ее сердце уже устремилось навстречу священнику. — Мы должны помочь ему. — Ты будешь идти позади меня, и делать, как я скажу, — приказал Жак, ставя ее сопротивляющееся тело позади себя. — Я дал Михаилу слово, что буду защищать тебя ценой своей жизни, и я собираюсь его сдержать. — Но… — Рейвен проглотила остатки своего протеста, видя его решимость. — Почувствуй ветер, Рейвен. Ты же Карпатка. Не всегда доверяй очевидному. Смотри глубже, чем видят глаза и сердце. Я позвал Михаила. Хотя он довольно далеко от нас, но мигом вернется. Да и рассвет приближается. — Жак спустился с террасы и подошел к роще деревьев, медленно обернувшись вокруг своей оси. — Здесь есть кое-кто еще. Рейвен прилагала все усилия, вдыхая ночной воздух, сканируя территорию во всех направлениях в поисках притаившейся угрозы. Ей было неловко, но она смогла почувствовать только приближение священника и его спутника-человека. — Что я пропустила, Жак? — И затем тоже почувствовала это — чувство беспокойства в естественной гармонии природы, силу, нарушающую баланс земли. Она увидела, как Жак резко перевел дыхание, его темные глаза, так похожие на глаза Михаила, заблестели внезапной жестокостью. — Убирайся отсюда, Рейвен. Беги. Уходи быстро. Не оглядывайся. Найди укрытие от солнца и дождись Михаила. — Я могу помочь тебе. — Ужас все увеличивался. Что-то страшное угрожало им, что-то, чего боялся Жак. Но Рейвен не смогла найти в себе сил убежать и оставить своего деверя одного перед лицом опасности. — Я не могу уйти, Жак. — Ты не понимаешь. Твоя жизнь более ценная, чем моя, чем священника — чем любого из нас. Ты наша единственная надежда на будущее. Покинь это место. Не заставляй меня обманывать ожидания брата. Нерешительность боролась в ней с совестью. Отец Хаммер медленно появился в поле ее зрение. Он выглядел еще более хрупким, чем она запомнила. Все его лицо было таким опухшим от побоев, что его с трудом можно было узнать. Впервые он выглядел на свои восемьдесят три года. — Уходи, Рейвен! — Прошипел Жак, вновь медленно оборачиваясь кругом, не бросив ни единого взгляда на приближающегося священника. Его глаза были беспокойными, в постоянном движении, поиске, — всегда в поиске. — Ты должна сейчас же уйти. В поле зрения появился еще один мужчина. Он был поразительно похож на Евгения Словенски, но его волосы были светлыми и он был явно моложе. Он шел позади священника, положа руку тому на спину и угрожающе подталкивая. Священник запнулся и упал на одно колено, попытался подняться, но упал во весь рост, его лицо оказалось в грязи и траве. Блондин угрожающе его пнул. — Поднимайся, черт возьми, старик. Вставай или я убью тебя там, где ты лежишь. — Прекратите это! — Закричала Рейвен, слезы заблестели в ее глазах. — Отец Хаммер! — И она импульсивно сбежала по ступенькам. Жак прыгнул вперед и отрезал ей дорогу, перехватывая с такой скоростью, что напоминал размывчатое пятно, и грубо толкая обратно к крыльцу. — Это ловушка, Рейвен. Убирайся отсюда. — Но отец Хаммер! — В знак протеста прокричала она Жаку. — Идите сюда, леди, — прорычала копия Словенски. Он наклонился, схватил священника за воротник и поставил на колени. Зловеще выглядевший нож блеснул у горла священника. — Я убью его прямо сейчас, если вы не сделаете того, что я скажу. Жак развернулся, красные огоньки зажглись в глубинах его глаз. От его низкого предупреждающего рычания по спине Рейвен прошлась дрожь, а у напавшего на священника человека схлынула с лица вся краска. Вокруг них поднялся ветер, закруживший листья и веточки возле ног Жака. Создание казалось материализовалось из ниоткуда, с силой ударив его в грудь и подняв, бросило прямо в дерево. Рейвен закричала. — Михаил! Ты где? — Иду. Убирайся оттуда. Жак и его немертвый нападающий с шумом били друг друга об деревья. Резали когтями, рвали и раздирали клыками. Ветки ломались под весом их тел. Эти двое, сцепившиеся в смертельной схватке, постоянно меняли свою форму. Вампир, сильный и на пике своих возможностей после свежего убийства, бросился на Жака, избивая его, нанося кровоточащие порезы по всему его телу. — Беги, Рейвен. Это тебя он хочет, — предупредил Жак. — Уходи, пока можешь. Она слышала тяжелое дыхание Жака, видела его возрастающую слабость. За всю свою жизнь Рейвен ни разу не нападала на другого человека, но было очевидно, что Жак в беде. — Поторопись, Михаил. — Отчаяние сквозило в ее послании. Рассвет окрасил небо, когда она бросилась на спину вампира, стараясь оторвать его от Жака. — Нет, назад! — Крик Жака был резким, властным, с нотками ужаса. — Не надо, Рейвен! — Издалека повторил приказ Михаил. — Нет, женщина, не делай этого! — Свирепо прошептал в ее голове голос Грегори. Не понимая почему, но будучи уверенной, что находится в смертельной опасности, Рейвен попыталась было спрыгнуть. Но вампир протянул руку и схватил ее за запястье в похожей на тиски хватке, его глаза загорелись триумфом. Острые зубы впились в ее руку, и он с жадностью начал пить темную горячую кровь. Рука в этом месте горела и болела, как от докрасна раскаленного клейма. Ее кожа оказалась разорванной, с зияющей раной, а его клыки все продолжали терзать ее. Михаил и Грегори одновременно ментально нанесли удар по горлу вампира. Хотя нападение на того, в ком текла карпатская кровь, было не слишком успешным, тем более, что они находились на некотором расстоянии, но их совместная попытка на некоторое время вышибла воздух из немертвого. А Жак с удвоенной яростью врезал вампиру, отталкивая его назад, оттесняя от Рейвен, так что она вновь почувствовала себя свободной. Хлынувшая кровь, окрасила траву в ярко-красный цвет, и на какой-то момент оба сражающихся замерли, отвлеченные алым душем, почти в унисон повернувшись в ее сторону. — Закрывай эту рану! — Ощерился вампир, его голос был грубым. — Рейвен, ты умрешь от потери крови. — Постарался спокойно сказать Жак, желая, чтобы она поняла всю серьезность ситуации. Вампир нанес удар, вспарывая ногтями живот Жака, вынуждая его опустить руки, чтобы защитить себя. Голова вампира исказилась, вытянувшись в длинную морду, наподобие волчьей, и приблизилась к открытому горлу Жака, впиваясь в него и разрывая. Рейвен закричала и всем телом набросилась на вампира, нанося яростные удары по его спине и плечам. С презрением он бросил тело Жака, которое осталось лежать подобно изношенной тряпке в гниющей растительности. Затем он притянул запястье Рейвен к своему рту, его глаза улыбнулись ей, когда он осознанно медленно провел языком по ране, закрывая ее. Ее тело и разум выступили против этого жуткого контакта, в животе все поднялось, протестую против этого нечистого прикосновения. — Запомни, смертный, она моя, — скомандовал он Словенски. — Этой ночью я приду за ней. Укрой ее от солнца. — Вампир отпустил ее и взмыл в небо. Смочив слюной свои руки, Рейвен, спотыкаясь, направилась к неподвижно лежащему телу Жака. — Этот вампир убил его, — в истерике закричала она. Одновременно она опустила руки к земле и зачерпнула полные пригоршни грязи. — О, Господи, он умер. Ты позволил убить его! — Используя свое тело в качестве щита, чтобы никто не увидел, что она делает, Рейвен закрыла рану на горле Жака землей, смоченной ее исцеляющей слюной. — Пей, Жак, сейчас же, потому что только так ты сможешь продержаться до прибытия Грегори и Михаила. — Прижимая запястье к его рту, Рейвен продолжала драматически рыдать, в виде исключения, признательная за то, как часто мужчины думают, что в кризисных ситуациях женщины впадают в истерику. — Михаил! Жак смертельно ранен и лежит на солнце. — Она почувствовала приближение человека и осторожно отняла свое запястье, предупреждая. Жак был очень слаб, питался вслепую, и чуть не пропустил намек. Он потерял слишком много крови. С величайшим достоинством Рейвен прикрыла его голову и произведенную ею работу своим кардиганом, затем наклонилась, словно для того, чтобы сказать последнее прощай. — Не подведи меня, Жак. Ты должен выжить. Ради меня, ради Михаила, ради всех нас. Не позволяй им выиграть. — Даже, передавая ему свои слова, она не смогла почувствовать ни биения пульса, ни намека на удар сердца. Словенски схватил ее за плечо и, дернув, поставил на ноги. Она была смертельно бледной, испытывала головокружение и большую слабость. — Довольно плача. Доставишь мне какие-либо проблемы, и я убью священника. Если причинишь мне вред, священника убьет вампир. — И толкнул вниз по тропе. Рейвен подняла подбородок и уставилась на него равнодушными покрасневшими глазами. — Тогда, ради себя самого, тебе необходимо держать отца Хаммера в добром здравии, а? — Рейвен знала, всего лишь прикоснувшись к мужчине, что он сам ни на миг не верит, что священник является адвокатом дьявола или слугой Михаила. Он видел силу вампира и жаждал ее, верил, что вскоре будет вознагражден. Джеймс Словенски с легкостью смог увидеть презрение и знание в ее больших синих глазах. Ему не понравилась отраженная там картина, поэтому он подтолкнул ее вниз по тропе. Ей потребовалась каждая унция контроля и решимости, чтобы заставить себя идти по неровной земле. Она никогда не испытывала такой слабости. Она даже не могла помочь отцу Хаммеру. Требовалась полная сосредоточенность, чтобы переставлять одну ногу за другой. Неожиданно она тяжело опустилась вниз, шокированная тем, что причиной этого стало не то, что она споткнулась обо что-то. А то, что ее ноги просто-напросто отказались идти. Не глядя на своего пленителя, Рейвен заставила себя подняться. Ей не хотелось, чтобы он дотрагивался до нее. Она была холодной, как внутри, так и снаружи, боясь, что никогда не сможет вновь согреться. — Возьми питание от священника, — приказал вампир, ярость тлела в его голосе. Рейвен моргнула, обнаружив, что стоит, оглядываясь вокруг, хотя голос раздался в ее голове. Вампир создал между ними кровную связь, и при желании мог управлять ею. — Пошел к черту. — Ей так хотелось по-детски дерзко возразить ему. Его смех издевался над ней. — Ты дала свою кровь Жаку. Мне следовало этого ожидать. Но он не выживет, я нанес ему смертельную рану. Рейвен собрала все презрение, наполняя им свое сознание. Становилось трудно четко мыслить, и она падала так часто, что уже и не сосчитать. Ее пленитель втолкнул ее на заднее сиденье автомобиля, рядом со священником, и со всей скоростью погнал вниз по горе. Рейвен свернулась калачиком, благодарная за затемненные окна и темный салон. Летаргия уже начала овладевать ее телом, которое было словно налито свинцом. — Питайся! — Вампир был повелительно резким. Рейвен была счастлива, что могла игнорировать его. Но она и не могла уснуть, не смела, пока не убедится, что Жак в безопасности. Михаил и Грегори, состязаясь в скорости с солнцем и с силой маша могучими крыльями, торопливо летели к старой хижине. Где они, как можно быстрее глубоко погрузятся в землю, забрав с собой Жака. — Рейвен. — оклик прозвучал ближе, наполняя ее сознание любовью. — Ты очень слаба. — Спаси Жака. За мной приходи ночью... Михаил, вампир знает мои мысли... Он думает, что находится в безопасности, что я могу послужить приманкой для тебя. Не позволяй ему оказаться правым. — Она постаралась передать ему слова как можно более понятно, но ее мысли были заторможенными. — Рейвен? — Эдгар Хаммер дотронулся до ее лба, обнаружив, что она холодна как лед. Ее кожа была такой бледной, что казалась почти прозрачной, ее синие глаза ввалились, напоминая два помятых цветка, прижатых к ее лицу. — Вы можете говорить? Михаил жив? Она кивнула, с тревогой всматриваясь в его опухшее лицо. — Что они с вами сделали? Почему они вас так избили? — Они говорят, что я знаю, где Михаил хранит свои запанные гробы. По-мнению Андре… — Кто такой Андре? — Коварный вампир, вступивший в сговор с этими убийцами. Он настоящий немертвый, питающийся детьми, уничтожающий все святое. Его душа потеряна навечно. Насколько я могу судить, Андре сознательно старается увековечить мифы про вампиров. Он заявляет, что Михаил глава вампиров, и если они преуспеют в его убийстве, то все те, кто находится под его влиянием, вернутся к своему смертному существованию. Он должно быть установил кровную связь без их ведома и использует ее, отдавая им приказы. Рейвен устало закрыла глаза. Ее сердце, без так необходимой крови, билось с трудом, ее легкие кричали от нехватки воздуха. — Сколько их там? — Я видел только троих. Один из них Джеймс Словенски. Его брат Евгений, их предполагаемый лидер, и качок Антон Фабреццо. — Двое из них останавливались в гостинице с парой американцев. Мы думали, что они покинули страну. Этот Андре должно быть более могуществен, чем кто-либо предполагал. Ее голос становился все тише, а речь — бессвязнее. Отец Хаммер наблюдал за ее попытками поднять руку и отодвинуть с лица волосы. Ее рука казалась ей слишком тяжелой, а лицо слишком далеко. Он сделал это за нее, своими ласковыми пальцами. — Рейвен! — Боль звучала в голосе Михаила. Она не могла ответить ему — это было слишком трудно и отнимало слишком много сил. Священник пододвинулся так, что ее голова упала ему на руку. Рейвен дрожала от холода. — Мне нужно одеяло, чтобы укрыть ее. — Заткнись, старик, — фыркнул Словенски. Его глаза через ветровое стекло продолжали всматриваться в небо. Солнце взошло, но тяжелые тучи закрывали небо, пряча солнечный свет. — Если она умрет, Андре заставит тебя пожалеть, что не умер вместе с ней, — настаивал отец Хаммер. — Мне нужно поспать, — тихо, не открывая глаз, проговорила Рейвен. Она даже не вздрогнула, когда пиджак Словенского упал на ее незащищенное лицо.
