Он переспал с ней. Следующим утром Джим проснулся с этой отстойной мыслью, и, пытаясь от нее избавиться, он повернулся на бок. Что сделало его «с добрым утром!» только хуже. Рассветные лучи пробивались сквозь штору на окне рядом с ним, и когда яркий свет задолбил по мозгам, он пожалел, что не зашпаклевал гребаное стекло «Шитроком» . Черт, он не мог поверить, что переспал с шикарной, но такой ранимой женщиной в своем грузовике, словно она была какой-то шлюхой. В то, что он вернулся сюда и наклюкался до состояния не стояния, верилось куда больше. И что он получил в итоге? Он паршиво чувствовал себя из-за того, что сделал, а с диким похмельем ему придется весь день забивать гвозди. Отличный. План. Скинув с себя покрывало, Джим взглянул на джинсы и фланелевую рубашку, которые надевал в клуб. Он вырубился прежде, чем смог раздеться, поэтому сейчас тряпки помялись в хлам. Ливайсы он наденет на работу, а вот рубашку, с другой стороны, нужно уберечь от двенадцатичасовой стройки. Она была его единственной «хорошей», что означало отсутствие пятен от краски, дыр, потертых манжеток и наличие всех пуговиц. Ну, это пока. Джим разделся и зашвырнул рубашку на пизанскую башню из грязного белья у кровати. Пробираясь к душевой кабинке, он напомнил себе, в чем преимущество не иметь много мебели. За исключением двух стопок одежды – чистой и той, что нужно постирать, – у него был лишь плетеный диван, доставшийся вместе с каморкой, стол и два стула. Вся мебель, к счастью, не препятствовала его пути к ванной. Он быстро побрился и наспех принял душ; потом натянул боксеры, ливайсы и принял четыре таблетки аспирина. Следом надел нижнюю рубашку, носки и ботинки. На пути к выходу он подхватил ремень с инструментами и рабочую куртку. Арендованная им квартира располагалась на последнем этаже служебного здания, напоминающего гараж, и он остановился на вершине лестницы, зажмурившись с такой силой, что пришлось обнажить зубы. Черт подери… от света, режущего глаза, казалось, что Солнце решило изменить земное притяжение и даже придвинулось чуть ближе, дабы скрепить сделку. Он спустился по скрипящим деревянным ступеням. Двинулся по дорожке из гравия к грузовику. И всю дорогу испытывал такое ощущение, будто в ботинке торчит гвоздь. Открыв дверь, он уловил запах парфюма и выругался. Картины произошедшего вернулись к нему, четкие до невозможности, и каждая из них подстегивала головную боль. Продолжая ругаться и щуриться, он срулил с узкой дорожки и проехал мимо фермерского дома, принадлежащему его престарелому арендодателю, мистеру Перлмуттеру. Все время, пока Джим был арендатором, этот здоровый дом пустовал, окна были заколочены досками изнутри, а на крыльце никто не выставлял плетеное кресло. В этом месте ему больше всего нравилось это вечное «никого нет дома» и уведомление о съезде через тридцать дней. По пути на работу, он заскочил на заправку и купил большой кофе, сэндвич с индейкой и колу. В забегаловке пахло старой обувью и смягчителем ткани, и была велика вероятность того, что сэндвич приготовили на прошлой неделе в Турции , но он питался этой дрянью уже месяц, и все еще стоял на ногах, и значит, вреда она не приносит. Через пятнадцать минут он гнал по Шоссе 151Н с солнечными очками на глазах, попивая свой кофе и чувствуя себя чуть более человеком. Стройка находилась на западном берегу Гудзона, и, свернув в ее сторону, он прикончил кофе и крепко ухватился за руль. Узкая дорога вдоль полуострова, благодаря сверхмощному оборудованию, которое прогоняли по незакатанной поверхности, была испещрена выбоинами, на что брюзжали и стенали амортизаторы грузовика. Рано или поздно здесь появится ухоженная лужайка, но в данный момент укатанный грунт напоминал кожу пятнадцатилетнего юнца. Посреди по-зимнему бурой травы торчали пни – прыщи на лице земли, созданные командой парней с бензопилами. Но это еще не самое худшее. Было снесено четыре домика, от зданий, построенных века назад, остался лишь фундамент и лысая поверхность. Но так и должно было быть. Таков приказ главного подрядчика. По совместительству - своего же клиента. Так же забавно, как и похмелье в радостное, морозное утро. Грузовик Джима влился в ряд пикапов, который пополнялся с приездом других рабочих. Он оставил сэндвич и колу охлаждаться на полу грузовика, и двинулся по колеям из грязи к строящемуся дому. Каркас воздвигли из деревянных брусьев два на четыре дюйма, и сейчас приступили к обшивке, прибивая листы ДСП к основному скелету сооружения. Хреновина была громадна, настолько огромна, что на ее фоне МакОсобняки в городе выглядели кукольными домиками. – Джим. – Чак. Его прораб Чак был парнем с широкими плечами, ростом в шесть футов , с пивным животом и вечным бычком в зубах… вот и весь разговор с ним. Дело в том, что Джиму было ясно, над какой частью дома он работает и что ему нужно делать, и это понимали оба мужчины. С командой в двадцать плотников, степень подготовки, обязательности и рассудительности