* * *
Михаил был вынужден найти укрытие от солнца. Без темных очков или еще какой-либо плотной защиты от лучей, его кожа и глаза горели. Он приземлился ни нижнюю ветку дерева и принял человеческую форму, прежде чем преодолеть оставшиеся до земли шесть футов в одном прыжке. Тело Жака лежало под самым солнцем, кардиган прикрывал его лицо и шею. Даже не взглянув на размер ран брата, Михаил поднял его и плавно двинулся в сторону пещеры, расположенной примерно в миле от этого места. Огромный черный волк, появившийся из-за кустов, присоединился к нему, вприпрыжку побежав рядом, в его серебристых глазах сверкала угроза. Вместе они прошли через узкие проходы, пока не нашли большую, заполненную паром пещеру. Черный волк изогнулся, мех, покрывающий мускулистые руки, исчез, и Грегори предстал в своей истинной форме. Михаил очень осторожно положил тело Жака на мягкую землю, поднял прикрывающую его одежду и тихо выругался. Непролитые слезы обжигали глаза и комом стояли в горле. — Можешь спасти его? Руки Грегори прошлись по телу, по ужасным ранам. — Он остановил свое сердце и легкие, поскольку только так мог остановить дальнейшую потерю крови. Рейвен испытывает слабость, так как поделилась с ним своей кровью. Она смешала свою слюну и землю и плотно закрыла этой смесью его раны. Что уже начало процесс исцеления. Мне потребуются твои травы Михаил. — Спаси его, Грегори. — Тело Михаила покрылось плотным густым блестящим мехом, согнулось, удлинилось, принимая окончательную форму, но к этому моменту он уже бежал по лабиринту коридоров, направляясь вверх из недр земли. Он старался не думать о Рейвен, о том насколько она слаба. Вялость уже начала овладевать его телом, требуя, чтобы он ушел под землю, чтобы лег спать. Собрав всю свою силу воли, за сотни лет, доведенную до железной, Михаил вырвался на открытое пространство и побежал. Тело волка было создано для скорости, и он воспользовался этим, мчась так быстро насколько это было возможно, сузив глаза до крошечных щелок. Лапы ударяли по земле; перед прыжком через гниющие бревна задние ноги зарывались в землю. Он не замедлял своего бега, мчась через овраги и по камням. Закрытое тучами небо помогало уменьшить влияние солнца, но его глаза все равно слезились, когда он достиг хижины. Ветер изменился, принося отвратительный запах пота и страха. Мужчина. Зверь тихо зарычал, вся так долго сдерживаемая в нем ярость взорвалась в раскаленном добела бешенстве. Волк остановился, пригнув тело к земле, — самый настоящий хищник. Волк подбирался с подветренной стороны, скользя через густо разросшиеся кусты, подкрадываясь к двум мужчинам, поджидающим в засаде. Ловушка для него. Естественно предатель знал, что Михаил явится, чтобы помочь брату. Вампир оказался хитрым и готовым воспользоваться любым шансом. Предатель залег в ожидании, подпитывая фанатизм Ганса Романова. Скорее всего, именно немертвый и приказал Гансу убить свою жену. Волк крадучись, на самом животе, пополз вперед, пока до самого крупного из мужчин осталось не более фута . — Мы пришли слишком поздно, — прошептал Антон Фабреццо, чуть приподнявшись, чтобы взглянуть на тропинку перед хижиной. — Здесь точно что-то произошло. — Чертов грузовик, нашел время перегреться, — пожаловался Дитер Ходкинс. — Повсюду кровь и сломанные ветки. Все верно, здесь была драка. — Ты думаешь, что Андре убил Дубрински? — Спросил Антон. — Это наша работа. Но солнце встало. Если Дубрински и жив, то сейчас где-нибудь спит в своем гробу. Можем проверить хижину, но я не думаю, что там мы что-нибудь найдем, — с раздражением ответил Дитер. — Андре будет недоволен нами, — выразил вслух свою тревогу Антон. — Он страстно желает видеть Дубрински мертвым. — Ну, ему следовало обеспечить нас приличным грузовиком. Я говорил ему, что мой сломан, — нетерпеливо отрезал Дитер. Он верил в вампиров и в то, что его святой долг истреблять их. Дитер осторожно встал, внимательно вглядываясь в окружающий его ландшафт. — Пошли, Фабреццо. Может нам повезет и Дубрински находится в хижине, лежа в своем гробу. Антон нервно рассмеялся. — Я вбиваю в него кол, а ты отрубаешь голову. Убийство вампиров — грязное дело. — Прикрой меня, а я схожу на разведку, — приказал Дитер. Он шагнул через густую листву, держа в руке винтовку. Кусты перед ним раздвинулись, и он оказался лицом к лицу с огромным, мускулистым волком. Его сердце чуть не остановилось, он замер, на минуту потеряв способность двигаться. Мерцающие жестокостью черные глаза были покрасневшими и слезились. Заблестели острые белые клыки, сверкая от слюны. Волк удерживал его своими черными глазами около тридцати секунд, от чего в сердце Дитера поселился страх. Без всякого предупреждения он нанес удар — раскрыв пасть и наклонив морду, схватил его за щиколотку сапога и со всей своей невероятной силой сжал, сминая кожу и кости с громким тошнотворным треском. Дитер вскрикнул и упал. Волк тотчас же отпустил его и отпрыгнул назад, посмотрев на него безразличным взглядом. Со своего места в кустах Фабреццо мог видеть, как Дитер Ходкинс с криком свалился, но не смог понять почему. От ужаса в голосе Ходкинса, его охватила дрожь страха. Антону потребовалась минута, прежде чем он смог спросить. — Что случилось? Мне ничего не видно. — Он даже и не пытался посмотреть, отползая глубже в кусты, доставая пистолет и кладя палец на спусковой курок, готовый стрелять во все, что движется. Ему хотелось рявкнуть на Дитера, чтобы тот заткнулся, но продолжал молчать, его сердце тревожно билось. Дитер попытался перевести ружье в боевое положение. Между болью и ужасом от тех черных злобных глаз, он не смог достаточно быстро приблизиться к стволу. Эти глаза были слишком умны, неся в себе гнев и ярость. Этот смертельный взгляд был очень личным. И это были глаза смерти, загипнотизировавшие его. Он не мог отвести взгляд, даже когда волк бросился на его открытое горло. Но последнего он не почувствовал, радостно приветствуя конец. Смертоносные глаза, в последний раз уставившиеся в его, изменились, стали печальными, словно волк сожалел о совершенном убийстве. Волк покачал лохматой головой и с легкостью последовал в кусты за Антоном Фабреццо. Он слышал, как с гулким стуком от ужаса билось сердце, взрываясь жизнью. Он слышал, как кровь горячо струилась по телу, вдыхал страх и пот. Радость охватила волка, жажда крови, убийства. Михаил продвигался вперед, думая о Рейвен, об ее сочувствии и храбрости, после чего жажда убийства испарилась. Сквозь небольшое отверстие в гуще облаков проник лучик солнца, и тысяча игл впилась в его глаза. — Мне нужны те травы, Михаил. Солнце поднимается все выше, и время отпущенное Жаку истекает. Завязывай с этим. Волк подождал пока облака встанут на место и лишь затем нагло вышел на открытое место, преднамеренно повернувшись спиной к Фабреццо. Глаза Антона сузились, и дьявольская улыбка искривила его губы. Рука подняла пистолет, а палец нашел курок. Но прежде чем он смог нажать на курок, волк перевернулся в воздухе и врезался в грудь Антона, ломая кости, прорываясь к самому сердцу. Волк перепрыгнул через тело, все его движения выдавали пренебрежение, когда он побежал к хижине. Его глаза непрестанно слезились, подобно текущей воде, и не имело значения, насколько сильно он щурился. Вялость, распространяющуюся по всему его телу, было трудно игнорировать. Сознавая о том, что время уходит, волк взбежал по лестнице к двери. Несколько когтей согнулись, превращаясь в пальцы, чтобы он смог обхватить дверную ручку и толкнуть тяжелую дверь. Потребность во сне была всепоглощающей, но Жак нуждался в травах. Деформированной когтистой рукой он повесил сумку с драгоценными травами на свою мощную мускулистую шею, и в волчьем обличье побежал назад, стараясь обогнать восходящее солнце, которое уничтожало густое облачное покрытие. Неожиданно раздался грохот грома. Плотные тучи, тяжелые от дождя, поплыли по небу, обеспечивая Михаилу защиту от солнца. Шторм над лесом быстро набирал силу, сильный ветер подбрасывал листья, покачивал ветки. Вспышка молнии прорезала небо огненным всполохом танцующего огня. Небо потемнело от зловещего водоворота клубившихся облаков. Михаил пронесся по пещерам, торопясь по узкому лабиринту проходов к главной пещере, на бегу меняя свою форму. Прохладные серебристые глаза Грегори скользнули по Михаилу, когда он, наконец, передал ему травы. — Просто удивительно, как тебе только удавалось завязывать шнурки на туфлях без моей помощи на протяжении всех этих веков. Опустившись на пол рядом со своим братом, Михаил одну руку положил на свои горящие глаза. — Более удивительно то, что ты умудрился остаться в живых после всех своих хвастливых выступлений. Древний язык, старый как само время, поплыл по пещере. Голос Грегори был прекрасен, но, тем не менее, властным. Ни у кого не было такого голоса, как у Грегори. Красивого, гипнотического, завораживающего. Ритуальное песнопение давало надежду в изменчивом море, в котором сейчас плавал Жак. Богатая земля, смешанная со слюной Грегори, образовала нечто наподобие ошейника вокруг израненной шеи Карпатца. Кровь Грегори, древняя и невероятно могущественная, вливалась в истощенные вены Жака. Грегори смял и смешал травы, добавляя их в смесь вокруг шеи Жака. — Я восстановил внутренние повреждения. Но он ослаб, Михаил, хотя его воля к жизни очень сильна. Если мы положим его глубоко в землю и дадим время, он исцелится. — Грегори всунул припарку в руку Михаила. — Положи это на свои глаза. Это поможет, пока мы не опустим тебя в землю. Грегори был прав. Припарка успокаивала, прохладный лед смягчал огонь. Но где-то глубоко внутри него начинался еще один ночной кошмар. Черная зияющая пустота начала растягиваться, подбираться к нему, нашептывая темные греховные мысли. И не имело значения, как часто его сознание дотрагивалось до Рейвен, он чувствовал пустоту. Разумом он понимал, что она крепко спит, но его Карпатская кровь требовала ее прикосновения. — Тебе следует сейчас же уйти под землю, — заметил Грегори. — Я установлю защиту и удостоверюсь, что нас никто не побеспокоит. — Соорудив большую вывеску «Здесь лежит Грегори, не беспокоить»? — Тихо спросил Михаил, низким предупреждающим голосом. Грегори положил тело Жака глубоко в целительную землю, ничуть не взволнованный сарказмом Михаила. — Ты точно также можешь написать свое имя и в небе, Грегори. — Я хочу, чтобы вампир очень четко представлял, кто я такой, кого он выбрал себе во враги. — Грегори пожал плечами с небрежным проявлением власти. Жажда прошлась по коже Михаила подобно укусам от тысячи муравьев, причиняя острую боль его органам и вгрызаясь в его сухожилия. Он поднял красные опухшие глаза к грубым, но необычайно чувственным чертам Грегори. В Грегори чувствовалась такая власть, что она горела в серебре его глаз. — Ты думаешь, что если теперь у меня есть Рейвен, то я больше не буду нуждаться в тебе. Ты преднамеренно притягиваешь к себе опасность, находишься вдали от меня, потому что в глубине сердца веришь, что не сможешь протянуть долго. Ты с радостью встречаешь опасность охоты, ты ищешь способ покончить со своей жизнью. Теперь, более чем когда-либо наш народ нуждается в тебе, Грегори. У нас появилась надежда. Если мы сможем пережить следующие годы, то у нас есть будущее. Грегори тяжело вздохнул, отводя взгляд от стали в глазах Михаила, от осуждения, ярко горевшего там. — Сейчас моей целью является спасение твоей жизни и ничего более. Тяжело вздохнув, Михаил провел рукой по густой массе своих волос. — Нашим людям не обойтись без тебя, Грегори, да и мне в том числе. — Ты так уверен, что я не обернусь? — Улыбка Грегори была невеселой, насмешливой. — Твоя вера в меня превосходит мою собственную. Этот вампир не знает жалости, пьян от своей собственной власти. Страстно жаждет убийства, разрушения. Я все ближе приближаюсь к границе сумасшествия. Его сила — ничто, лепесток на ветру, по сравнению с моей. У меня нет сердца, а душа черна. Я не хочу ждать, когда не смогу сам сделать выбор. Единственное чего я не хочу — это чтобы ты был вынужден искать меня, чтобы уничтожить. Вся моя жизнь пронизана верой в тебя, твоей защитой. Я не желаю ждать, когда на меня откроется охота. Михаил взмахнул усталой рукой, открывая землю над своим братом. — Ты величайший целитель, величайшая ценность нашего народа. — И именно поэтому они шепчут мое имя со страхом и ужасом? Земля под ними внезапно вздрогнула, вздыбившись и опустившись, опасно пройдясь волнами. Центр землетрясения, очевидно, находился довольно далеко от них, но не было никаких сомнений, что это последствия яростного вопля могущественного вампира, обнаружившего, что его логово разрушено.
* * *
Немертвый уверенно направлялся в логово, пока не обнаружил тело первого волка. Каждый поворот или вход в новый коридор был отмечен одним из его миньонов , пока вся оставшаяся часть стаи не оказалась лежащей у его ног. Страх перешел в ужас. Это дело рук не Михаила, чье чувство справедливости и честной игры должно было привести к его падению, а кого-то более Темного. Грегори. Вампиру и в голову не приходило, что в игру может вмешаться Темный. Андре со скоростью молнии покинул свое безопасное любимое логово, прежде чем горы содрогнулись и пещера обрушилась. Трещины в узком проходе становились все шире, а каменные стены постепенно сближались друг с другом. От тяжелого удара гранита об гранит у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Настоящий вампир, совершивший бесчисленное множество убийств, невероятно чувствителен к солнцу и к ужасной летаргии, которой отмечены тела Карпатцев во время дня. У Андре было совсем немного времени, чтобы найти безопасную нору. Когда он вылетел из рушащихся гор, солнце ударило в его спину, от чего он в агонии заорал. От его дома остались пыль и камни, и по развалинам землетрясения пронеслось эхо издевательского смеха Грегори.
* * *
— Ну, ты и даешь, Грегори, — изумление прозвучало в тихом голосе Михаила. Он опустился в успокаивающие руки земли. — Вот именно поэтому твое имя и произносят со страхом и ужасом. Никто не понимает твоего черного юмора, так как я. — Михаил? Михаил остановил руку, закрывающую над ним одеяло из почвы. — Я не буду подвергать опасности ваши с Жаком жизни, бросая свои вызовы. Вампир не сможет преодолеть мою защиту. — Я никогда не боялся Андре. И я знаю, что твои заклинания сильны. Мне кажется, что у нашего друга сейчас другие проблемы — где найти место, чтобы укрыться от солнца. Этим днем он не побеспокоит нас.
Отец Хаммер расхаживал вдоль окружающих их стен. В них не было окон, а сама темница была построена невероятно прочно. Стены были очень толстыми и звуконепроницаемыми, в чем у него не было никаких сомнений. Ни один лучик света не проникал сквозь стены, кромешная тьма действовала угнетающе. Всеми имеющимися в наличии одеялами, священник накрыл холодное, как лед, тело Рейвен, не сомневаясь, что она умерла от потери крови. Он не мог обнаружить ни пульса, ни звука дыхания с того момента, как их втолкнули в эту комнату. Перекрестив ее и отслужив панихиду, отец Хаммер начал тщательно исследовать комнату, в надежде найти способ сбежать. Вампир, Андре, будет использовать Рейвен, чтобы заманить Михаила в это место. Эдгар, прекрасно зная Михаила, не сомневался, что этот план удастся. Михаил придет, и тогда, Царство небесное Словенски. Тихий звук, хриплое содрогание заработавших легких, привлекло его внимание. Отец Хаммер на ощупь подошел к Рейвен. Под кучей одеял ее тело неконтролируемо дрожало. Ее кожа была такой же ледяной, как и прежде. Священник обнял ее, ища утешения для них обоих. — Чем я могу помочь вам? Рейвен открыла глаза. Несмотря на темноту, она все прекрасно видела, и, осмотрев мощное строение их камеры, перевела взгляд на встревоженное лицо отца Хаммера. — Мне необходима кровь. — Я буду счастлив стать для вас донором, дитя мое, — незамедлительно ответил он. Но она чувствовала его слабость. Да и в любом случае, Рейвен не смогла бы взять кровь, так как это принято у Карпатцев. Ее сознание автоматически потянулось к сознанию Михаила. От этого в ее голове вспыхнула боль. Она тихо застонала, сжимая виски. — Не пытайся, малышка. — Михаил ответил властно и успокаивающе. — Побереги свои силы. Я скоро буду рядом. — Жак жив? — От отправки сообщения боль, подобно осколкам стекла, пронзила ее череп. — Благодаря тебе. Отдыхай. — Это был приказ — чистая, властная команда. Уголки нежного рта Рейвен дрогнули в улыбке. — Поговорите со мной, отец, отвлеките меня. — Она была очень слаба, но не желала привлекать внимание священника к этому. — На всякий случай, я буду говорить тихо, — прямо возле ее уха сказал Эдгар. — Михаил придет, да вы и сами это знаете. Он ни за что не оставит нас здесь. — Он растер ее руки, стараясь согреть ее дрожащее тело. Рейвен кивнула, что было довольно трудной для нее задачей, поскольку все ее тело напоминало свинец. — Я знаю, какой он. Он в одно мгновение будет готов отдать за нас свою жизнь. — Вы его Спутница Жизни. Без вас, он станет тем самым вампиром из легенд, — монстром, — с которым не сравнится никто из людей. Рейвен сражалась за каждый вздох. — Не верьте в это, отец. И среди нас есть дьяволы во плоти. Я видела их, преследовала их. Они точно такие же плохие. — Она плотнее укуталась в одеяло. — Вы когда-нибудь встречали друга Михаила — Грегори? — Он тот, кого они называют Темный. Я, естественно, видел его, но всего один раз. Михаил же часто высказывал вслух свои страхи за него. Дыхание Рейвен с хрипом вырывалось наружу, — резкий звук в тишине камеры. — Он величайший целитель, отец. — Она сделал еще один дрожащий вдох. — И он верен Михаилу. Вы верите, что для их расы есть надежда? Священник осенил крестом ее лоб и внутреннюю сторону каждого запястья. — Вы их надежда, Рейвен. Разве вы об этом не знали? Михаил дотронулся своим сознанием до ее. Он был близко, связь между ними были сильна. Он окутал ее своей любовью, притянул в сильные, защищающие объятия. — Держись, любовь моя. — Его голос прозвучал бархатно-черным соблазном нежности в ее сознании. — Не приближайся к этому дьявольскому месту, Михаил. Дождись Грегори, — взмолилась она. — Не могу, малышка. На потолке вспыхнул свет, погас, затем загорелся вновь, словно включили генератор. Рука Рейвен нашла руку отца Хаммера. — Я попыталась остановить его, предупредить, но он все равно придет. — Естественно придет. — Глаза Эдгара заморгали от внезапного света. Отец Хаммер тревожился за Рейвен. Ее дыхание стало приглушенным и затрудненным. Тяжелая дверь с лязгом и скрипом распахнулась. Джеймс Словенски уставился на них. Затем его глаза остановились на лице Рейвен, словно оно немилосердно притягивало его. Ее синие глаза через всю комнату встретились с его. — Что с вами не так? — Требовательно спросил он. Слабая, колкая улыбка коснулась ее губ. — Я умираю. Думаю, это и так прекрасно видно. — Ее голос был тихим, всего лишь потоком звука, но таким музыкальным, что им невозможно было не восхищаться. Словенски прошел чуть дальше в комнату. Рейвен чувствовала в себе Михаила, наращивающего силу, власть, притаившегося, готовящегося напасть. Она также ощутила внезапную тревогу. — Подожди. Вампир приближается. — Она сделала дрожащий вдох, втягивая воздух в свои уставшие легкие; звук получился громким и мучительным. От сильного небрежного удара Андре, Словенски пролетел через всю комнату. Вампир встал в дверях, раскрасневшийся после свежего убийства. Его глаза были тусклыми и таили в себе какое-то презрение, обещание беспощадной жестокости. — Доброе утро, моя дорогая. Я — Андре, пришел забрать тебя в твой новый дом. Он плавно пересек комнату, явственно наслаждаясь своей властью над всеми ними. Достигнув ее, его глаза потемнели от ярости. — Тебе же было сказано получить питание от священника. — А тебе — убираться в Ад. — Ответила она своим тихим музыкальным голосом, отчаянно желая ударить его. — Ты научишься, что мне лучше повиноваться, — фыркнул он. От злости на ее вызывающее поведение, он схватил священника за перед рубашки и швырнул об каменную стену. Это было проделано холодно, бесчувственно, без единой мысли о последствиях. — Если не желаешь использовать его в качестве пищи, то он нам больше не нужен, правильно? — Улыбка вампира была невероятно противной. Тело отца Хаммера тяжело упало на пол, звук раскалывающегося черепа был отчетливо слышен. Раздался судорожный вздох, словно легкие еще пытались бороться, но потом послышался тихий выдох, когда легкие прекратили борьбу. Рейвен проглотила крик, изо всех сил стараясь втянуть в легкие воздух. Ее горе было таким всепоглощающим, что в первый момент ее сознание отказалось нормально работать. — Михаил, я сожалею. Я разозлила его. Это моя вина. Девушка почувствовала, как тепло его любви окружает ее, а прикосновение его пальцев на ее лице было таким нежным. — Ни в коей мере, любовь моя. Она ощущала, как его печаль переплелась с ее. Рейвен подняла свои сине-фиолетовые глаза к лицу вампира. — И как теперь вы собираетесь контролировать меня? Вампир склонился над ней, его улыбка была дьявольской, а дыхание — вонючим. — Ты научишься. Теперь же ты будешь питаться. — Он щелкнул пальцами, и Словенски, чуть не споткнувшись, бросился вон из камеры, вернувшись со стаканом темной, мутной жидкости. Его рука дрожала, когда он передавал его вампиру, старательно избегая смертельно-острых длинных ногтей. — Это тебе, моя дорогая, завтрак. — Вампир удерживал стакан достаточно близко, чтобы она смогла ощутить запах содержимого. Свежая кровь, сдобренная чем-то еще, какими-то травами, которые она не распознала. — Наркотики, Андре? Тебе не кажется, что это немного унизительно даже для тебя? — Она ежесекундно сражалась за каждый вдох, стараясь выдержать и не упасть на пол и не разрыдаться от горя от смерти священника. Если бы она не разозлила вампира… Лицо Андре потемнело, когда она с таким презрением произнесла его имя, но он ничего не ответил, а просто уставился в ее глаза, наполняя ее принуждением, необходимостью повиноваться ему. Испытывая ненависть к нему, страх за Михаила, печаль по Жаку и священнику, Рейвен собрала всю свою силу, которой обладала, до последней унции и вступила с ним в ментальную битву. Ее голова почти взорвалась от боли, и только выступившие на ее лбу кровавые капельки пота, заставили его отступить. Свою ярость на ее неповиновение вампир на время засунул подальше. Она была близка к смерти, и если умрет, то все его планы превратятся в ничто. — Ты умрешь, если не будешь питаться. Я знаю, что Михаил понимает это. Ты слышишь меня, принц? Она умирает. Заставь ее принять то, что я предлагаю. — Ты должна сделать это, малышка. — Нежно уговаривал голос Михаила. — Иначе ты умрешь раньше, чем я до тебя доберусь. Прежде всего, ты должна выжить. — В кровь добавлены наркотики. — Наркотики не действуют на Карпатцев. Рейвен вздохнула, бросив на вампира еще один взгляд. — Что еще в нем? — Только травы, моя дорогая, травы, которые слегка затуманят ваше сознание, что предоставит мои друзьям достаточно времени для изучения Михаила. Они смогут сохранить ему жизнь, заключив здесь. Разве это не то, чего вам хочется? Чтобы он остался в живых? Альтернативой является его незамедлительная смерть. — Он подтолкнул к ней стакан. Ее желудок протестующе сжался. Как же легко закрыть глаза и перестать бороться за каждый вдох. Она едва могла выносить головную боль. Она виновата в серьезных ранах Жака, в смерти отца Хаммера. И хуже всего то, что из-за нее ее любимый Михаил направляется прямо в руки врага. Если она просто перестанет… — Нет! — Голос Михаила был резким и непреклонным. — Не смей! — Грегори добавил силы в протест Михаила. От ярости, что она может выбрать смерть и подвести его, вампир обхватил своей рукой ее за горло. От прикосновения его руки, ее кожа покрылась мурашками; желудок в знак протеста замутило. Неожиданно вампир издал крик и отпрыгнул от нее, его лицо исказилось от ярости и боли. Рейвен видела, что его ладонь обуглилась и почернела, все еще дымясь, когда он прижимал ее к груди. Михаил послал свое собственное предупреждение и вызов. — Думаешь, что он победит, — прорычал ей вампир, — но это не так. А теперь пей! — Его рука сжалась вокруг ее запястья, удерживая ее руку. Сознание Рейвен раскалывалось и гудело от близости этого дьявола. Съежившееся тело Эдгара Хаммера лежало на виду, являясь для вампира не более чем кучей мусора. Прикоснувшись к Андре, она с легкостью смогла прочитать его мысли. Он был самым развращенным созданием, которое она когда-либо встречала. Наркотики должны будут затуманить ее сознание достаточно сильно, чтобы заставить ее поверить, что она принадлежит ему. Михаил останется в живых, проводя дни и ночи в боли и мучениях, слишком ослабленный, чтобы напасть на своих пленителей. Словенски получает наслаждение, причиняя боль, а его брату не терпелось вскрыть вампира, исследовать одного из них. Вампир не сомневался, что братья Словенски умрут от рук мстительного Карпатца. Она прочитала все это — о предательстве и гнусных планах немертвого — в его сознании. — Михаил! Не приходи сюда! — Она сопротивлялась оказываемому на нее давлению выпить отравленную кровь, беспомощно борясь с вампиром. — Я не позволю тебе попасть в их руки. Я выберу смерть. — Пей! — Вампир начал тревожиться. Ее сердце билось с трудом. Ярко-алая полоса на ее лбу свидетельствовала об агонии. — Никогда, — выдавила она сквозь стиснутые зубы. — Она умирает, Михаил. Это то, чего ты для нее хочешь? Она умирает в моих руках, со мной, и в любом случае я выигрываю. — От охватившей его ярости, Андре встряхнул ее. — Он покончит жизнь самоубийством в тот же миг, когда ты откажешься жить. Неужели ты так тупа, что не понимаешь этого? Он умрет. Ее сине-фиолетовые глаза всмотрелись в его костлявое лицо. — Но вначале он уничтожит вас. — С полнейшей уверенностью проговорила она. — Любовь моя. — Голос Михаила был бархатистым, успокаивая ее заполненное болью сознание. — Позволь мне разобраться со всем этим. Ты не оставляешь мне иного выбора, кроме как силой добиться твоей уступчивости. Это должно было стать нашим совместным решением, но ты не можешь видеть дальше грозящей мне опасности. Он не сможет уничтожить меня. Поверь в это и держись. Он не сможет разлучить нас. Мы живем друг в друге. Он не понимает нашей связи. Вместе мы намного сильнее его. Я позволю ему пленить меня. Я просто позволю это. Вампир понял, что воля Михаила оказалась сильней. Рейвен позволила поднести стакан к своим губам. Но даже под давлением, ее тело пыталось отвергнуть пищу. Вампир чувствовал, как ее желудок волнуется и вспучивается. Ее связь с Михаилом позволила ему достаточно успокоить ее, чтобы она смогла принять то, что предлагал вампир. Ее сердце и легкие незамедлительно отреагировали на вливание жидкости. Дыхание стало менее трудным, а тело — теплее. В тот момент, когда Михаил освободил ее из-под своей воли, Рейвен попыталась отскочить от вампира. Но он сжал свои руки вокруг нее и сознательно потерся своим лицом об ее. Его смех был жестоким, даже злорадным. — Ты думаешь, он сильный, да? Но, посмотри, он принимает мои условия. — Почему вы это делаете? Почему предаете его? — Он предает всех наших людей. — Михаил появился в дверях, высокий и сильный, выглядя непобедимым. Словенски слился со стеной, стараясь казаться незаметным. Андре прижал острый коготь к яремной вене на шее Рейвен. — Будь очень, очень осторожен, Михаил. Ты можешь убить меня, в этом нет никакого сомнения, но она умрет первой. — Андре притянул ее еще ближе, ставя полностью перед собой и отрывая ее тело от земли. Одеяла слетели с Рейвен, когда она беспомощно болталась в воздухе; ее глаза были сосредоточены на Михаиле. Улыбка Михаила была нежной, любящей, когда он смотрел на ее лицо. — Я люблю тебя, малышка. Будь храброй. Чего ты желаешь, Андре? — Его голос был тихим и низким. — Я хочу твоей крови. — Я дам ее Рейвен, взамен потраченной. Сердце Рейвен заколотилось в ребрах. Умышленно она прислонилась к когтю Андре. Появилась капелька крови, которая затем потекла по ее шее. Вампир усилил хватку вокруг ее ребер, почти ломая их. — Не вздумай сделать такую глупость снова, — пробормотал он ей, затем переключил внимание на Михаила. — Ты не сможешь подойти достаточно близко, чтобы поделиться с ней кровью. Отлей в контейнер. Михаил медленно покачал головой. — Он хочет моей крови для себя, любимая, чтобы стать более могущественным, чтобы усилить воздействие наркотиков на твой мозг. — Он чувствовал, что наркотики уже начали влиять на нее. Она боролась, чтобы остаться с ним. — Я не могу позволить ему взять ее. — Печально повторил он. Рейвен потянулась к Грегори. — Ты должен прийти сюда. — Наркотик, который он дал тебе, известен с древности, — начал объяснять Грегори, слова тихо проскальзывали в ее сознание, — он изготавливается из отжатых лепестков цветов, растущих только в северных регионах наших земель. Он дезориентирует тебя, только и всего. Вампир попытается вложить в тебя свои собственные воспоминания, в которых ты вместе с ним, а затем будет контролировать твои мысли с помощью боли. Он установил между вами кровную связь, поэтому сможет проследить за тобой. Когда ты будешь думать о Михаиле, он сможет причинить тебе боль. Но это будет не наркотик, это будет вампир. Как можно более внимательно следи за своими мыслями, когда будешь собираться с силами. Когда ты потянешься к Михаилу, уступая требованиям души и тела, Андре не должен об этом узнать. Хотя твоя концентрация намного лучше, чем у любого Карпатца, с которым я знаком… Да и он ничего не знает о нашей связи, поэтому я смогу найти тебя в любом месте. Закончив лечить Жака, я в тот же миг присоединюсь к Михаилу. Даю слово, что Михаил останется в живых, и мы найдем тебя. Оставайся в живых ради всего нашего народа. Вампир и Михаил смотрели друг на друга через всю комнату. Сила излучалась из каждой поры Михаила. Он со спокойным удивлением взирал на стоящую перед вампиром дилемму. Злобное волнение исказило натянутую атмосферу в комнате, ударив по вискам Рейвен. — Михаил! Она мысленно выкрикнула предостережение, как раз в тот момент, когда Словенски трижды выстрелил. В маленькой камере звук выстрела громким гулом отразился от каменных стен. Михаила пулями откинуло назад, и он упал рядом с телом отца Хаммера, его драгоценная кровь ярким пятном проступила на белой шелковой рубашке. — Нет! — Рейвен начала нешуточно бороться с вампиром, страх усиливал ее силу, которой было мало после потери крови. На какой-то момент, она почти вырвалась на свободу, но была притянута обратно. Рука вампира скользнула вокруг ее шеи, с силой сдавливая. Рейвен подавила панику. Не посмела ей поддаться. — Грегори, Михаил упал. Они выстрелили в него. — Я чувствую это. Да и не только я — все Карпатцы почувствовали это. Не волнуйся. Он не умрет. — Грегори явно приближался. — Они были очень осторожны, стараясь нанести ему раны, которые сильно кровоточат, но не являются смертельными, в отличие от тех, что они нанесли Жаку. Он уже сообщил мне степень своих повреждений. Вампир потянул Рейвен за собой к двери. — Когда придут остальные, будет слишком поздно. Не думай, что он выберется отсюда, — прошипел он ей на ухо. — Словенски и остальные заплатят жизнями за свои деяния, а вместе с ними погибнут и все записи о том, что здесь произошло. Ты будешь моей, так далеко, что они не смогут тебя найти. Рейвен полностью сосредоточилась на Михаиле, передавая Грегори все, что видела: Словенски, надевающего на запястья и лодыжки Михаила наручники и приковывая его к стене, смеявшегося, издевающегося и бьющего его ногами. Михаила, сохраняющего молчание, в то время как его темные глаза стали чернее ночи, мерцая подобно льду. Вампир поднял ее хрупкое тело и с невероятной скоростью побежал из этого места смерти и разрушения, устремляясь в небо. Его когти крепко сжимали Рейвен, когда он летел в ночи.
* * *
Грегори с легкостью слился сознанием с Михаилом. На протяжении столетий сражений, войн и охоты на вампиров, они много раз обменивались кровью, спасая друг другу жизнь. Михаил испытывал боль, потеряв много крови. Стрельба была отчаянной попыткой ослабить его огромную силу. Словенски был занят, издеваясь над Михаилом, и во всех деталях описывая предстоящие пытки. В черных глазах Михаила тлела жуткая краснота, горящее пламя, когда он посмотрел на приблизившегося к нему Словенски. От власти в этих ледяных глазах последний на некоторое время остановился. — Ты научишься ненавидеть меня, вампир, — фыркнул Джеймс Словенски. — И ты научишься бояться меня. Ты поймешь, у кого на самом деле власть. Легкая насмешливая улыбка тронула рот Михаила. — Я не испытываю к тебе ненависти, смертный. И я никогда не буду тебя бояться. Ты — пешка в борьбе за власть. И ты будешь принесен в жертву. — Голос был низким, с музыкальными нотками, и который, как обнаружил Словенски, ему хочется услышать вновь. Мужчина присел рядом со своей жертвой, радостно улыбаясь, видя чужую боль. — Андре выдаст нам остальных твоих кровососов. — И зачем ему это делать? — Михаил закрыл глаза, его лицо покрылось морщинами и было напряженным, но намек на улыбку продолжал оставаться на губах. — Ты обратил его, заставил принять такую богомерзкую жизнь, точно также как ты обратил женщину. Он попытается спасти ее. — Словенски наклонился ближе, вынимая нож. — Думаю, мне следует извлечь из тебя пулю. Мы же не хотим получить инфекцию, да? — От предвкушения его хихиканье было пронзительным. Михаил и не пытался увернуться от лезвия. Его черные глаза резко распахнулись, полыхнув силой. Словенски упал навзничь и, перебирая всеми четырьмя конечностями, ополз к дальней стене. Нашарив в своем пальто пистолет, он навел его на Михаила. По земле прошла волна, очень осторожная, создавая ощущение надутости, в результате чего бетонный пол вспучился и треснул. Словенски руками хватился за стену позади себя, чтобы удержаться на ногах, выронив при этом пистолет. Со стены над его головой упал камень, приземляясь в опасной близости от него и, перекатившись, остановился рядом с ним. Затем упал второй, третий; Словенски был вынужден прикрыть голову руками, поскольку камни посыпались грохочущем ливнем. Испуганный крик Словенски был громким и визгливым. Он постарался сделаться как можно меньше, разглядывая сквозь пальцы Карпатца. Михаил не пошевелил и пальцем, чтобы защитить себя. Он лежал именно в той позе, в какой тот его положил, уставившись на него своими темными глазами. Выругавшись, Словенски попытался дотянуться до пистолета. Пол под ним опустился и поднялся, заставляя пистолет откатиться в зону недосягаемости. Опасно зашаталась и вторая стена, с которой каскадом посыпались камни, ударяя мужчину по голове и плечам, заставляя его пригибаться к полу. Он с любопытством и страхом наблюдал за странным феноменом. Ни один камень не коснулся тела священника. Ни один не приблизился к Михаилу. Карпатец просто наблюдал за ним своими чертовыми глазами и с легкой насмешливой улыбкой на губах, наблюдал за тем, как камни скрыли ноги Словенски, а затем начали падать на его спину. Раздался зловещий треск, и крик мужчины, когда тяжелый кусок упал на его спину. — Убирайся в Ад, — зарычал Словенски. — Мой брат все равно выследит тебя. Михаил ничего не сказал, продолжая наблюдать за тем беспорядком, который устроил Грегори. На его месте он бы просто убил это ничтожество, не устраивая такого представления, но он слишком устал, а его тело находилось в тяжелом состоянии. Михаил не желал попусту тратить энергию, поскольку все то время, что Грегори потратит на его лечение, Рейвен будет находиться в руках вампира. Он не позволял себе думать о том, что Андре может сделать с ней. Михаил пошевелился, и все его тело пронзила острая боль. Еще несколько камней в качестве возмездия упало на Словенски, накрывая его подобно одеялу, создавая жуткую могилу. Грегори вошел в комнату со свойственной ему молчаливой плавностью, грацией и властью, которые сохранились в нем, даже когда он перешагнул через пролом в стене. — Это становится дурной привычкой. — Ох, заткнись, — добродушно ответил Михаил. Прикосновения Грегори были необычайно нежными, когда он исследовал его раны. — Они знали, что делали. Выстрелив в эти места, они не затронули важных органов, но обеспечили тебе большую потерю крови, насколько это было возможно. — Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы разобраться с наручниками и освободить Михаила от цепей. Грегори закрыл раны землей, останавливая дальнейшую кровопотерю. — Проверь отца Хаммер, — слабым голосом попросил Михаил. — Он мертв, — Грегори едва взглянул на сломанное тело. — Убедись. — Это был приказ. Михаил до этого никогда ничего не приказывал Грегори. Их взаимоотношения этого не требовали. На краткий миг, серебристые глаза Грегори мерцнули, когда они смотрели друг на друга. — Пожалуйста, Грегори, если есть хоть один шанс, что… — Михаил закрыл глаза. Покачав головой над пустой тратой времени, Грегори покорно направился к скрюченному телу священника и проверил его пульс. Он знал, что это бессмысленно, понимал, что и Михаил тоже знает об этом, но все равно проверил. Грегори постарался обращаться с телом осторожно. — Сожалею, Михаил. Его больше нет. — Я не хочу оставлять его в этом месте. — Прекрати разговаривать и позволь мне сделать мою работу, — зарычал Грегори, укладывая Михаила на пол. — Возьми мою кровь, пока я занимаюсь этими дырами. — Найди Рейвен. — Возьми мою кровь, Михаил. Вампир не причинит ей вреда и будет очень терпеливым этой ночью. Ты должен быть сильным во время предстоящей охоты. Пей, что я добровольно предлагаю тебе. Мне не хочется силой заставлять тебе делать это. — Ты становишься вредным, Грегори, — пожаловался Михаил, но послушно взял предложенное целителем запястье. Кровь Грегори была такой же древней, как и его. Ничто иное не могло оказать такой же быстрой помощи. В полном молчании Михаил питался, восстанавливая понесенные потери. Грегори слегка шевельнул запястьем, отнимая его у Михаила, поскольку понимал, что ему потребуются все силы, чтобы излечить и перенести принца в безопасное место. — Тело священника необходимо забрать с собой, — вновь повторил Михаил. Сквозь лед его тела прошлась волна тепла, оставляя его нуждающимся, голодным. Его сознание потянулось к Спутнице Жизни, страстно желая полностью слиться с ней. Боль взорвалась в ее голове — в его — такая сильная, что он задохнулся и отпрянул; его черные глаза в агонии встретились с бледными глазами Грегори. — А теперь спи, Михаил. Вскоре мы отправимся на охоту. Но вначале мы должны позаботиться о твоих ранах. — Грегори отдавал команды своим гипнотизирующим голосом. На певучем, струящимся пением древнем языке. — Услышь мои слова и позволь Матери Земле обнять тебя. Почва исцелит твои раны и успокоит твое сознание. Спи, Михаил. Моя сильная кровь смешивается с твоей. Почувствуй, как она исцеляет твое тело. — Грегори закрыл свои глаза, полностью сливаясь с Михаилом, перетекая в него, чтобы излечить каждую рваную рану, вытолкнуть инородные предметы и восстановить все повреждения изнутри с точностью опытного хирурга.