варьировалась, и Чак знал, что должен выполнять каждый. Если вы обладали хоть каплей мозгов и могли хорошенько работать молотком, он оставлял вас в покое, потому что хрен знает, у него и без того хватало тупиц. Джим собрался с силами и направился за инструментами. Ящики с гвоздями хранились в запирающемся шкафу на бетонной плите, которая в будущем превратиться в гараж на шесть машин. Рядом с ящиками были выстроены в ряд работающие на бензине электрические генераторы, которые вовсю гудели. Поморщившись от шума, он перешагнул через свору удлинительных шнуров, пробегающим к отрезным станкам и пневматическим молоткам, и наполнил карман на левой стороне своего пояса для инструментов. Он с облегчением отправился в южную часть дома, которая, согласно поэтажному плану, располагалась практически в другом штате. Приступив к работе, он начал поднимать секции ДСП два на четыре фута и прижимать их к каркасу. Он использовал обычный молоток вместо пневматического, потому что был старой закалки, и потому что даже с ручными инструментами он оставался одним из самых быстрых плотников на стройке. Он поднял голову на шум двух заехавших на грязную дорогу харлеев. Эдди и Эдриан одновременно остановили мотоциклы и синхронно с них слезли, в одном ритме снимая кожаные куртки и черные солнечные очки. Приблизившись к зданию, они направились в его сторону, и Джим застонал в голос: Эдриан смотрел на него с «что, черт возьми, произошло с той цыпочкой» выражением на своем проколотом лице. И значит, парень заметил, что Голубое Платье исчезло одновременно с ним. – Черт, – пробормотал он. – Что? Джим покачал головой парню рядом с ним и вернулся к своей работе. Располагая лист на каркасе, он прижимал его бедром, снимал молоток с пояса, доставал гвоздь и ударял по нему. Снова. Снова. И снова… – Повеселился вчера ночью? – приблизившись, спросил Эдриан. Джим проигнорировал вопрос, продолжая удары. – О, да ладно тебе, мне не нужны подробности… но ты мог бы поделиться парочкой. – Эдриан взглянул на своего соседа по комнате. – Ну же, поддержи меня. Эдди просто подошел ближе и толкнул Джима плечом – это было его своеобразное «доброе утро». Без приглашения, он взял на себя ДСП, что позволило Джиму работать молотком в два раза быстрее. Из них вышла превосходная команда, хотя Эдриан сбивал с ритма. Он был менее трудолюбив, предпочитая маяться дурью и точить лясы. Удивительно, что его не выгнали за четыре недели работы на площадке. Эд прислонился к дверному косяку и закатил глаза. – Ты расскажешь, получил ли подарок ко дню рождения, или нет? – Неа. – Джим приставил гвоздь и долбанул по его шляпке. Два удара - и шляпка встала в один уровень с доской, затем он достал еще один, представляя лицо Эдриана в качестве мишени. – Вот обломщик. О да, ему неплохо «обломилось» прошлой ночью… не то, чтобы это касалось дружелюбного балабола с заскоком на металле. Работа вошла в привычный ритм, и другие парни держались в стороне от Джима и Эдди, пока те трудились над участком, на котором остановились день назад, заделывая стены от уже начинающихся весенних дождей. Дом должен занять пятнадцать тысяч квадратных футов, и будет трудновато за неделю обшить такую махину. Тем не менее, Джим и Эдди вкалывали как черти, а кровельщики уже наполовину прошли стропила. К концу недели им не нужно будет бояться холодной мороси или ледяного ветра, и спасибо за это Господу. Вчера выдался отстойнейше мокрый день, и местами оставались лужи, забрызгавшие его джинсы. Обеденный перерыв пришел незаметно, так всегда происходило, когда он работал с Эдди, и пока остальные парни нежились на солнышке на другом конце дома, Джим вернулся в грузовик и поел в одиночестве. Сэндвич был очень холодным, что прибавляло ему вкуса, а кола – потрясающей. В одиночестве работая челюстями, он окинул взглядом пассажирское сиденье… и вспомнил, как темные волосы разметались на обивочной ткани, как выгибалась освещенная приборной панелью женщина, вспомнил ощущение ее тела под собой. Он, конкретный мудила, воспользовался ею в таком состоянии, но с другой стороны, когда все закончилось, она улыбнулась ему, будто получила желаемое. Но это не могло быть правдой. Секс между незнакомцами – просто временное спасение от одиночества. Когда глубокое дыхание пошло на убыль, она поцеловала его, задержавшись на губах; потом натянула верх платья на грудь, и низ – на бедра, и оставила его. Выругавшись, Джим распахнул водительскую дверь, решив перекусить на багажнике. Снаружи, на солнце, было теплее, и самое главное – пахло свежими сосновыми досками, а не духами. Он поднял лицо к небу и попытался прочистить мозги, полностью потеряв интерес к сэндвичу: положив его на упаковку, он сосредоточился на коле. Собака появилась минуту спустя, высунувшись из-за кипы срубленных деревьев, которые вот-вот должны были выбросить. Животное было размером с маленького терьера, его шкура - цвета стальной ваты в крапинку. Одно ухо свободно свисало, а на морде, похоже, протянулся