Огромный сыч облетел руины здания, затем опустился на обрушившуюся стену. Крылья медленно сложились, и круглые глаза начали рассматривать, разворачивающуюся внизу сцену. Когти согнулись, расслабившись. Грегори поднял голову, вновь вернувшись в свое тело. Он произнес имя Карпатца тихо с признательностью. — Айдан. Тело совы удлинилось, замерцало, формируя высокого мужчину с рыжевато-коричневыми волосами и блестящими золотом глазами. Его светлые волосы были необычны для Карпатцев. Он шел как солдат — твердо и уверенно. — Кто осмелился на такое? — Потребовал он. — Что насчет Жака и женщины Михаила? Грегори тихо зарычал, резким ударом серебристых глаз останавливая Карпатца. — Принеси свежей земли и подготовь тело священника. — Грегори вновь занялся своей работой, когда прибыл Байрон. Медленное, неторопливое древнее песнопение наполнило ночь, неся надежду и обещание. Никто бы не поверил, что он старается закончить работу побыстрее, чтобы Михаил уже этой ночью встал на ноги. Айдан принес богатейшей земли, которую смог найти, и, отступив назад, стал с восхищением наблюдать за работой Грегори. Припарки были тщательно перемешаны и помещены поверх ран. В это же время со стороны гор ветер принес запах пыли и грязи, неся Карпатцам предупреждение. Приближался грузовик с двумя людьми. Байрон опустился на колени рядом с Эдгаром Хаммером, благоговейно проведя рукой по лицу священника и поднимая его безжизненное тело. — Я похороню его на святой земле, Грегори, а затем уничтожу тела возле хижины. — Кто это сделал? — Повторил свой вопрос Айдан. Грегори просто наполнил сознание Айдана информацией, не потрудившись даже вступить в разговор. — Я был знаком с Андре в течение многих веков, — сказал Айдан. — Он на полвека младше меня. Мы сражались вместе в более чем одной битве. В последнее время количество отчаявшихся все увеличивается. Айдан скользнул взглядом по рухнувшим стенам, его золотистые глаза ярко сверкали в темноте. Каждый листик на каждом дереве ярко сверкал серебром, купаясь в свете луны, но Айдан давным-давно потерял способность видеть цвета. Его мир был темным и серым, и будет таким до тех пор, пока он не найдет свою Спутницу Жизни или не станет искать успокоения на рассвете. Он сделал вдох, улавливая запах дичи, аромат смерти, назойливый аромат человека. Масло и выхлопные газы, выпускаемые приближающимся транспортом, загрязняли чистый воздух. Он двинулся сквозь стройные ряды дубов, ведомый холодным, как лед инстинктом хищника, требующего отомстить за то, что было сделано с одним из них. Их раса, такая хрупкая, балансировала на краю гибели и могла не пережить очередной охоты на вампиров. Каждый из оставшихся мужчин сосредоточил все свои надежды на выживании женщины Михаила. Если она сможет принять их образ жизни, если она сможет быть запечатлена как истинная Спутница Жизни, если она сможет произвести на свет девочек, достаточно сильных, чтобы пережить первый год жизни, то у всех мужчин-Карпатцев появится шанс. Появится цель, чтобы продержаться дольше, обыскивая мир в поисках таких женщин, как Рейвен. Но предательство Андре являлось самой страшной изменой. Начал собираться туман, густой, душный, почти непроницаемая вуаль, скользящая между деревьями и закрывающая дорогу. Раздался пронзительный скрежет тормозов, когда водитель резко остановился, ничего не видя в плотном тумане. Айдан подошел поближе, невидимый, опасный хищник, выискивающий жертву. — Как долго нам еще добираться, дядя Джин? — Ветер донес голос мальчика, нетерпеливый и восторженный. — Нам придется подождать, пока не рассеется туман, Донни. — Второй голос был беспокойным. — Эти необычные туманы довольно частое явление здесь, наверху, и застрять в них — не самая хорошая идея. — А что за сюрприз? Можешь рассказать? Ты сказал маме, что на день рождения я получу сюрприз, который никогда не забуду. Я слышал, как вы об этом говорили. Теперь Айдан мог их видеть. Водителем оказался мужчина лет тридцати, мальчику было не более пятнадцати лет. Айдан наблюдал за ними, потребность убивать бежала по его венам, кипела в его теле. Он чувствовал власть в каждом нервном окончании, напоминающую ему, что он действительно жив. Мужчина сильно нервничал, вглядываясь в туман, со всех сторон окружавший грузовик, но, тем не менее, ничего не мог увидеть за густой пеленой белого дыма. На какой-то момент он подумал, что увидел глаза, голодные и сверкающие, почти золотые. Это были глаза животного — глаза волка — наблюдающего за ними из ночи. От этого его сердце заколотилось, а во рту пересохло. Он придвинул мальчика поближе к себе, защищая. — Твой дядя Джеймс хранит его у себя. — Ему пришлось дважды прочистить горло, прежде чем удалось сказать эти слова. Он знал, что они находятся в большой опасности, знал, что хищник поджидает момента, чтобы разорвать их горла. — Давай просто прогуляемся до охотничьего домика, дядя Джин. Я не могу дождаться, когда смогу испытать свое новое ружье. Пошли, это не далеко, — упрашивал мальчик. — Не в этом тумане, Донни. В этих лесах обитают волки... И прочие хищники... Лучше подождать, пока не сможем видеть дорогу, — твердо ответил мужчина. — У нас есть ружья, — угрюмо заметил мальчик. — Разве не для этого мы их взяли с собой? — Я сказал «нет». Ружья не всегда обеспечивают безопасность, мальчик. Айдан подавил дикое желание. Мальчик, казалось, еще не достиг зрелости. Кем бы ни были эти смертные, он не мог убить их, пока его жизнь или, по крайней мере, жизнь остальных его родичей не находится под угрозой. Он не собирался становиться вампиром — предателем своего народа, хотя убивать становилось все легче. Это один из соблазнов власти. Вокруг него поднялся ветер, закружившись в вихре листьев и веток. Рядом с ним остановился Грегори, Михаил, бледный и безжизненный, лежал у него на руках. — Давай покинем это место, Айдан. — Я не смог убить их, — тихо ответил Айдан, но никакого извинения в его голосе не было. — Если старший является Евгением Словенски, то он будет более чем занят сегодня ночью. Его брат лежит мертвым под грудой камней, в отместку за священника Михаила. — Я не посмел убить их, — повторил Айдан, признаваясь. — Если это Словенски, то он заслуживает смерти, но я очень рад, что ты удержался, зная о грозящей тебе опасности. В своей охоте на немертвых ты заходил очень далеко. Это видно по темноте в твоей душе. — Я подошел очень близко к краю, — тихо и без всяких извинений сказал Айдан. — когда женщина Михаила была тяжело ранена, его ярость почувствовали все Карпатцы по всей земле. Возмущение было таким странным, вот я и решил проверить, что это было. Я вернулся, чтобы убедиться, что его мудрость служит на благо нашему народу. И я верю, что его женщина — это надежда на наше будущее. — Я тоже верю в это. Возможно, новая страна принесет тебе облегчение. Нам необходим опытный охотник в Соединенных Штатах. Все еще находясь в густом тумане, предотвращающим проникновение людей, Айдан обратил все свое внимание к тщательно сконструированной тюрьме. От одного взмаха его руки, земля задрожала и покачнулась. Здание сравнялось с землей, оставив только камни, обозначающие свежую могилу. В тумане, Грегори начал подниматься вверх со своей ношей, Айдан находился рядом с ним. Они пересекли темное небо, направляясь к пещерам, куда прибывали остальные мужчины-Карпатцы, один за другим, чтобы помочь исцелить своего принца.
В ночи раздался крик, наполненный полнейшим ужасом, и дьявольский смех, содержащий злорадное торжество. Каждый Карпатец почувствовал вибрацию жестокости, дисбаланс силы, круговорота жизни и смерти. Рейвен, будучи психически чувствительной, неожиданно обнаружила, что ее сознание потянулось к месту насилия. — Отступи, Рейвен, — приказал Михаил. Она прижала ладони к вискам. Андре смеялся, слетая с ветки дерева на женщину, старающуюся отползти от него. Более маленькое тело лежало, съежившись у подножия дерева, бледное и безжизненное — там, где он бросил его. Женщина застонала, умоляя пощадить ее. Но вампир снова ужасно рассмеялся, а затем отшвырнул ее от себя, только для того, чтобы заставить ползти к нему, умоляя разрешить служить ему. — Андре! Нет, не надо! — Громко выкрикнула Рейвен, появляясь в дверях. Она выбежала в ночь, сделав круг в поисках направления. Но на нее накатила слабость, и она тяжело упала, оставаясь неподвижно лежать в траве. Моник последовала за ней, опускаясь рядом с ней на колени. — Что случилось? Я знаю, вы не та, за кого вас принял мой муж. Я знаю, что вы пытаетесь спасти нас. По лицу Рейвен побежали слезы. — Он убил ребенка, он издевается над матерью. Он убьет и ее тоже. Я не могу спасти ее. — Рейвен постаралась успокоиться, как могла, когда женщина положила ее голову к себе на колени. Моник прикоснулась к темным синякам на горле Рейвен. — Прошу прощения за то, что Александр сделал с вами. Он обезумел от ярости и страха за нас. Вы невероятно рисковали. Этот монстр мог бы убить вас. Рейвен устало закрыла глаза. — Он все еще может. Мы не сможем сбежать от него. Ночь вокруг них несла следы жестокости. Где-то глубоко в лесу, закричало от ярости животное, упустившее свою жертву. Прошипела сова, прорычал волк. Рейвен вцепилась в руку Моник, с облегчением почувствовав, что может шевелить ногами. — Пошли. Нам нужно вернуться внутрь. По возможности молчите, и не показывайтесь ему на глаза. Вернувшись, он будет сильно возбужден и непредсказуем. Моник помогла Рейвен встать на ноги и обхватила за тонкую талию. — Что вы сделали с Александром, когда он причинил вам боль? Рейвен неохотно зашагала назад к каменному дому. — Я ему ничего не сделала. — Она дотронулась до синяков на своем горле. Александр все усложнил. Андре не сможет не заметить эти отметины на ней. — Вы чувствуете вещи, о которых мы не имеем понятия, — смущенно предположила Моник. — Это не совсем приятный дар. Вампир сегодня ночью совершил убийство. Лишил жизни женщину и ребенка. Я заставила его уйти, и, тем самым, обменяла наши жизни на их. — Нет! — Не согласилась Моник. — Вы не имеете никакого отношения к тому, что он предпочел сделать, точно также как мой муж не несет ответственности за то, что этот монстр сделал со мной. Александр считает, что должен был найти способ защитить меня. Он никогда не простит себя. Не уподобляйтесь ему, Рейвен. Девушка остановилась на каменной ступеньке и осмотрела купающуюся в лунном свете землю. Подул ветер и мерцающий серебром свет зловеще потемнел Моник сделала резкий вдох, вцепилась в Рейвен и попыталась затащить ее в относительную безопасность дома. Красное пятно, появившееся на ночном светиле, становилось все больше и больше, затягивая, полностью закрывая луну. Ветер донес тихий стон, который становился все громче, пока не перешел в вой. Это волк поднял морду к окрашенной в кровавый цвет луне и предупреждающе завыл. К нему присоединился второй. Даже сами горы зловеще загрохотали. Моник развернулась и побежала к мужу. — Помолись вместе со мной, помолись. Рейвен закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. — Не впадай в отчаяние, Моник. У нас есть шанс, если мы сможем задержать его. Александр бросил на нее взгляд, в защитном жесте обняв жену, его рука опухла и выглядела воспаленной. — Не слушай ее, Моник. Она чуть не задушила меня, перед этим отбросив к стене с невероятной силой. Она — нежить. Рейвен раздраженно закатила глаза. — Я начинаю жалеть, что не обладаю той властью, которой вы меня наделили. Я бы нашла способ заставить вас замолчать. — Он боится за нас, — примирительно сказала Моник. — Разве мы не можем снять с него цепи? — Он попытается напасть на Андре в тот же момент, когда тот вернется. — Рейвен скорчила Александру рожицу, не скрывая, как сильно зла на него. — Это только подтолкнет того к убийству. — Она задрожала, уставившись воспаленными глазами на Моник. — Он приближается. Сохраняйте спокойствие, чтобы не произошло. Не привлекайте его внимания. Снаружи завывал ветер, и с жутким одиноким звуком затих вдалеке, оставив после себя неестественную тишину. В наступившем вакууме Рейвен могла расслышать биение своего собственного сердца. Только она шагнула вперед, как дверь раскололась, разлетевшись на щепки. Свечи вспыхнули ярким пламенем, отбрасывая на стены тени — причудливые и жуткие, — а затем свет погас. — Пошли, Рейвен. Мы должны уходить. — Андре щелкнул пальцами и протянул руку. Лицо вампира раскраснелось от свежевыпитой крови. Его глаза злобно светились, а рот жестоко изогнулся. Рейвен осмотрела Андре своими большими обвиняющими глазами. — Почему ты пришел ко мне в таком виде? Скажи, что происходит. Он начал двигаться с размывчатой скоростью, и лишь в последний момент, Рейвен вспомнила, что тоже способна на такой фокус. Она ощутила на себе его горячее, мерзкое дыхание, запах смерти, исходящий от него. Его острые как бритва ногти вцепились в ее руку, когда она попыталась увернуться. Девушка забилась в угол. — Не пытайся добиться от меня уступчивости, когда и так все ясно. И ты пожалеешь о своем вызывающем поведении, — фыркнул он и отшвырнул церковную скамейку со своего пути так, что она ударилась об стену и разлетелась на щепки в каких-то дюймах от дрожащей пары. Тихий стон ужаса вырвался из горла Моник, от чего вампир незамедлительно повернулся к ним, его глаза были красными и мерцали силой. — Ты поползешь ко мне, как собака, какой ты и являешься, — его голос был тихим, завораживающим, глаза — гипнотизирующими. Александр рванулся из цепей, стараясь остановить Моник, которая, повинуясь, опустилась на пол в чувственной и раболепной манере. Рейвен же спокойно пересекла комнату и опустилась на колени рядом с Моник. — Услышь меня, Моник. Не делай этого. — Ее сине-фиолетовые глаза уставились прямо в глаза старшей женщины. Голос Рейвен был красивым, чистым, тихим и околдовывающим. На его фоне голос вампира казался мерзким и отвратительным. Смущение, замешательство и стыд проступили на лице Моник. Вампир перешел к действиям. Преодолев расстояние до Рейвен одним прыжком, он схватил ее за волосы, отдергивая назад, почти лишая точки опоры под ногами. Мир вокруг них взорвался жизнью. Сама ночь, казалось, пребывала в ярости, ветер кричал и завывал, проносясь через открытое пространство, чтобы ударить в стекла. Темное торнадо спустилось с бурлящего неба и пробило крышу строения; крутящаяся масса поднимала мебель и разбрасывала накопленные за долгие годы сокровища. Моник громко завопила и пододвинулась поближе к Александру, и они обняли друг друга. Голоса что-то шипели и шептали, что-то бормотали: сердито, обвинительно, осуждающе. Гора зловеще загрохотала, отчего самая дальняя стена лопнула, осыпавшись камнями и известкой, словно от взрыва динамита. Михаил стоял в самом центре свирепого шторма, его черные глаза были такими же холодными, как сама смерть. Он был высоким и элегантным, несмотря на алое пятно, расплывающееся по его шелковой рубашке. Его тело было расслабленным и неподвижным. Он поднял руку, и рев ветра затих. Михаил довольно долго рассматривал Андре, а затем произнес. — Отпусти ее. — Его голос был тихим, но вселял настоящий ужас в сердце тех, кто его слышал. Пальцы Андре судорожно сжались в шелковистых волосах Рейвен. Ответная улыбка Михаила была жестокой. — Ты желаешь, чтобы я добился твоей уступчивости? Чтобы ты мог приползти ко мне, умоляя о смерти, точно так же, как ты заставлял делать свои жертвы? Пальцы Андре разжались, и его рука дернулась, как у марионетки. Он с ужасом уставился на Михаила, так как никогда еще не встречал такой силы, такого ментального воздействия на Карпатца. — Подойди ко мне, Рейвен. — Михаил не отрывал глаз от вампира, удерживая его в беспомощном состоянии одним своим сознанием. Его ярость была так велика, что он едва осознавал, что Грегори слился своим сознанием с его, помогая ему. Один за другим появлялись мужчины-Карпатцы, их лица превратились в маску осуждения. Рейвен чувствовала, как страх завладевает человеческой парой, приближая их к безумию. Она, пошатываясь, подошла к ним и защищающе обняла Моник. — Он спасет нас, — прошептала она им. — Он такой же, как и остальные, — прохрипел Александр. — Нет, он хороший. Он спасет нас. — Рейвен сказала им об этой простой истине со всей своей уверенностью. Неожиданно Михаил отпустил вампира. Андре огляделся и его рот сардонически сжался. — Неужели тебе для охоты нужна армия? — Тебе будет вынесен приговор за все твои преступления, Андре. Если мне это не удастся, то приговор выполнит другой. — Михаил ткнул пальцем в двух Карпатцев и кивнул в сторону Рейвен. Его высокая фигура излучала власть и уверенность. — Ты не ребенок, Андре. — Его голос был ровным, низким и бархатисто-мягким. — Неужели ты надеешься победить того, кто сражался во многих битвах, но я, так и быть, предоставлю тебе шанс, которого ты так добивался. — Его черные глаза сверкали от ледяной ярости. — Возмездие, Михаил? — Саркастически спросил Андре. — Как похоже на тебя. — Он бросился вперед, острые как бритва когти удлинились, с клыков капало. Михаил просто растворился, и вампир обнаружил, что вылетел из дома и оказался лежащим на земле, зловещая ночь сомкнулась над ним, а мужчины-Карпатцы встали вокруг него в большом свободном круге. Андре повернулся в ту сторону, куда глядели остальные. Михаил стоял в нескольких футах от него, черная ярость горела в его немигающих глазах. Айдан подошел к Рейвен, его блестящие глаза — золотые и пронзительные, — пристальным взглядом прошлись по смертным, съежившимся позади нее. — Пойдем с нами, — резко приказал он, — Михаил желает, чтобы мы проследили за твоей