шрам. Джим опустил колу, когда их взгляды встретились. Гребаное животное было напугано, оно использовало серые пни в качестве укрытия, потому что те были далеко, очень далеко от Джима, но оно также умирало с голоду: судя по тому, как этот маленький черный нос вдыхал ветерок, очевидно, его выманил запах индейки. Собака осторожно шагнула вперед. Потом еще раз. И еще. Она хромала. Джим медленно потянулся в сторону, обхватывая рукой сэндвич. Оторвав обертку, он оттеснил несвежие листья салата и помидоры в сторону, выуживая ломтик индейки. Наклонившись вниз, он протянул мясо. – Запах – не фонтан, но он не убьет тебя. Обещаю. – Пес заходил кругами, приближаясь на хромой передней лапе, холодный ветер раздувал похожую на проволоку шерсть, обнажая выступающие ребра. Животное вытянуло голову настолько, насколько позволяла шея, задние лапы дрожали, и казалось, что он был готов удрать в любой момент. Голод, однако, тянул его туда, где находиться он не имел никакого желания. Джим не двигался, позволяя животному подойти еще ближе. – Давай, сынок, – резко сказал Джим. – Ты в этом нуждаешься. В непосредственной близи, пес выглядел истощенным, он молниеносно ухватился за индейку, мгновенно сиганув назад. Джим достал еще один ломтик, и в этот раз животное подошло намного быстрее, и удирало с меньшей прытью. Третий кусочек уплели медлительно смакуя, будто внутренняя природа пса не привыкла к подобному обращению. Джим скормил псу и булочку. – Ну, вот и все. Пес уселся рядом с Джимом, свернувшись и склонив голову набок. С морды смотрели умные глаза. Умные, старые, уставшие глаза. – Я не собачник. Очевидно, пес не понимал по-английски. Удивительно грациозным прыжком, животное запрыгнуло на колени Джима. Что за… Джим убрал руки с пути и посмотрел вниз. – Господи, ты мало весишь. Ага. Возможно, он не ел днями. Джим осторожно положил руку на спину животного. Боже, он прикасался к сплошным костям. Раздавшийся свист означал, что обед закончен, и Джим, напоследок погладив пса, поставил его обратно на землю. – Прости… как уже сказал, не собачник я. Он схватил пояс с инструментами из кабины и начал натягивать его на ходу. Не стоило оглядываться назад. Черт, пес сидел под его грузовиком, позади заднего колеса, наблюдая за Джимом этим древним взглядом. – Я не завожу животных, – крикнул Джим. Рев приближающейся машины прокатился по стройке, и когда мужчины, выстроившиеся у кромки дома, подняли головы, на их лицах появилось коллективное «охренеть», а значит, Джиму не обязательно снова оглядываться через плечо, чтобы узнать, кто там приехал. Снова показался главный подрядчик/заказчик/заноза в заднице. Сукин сын приезжал каждый день в разное время, будто не желал устанавливать расписание, в которое команда будет работать более прилежно. И не нужно быть гением, чтобы понять, кого он выискивал: расхлябанных работников, небрежно-выполненную работу, ошибки, воровство. От этого чувствуешь себя нечестным и ленивым, даже если ты не являлся таковым, что для большинства парней было оскорблением, которое они спускали лишь потому, что платили точно в срок, по пятницам. Джим ускорил шаг, когда БМВ М6 проехала рядом с ним. Он не взглянул ни на машину, ни на водителя; он всегда оставался в стороне от парня, но не потому, что ему было за что извиняться. Но потому, что был самой настоящей мелкой сошкой: когда главный подрядчик инспектировал бригады, порядок подчиненности в организации указывал, что придурок был проблемой прораба Чака, а не Джима. И слава Богу. Джим взобрался на половой настил и направился прямиком к своему участку работы. За ним следовали Эдди, всегда готовый взяться за дело, и Эдриан. – Матерь… Божья. – Ооооу… ваааау… – Мадре де диос! Раздающиеся среди рабочих комментарии заставили Джима обернуться. О, черт… говоря о «нихрена себе»: Сногсшибательно красивая брюнетка вышла из машины с грацией раскачивающегося на ветру флага. Джим с силой зажмурил глаза. И увидел ее в кабине своего грузовика, растянувшуюся, предлагающую ему свою прекрасную грудь. – Вау, горячая штучка, – выдохнул один из работников. Черт, случаются моменты, когда испариться – чертовски прекрасная идея. Не потому что ты был гребаным придурком, а потому что не нуждался в проблемах. Ситуация была из этой оперы. И даже более. – О, мать его, Джим… – Эдриан запустил руку в свои густые волосы. –Это же… Ага, он без него знает. – Не имеет ничего общего со мной. Эдди… ты закончил с той доской? Только Джим собрался отвернуться, как брюнетка взглянула на него, встречая его взгляд. Узнавание мелькнуло на ее восхитительном личике, когда мужчина подошел к ней, обхватив рукой за талию. Джим, не глядя, сделал шаг назад. Это произошло в одно мгновение. Быстрее, чем зажечь спичку. Быстрее, чем один вдох. Каблуком Джим наступил на деревянный брус сечением два на четыре дюйма, лежащий на удлинительном шнуре, и гравитация принялась за его тело, лишая равновесия. Упав, он выдернул шнур из соединения, и послал ходовой конец в соседнюю лужу. Джим грохнулся на пол, неуклюже приземлившись на ягодицы… что, обыкновенно, оставляет его задницу и плечи в царапинах. Но его голая рука приземлилась в воду. Электрический ток прошел по его руке и ударил прямо в сердце. Его спина взлетела до небес, тесно сжались зубы, его глаза вылезли из орбит, а слух закоротило, и окружающий мир начал сужаться к дикой, оглушительной боли в теле. Последнее, что он увидел, это длинную косу Эдди, когда он метнулся к нему на помощь.
***
Вин не видел падения парня. Но он услышал шумное приземление тела, топот ботинок и громкие проклятья, когда отовсюду начали сбегаться люди. – Оставайся здесь, – велел он Девине, вынимая свой сотовый. Он набрал 911, устремившись в сторону суматохи, но не нажал кнопку вызова. Запрыгнув на половой настил, он наткнулся… Его палец нажал кнопку, посылая вызов. Глаза рабочего на земле невидяще уставились в ярко-голубое небо над головой, а его конечности были неподвижны, как у трупа. Удлинительный шнур под напряжением оставался лежать в луже, но конвульсивные движения мужчины уже увели его очень далеко от смертоносного заряда. В трубке Вина раздался ответ. – Девять-один-один, что у вас произошло? – Мужчину ударило током. – Вин отодвинул телефон ото рта. – Выключите хреновы генераторы! – Вернув телефон на место, он сказал: – Стройка по адресу 77 по Шоссе Рарэл 151Н. Кажется, он без сознания. – Кто-нибудь делает реанимацию? – Сейчас будут. – Вин всучил телефон прорабу Чаку и отодвинул парней с дороги. Рухнув на колени, он распахнул жилет мужчины и опустил голову к мускулистой груди. Ни сердцебиения, ни дыхания. Вин запрокинул голову парня, проверил дыхательные пути, зажал пальцами нос и послал два мощных вдоха в застывшие легкие. Вернувшись к груди, он соединил ладони вместе, положил их напротив груди, и сделал десять нажатий. Еще два вдоха. Тридцать нажатий. Еще два вдоха. Тридцать нажатий. И еще два вдоха. Цвет лица парня был тревожным, и становился только хуже. Скорой помощи потребовалось десять минут, чтобы приехать, но не потому, что они плелись как черепахи. Колдвелл находился почти в десяти милях, и подобную географию «педаль в пол» не изменит. В момент, когда они прибыли, парамедики не стали тратить время и подниматься в дом, они приняли дело от Вина, проверяя жизненные показатели, прежде чем продолжить то, что он начал, а остальные побежали за носилками. – Он жив? – спросил Вин, когда рабочего подняли с пола. Он не получил ответа, потому как медики двигались чересчур быстро, что, наверное, было хорошим знаком. – Куда вы его увезете? – спросил Вин, оторвавшись от фундамента и двинувшись за остальными. – В больницу Святого Франциска. У вас есть имя, адрес, возраст, данные его амбулаторной карты? Подбежал прораб. – Джим Херон. Не могу сказать ничего больше. Он живет один на улице Першинг. – Знаете, с кем связаться в случае необходимости? – Нет, он не женат, типа никого. – Со мной свяжетесь, – сказал Вин, и, достав визитку, протянул ее медикам. – Вы родственник? – Я – его босс и все, что у вас есть на данный момент. – Хорошо, вам позвонят из Франциска. – Медик убрал карточку Вина в куртку, и рабочего запихнули в машину скорой. Через полсекунды двойные двери захлопнули, и машина умчалась прочь с включенными сиренами. – С ним все будет нормально? Вин перевел взгляд на Девину. Ее глаза блестели от непролитых слез, а руки стиснули воротник шубы, будто она промерзла до костей, невзирая на белую норку. – Не знаю. – Он подошел к ней и подхватил под руку. – Чак. Я скоро вернусь. Сначала отвезу ее домой. – Хорошо. – Чак снял защитную каску и покачал головой. – Мать твою. Пошло оно все к чертям на рога. Он же был одним из лучших.
– Найджел, ну и лужайка же ты. Джим нахмурился в окружавшей его темноте. Английский выговор раздался справа, и мгновенным искушением было открыть глаза, поднять голову и узнать, что происходит. Опыт перевесил побуждение. Благодаря службе в войсках, он узнал, что когда приходишь в себя непонятно где, лучше прикинутся спящим, пока не соберешь достаточно информации. Двигаясь незаметно, он расслабил руки, ощупав окружающее. Он лежал на чем-то мягком, но упругом, как на ковре с начесом или… траве? Он сделал глубокий вдох, и его нос подтвердил данные, полученные ладонями. Черт, свежая трава? Картины несчастного случая на стройке промелькнули перед его взором, но… что за чертовщина? Последним он запомнил, как сто двадцать вольт пронеслось по его телу… и логично предположить, что раз он может связно мыслить, значит, он жив, и, следовательно, находится в госпитале. Но, насколько он знал, больничные койки не покрывают… газоном. И большинство медсестер и докторов в США не говорят как английские лорды, и не называют друг друга лужайками. Джим распахнул глаза. Небеса над головой были испещрены хлопковыми облаками, и хотя на горизонте не было видно солнца, сияние было по-летнему субботним… не просто яркое и ясное, но успокаивающее, будто