безопасностью. Рейвен не узнала его, но печать уверенности, которую он нес, его полное самообладание были ей знакомы. Его голос был низким и гипнотическим, почти завораживающим. — Вы видели, куда Андре положил ключ? Нам нужно освободить Александра. — Спросила Рейвен Моник, пытаясь обойти Карпатцев, стоящих у нее на пути. Без всякого предупреждения, глаза Рейвен расширились, и она схватилась за бок, сдавленный крик застрял у нее в горле. Она тяжело опустилась на пол и изогнулась в агонии, темно-красное пятно появилось на ее лбу, и кровь тонкой струйкой начала стекать на глаза. Моник бросилась на пол рядом с молодой женщиной. Но Рейвен этого не увидела. Ее уже не было в стенах дома, она ничего не знала об Айдане или Байроне, и даже о Моник и Александре. Она была снаружи, где ей светила кроваво-красная луна, перед лицом демона невероятной власти и силы. Перед демоном, чьи глаза горели красным пламенем, чья улыбка сама по себе была жестокой. Он был совершенно безжалостен. Он был высоким, грациозным, невероятно уверенным в себе, и она знала, что он убьет ее. Какая-то животная красота была в том, как он двигался. Смерть и вечные муки горели в этих бездушных глазах. Он был совершенно непобедимым. Он нанесет ей смертельную рану и ускользнет с немыслимой скоростью. В нем не было ни сострадания, ни сочувствия. Он был безжалостным, жестоким, беспощадным и не имел угрызений совести. — Увидеть его таким, каков он есть, — убийцей, охотником, как на людей, так и на Карпатцев. — Шептал в ее сознании Андре. — Узнай его монстром, каков он и есть. Перед тобой он предстает в образе образованного человека, но при этом контролирует тебя своим сознанием. А вот это — настоящий Михаил Дубрински. Он охотился на сотни из нас — своих людей — возможно, на тысячи, и убивал. Он убьет и нас и не почувствует ничего, кроме радости от своей безграничной власти. Сознание Андре полностью слилось с ее, так что она смотрела его глазами, чувствовала его ненависть и страх, чувствовала его боль от ответного удара Михаила, когда Андре напал на него. Рейвен старалась вырваться из той хватки, которой вампир держал ее сознание, но Андре понимал, что умрет, поэтому полный решимости вцепился в нее. Она была его последней местью. С каждым полученным Андре ударом, с каждой обжигающей раной, которую Михаил нанесет ему, Рейвен будет ощущать туже самую боль. По крайне мере, с помощью этой боли вампир сможет-таки одержать победу. Рейвен ясно видела его план, знала, что Михаил почувствовал первоначальную волну боли, охватившую ее. Она едва могла дышать, но хотела пощадить его, стараясь отстраниться от него. Но Михаил был намного сильнее и не позволял ей ускользнуть от него. Она чувствовала его совершенно холодную ярость, полнейшее отсутствие милосердия, его желание сражаться, потребность убить изменника. Она ощутила его внезапную нерешительность, когда он понял, что задумал вампир. — Рейвен. Услышь меня. — Грегори. Спокойствие в эпицентре бури. Его голос был красивым, завораживающим, успокаивающим. — Уступи мне. А теперь ты будешь спать. Грегори не оставил ей выбора в этом вопросе, но, тем не менее, она добровольно, с признательностью поддалась этому гипнотическому голосу и немедленно заснула, удаляя последнюю угрозу Михаилу со стороны Андре. Долгое тихое шипение вырвалось из легких Михаила. Он двигался с такой скоростью, что его едва было видно. От его удара тело Андре отлетело назад. Треск, раздавшийся в сверхъестественной тишине, был очень громким. Андре с трудом поднялся, его мутные глаза дико искали врага. — Я победил. — Он сплюнул кровь изо рта и прижал дрожащую руку к груди. — Она видела тебя таким, каков ты есть. То, что ты сделаешь сейчас, не сможет изменить этого. — Он не отрывал своего пристального взгляда от тела Михаила, не моргая, не осмеливаясь сделать это. Просто поразительно, что Карпатец оказался таким быстрым. Что-то ужасное было в этих беспощадных глазах. Без Рейвен, бодрствующей и в сознании, в этих глазах не было ни капли жалости или сочувствия. Андре сделал осторожный шаг назад, сосредотачивая свое сознание и нацеливаясь. Огненный свет затрещал и зашипел, а затем ударил в то место, где до этого стоял Михаил. Грохот был невероятным, удар сотряс землю. Электрический разряд зашипел и отступил, оставляя позади себя клок почерневшей и обезображенной земли. Андре закричал, когда что-то ударило его сзади по голове, и огромная открытая рана появилась на его горле, из которой на землю фонтаном брызнула яркая отравленная кровь. Четвертый удар пробил Андре грудь, пройдя сквозь кости и мышцы к сердцу. Черные безжалостные глаза смотрели в глаза Андре без всякой жалости, когда Михаил вырывал сердце из его груди. Мужчина с презрением бросил все еще пульсирующий орган на землю рядом с безжизненным телом, убедившись, что вампир не сможет вновь подняться. Он стоял над поверженным врагом, стараясь подчинить монстра, живущего в нем, дикий всплеск радости, пьянящую волну власти, которая сотрясала его тело. Он не чувствовал своих прежних ран, только радовался ночи и своей победе. Дикость в нем опасно увеличивалась, распространяясь подобно жидкому огню. Поднялся ветер, неся с собой запах. Рейвен. Кровь Михаила горячо бурлила, клыки ныли, а чувство голода росло. Он почувствовал людей, один из которых дотрагивался до его Спутницы Жизни. Жажда крови потрясла его, и Карпатцы сделали шаг назад, поскольку сила, с которой от него веяло властью, могла сравниться с нахлынувшей на него потребностью убивать. Ветер кружился вокруг него в постоянном водовороте, но запах Рейвен оставался неуловимым и слабым. Рейвен. Его тело сжалось, пылая. Рейвен. Ветер шептал ее имя, и шторм, кипящий в нем, начал утихать. Сознание Михаила потянулось к свету, уходя из мира жестокости. — Уничтожьте это, — коротко бросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Он собрал с неба энергию и очистил свои руки, удалил отравленную кровь со своего тела. И со всей скоростью направился во внутрь развалин логова вампира, появляясь из воздуха и склоняясь над Моник, державшей в своих руках безжизненное тело Рейвен, покачивая его.
Рейвен приходила в себя медленно. Она лежала в постели, одежды на ней не было. Рядом с ней находился Михаил, его руки запутались в ее густых влажных волосах. Девушка узнала ощущение, которое ей дарили его уверенные пальцы, заплетающие ее волосы в косу, чьи движения были спокойными и неторопливыми, почти непринужденными, и дарили успокоение, невзирая на ее затуманенную память. Она, по-видимому, оказалась в старом замке, который был небольшим и непременно ветреным. Но в спальне было тепло, и Михаил наполнил ее ароматом успокаивающих трав и романтически мерцающими свечами. Он вымыл их обоих, поэтому их тела пахли только друг другом и травяным мылом, которое он использовал. Мужчина ждал, заплетая ее косу, пока она пыталась сориентироваться в окружающей ее обстановке. Дотронувшись до ее сознания, Михаил обнаружил, что она смущена и отчаянно цепляется за свое благоразумие. Она боялась его, и даже больше — боялась доверять своим собственным суждениям. Рейвен изучила каждый угол комнаты, каждую стену, каждую деталь, в то время как ее сердце бешено стучало в груди, гулом отдаваясь в ушах. Комната была красивой. В камине горел огонь, длинные конусовидные свечи испускали легкий аромат, который смешивался с успокаивающим запахом трав. На столике рядом с кроватью лежала видавшая лучшие дни Библия. Она ничего не узнавала, но, в тоже время, все казалось таким знакомым. Стеганое одеяло, лежавшее на кровати, было толстым и теплым; материал, касавшийся ее кожи, — мягким. И лишь сейчас она заметила, что была полностью обнажена. И сразу же почувствовала уязвимость и смущение. У нее было ощущение, что она принадлежит этому месту вместе с ним. Руки Михаила выскользнули из ее волос и спустились к основанию шеи, массируя ноющие мышцы. Его прикосновение было таким родным, вызывая в ее теле тревожные ощущения. — Как ты поступил с Моник и ее мужем? — Ее пальцы сжали одеяло. Она старалась не обращать внимание на тепло его тела, когда он придвинулся поближе к ней, так, что их кожа соприкоснулась, так, что волоски на его груди терлись об ее спину, а его напряженный член плотно прижимался к ее ягодицам. Он чувствовал себя хорошо. Он чувствовал себя частью ее. Михаил поцеловал синяк на ее горле, затем своим бархатистым языком ласково прошелся по жилке, где у нее бился пульс. Ее тело от предвкушения сжалось. Но сомнение в сознании осталось. — Они в безопасности своего дома, любят друг друга, как и положено. Они ничего не помнят об Андре и зверстве, которое он учинил над ними. Нас они считают своими хорошими и близкими друзьями. — Он поцеловал еще один синяк; от легкого, как перышко, поцелуя по ее крови словно заплясало пламя. Его руки прошлись по ее тонкой талии, скользнули по узкой грудной клетке и обхватили ее полную грудь. Его сознание дотронулось до ее, но Рейвен ментально закрылась от него. — Почему ты боишься меня, Рейвен? Ты видела меня в моем худшем виде — как убийцу, как носителя справедливости для нашего народа. — Его большой палец прошелся по ее соску в медленном эротическом прикосновении, от чего жидкое тепло свернулось внутри нее. — Ты веришь, что я дьявол? Прикоснись к моему сознанию, малышка. Я не могу ничего спрятать от тебя. Я никогда не скрывал своей истинной природы от тебя. В свое время ты смотрела на меня глазами сочувствия и любви. Принятия. Неужели это все забылось? Рейвен закрыла глаза, длинные ресницы резко опустились на высокие скулы. — Я не знаю, во что теперь верить. — Поцелуй меня, Рейвен. Слейся своим сознанием с моим. Раздели свое тело так, чтобы мы стали полностью едины. Ты верила мне прежде, поверь и теперь. Посмотри на меня глазами любви, глазами прощения за то, что я вынужден делать, за чудовище в моей натуре. Не смотри на меня глазами того, кто пожелал уничтожить весь наш народ и нас. Отдайся мне. — Его голос был соблазнительным, — заклинанием черной магии; его руки ласкали каждый дюйм ее бархатистой кожи. Он решил запомнить каждый изгиб, каждую впадинку ее тела. Его тело горело от желания, а голод все увеличивался. Ее голод, его. Очень нежно, чтобы не вспугнуть ее, Михаил прижал ее изящное тело к одеялу, а его мускулистое тело накрыло ее подобно покрывалу. Под его изучающими руками она была такой миниатюрной, такой хрупкой. — Как получилось, что ты стал моей жизнью, Михаил? Я всегда была одна, сильная и уверенная. Такое чувство, что ты захватил мою жизнь. Его ладони скользнули по изгибам ее тела и обхватили лицо. — Рейвен, ты — моя жизнь. Признаю, я лишил тебе всего, что ты знала, но тебе не предназначено прожить жизнь в полной изоляции. Я знаю, что это такое, знаю, каким одиноким может быть существование. Они бы использовали тебя, они бы погубили тебя. Разве ты не чувствуешь, что являешься моей второй половинкой, как я твоей? — Его рот прошелся по ее глазам, скулам, каждому уголку рта. — Поцелуй меня, Рейвен. Вспомни меня. Она подняла длинные ресницы и всмотрелась в его черные, голодные глаза своим синим взором, который постепенно стал темно-фиолетовым. Его глаза, как и тело, пылали от желания. — Если я начну целовать тебя, Михаил, то не смогу остановиться. Его рот нашел ее горло, ложбинку между грудями, на мгновение задержался в районе сердца, зубами покусывая чувствительную кожу, прежде чем вернуться ко рту. — Я — Карпатец, мое существование проходит в мире тьмы. Это правда, что я почти ничего не чувствую, что моя сущность получает удовольствие от охоты, от убийства. Побороть нашу дикую натуру мы можем, лишь найдя свою единственную пару, вторую половинку, свет в нашей тьме. Рейвен, ты — мой свет, моя жизнь. Но это не снимает с меня обязательств перед моими людьми. Я должен охотиться на тех, кто угрожает смертным, на тех, кто угрожает нашим людям. В такие моменты я не имею права испытывать чувства или моей судьбой станет безумие. Поцелуй меня, слейся своим сознанием с моим. Люби меня такого, каков я есть. Тело Рейвен горело желанием и пылало. Потребностью. Голодом. Его сердце билось сильно, кожа была горячей, а мускулы казались такими твердыми на фоне ее мягкости. От каждого прикосновения его губ ее тело вздрагивало, словно получило разряд электрического тока. — Я не могу лгать тебе, — прошептал он. — Ты знаешь мои мысли, знакома с монстром, притаившимся внутри меня. Я постараюсь быть нежным с тобой, прислушиваться к тебе. Ты приручаешь меня, каждый раз, когда чудовище вырывается на свободу. Рейвен, пожалуйста, я нуждаюсь в тебе. А ты во мне. Твое тело ослабло — я чувствую твой голод. Твое сознание разбито на части — позволь мне исцелить тебя. Твое тело взывает к моему, как мое — к твоему. Поцелуй меня Рейвен. Не предавай нас. Ее синие глаза, продолжающие всматриваться в его лицо, остановились на его рте. Тихий вздох вырвался у нее. Его губы приблизились к ее, ожидая ответа. Именно в ее глазах отразился первый момент полного узнавания. Ее охватила нежность, и она обхватила его голову своими руками. — Я боюсь, что выдумала тебя, Михаил. Это как некоторая часть меня, такая совершенная, что не может быть реальной. Я не хочу, чтобы ты оказался сном, а кошмар — реальностью. — Она приблизила его лицо на расстоянии дюйма от своего, а затем поцеловала. В ушах зашумело у нее, у него. Раскаленное добела тепло проносилось и танцевало, поглощая ее, поглощая его. Его сознание прикоснулось к ее осторожно, робко. Не обнаружив сопротивления, он полностью соединил их так, что его всепоглощающее желание стало ее, так, что дикая необузданная страсть в нем питала ее. Так, чтобы она поняла, что он настоящий и никогда не оставит ее одну, не сможет оставить ее одну. Он питался ее сладостью, исследуя каждый дюйм ее мягкого рта, разжигая огонь, пока он не вспыхнул и не заревел. Он обхватил ее узкие бедра, такие маленькие, что они полностью умещались в его руках, и переложил ее под собой так, чтобы коленом можно было раздвинуть ее бедра, так, чтобы ее рот, такой горячий и требовательный, скользил по твердым мускулам его груди. Ее язык прошелся по его пульсу, от чего его тело сжалось и, переполнившись, загорелось, что он испугался, что может выскочить из кожи. Одной рукой Михаил схватил ее за толстую косу у основания шеи, прижимая к себе, а другой рукой стал исследовать шелковистый треугольник завитков. Она была горячей и влажной от желания. Он тихо пробормотал ее имя, упираясь в ее кремовое тепло. Ее язык вновь прошелся по нему — в долгой томительной ласке. От легких покусываний маленьких зубов, его сердце чуть не выпрыгнуло их груди, а тело не взорвалось. Остро-сладкая боль пронзила его, когда она нашла местечко на его бьющемся пульсе, и удовольствие, горячее и дикое, охватило его, когда он вошел в ее тугие бархатные ножны. Михаил чуть не закричал от охватившего его экстаза, прижимая к себе ее голову и все глубже, и глубже погружаясь в нее, а его кровь, богатая, горячая, могущественная, питала ее. Мужчина едва контролировал себя, обеими руками поднимая ее бедра, чтобы обеспечить жаркое трение, которое приближало ее к самому краю. Ее внутренние мышцы сжались вокруг него, когда он нежно отстранил ее рот и не погрузил зубы в мягкую возвышенность ее груди. Она задохнулась и крепко прижала его голову к себе, в то время как он жадно питался, а его тело, твердое и требовательное, овладевало ею. Остатки его страха потерять ее из-за жестокости этой ночи пролились в ее тело. Жар нарастал, и страсть охватила их, пока тела не стали мокрыми от пота, пока Рейвен не вцепилась в него, а ее тело не превратилось в гибкий шелк, раскаленное добела тепло, пока они не стали единым целым — телом, душой, сердцем и кровью. Его крик, хриплый и придушенный, смешался с ее тихим горловым писком, когда он поднял их обоих над обрывом, рассеивая по Небесам, в перекатывающихся океанах. — Я не могу потерять тебя, малышка. Ты — моя лучшая половина. Я люблю тебя так, что не могу выразить словами. — Михаил потерся своим лицом об ее и поцеловал ее влажные волосы. В ответ она прошлась языком по капелькам пота, выступившим на его теле, и устало улыбнулась. — Мне кажется, я всегда узнаю тебя, Михаил, и не имеет значения, насколько повреждено мое сознание. Он перекатился, чтобы его вес не давил на ее хрупкое тело. — Так и должно быть, Рейвен. За последние несколько дней тебе очень сильно досталось, и это навсегда останется в моем сознании. Завтра ночью нам придется покинуть эти места. И хотя вампир мертв, но после себя он оставил след, который может привести к гибели всех наших людей. Мы вынуждены уйти в более отдаленные районы, где, возможно, наш народ сможет пережить грядущее преследование. — Он поднял ее руку, чтобы осмотреть длинные глубокие шрамы, оставленные Андре. — Ты в этом так уверен? Легкая горькая улыбка коснулась его рта, когда он взмахом руки затушил свечи. — За свою жизнь я научился узнавать признаки. Они придут, — ассасины, — в опасности окажутся, как люди, так и Карпатцы. Мы уйдем на четверть века, возможно на полвека, давая себе время перегруппироваться. — Его язык прошелся по ужасным отметинам, успокаивая своим исцеляющим прикосновением. Это успокаивало и казалось таким правильным. Ее ресницы опустились, в комнате витал их смешанный запах, успокаивающий аромат. — Я люблю тебя, Михаил, люблю всего тебя, и даже монстра внутри тебя. Не знаю, почему я чувствовала себя такой смущенной. Ты не дьявол, — я это прекрасно знаю. — Спи, малышка, в моих объятиях, где твое место. — Михаил натянул на них одеяло, обнял и погрузил обоих в сон.