не было никаких срочных дел, никаких тревог. Он обернулся на голоса… и решил, что умер. В тени огромных каменных стен замка, четыре парня с молотками для игры в крокет стояли вокруг сосредоточия калиток и цветных мячей. Квартет был одет в белое, у одного из них была курительная трубка, у другого - пара круглых розовых очков. Рука третьего лежала на голове ирландского волкодава. Номер четыре скрестил руки на груди, на лице повисло скучающее выражение. Джим резко сел. – Где я, черт подери? Блондин, который готовился к удару, оглянулся и заговорил, не вынимая изо рта трубки. От чего его акцент стал более чопорным. – Одну минутку, если не возражаете. – А я говорю, можешь продолжать болтовню, – пробормотал парень с темными волосами и скрещенными руками, тем же сухим тоном, что разбудил Джима. – Он все равно жульничает. – Я знал, что очнешься, – прощебетали Круглые Очки в направлении Джима. – Знал это! Добро пожаловать! – О, ты очнулся, – вступил в разговор тот, что с волкодавом. – Приятно познакомиться! Черт возьми, они все обладали приятной внешностью, с аурой абсолютной отрешенности от мира, которая приходит не просто с богатством, а передается по наследству. – Мы закончили с болтовней, дамочки? – Парень с Трубкой, которого, очевидно, и звали Найджел, оглянулся. – Я буду благодарен тишине. – Почему бы тебе не перестать указывать нам, что да как делать? – спросил темноволосый. – Завянь, Колин. На этом трубка перекочевала с одного уголка рта на другой, парень с треском ударил, и красный мячик прошел через калитку и задел голубой. Блондин улыбнулся как профи, коим он и являлся. – А сейчас время для чаепития. – Он оглянулся, встречая взгляд Джима. – Ну, пошли, что ли. Мертв. Он определенно умер и попал в ад. Либо так, либо он вырубился перед ТВ во время фильма «Четыре свадьбы и одни похороны», и ему приснился чертовски странный сон. Джим поднялся на ноги, когда парни и волкодав направились к столику, накрытому серебром и фарфором, и, не имея особого выбора, он последовал за ними к «чаю». – Почему бы вам не присесть? – предложил Найджел, указывая на свободный стул. – Спасибо, я постою. Что я здесь делаю? – Чаю? – Нет. Кто вы… – Меня зовут Найджел. Этот язвительный болван, – блондин кивнул на парня с темными волосами, – Колин. Байрон – наш закоренелый оптимист, Альберт – любитель собак. – Друзья зовут меня Бэрти, – добавил Мистер Собачник, погладив волкодава по загривку. – Так что, прошу, будьте любезны. А это – мой обожаемый Таквин. Байрон приподнял свои розовые очки выше на нос и хлопнул в ладоши. – Я точно знаю, что чаепитие выйдет потрясающим. Еще бы. Безусловно. Ну, вот оно и произошло, подумал Джим. Я наконец-то съехал с катушек. Найджел поднял серебряный чайничек и начал разливать по фарфоровым чашкам. – Джим, могу представить, ты слегка удивился, оказавшись здесь. Да ладно? – Откуда вы знаете мое имя? Что это за место? – Тебя выбрали для важной миссии. – Поставив чайник на место, Найджел принялся за сахарные кубики. – Миссии? – Да. – Оттопырив мизинец, Найджел поднял чашку, и когда он взглянул на Джима поверх нее, было сложно определить цвет его глаз. Они не были серыми, голубыми или зелеными… но и не карими или цвета лесного ореха. Боже Милостивый, такого цвета Джим раньше не встречал. И у всех были такие глаза. – Джим Херон, тебе суждено спасти мир. Повисла длинная пауза. В течение которой вся четверка взирала на него с невозмутимыми лицами. Когда никто не начал смеяться, Джим решил восполнить пробел, запрокинул голову назад и покатился со смеху, так что из глаз полились слезы. – Это не шутка, – отрезал Найджел. Переводя дыхание, Джим ответил: – Черт та с два, не шутка. Блин, ну что за дурной сон. Найджел поставил чашку, встал со стула и подошел к нему по ярко-зеленой траве. Вблизи, от него пахло свежим воздухом, и эти необычные глаза воистину гипнотизировали. – Это. Не. Сон. Ублюдок ударил Джима по руке. Просто сжал свою совершенную руку в кулак и крепко долбанул ею. – Твою дивизию! – Джим потер место удара… весьма значительное, между прочим. Парень с трубкой мог быть высоким и сухощавым, но удар у него сильный. – Разреши мне повториться. Ты не спишь, и это не шутка. – Можно следующим ударю я? – спросил Колин с ленивой усмешкой. – Нет, у тебя отвратительный прицел, ты можешь попасть в деликатное место. – Найджел вернулся к своему столу и взял маленький сэндвич с подноса, наполненного легкими закусками. – Джим Херон, ты – тай-брейкер в игре, человек, с чьей кандидатурой согласны обе команды, и который сможет повлиять на исход игры. – Обе команды? Тай-брейкер? Что за чушь вы несете? – Ты получишь семь шансов. Семь возможностей повлиять на подопечного тебе человека. Если ты выступишь, как мы того ожидаем, результатом станет спасение душ, о которых идет речь, и мы восторжествуем над противником. Если эта победа состоится, человечество продолжит процветать, и все будет хорошо. Джим только открыл рот, чтобы выдать им вагон и маленькую тележку возмущений, но выражения на лицах этих парней остановило его. Даже самый нахальный в группе выглядел серьезным. – Это должен быть сон. Никто не встал, чтобы снова его треснуть, но когда они уставились на него с такой важностью, он начал слабо подозревать, что происходящее может оказаться чем-то большим, чем разгулявшееся подсознание, пока он валялся в обмороке. – Все это – реально, – сказал Найджел. – Я понимаю, что ты не этого ожидал для себя, но тебя выбрали, ничего не поделаешь. – Предполагая, что вы тут не сказки сказываете, что, если я откажусь? – Не откажешься. – Ну а вдруг. Найджел окинул взглядом расстояние между ними. – Тогда на этом все закончится. Не победит ни добро, ни зло, и мы все, включая тебя, прекратим существование. Ни Рая, ни Ада, все будет стерто под чистую. Джим вспомнил всю свою жизнь… сделанные им выборы, все совершенное им. – По мне, так звучит неплохо. – Неправда. – Колин постучал пальцами по скатерти. – Подумай хорошенько, Джим. Если мироздание прекратит существовать, тогда все было бессмысленно. И, следовательно, твоя мать ничего не значит. Ты готов заявить, что она – ничто для тебя? Что ее любовь к тебе, любимому сыну, ничего не стоит? Джим резко выдохнул, будто его снова ударили, и боль из его прошлого рикошетом отдалась в груди. Он не думал о своей матери годами. Может, десятилетиями. Конечно, она всегда была с ним, единственное теплое пятно в его холодном сердце, но он не позволял себе думать о ней. Вообще. И вот внезапно, прямо из ниоткуда, перед глазами возник ее образ… такой знакомый, четкий и до боли реальный, будто в его мозг вживили кусочек прошлого: она готовила ему яичницу за плитой в их видавшей виды кухне. Ее хватка на железной ручке сковородки была сильной, спина – прямой, а темные волосы – коротко подстрижены. Она начинала как жена фермера, в итоге сама стала землевладельцем, ее тело было столь же выносливым и сильным, как ее улыбка – нежной и доброй. Он любил свою маму. И хотя она готовила ему яичницу каждое утро, он запомнил именно это. Эта яичница стала последней, которую она делала… не только для него, для всех. Ее убили с наступлением полуночи. – Как вы узнали… о ней? – спросил Джим надтреснутым голосом. – Мы обладаем обширной информацией о твоей жизни. – Колин изогнул бровь. – Но ты меняешь тему. Что ты ответишь, Джим? Ты готов предать забвению все, что она сделала, и все, чем она была – как ты резко выразился – к чертям собачьим? Колин явно не понравился Джиму. – Все верно, – прошептал Найджел. – Он и нас бесит. – Неправда, – воскликнул Бэрти. – Я обожаю Колина. Он прячется за своей грубостью, но на самом деле он потрясающий… Голос Колина обрубил комплимент. – Какой же ты гомосек. – Я – ангел, а не педик. Как и ты. – Бэрти, снова принявшись теребить ухо Таквина, взглянул на Джима. – Я знаю, ты поступишь правильно, потому что ты слишком любил свою мать. Ты помнишь, как она будила тебя в детстве? Джим с силой закрыл глаза. – Да. Его юношеская односпальная кровать находилась в расположенной на сквозняке комнате второго этажа, в их фермерском домике. Большую часть ночей он спал в одежде, потому что слишком уставал, работая на кукурузных полях, чтобы переодеться, или же потому, что было чересчур холодно, чтобы ложиться спать без многочисленных слоев одежды. В школьные годы мама приходила и пела ему… «Ты мое солнце, единственное солнце… Ты приносишь счастье, когда на небе тучи… и ты не представляешь, дорогой, как сильно я люблю тебя… Пожалуйста, не лишай меня моего солнца…» Но это не он покинул ее, и ушла она не по своей воле. Она сражалась, как дикая кошка, чтобы остаться с ним, и он никогда не забудет ее предсмертного взгляда. Она смотрела на него избитым лицом, говорила с ним своими голубыми глазами и окровавленными губами, потому что в ее легких не оставалась воздуха, чтобы сказать что-то вслух. «Я буду любить тебя всегда, – она беззвучно шевелила губами. – Беги. Убегай из дома. Беги. Они наверху». Он оставил ее там, где она лежала, полуголую, оскверненную, всю в крови. Удрав через заднюю дверь, он сиганул к грузовику, которым он не мог управлять в виду своего возраста, его нога едва касалась педалей, когда он завел машину. Они вышли за ним, и он не знал и по сей день, как ему удалось так быстро гнать старый грузовик по той пыльной грязной дороге. Бэрти тихо произнес: – Ты должен принять и реальность, и свою судьбу. Хотя бы ради нее. Джим открыл глаза и посмотрел на Найджела. – Это – Рай? – Сейчас мы на его окраине. – Найджел кивнул через плечо на стену замка, уходящую вдаль. – В дальнем конце наших великодушных владений праведные души нашли пристанище на цветочных полях, часы свои они проводят, купаясь в тепле и солнечном свете, ни о чем более не беспокоясь, позабыв всю боль. Джим уставился на пешеходный мостик, пересекающий ров, и двойные двери, каждая размером с фургон. – Она там? – Да. И если ты не одержишь победу, она исчезнет, будто вообще никогда не