* * *
В темноте, на освященной земле старого кладбища собралась небольшая группа людей. Жак выглядел бледным и усталым, его раны все еще находились на стадии исцеления. Он стоял, покачиваясь и слегка приобняв Рейвен за плечи. Она взглянула на него с легкой обнадеживающей улыбкой. Позади Жака, почти вплотную, стоял Байрон, подстраховывая друга, если тот вдруг начнет падать. Чуть в стороне в одиночестве стоял Айдан, высокий и стройный, слегка склонив голову. Кладбище находилось на территории замка, поражавшего стариной и изысканной древней архитектурой; часовня была маленькой, но очень красивой. Витражные окна и высокая колокольня отбрасывали тени на маленький погост. Стоявшие тут и там надгробные памятники, с ангелами и крестами, были единственными свидетелями того, как Михаил взмахом руки раскрыл землю. Грегори, в знак уважения, создал деревянный гроб, с затейливо вырезанными древними знаками почтения, и медленно опустил его в поджидающие руки земли, после чего отступил назад. Михаил перекрестился и отслужил панихиду, окропив гроб отца Хаммера святой водой. — Он был моим другом, моей путеводной звездой, когда я испытывал трудности. Он верил, в необходимость дальнейшего существования нашей расы. Я никогда не встречал мужчину — человека или Карпатца — с таким сочувствием или светом, какой был в нем. Господь сиял в его сердце и в его глазах. Михаил взмахнул рукой, и земля закрылась, словно ее никогда и не беспокоили. Он склонил голову, ощутив неожиданную печаль, почувствовав, как кроваво-красные слезы свободно потекли из его глаз. Именно Грегори установил надгробие, именно Грегори, не верящий во взгляды Михаила, прочел последнюю молитву. Остальные голоса, такие красивые и завораживающие, подхватили молитву на латыни в честь священника. Михаил вдохнул ночной воздух и поделился своим горем с волками. Ответом стало хоровое жалобное завывание, эхом проносившееся через темный лес. Тело Грегори изменилось первым — перья замерцали, переливаясь в лунном свете. Крылья, достигающие в длину шесть футов, распахнулись, и он взлетел на верхнюю ветку ближайшего дерева, острыми, как бритва, когтями вцепившись в древесину. Тело совы неподвижно замерло, сливаясь с ночью, замерев в ожидании. Айдан стал следующим, его новая форма была необычного золотистого оттенка, сильная и смертельная, и такая же молчаливая. Форма Байрона была чуть меньше, более компактной, его перья отливали белым. Крепкое тело Михаила замерцало в тени последним, и, когда он взмыл в ночное небо, остальные трое последовали за ним. В полном согласии они поднимались все выше, размахивая переливающимися крыльями и направляясь к облакам, высоко зависшим над лесом. Навстречу им порывисто дул ветер, проносясь под крыльями, ероша перья, отгоняя прочь остатки безумия и насилия, оставленные вампиром. Они кружились в воздухе, четыре великолепные птицы, совершенно синхронно. Радость полета стирала страх и тяжесть от ответственности с сердца Михаила, облегчала вину и заменяла ее радостью. Мощные крылья с силой ударяли по воздуху, когда они все вместе неслись по небу. Михаил не мог сдержать свою радость, щедро делясь ею с Рейвен. Радость струилась из него приглашением, потребностью разделить еще одно удовольствие от карпатской жизни. — Подумай, любовь моя, и отчетливо представь себе тот образ, что я вложил в твою голову. Поверь мне, как никогда прежде. Позволь мне преподнести тебе этот дар. С ее стороны не последовало никаких колебаний. С полнейшей верой в него, Рейвен отдала себя в его руки, нетерпеливо потянувшись к образу. Легкий дискомфорт, странная дезориентация, когда ее тело растворилось, не встревожили ее. Замерцали, вырастая, перья. Находящийся рядом с ней Жак, отступил назад, позволяя маленькой сове взлететь на каменного ангела, прежде чем его собственное тело сжалось, изменяясь. Они поднялись в ночь вместе, высоко взлетая, чтобы присоединиться к остальным четырем могущественным птицам, кружащим над ними. Один из мужчин разорвал строй, закружившись над женщиной, подлетая ближе, чтобы прикрыть ее своим широким крылом. Но та игриво опустилась ниже, выскальзывая. Остальные мужчины окружили ее со всех сторон, ограничивая ее шалости, тогда как она училась радоваться свободному полету. Мужчины продолжали сохранять строй, в центре которого находилась женщина. Они кружились над лесом, поднимаясь выше и теряясь в тумане. Некоторое время они явно играли, то взлетая высоко, то падая вниз к земле, замирая среди деревьев и над густым одеялом тумана. Спустя некоторое время они перешли на неторопливый полет, и снова мужчины оберегающе окружили женщину. Михаил чувствовал, как ночь убирает оставшееся напряжение и развевает его на все четыре стороны. Он уводил Рейвен прочь от деревни, тем самым предоставляя ей время познакомиться с жизнью Карпатцев. Она представляла собой будущее их расы, его будущее. Она была его жизнью, его радостью, смыслом его существования, представляя для него все то хорошее, что есть в мире. Он намеревался проследить, чтобы ее жизнь была наполнена только счастьем. Михаил опустился ниже, прикрывая ее тело своим, и, дотронувшись до ее сознания, почувствовал бьющуюся там радость. В ответ Рейвен наполнила его сознание любовью и теплом, чудесным детским смехом от испытываемых ею новых звуков, запахов и видения. Она летела с ним по небу, и ее смех эхом отдавался в сознаниях всех мужчин. Она была их надеждой на будущее.
В данном случае подразумевается, что мужчины превращались в вампиров — угрозу всему живому на земле (Здесь и далее прим. пер.). Мента́льность (от лат. mens, mentis, «разум, ум, интеллект») — обозначение понятия (напр. англ. «mind»), не имеющего точного аналога в русском языке. Ментальность противопоставляется «материи» или, в более современных контекстах, «мозгу», при этом отношение между «мозгом» и «ментальностью» образно сравнивается с отношением между аппаратным и программным обеспечением, то есть мозг понимается как нейрофизиологический (материальный) субстрат «ментальности», тогда как «ментальность» — в качестве присущей этому субстрату функциональности. Ментальность — это интеллектуально-эмоциональные особенности индивида, мысли и эмоции которого неразделимы, где мысли — диктуются культурой, а эмоции — реакция на изменения внешней среды, которая опирается на культурные ценности индивида.(Mikhail V. Volchenkov) В русском словоупотреблении «материи» противополагается (в историко-философских контекстах) «дух», тогда как «мозгу» (в актуальных психологических контекстах) — «сознание». Это, однако, приводит к конфликту значений, поскольку сознание — только часть ментальности, наряду с бессознательным. Таким образом, «сознание» может подразумевать как собственно «осознание», так и (в расширенном смысле) «ментальность», при этом во втором случае возникает нелепое понятие «бессознательного сознания». Вместе с тем, употребление слова «дух» в значении «ментальность» еще менее приемлемо. С точки зрения русскоговорящего, «дух» подразумевает наиболее «возвышенную» часть ментальности, понимаемую, к тому же, в русле мистико-метафизических (или, по меньшей мере, поэтических) коннотаций, несовместимых с научным дискурсом. Карпаты (укр. Карпати, нем. Karpaten, словацк. и польск. Karpaty, венг. Kárpátok, рум. Carpaţi, сербск. Карпати) — горная система в Центральной Европе, на территории Словакии, Венгрии, Польши, Украины, Румынии, Сербии и частично Австрии — Хундсхаймер Берге у Хайнбурга-на-Дунае. Старый Свет — континент Земли, известный европейцам до открытия Америки в 1492 году. В континент «Старый Свет» входят 2 материка: Евразия, Африка. Также территорию континента «Старый Свет» исторически разделяют на 3 части света: Европа, Азия, Африка. Венгерская Республика (венг. Magyar Köztársaság; короткое название — Magyarország, «Страна мадьяр», буквально — «Мадьярская страна») — государство в Центральной Европе, граничащее с Австрией, Словакией, Украиной, Румынией, Сербией, Хорватией и Словенией. Страна названа по этнониму народа — венгры. Страна является членом ООН с 1955, присоединилась к ГАТТ в 1973, вступила в МВФ и МБРР в 1982, Совет Европы в 1991. С 1999 член НАТО, с 2004 — член ЕС. Столица Венгрии, город, славный своим разнообразным и, во многом, горьким историческим прошлым, невероятной архитектурой и богатым культурным наследием, оправдывает свою репутацию «Парижа Центральной Европы». Будапешт сложно охарактеризовать одни словом. В нем сочетаются одновременно роскошь Запада и простая жизнь. Прием Геймлиха применяется для удаления инородных тел верхних дыхательных путей и особенно эффективен при их полной обструкции (закупорке). Этот способ считается самым эффективным, поскольку при резком ударе, направленном под диафрагму, из нижних долей легких с силой выталкивается запас воздуха, который никогда не используется при дыхании. Эспрессо (итал. espresso) — напиток из кофе, приготовленный путем пропускания разогретой и находящейся под давлением воды через фильтр с молотым кофе. Вопреки расхожему мнению, содержание кофеина в эспрессо превосходит его содержание в приготовленном методом варки напитке. Обсидиан — камень вулканического происхождения, — вулканическое стекло, как еще его называют. Образуется в результате быстрого остывания лавы, вылившейся на поверхность. Цвет камня обычно черный из-за мельчайших частичек магнетита, но встречаются и красные, коричневые, серые и другие разновидности, в том числе чередующиеся окраски, напоминающие декоративный мрамор. Ассасины — политическо-религиозная секта мусульман-шиитов, основана Гассаном из Хорасана около 1090. Глава ассасинов («Старец с горы» — шейх-уль-Джебель) жил в замке Каф на Ливане. Ассасины сражались с крестоносцами и наводили ужас своими убийствами, почему слово assassin у французев и итальянцев с XII в. стало обозначать убийц. Теперь ассасины, как религиозная секта, еще имеются в Ливане в количестве нескольких сотен. Скорей всего, в данном случае «ассасины» обозначают группу убийц-фанатиков, преследующих определенную цель. Румы́ния (рум. România) — государство на юго-востоке Европы, согласно Конституции демократическая республика. Столица — Бухарест. Название страны происходит от латинского «romanus» — «римский». Главой республики является президент, высший законодательный орган — двухпалатный парламент. На севере и востоке страна граничит с Украиной, на северо-востоке — с Молдавией, на юге — с Болгарией (граница проходит по р. Дунай), на западе — с Сербией и Венгрией. На востоке Румыния омывается Черным морем. В русскоязычной литературе XIX века территория современной Румынии без Трансильвании часто именовалась Молдо-Валахией. Член ООН с 1955 г. Неандерта́лец, человек неандертальский (лат. Homo neanderthalensis или Homo sapiens neanderthalensis, в советской литературе: палеоантроп) — ископаемый вид людей, обитавших 300-24 тысяч лет назад. В данном случае имеется ввиду человек, не обладающий никакими манерами и делающий то, что хочет. 6 футов = 1,83 м. Триггер — (англ. trigger), спусковое устройство (спусковая схема), которое может сколь угодно долго находиться в одном из двух (реже многих) состояний устойчивого равновесия и скачкообразно переключаться из одного состояния в другое под действием внешнего сигнала. Альфа-пара — это вожак стаи и его самка, т.е. первая пара стаи. Афродизиаки (греч. Aphrodisiaca) — средства, повышающие жизненные силы организма, в том числе усиливающие половую способность. В последнее время, благодаря усилиям рекламы различных «повышающих потенцию» препаратов, под словом афродизиак все чаще понимают средства, возбуждающие половое влечение, что в целом некорректно, так как это слово имеет преимущественно исторический смысл, и потому к афродизиакам могут относиться только «нетрадиционные» продукты. Камышовый кот (Хаус, лат. Felis chaus) — вид класса млекопитающих отряда хищных семейства кошачьих. Распространен на широкой полосе от Передней и Малой Азии, Закавказья, Средней Азии вплоть до Индостана, Индокитая и Юго-Западного Китая. Камышовый кот крупнее любого из представителей домашних кошек: в длину достигает 73-75 см, масса до 16 кг. Тело у хауса сравнительно короткое, ноги высокие, хвост недлинный, на ушах небольшие кисточки. В данном случае имеется в виду — ты ведешь себя как в прошлом столетии. 1 фут = 30,48 см. 1 унция = 28,35 гр. Так англичане и американцы называют территорию материка Евразия. Трансильва́ния (лат. Transilvania «Залесье», рум. Transilvania (Ardealul), нем. Siebenbürgen («Семиградье»), венг. Erdély) — историческая венгерская и румынская область на северо-западе Румынии. Часть Трансильвании, прилегающая к границе (Парциум), разделяется на исторические области Банат (юг), Кришана (центр) и Марамуреш (север). В романе «Дракула» ирландского писателя Брэма Стокера главный персонаж, вампир Граф Дракула, живет в Трансильвании. Габор Батори, брат самой кровавой серийной убийцы — графини Елизаветы Батори был правителем Трансильвании. Джонатан Харкер, — персонаж романа Б. Стокера «Дракула». Сре́дние века́ (Средневеко́вье) — исторический период, следующий после Древнего мира и предшествующий Новому времени. Отечественная и мировая медиевистика считают началом Средневековья крушение Западной Римской империи в конце V века (официально империя прекратила свое существование 4 сентября 476 года, когда Ромул Август отрекся от престола). Относительно конца Средневековья у историков нет единого мнения. Предлагалось считать таковым: падение Константинополя (1453), открытие Америки (1492), начало Реформации (1517), начало Английской революции (1640) или начало Великой Французской революции (1789). В последние годы отечественная медиевистика относит окончание периода Средневековья к концу XV-началу XVI веков. Однако любая периодизация периода носит условный характер. Епитимья́ (греч. ἐπιτιμία, «наказание») — исполнение исповедовавшимся христианином, по назначению духовника, тех или иных дел благочестия; имеет значение нравственно-исправительной меры. Епитимия назначается разная, по степени грехов, по возрасту, положению и по мере раскаяния. Обычно назначаемые священником для совершения добродетели выбираются противоположными содеянным грехам. Роза́рий (лат. rosarium) — традиционные католические четки, а также молитва, читаемая по этим четкам; в переводе с латинского означает «венок из роз». Классические четки для Розария состоят из заключенных в кольцо 5 наборов из десяти малых бусин и одной большой, а также трех малых, одной большой бусины и креста. Существуют также другие, менее распространенные разновидности. Молитва Розария, читаемая по четкам, представляет собой чередование молитв Отче наш, Радуйся, Мария и Слава, которым должны сопутствовать размышления о тайнах, которые соответствуют определенным евангельским событиям. Порядок чтения Молитвы Розария: Совершается крестное знамение, целуется крест на четках и читается вступительная молитва Розария. Берется крест и читается Апостольский символ веры. Берется первая бусинка и читается Отче наш. На трех следующих — три раза Радуйся, Мария. После этого — Слава. Эти молитвы составляют вступление Розария. После этого объявляется название вида тайн и первой тайны. На большой бусинке читается Отче наш, на маленьких десяти — Радуйся, Мария. В конце каждой тайны произносится Слава и Фатимская молитва. На медальоне читается Славься царица. По окончании молитвы по Розарию читаются заключительные молитвы. Массивная закругленная треугольная структура, входящая в состав позвоночника, образованная пятью сросшимися между собой крестцовыми позвонками. Вверху крестец соединяется с пятым поясничным позвонком, внизу — с копчиком, а ушковидные поверхности сочленяются с тазовыми костями, образуя крестцово-подвздошные суставы. Используется игра слов. По англ. back означает, как спина, так и тыльная, задняя часть, т.