существовала. – Я хочу увидеть ее. – Он сделал шаг вперед. – Сначала мне нужно увидеть ее. – Тебе не дозволено войти. Живым там не место. Только мертвым. – К черту это, и вас туда же! – Джим сначала пошел к мосту, потом перешел на бег, его ботинки с шумом стучали по траве и эхом отдавались от деревянных досок над ртутной рекой. Он добрался до двери и схватил огромную железную ручку, дернув ее с такой силой, что затрещали мускулы. Сложив руку в кулак, он ударил по дубовой двери, затем потянул снова. – Дай мне пройти! Дай пройти, сукин ты сын! Он должен лично убедиться, что ей больше не больно, что она не страдает, что с ней все нормально. Он нуждался в этом подтверждении, чувствуя, как разбивается вдребезги, пытаясь пройти через препятствие. Его колотящими руками управляла память о его любимой матери, лежащей на линолеуме кухни, кровь из колотых ран на груди и шее заливала пол, ее ноги были широко раздвинуты, рот – раскрыт, а в глазах застыл ужас и мольба, чтобы он спасал себя, спасал, спасал… Демон внутри него вылез наружу. Все вокруг побелело, когда ярость взяла верх. Он понимал, что бьет по чему-то твердому, что его тело становится диким, что кто-то положил руку на его плечо, и он свалил их наземь, начал мутузить. Но он ничего не слышал и не видел. От прошлого он всегда слетал с тормозов, вот почему он поставил себе за правило ни за что и никогда не думать об этом.
***
Когда Джим пришел в себя во второй раз, он был в том же положении, что и в его первое «пришествие»: лежа на спине, ладони – на траве, глаза – закрыты. Но в этот раз на лице было что-то влажное. Разлепив веки, он обнаружил лицо Колина прямо над своим, и «дождь» объяснялся капающей на него кровью парня. – Ты очнулся, вот и чудно. – Колин замахнулся кулаком и заехал прямо в физиономию Джима. Когда лицо взорвалось болью, Бэрти вскрикнул, Таквин заскулил, а Байрон кинулся вперед. – Ну вот, сейчас мы квиты. – Колин поднялся на ноги и встряхнул руку. – Знаешь, человеческая форма обладает своими преимуществами, несомненно. Клевое ощущение. Найджел покачал головой. – Дело не вяжется. Джиму пришлось согласиться. Он сел и взял носовой платок, протянутый ему Байроном. Пока он боролся с кровоточащим носом, он не мог поверить, что пошел в разнос у дверей в замок, но, с другой стороны, после всего услышанного, он просто был в шоке. Найджел присел наземь. – Ты хочешь знать, почему тебя выбрали, и я убежден, что ты имеешь на это право. Джим сплюнул кровь. – Наконец-то стоящая мысль. Найджел потянулся, чтобы забрать окровавленный платок. В секунду, когда его руки коснулись материи, пятна исчезли, к ткани вернулась первоначальная белизна, какой она была до встречи с красным гейзером. Он протянул платок назад для дальнейшего использования. – Ты содержишь в себе обе стороны, Джим. Хорошую и плохую в одинаковой мере, которые допускают как безграничную доброту, так и невероятную безнравственность. Таким образом, обе стороны сочли тебя приемлемым. Мы и… другие… все мы верим, что когда тебе представиться семь возможностей, ты повлияешь на ход событий согласно нашим выгодам. Мы на стороне добра, они – зла… и конечный результат определит судьбу человечества. Джим прекратил отчищать свой нос, сосредоточившись на англичанине. Он не мог ничего возразить о характеристике его личности, в голове все еще была каша. А может, благодаря Колину, ублюдку с хрустящими костяшками, он схлопотал сотрясение? – Так, принимаешь ли ты свою судьбу? – спросил Найджел. – Или на этом все кончится? Джим прокашлялся. Он не привык умолять. – Пожалуйста… просто позвольте мне увидеть мою мать. Мне… мне нужно знать, что она в порядке. – Мне очень жаль, но, как я уже сказал, только мертвые могут пройти на другую сторону. – Рука Найджела опустилась Джиму на плечо. – Так, каков твой ответ, дружище? Байрон подошел ближе. – Ты сможешь сделать это. Ты – плотник. Ты строишь дома, перестраиваешь их. Человеческие жизни – те же самые сооружения. Джим взглянул на замок, чувствуя биение пульса в сломанном носу. Если принять сказанное на веру, если все это – правда, и он был каким-то спасителем, тогда… если он уйдет прочь, то потеряет единственную частичку своей матери. И сколь бы его не манили пустота и безвременное небытие, это была нечестная смена того, где она сейчас находилась. – Как это сработает? – спросил он. – Что я должен сделать? Найджел улыбнулся. – Семь смертных грехов. И в их власти семь душ. Семь людей на перепутье, с выбором, который они должны сделать. Ты входишь в их жизни и влияешь на их дорогу. Если они выберут праведность вместо греха, мы выиграем. – А если нет… – Победит другая сторона. – Что за другая сторона? – Противоположная нашей. Джим окинул взглядом белую скатерть и блестящее серебро на столе. – Так… мы сейчас говорим о шайке ворчунов, засевших на креслах перед шоу «Девочки идут в разнос», и потягивающих пиво? Колин рассмеялся. – Едва ли, дружище. Хотя, сходство есть, без сомнений. Найджел стрельнул взглядом