е. тыл. Олимпийка — 1) легкая спортивная куртка; 2) легкая куртка-ветровка; 3) джемпер, верхняя часть тренировочного костюма, с горлом на молнии; 4) спортивная кофта на замке. 1 фут — примерно 30,48 см. Шамбре — хлопчатобумажная двухцветная ткань с голубой нитью, более тонкая, чем джинсовое полотно, которая используется для пошива рубашек и различных женских нарядов. Ярд (англ. yard) — британская и американская единица измерения расстояния, равная трем футам (36 дюймам) или 0,9144 метра (точно). Яремные вены (venae jugulares) — несколько парных вен, располагающихся на шее и уносящих кровь от шеи и головы; принадлежат к системе верхней полой вены. Существует три пары яремных вен: внутренняя, наружная и передняя. Внутренняя яремная вена, v. jugularis interna, начинается в яремном отверстии черепа, занимая его заднюю, большую, часть. Начальный отдел вены несколько расширен и носит название верхней луковицы яремной вены, bulbus jugularis superior. От луковицы основной ствол внутренней яремной вены идет вниз, прилегая сначала к задней поверхности внутренней сонной артерии, а затем к передней поверхности наружной сонной артерии. От уровня верхнего края гортани внутренняя яремная вена на каждой стороне располагается вместе с общей сонной артерией и с блуждающим нервом, n. vagus, на глубоких мышцах шеи, позади m. sternocleidomastoideus, в общем соединительнотканном влагалище и образует сосудисто-нервный пучок шеи, в котором v. jugularis interna лежит латерально, a. carotis communis — медиально и n. vagus — между ними и сзади. Выше уровня грудино-ключичного сустава, у нижнего конца внутренней яремной вены, перед тем как она соединяется с подключичной веной, образуется расширение — нижняя луковица яремной вены, bulbus jugularis inferior, которая в своем верхнем отделе и у места слияния с подключичной веной имеет клапаны. Позади грудино-ключичного сустава внутренняя яремная вена сливается с подключичной веной и образует плечеголовную вену, v. brachiocephalica. Правая внутренняя яремная вена часто развита сильнее, чем левая. Все ветви внутренней яремной вены делят на внутричерепные и внечерепные. Пи́нта — единица объема в системе английских мер. Используется в основном в США, Великобритании и Ирландии. Однако, величина американской и английской пинт неодинакова: 1 английская пинта = 0,56826125 литра; 1 американская жидкая пинта = 0,473176473 литра; 1 американская сухая пинта = 0,5506104713575 литра; 1 метрическая пинта = 0,5 литра (используется неформально). В настоящее время, в результате внедрения метрической системы мер, пинта используется в Великобритании только как мера объема пива или сидра при розничной продаже, а также, в меньшей степени, как мера объема молока. В Ирландии пинта используется только при розничной продаже пива и сидра в барах и клубах, при продаже в других случаях или других жидкостей официально используется метрическая система, однако в повседневной жизни пинта используется неофициально. 3 дюйма — это примерно 7,62 см. 1 ярд = 0,91 м. Асфи́кси́я (греч. asphyxia, буквально — отсутствие пульса, в русском языке допускается ударение на второй или третий слог) — удушье, обусловленное кислородным голоданием и избытком углекислоты в крови и тканях, например при сдавливании дыхательных путей извне (удушение), закрытии их просвета отеком и т. д. В литературе механическую асфиксию определяют как: «кислородное голодание, развившееся в результате физических воздействий, препятствующих дыханию, и, сопровождающееся острым расстройством функций центральной нервной системы и кровообращения…» или как «нарушение внешнего дыхания, вызванное механическими причинами, приводящее к затруднению или полному прекращению поступления в организм кислорода и накоплению в нем углекислоты». 1 унция = 28,35 гр. 6 футов = 1,83 м. 10 футов = 3,05 м. Кардиган — шерстяная кофта на пуговицах — удобная, практичная и теплая одежда. Кардиган никогда не выходит из моды, может быть потому, что никогда не бывает модным. История кардигана достойна отдельного рассказа. Достаточно упомянуть седьмого графа Кардигана отважного война, участника Крымской войны, который жаловал шерстяную кофту на пуговицах больше, чем любую другую одежду. В честь графа кофта была названа кардиганом. Тем, кто любит носить кардиган, советуем не забывать аристократическое прошлое этого вида одежды и соответствовать ему. Сегодня кардиган носят поверх рубашки. Адвокат дьявола — раньше было неофициальным названием должности института канонизации и беатификации католической церкви. Она была введена в 1587 году папой Сикстом V и официально отменена в 1983 Иоанном Павлом II. В современном языке этот термин часто употребляется для обозначения людей, которые защищают позицию, которой сами не придерживаются. 6 футов = 1,83 м. 1 миля = 1,61 км. 1 фут = 0,3 м. Миньон — фаворит; любимец; подхалим; приспешник; ставленник; «мелкая сошка»; приверженец. Сычи (лат. Athene) — мелкие и средней величины птицы семейства совиных. Отличительный признак — отсутствие пучков перьев («ушек») по бокам головы. Распространены в Европе, Азии, Африке и Америке. Всего около 20 видов. Сыч — название, обобщающее несколько родов и видов мелких сов. В старославянском языке название представлено в варианте «sytjь», хотя в памятниках древнерусской письменность оно не засвидетельствовано. В начале XVII в. его отмечают как «zпсһ» в ряду с другими названиями сов. В славянских языках слово звучит довольно схоже: в украинском — сич, в болгарском — ціцъ, в чешском syc, syиek. Слово отмечено в словаре В. Даля и в основных этимологических словарях, однако, предлагаемые варианты его происхождения от основы в значении «шипеть» вряд ли приемлемы. Среди вокализаций сычей шипение, пожалуй, один из самых редких звуков, который птица издает лишь в крайней степени испуга. Свидетельством этого может служить, например, звукоподражательное название в болгарском языке — «кукумяака», копирующее некоторые варианты криков этих сов. Возможно, слово близко с церковнославянским сысати в значении «свистеть». Именно свисты являются наиболее распространенными звуками сычей и в этом плане название «сыч» уместно сблизить со словом «суслик, сусел» — названием зверька, для которого свист так же основная форма вокализации. Таким образом, название «сыч» возникло как звукоподражательное и в буквальном смысле значит «свистун». Сюрреали́зм (фр. surréalisme — сверхреализм) — направление в искусстве, сформировавшееся к началу 1920-х во Франции. Отличается использованием аллюзий и парадоксальных сочетаний форм. Основателем и идеологом сюрреализма считается писатель и поэт Андре Бретон. Подзаголовком «сюрреалистическая драма» обозначил в 1917 году одну из своих пьес Гийом Аполлинер. Одними из величайших представителей сюрреализма в живописи стали Сальвадор Дали, Макс Эрнст и Рене Магритт. Наиболее яркими представителями сюрреализма в кинематографе считаются Луис Бунюэль, Жан Кокто, Ян Шванкмайер и Дэвид Линч. Сюрреализм в фотографии получил признание благодаря пионерским работам Филиппа Халсмана. Основное понятие сюрреализма, сюрреальность — совмещение сна и реальности. Для этого сюрреалисты предлагали абсурдное, противоречивое сочетание натуралистических образов посредством коллажа и технологии «ready-made». Сюрреалисты были вдохновлены радикальной левой идеологией, однако революцию они предлагали начать со своего сознания. Искусство мыслилось ими основным инструментом освобождения. Это направление сложилось под большим влиянием теории психоанализа Фрейда (правда, не все сюрреалисты увлекались психоанализом, например, Рене Магритт относился к нему весьма скептически). Первейшей целью сюрреалистов было духовное возвышение и отделение духа от материального. Одними из важнейших ценностей являлись свобода, а также иррациональность. Сюрреализм коренился в символизме и первоначально был подвержен влиянию таких художников-символистов, как Гюстав Моро (фр. Gustave Moreau) и Одилон Редон. Работы сюрреалистов были выполнены без оглядки на рациональную эстетику, используя фантасмагорические формы. Сюрреалисты работали с такими тематиками, как эротика, ирония, магия и подсознание. Нередко сюрреалисты выполняли свои работы под воздействием гипноза, алкоголя, наркотиков или голода, ради того, чтобы достичь глубин своего подсознания. Они провозглашали неконтролируемое создание текстов — автоматическое письмо. Одной из техник сюрреализма была, изобретенная Вольфгангом Пааленом (Wolfgang Paalen), фьюмаж. Однако хаотичность образов порой уступала место их большей продуманности, и сюрреальность становилась не просто самоцелью, но обдуманным методом высказывания идей, стремящихся разорвать обыденные представления (пример тому — зрелые работы классика сюрреализма Рене Магритта). Такая ситуация хорошо видна в кинематографе, продолжившем традиции сюрреализма, потерявшие со временем свежесть в живописи и литературе. Примеры — картины Луиса Бунюэля, Дэвида Линча, Яна Шванкмайера. Рецессия десны — это явление, при котором оголяется часть корня зуба по причине оседания десны. Как следствие — повышенная чувствительность от температурных и химических раздражителей. Закрытие, как правило, проводится той же десной, которая опустилась или поднялась (на верхней челюсти). Причин рецессий может быть масса. Это и эндокринная патология, бруксизм и банальное отсутствие соседних зубов, в результате чего неправильно распределяется нагрузка на соседние зубы, т. е. она становится нефизиологичной. Как следствие — нарушение питания десны в области зуба, что, отчасти, приводит к рецессии. Якорь спасения (иноск.) последнее средство спасенья (последняя надежда). Якорь — символ надежды. Носферату (nosferatu) — разновидность вампиров. Детей Каина называют проклятыми, и никто из вампиров не подходит под это определение лучше, чем несчастные создания из клана Носферату. Другие вампиры по-прежнему сохраняют схожесть с людьми и могут существовать в человеческом сообществе, но тела Носферату под воздействием проклятия меняются и приобретают уродливые черты. Остальные Сородичи с содроганием говорят о метке, которую Каин наложил на весь клан из-за злодеяний их Патриарха. По этой причине Носферату вынуждены терпеть презрение и гонения со стороны других детей Каина, которые считают их отвратительными и без крайней необходимости не вступают с ними в общение. После Становления новообращенный Носферату переживает мучительную трансформацию, постепенно, в течение нескольких недель, превращаясь из человека в отвратительное чудовище. Ужас от физических изменений часто приводит к психологическим травмам. Носферату, лишенные возможности жить среди людей, вынуждены таиться в канализации и катакомбах. Для Становления Носферату часто выбирают физически или морально изуродованных людей, считая, что проклятие вампиризма может стать для этих людей спасением. Как ни странно, но в этом убеждении есть своя доля истины. Многие Носферату отличаются удивительной уравновешенностью и практичностью и избегают страстей, порывов и бурных эмоций, свойственных их более привлекательным собратьям. Нельзя сказать, что это делает Канализационных Крыс более приятными в общении; на самом деле некоторые Носферату начинают получать удовольствие от ужаса и потрясения, которые их внешность вызывает у окружающих. Носферату способны выжить практически в любых условиях. Мало кто из горожан, будь то вампиры или смертные, знают темные закоулки города так хорошо, как Носферату. К тому же Носферату в совершенстве овладели искусством маскировки и шпионажа; они всегда в курсе последних новостей и событий, не ради удовольствия, но ради выживания. Непревзойденные поставщики информации, они могут потребовать за свои знания высокую цену. Пользуясь Дисциплиной Затемнения, Носферату тайно подслушивают чужие разговоры или присутствуют на «секретных» встречах. Если Сородич желает побольше узнать о событиях и жителях города, он может обратиться к Носферату. Наконец, тысячелетия унижений и общее для клана уродство выковали сильные узы между этими чудовищами. Носферату избегают дрязг и раздоров, привычных для остальных кланов, и предпочитают действовать сообща. Они обращаются друг с другом с щепетильной вежливостью и свободно обмениваются информацией внутри клана. Причинить неприятности одному Носферату значит причинить неприятности им всем, и результат этого может быть крайне неприятным... Есть и другое мнение. Вопреки распространенному мнению, «Носферату» не означает «вампир», «бессмертный» или что-либо подобное. Слово, изначально произошедшее от греч. νοσοφορος, имеет значение «переносящий болезнь». Это могло оказать влияние на поверие, существующее в странах восточной Европы, что вампиры являются переносчиками различных заболеваний. 4 фута — это примерно 1,22 м. 1 дюйм = 2,54 см.
Ночной воздух обдувал тело Рейвен, когда ее несли по небу в неизвестном направлении. Она испытывала головокружение и слабость, ее сознанию было трудно сконцентрироваться на чем-либо одном. Сначала, она попыталась сосредоточить свое внимание на каком-либо ориентире, который могла бы передать Грегори, но спустя некоторое время не могла даже вспомнить, почему и, главное, что она делает. На каком-то уровне, Рейвен знала, что это из-за наркотиков она плохо понимает, что происходит и чувствует себя больной. Но думать о том, куда вампир несет ее и как собирается поступить с ней, когда они прибудут на место, становилось все труднее. Ярко светила луна, проливая свой свет на верхушки деревьев, превращая все в сюрреалистический сон . Мысли, не задерживаясь, протекали через ее сознание. Слова, произносимые тихим шепотом, сливались в непрерывное бормотание, которое она не могла разобрать. Это казалось таким важным, но Рейвен слишком устала, чтобы разбираться во всем этом. Неужели ее сознание разлетелось на кусочки после выслеживания последнего серийного убийцы? Она не могла вспомнить, что произошло с ней. Ветер радостно обдувал ее тело, очищая его. Она замерзла, но это, казалось, не имело никакого значения. Огни танцевали, цвета кружились в водовороте, а над головой брильянтами сверкало небо. Под ними подобно хрусталю сияло огромное озеро. Это было так прекрасно, но ее голова, тем не менее, ужасно болела. — Я устала. — Наконец, сказала она, желая понять, может ли она говорить. Возможно, так она могла бы разбудить себя, если бы, конечно, находилась в гуще сна. Руки вокруг нее чуть сжались. — Я знаю. Скоро ты будешь дома. Девушка не узнала голос, и что-то в ней противилось этой близости. Ее телу было неприятно чувствовать рядом с собой его. Она его знает? Ей так не казалось, хотя он держал ее так, словно имел на нее все права. Что-то ускользало от нее, что-то, что она не могла уловить. Каждый раз, когда ей казалось, что все части мозаики начинают выстраиваться в единую цепь, ее голову тут же пронзала такая острая боль, что она вообще переставала думать. Неожиданно она обнаружила, что они идут под звездами, а над ними тихо колышутся деревья; его рука обнимала ее за талию. Рейвен смущенно моргнула. Разве они все время шли? Никто не может летать, это абсурдно. Ей неожиданно стало страшно. Неужели она сошла с ума? Она бросила взгляд на человека, шагающего рядом с ней. Он был щедро одарен физической красотой, его бледное лицо было чувственно прекрасным. Но когда он улыбнулся ей, его глаза оставались пустыми и холодными, его зубы угрожающе блестели в его алом рте, от чего страх пронзил ее сердце. Кто он такой? Почему она с ним? Рейвен задрожала и попыталась отодвинуться от мужчины легким, едва уловимым движением. Но она была очень слаба и без его поддержки наверняка бы упала. — Ты замерзла, моя дорогая. Мы скоро будем дома. От его голоса волна ужаса прошлась по ее телу, отвращение свернулось в животе. Злорадная торжественность слышалась в его голосе. Хотя с виду он казался заботливым, у Рейвен было ощущение, словно гигантская змея обернулась вокруг нее своим холодным телом, гипнотизируя своими глазами. Ее сознание куда-то потянулось, изо всех сил стараясь выйти на связь. Он придет. Михаил. От охватившей ее агонии, она закричала и упала на колени, сжимая руками голову, боясь двинуться, боясь подумать. Холодные руки обхватили ее и поставили на ноги. — Что случилось, Рейвен? Давай, расскажи мне, и может быть, я сумею помочь тебе. Она презирала его голос. Он раздражал ее, посылая мурашки по ее коже. В нем слышалась власть и порочность, затаенное веселье, словно он точно знал, что происходит с ней, и наслаждался ее страданиями, ее незнанием. Но как бы ей не были противны его прикосновения, она не могла стоять самостоятельно и была вынуждена прислониться к его сильному телу. — Тебе необходимо питание, — почти небрежно заметил он, но она почувствовала его скрытое волнение в этом заявлении. Рейвен прижала руку к животу. — Мне плохо. — Это потому что ты голодна. У меня приготовлен для тебя особый сюрприз, моя дорогая. Банкет в твою честь. Гости нетерпеливо дожидаются нашего возвращения. Рейвен остановилась и уставилась в его холодные, издевательские глаза. — С тобой я не хочу никуда идти. Его глаза сузились, став жестокими. Его губы сложились в какую-то пародию на улыбку, бездушно блеснув клыками. Она увидела его рецессированные десны , удлинившиеся резцы. Он оказался не таким красивым, каким почудился в начале, а мерзким и жестоким на вид. — Рейвен, тебе больше некуда идти. — И вновь в его голосе прозвучали легкое издевательство и тошнотворная заботливость. Рейвен вырвала свою руку из его и резко села на землю, когда ее ноги подогнулись. — Ты не… — Имя ускользнуло от нее, отозвавшись взрывной болью в голове. Кровавые капельки выступили у нее на лбу и потекли по лицу. Неторопливо, вампир склонил голову и прошелся шероховатым языком по ее щеке, по следу, оставленному ее кровью. — Ты больна, моя дорогая. Ты должна доверять мне, потому что я лучше знаю, что необходимо тебе. Рейвен заставила себя оставаться спокойной, отодвигая тонкую паутину, сковывавшую ее сознание. Она обладала редким даром. Была умна. А это два неоспоримых факта. Она не сомневалась, что находится в огромной опасности, не представляла, как оказалась здесь с ним, но ей необходимо было подумать. Девушка подняла лицо к луне так, что в ее длинных черных волосах заиграли синие пряди. — Я в полном смятении, я даже не могу вспомнить твое имя. — Она заставила себя выглядеть и чувствовать виноватой, чтобы умиротворить его, если он может читать ее мысли, что, как она боялась, вполне возможно. — Что случилось со мной? У меня ужасная головная боль. Он предложил ей руку, его манеры неожиданно стали более благородными, намного снисходительнее теперь, когда она оперлась на него. — Ты повредила голову. — Он поднял ее, обхватив руками за тонкую талию. На этот раз Рейвен заставила себя принять его прикосновение без содрогания. — Я сожалею. Я в таком смятении, и это заставляет меня чувствовать себя глупой и бояться, — призналась она. Ее большие синие глаза стали огромными, а сознание — невинным и чистым. — Я Андре, твой истинный Спутник Жизни. Другой выкрал тебя у меня, и когда я спасал тебя, ты упала и ударилась головой. — Его голос был музыкальным, гипнотическим. Истинный Спутник Жизни. Михаил. На этот раз, когда боль ударила по ней, она приняла ее, позволила омыть себя. От этого у нее перехватило дыхание и боль, словно от тысячи иголок, пронзила череп. Но она постаралась сделать так, чтобы ни один намек на агонию не отразился на ее лице или в ее сознании. Собрав всю силу воли, до единой унции, она сосредоточила свое сознание. — Михаил? Где ты? Ты настоящий? Я боюсь. — Этот путь был таким родным, и она пользовалась им с такой легкостью, словно всегда делала это. — Малышка. — Ответ был слабым и далеким, но таким реальным, чем-то, за что можно было уцепиться в этом мире безумия. — Кто со мной? Что произошло? — Она заставила себя облокотиться на поддерживающего ее мужчину, сохраняя в своем сознании видимость замешательства. Ее поразило то, что ее сознание способно работать на нескольких уровнях одновременно. — Андре — вампир. Он забрал тебя от меня, но я приду за тобой. Что-то было не так. Оно было рядом, стоит только потянуться. Рейвен верила этому далекому голосу, чувствовала тепло и любовь в обнимающих ее сильных и надежных руках. Она знала это ощущение, этот голос. Который был немного не таким. — Ты ранен? Как? В своем сознании Михаил воспроизвел все последние события. Рейвен резко вздохнула, ощущение было таким, словно кто-то ударил ей прямо в живот. — Михаил. — Грегори превращается в какого-то тирана. Я бы не рискнул умереть. Воспоминания были бледными, и она испугалась. Девушка постаралась разделить свои мысли. И поскольку вампир дотрагивался до нее поверхностно, читая лишь те мысли, которые она хотела, чтобы он узнал, то Рейвен предстала перед ним дрожащей и смущенной женщиной — такой, какой, по его мнению, она и должна была быть. Раны Михаила на ее взгляд выглядели плохо. Он находился в пещере, окруженный остальными Карпатцами. Грегори занимался его повреждения, и Рейвен не сомневалась, что он поместит Михаила в землю, и она останется без якоря спасения . Она вздернула подбородок. Может наркотики на мгновение и затуманили ее рассудок, но она сможет сделает то, что должна сделать. — С Андре я справлюсь. Не беспокойся обо мне. — Она постаралась показать больше бравады, чем чувствовала на самом деле. И незамедлительно подавила всплеск облегчения. Воспоминания, все еще частично фрагментированные, вернулись в полном объеме после успокаивающего прикосновения Михаила. Михаил или Грегори, а может быть и оба, придут за ней независимо от того, что произойдет. Михаил закупорит свои раны и поползет, если только так сможет добраться до нее. — Что-то ты притихла, — испугал ее Андре. — Пытаюсь вспомнить, но от этого только головная боль. Они находились на вершине плато. Лишь спустя несколько минут, Рейвен смогла разглядеть небольшой каменный дом, одной стороной построенный вплотную к горе. Он, казалось, мерцал в свете луны — то мираж, то четкое строение, то снова мираж. Девушка часто заморгала, запоминая каждую деталь и передавая все это Михаилу. Трюк заключался в том, чтобы не позволить вампиру узнать, что она думает о Михаиле. Именно Андре наказывал ее болью, когда узнавал об ее мыслях. Сбитая с толку наркотиками, она некоторое время находилась под его влиянием. Теперь же ей было просто плохо, и кружилась голова. И очень, очень страшно. — Это наш дом? — Спросила она, тяжело опираясь на него. — Мы пробудем здесь достаточно долго, чтобы пообедать, моя дорогая. — Вновь послышалось странное злорадство, которое она находила отвратительным. — Оставаться дольше небезопасно. Остальные могут выследить нас. Тебе необходимо питание, чтобы стать достаточно сильной для побега. Намеренно доверчиво она обхватила пальцами руку вампира. — Я попытаюсь Андре, но мне на самом деле очень плохо. Рейвен сделала шаг к порогу дома, когда ощутила инстинктивный протест Михаила. Она неуклюже споткнулась и упала рядом с дверью, оставшись лежать жалкой кучей. Проклиная все на свете, Андре попытался поднять ее на ноги и затолкать в дом, но Рейвен стала вялой, неспособной двигаться самостоятельно. Тогда вампир поднял ее на руки и внес в дом. Каменный дом состоял из большой передней комнаты и ниши в дальнем углу, откуда лестница вела к находящейся внизу спальне. Комната была холодной и сырой. В трещинах росла плесень. В ней находился стол и длинная церковная скамья. Взмахом руки Андре зажег несколько свечей. Сердце Рейвен почти остановилось, а затем забилось с удвоенной силой. К ближайшей к столу стене были прикованы мужчина и женщина, чьи глаза расширились от ужаса. Они были грязными и в рваной одежде. На прорехах в платье женщины и рубашки мужчины остались пятна крови. Оба были в синяках, а у мужчины чуть ниже правой щеки было еще несколько ожогов. Улыбка вампира была жестокой и издевательской, когда он осматривал свои беззащитные жертвы. — Обед, моя дорогая, только для тебя. — И осторожно усадил Рейвен на скамью, словно она была сделана из фарфора. Андре медленной грациозной походкой прошелся по каменному полу, его красные бездушные глаза остановились на женщине. Некоторое время он наслаждался ее ужасом, смеясь над бессильной яростью ее мужа. Когда он схватил женщину, освободив от цепи, мужчина начал бороться и угрожать, проклиная Рейвен. Андре потащил женщину в сторону девушки, заставил опуститься на колени и крепко держал, одной рукой схватив за волосы, открывая горло. Его палец прошелся по бьющемуся пульсу. — Питайся, моя дорогая. Почувствуй, как теплая кровь вливается в твои вены, делает тебя сильнее. Когда ты заберешь ее жизнь, то почувствуешь такое могущество, какого еще никогда не знала. Это мой подарок тебе. Безграничная власть. Женщина рыдала и стонала от ужаса. Ее муж умолял, ругался, сражался со сковывавшими его цепями. Рейвен медленно села прямо, дрожащей рукой отбрасывая назад густую копну своих волос. Андре мог соблазнить свои жертвы, привести в состояние транса, так что они с радостью встретили бы свою смерть, но он испытывал восторг от вида человеческого страха. Наполненная адреналином кровь соблазняла, дурманила. Создавалось ощущение, что каждый ждал ее реакции. Она чувствовала в себе Михаила, неподвижного и безмолвного, неиствующего от того, что его нет рядом с ней, чтобы защитить от принятия такого жуткого решения. Ее большие сине-фиолетовые глаза поднялись к лицу Андре, выразительные, невероятно яркие, словно она едва сдерживала слезы. Ее ладонь успокаивающе скользнула по руке женщины. Она была необычайно нежной, стараясь успокоить без слов. — Ты сомневаешься во мне. Почему? Что я такого сделала? Я честное слово не помню. Я бы никогда не смогла сделать этого — отнять жизнь таким способом, также как и ты. Почему ты проверяешь меня именно таким образом? Разве я совершила преступление, о котором не помню? Почему ты так жесток со мной? Лицо Андре потемнело, красные глаза вновь стали темно-карими. — Не надо так расстраиваться. — Скажи мне, Андре. Я не выдержу неизвестности. Кто-то заставил меня сделать то, что ты не можешь мне простить? — Она опустила голову, словно ей было стыдно. Ее голос стал тише. — Забери мою жизнь, Андре. Излей свой гнев на меня, а не на эту бедную женщину. Я уйду, если ты не захочешь больше связывать свою жизнь с моей, хотя я не знаю, куда мне еще податься. — Девушка посмотрела в его глаза, чтобы он понял, что она серьезна. — Забери мою жизнь, Андре. — Нет, Рейвен. — Тогда ответь мне: зачем эта проверка? Потому что я не совсем такая, как ты, потому что я не могу уйти под землю или менять форму? Ты стыдишься меня и хочешь наказать. — Естественно нет. Рейвен обняла женщину. — Я не уверена, но помнится, ты заявлял, что нанял надежных слуг. Эта женщина — одна из тех, о ком ты говорил? — Вдруг ее лицо омрачилось. — Она твоя любовница? — Это прозвучало почти истерично, но ее ладонь на руке женщины оставалась нежной. — Нет! Нет! — Запротестовала женщина, но в ее глазах появились растерянность и заря надежды. — Я ему не любовница. Вон тот мужчина — мой муж. Мы не сделали ничего плохого. Андре явно оказался в трудном положении. Он захватил Рейвен в отчаянной попытке спасти себя. Если он заставит ее убить, тогда она станет такой же темной и потерянной, как и он. Что-то внутри него перевернулось, когда он посмотрел в ее невинные глаза. — Женщина говорит правду, Рейвен. Она для меня никто. Служанка, если тебе так хочется. — Его голос звучал потерянно и одиноко, почти неуверенно. Рейвен потянулась к его руке. Его сознание было по-настоящему дьявольским, гнилым и испорченным. Тем не менее, Рейвен жалела его. Когда-то он был хорошим, не отличался от Михаила или Жака, но темнота его одинокого существования заставила его пойти по неверной дорожке. Андре отчаянно хотел чувствовать, быть в состоянии противостоять утреннему солнцу, а затем становиться свидетелем заката. Он хотел смотреть в зеркало и не видеть рецессированных десен и разрушительного действия, оставленных его развратным существованием. Но это было невозможно, ни один истинный вампир не мог смотреть на себя в зеркало и не испытывать при этом огромной боли. Рейвен была его единственной надеждой, и он вцепился в нее. Он хотел чуда. Но потому что она была человеком, он не имел понятия, что она способна делать, а что нет. — Прости меня, Андре, если я сделала что-то, что заставило тебя сомневаться во мне, — тихо проговорила она, ей было так жаль его, что хотелось плакать. Она бы не смогла спасти его, даже если бы не принадлежала Михаилу. Никто не смог бы. Он был слишком сильно испорчен ложным чувством власти, слишком зависим от адреналина, появляющегося при вселяющих ужас убийствах. Она ненавидели себя за то, что обманывала его, но ее жизнь и жизнь человеческой пары висела на волоске. Его рука приласкала ее шелковистые волосы. — Я не злюсь на тебя, моя дорогая, но ты слаба и нуждаешься в питании. Женщина застыла, ее лицо превратилось в маску ужаса. Она стояла молча, ожидая ответа Рейвен. Девушка выглядела смущенной. — Но я не могу питаться. — Преднамеренно она позволила имени Михаила замерцать в своем сознании, а затем от адской боли обхватила голову руками. — Не понимаю, почему я не могу думать. Мне кажется, что те — другие — что-то сделали, чтобы я испытывала все это. Андре поднял женщину, схватив ее за волосы. — Я вернусь через несколько минут. Позаботься, чтобы Рейвен не пострадала. — Его глаза были пустыми и холодными. — И не пытайтесь покинуть это место. Я все равно узнаю. — Андре, постой, — прошептала Рейвен, цепляясь за него вопреки самой себе. Он отшатнулся от нее и бросился вон — прочь от света, назад в мир смерти и безумия, который был ему так знаком. Женщина вцепилась в Рейвен. — Пожалуйста, отпустите нас. Он — дьявол, он убьет нас, сделает своими рабами, пока наш страх не перестанет забавлять его. Рейвен заставила себя подняться, отчаянно сражаясь с головокружением. — Он узнает. Легко увидит в темноте, унюхает, услышит каждое биение ваших сердец. — Комната была холодной и пахла плесенью, что действовала угнетающе. Воздух был застоявшимся и говорил о смерти. Благодаря своей чувствительности, Рейвен почти могла услышать крики его бесконечных жертв, которых приносили сюда и приковывали цепями к стенам. Она была также напугана, как и человеческая женщина. — Кто вы такие? — Моник Чанселе. Это мой муж, Александр. Почему вы помогаете мне? — Огради свои мысли, Моник. Он может услышать их. — Он мерзкий носферату . Вампир. — Это больше походило на утверждение, чем на вопрос. — Мы должны покинуть это место. Рейвен с трудом стояла на ногах, и, держась за спинку стула, за стол, подошла к двери. Она посмотрела на звезды, неторопливо оглядела окружающий ее ландшафт в каждом направлении, запоминая каждую каменную стену, которые скалами возвышались за домом. Она изучила и сам дом, окна, двери, структуру стен, уделив особенное внимание широкому открытому пространству, простирающемуся перед домом. — Пожалуйста, пожалуйста. — Вцепилась в нее женщина. — Помогите нам. Рейвен заморгала, стараясь сосредоточится. — Я и пытаюсь помочь. Успокойтесь и старайтесь не попадаться ему на глаза. По возможности привлекайте к себе как можно меньше внимания. — Она закрыла дверь, выполнив то, что и надеялась сделать. Теперь Михаил и Грегори будут иметь максимально точную информацию, какую она смогла передать. — Кто вы? — Подозрительно спросил Александр. Он так сильно натянул свои цепи, что она увидела раны на его запястьях. Рейвен потерла свои ноющие виски, в животе начала подниматься тошнота. — Плохая идея показывать ему открытые раны. — Она чувствовала запах крови, а ее тело было таким слабым и нуждающимся в питании. Не обращая внимания на тихо рыдающую в углу женщину, Рейвен приблизилась к мужчине, чтобы посмотреть, удастся ли ей облегчить его страдания. Но когда она наклонилась, чтобы осмотреть запястье, его вторая рука схватила ее за волосы, дернув так сильно, что у нее на глазах выступили слезы. Он притянул ее к своей груди и обеими руками сдавил горло, его пальцы впились в нежную кожу. — Александр, остановись, что ты делаешь? — Закричала Моник. — Моник, найди ключи к этим наручникам, — приказал Александр, его сильные пальцы зажали трахею на горле Рейвен, от чего комната перед ее глазами закружилась. Рейвен чувствовала его страх, его отчаянную попытку спасти свою жену и себя. Он боялся, что она тоже является вампиром, жестоко играя с ними с каким-то порочным наслаждением. Рейвен не могла винить его за это, но его рука выдавливала из нее жизнь. — Рейвен! — Крик раздался совсем недалеко, волна ярости прошла сквозь нее. Руки Александра были оторваны от ее горла; раздавшийся громкий треск сообщил о сломанных костях. Мужчина врезался в стоящую за его спиной стену так, что его ноги беспомощно болтались примерно в четырех футах от пола. Моник закричала, когда из легких ее мужа вырвался весь воздух. Он начал задыхаться, его глаза вылезли из орбит. — Отпусти его, Михаил! О, Господи, пожалуйста. Я не желаю быть ответственной за еще одну смерть. Я просто не смогу. — Рейвен опустилась на пол, подняла колени и уткнулась в них, покачиваясь. — Пожалуйста, — прошептала она вслух. — Отпусти его.
* * *
Михаил боролся со своей убийственной яростью, стараясь подавить ее, чтобы освободить человека от своего ментального нападения. Он с шумом несся по воздуху — идти по следу Рейвен было легко. Он едва осознавал, что слева, не отставая от него, мчался Грегори, что Айдан и Байрон двигались чуть позади него, а еще чуть дальше, стараясь не отстать, находились Эрик, Тьенн и несколько других мужчин. Но ничто это не имело для него никакого значения. Он охотился на вампиров в течение многих веков и всегда чувствовал какое-то нежелание, может быть даже жалость. Теперь ничего этого не было. Михаил, наконец-то, подавил свою ярость, загнав глубоко в себя, и она теперь кипела и бурлила в нем, подобно магме в вулкане, ищущей путь на свободу везде, где это только возможно, нуждающейся в жестоком взрывном освобождении. Если он позволит ей просочиться на свободу, то отреагирует земля, ветер и все животные в горах. Это будет открытым предупреждением вампиру. Он не чувствовал боли и получил хорошее питание — Грегори проследил за этим лично. Комбинация их древних кровей была могущественной сверх всякой меры. Тем не менее, пятно крови все же просачивалось сквозь белые перья совы, в облике которой он двигался. Инстинктивно, Михаил развернулся и полетел по ветру, чтобы даже легчайший ветерок не донес до вампира его запах.