на своего приятеля, потом посмотрел на Джима. – Другая сторона – это зло. Я позволю твоему разуму провести соответствующие параллели, но если ты нуждаешься в отправной точке, ты должен подумать о том, что сделали с твоей матерью, и что те, кто ранил ее, наслаждались процессом. Желудок Джима свело так сильно, что он опрокинулся на бок и тяжело задышал. Когда его спину погладила рука, у него возникло предчувствие, что она принадлежала Бэрти. И он оказался прав. В конце концов, рвотный рефлекс пошел на убыль, к нему вернулось дыхание. – Что, если у меня не получиться? Ответил Колин. – Я не хотел бы врать… будет нелегко. Другая сторона способна на все. Но и ты не останешься без помощи. Джим нахмурился. – Минуточку, они думают, что я дурно повлияю? На тех людей, на перепутье? Найджел кивнул. – Они также верят в тебя, как и мы. Но мы получили преимущество, чтобы достучаться до тебя. – Каким образом? – Бросание монеты. Джим моргнул. Точно, потому что… так же поступают на Суперкубке . Уставившись на ворота, он попытался представить свою маму не такой, какой он оставил ее на полу кухни, а выдающейся женщиной, каковой она всегда была. Счастливой. Свободной от бремени. Невредимой. – Кто эти семеро? – Для установления личности первого мы немного поможем тебе, причем сделаем это в открытую, – сказал Найджел, поднимаясь на ноги. – Удачи! – Погодите… как я узнаю, что делать? – Используй голову, – вмешался Колин. – Нет, – возразил Бэрти, баюкая морду волкодава, – свое сердце. – Просто верь в будущее. – Байрон сдвинул очки выше на нос. – Надежда – лучшее… – на этом Найджел закатил глаза. – Просто скажи людям, что нужно делать. Это сокращает болтовню, оставляя больше времени на полезные дела. – Такие, как жульничество в крокет? – пробормотал Колин. – Я увижу вас снова? – спросил Джим. – Я могу обратиться к вам за помощью? Ему не ответили. Вместо этого, его сотряс еще один удар, чертовски похожий на двести-сорок… и он очутился в длинном, белом коридоре, свет ослеплял его, а ветер дул прямо в лицо. Он понятия не имел, где окажется в этот раз. Может в Колдвелле. А может – в Диснейленде. Хрен его знает, учитывая, как обстоят дела.
Наступила ночь, когда Мария-Тереза взялась за ручку антипригарной сковороды и скользнула лопаточкой по краям идеально-круглого блина. Его уже можно было переворачивать, узор из маленьких пузырьков впечатался в кремовую поверхность. – Ты готов? – спросила она. Ее сын улыбнулся со своей высокой наблюдательной табуретки по другую сторону стола. – На счет три, хорошо? – Ага. Их голоса хором просчитали три, два… один. Потом, с поворотом запястья, она подбросила блин в воздух и поймала его четко по центру сковородки. – У тебя получилось! – воскликнул Робби, когда от сковороды поднялось шипение. Мария-Тереза улыбнулась, чувствуя при этом жгучую грусть. От одобрения семилетних детей захватывало дух, они заставляли почувствовать себя волшебником в самых обыденных ситуациях. Эх, если бы только она заслуживала похвалы в чем-то большем. – Принеси, пожалуйста, сироп, – попросила она. Робби соскользнул с табуретки и поплелся к холодильнику, шаркая тапочками. На нем была футболка «Человек-Паук», джинсы и ветровка «Человек-Паук». На его кровати постелены простыни и покрывала «Человек-Паук», а лампа, под светом которой он читал комиксы «Человек-Паук», была со стеклянным колпаком под стать «паучьему» интерьеру. Его предыдущей манией был «Губка Боб», но в прошлом октябре, когда он готовился похоронить в веках свои шесть лет, он заявил, что повзрослел, и что с этого времени подарки должны содержать эмблему паука. Хорошо. Будет сделано. Робби открыл холодильник и подхватил пластиковую бутылку. – Нам всегда приходится столько заниматься грамматикой, как сегодня? – Правильно будет «придется», и да, это необходимо. – Мы не можем заниматься больше математикой? – Нет. – По крайней мере, я получить блины на ужин. – Когда Мария-Тереза взглянула на него, Робби улыбнулся. – Получаю блины. – Спасибо. Робби запрыгнул на стул и переключил канал на телевизоре, стоящем рядом с тостером. Маленький Сони разрешалось включать в перерывах между обучением, а Большой, который стоял в гостиной, можно было включать по субботам и воскресеньям, во второй половине дня, после ужина и до того, как лечь спать. Переложив блин на тарелку, она принялась жарить второй, зачерпнув «Бисквик» черпаком. Кухня была слишком маленькой для обеденного стола, поэтому они обедали на кухонном, спрятав под него табуретки, и каждый раз накрывая на участке «Формайка» . – Готов для номера два? – Да! Они с Робби снова просчитали до трех, и когда она проделала очередного «Летящего Валленду» с блином... ее маленький прелестный ангелочек улыбнулся так, будто она была его светилом. Мария-Тереза поставила перед ним тарелку и села за салат, который приготовила себе чуть ранее. Пока они ужинали, женщина взглянула на стопку писем на столе, которые не требовалось открывать, чтобы понять, что внутри лежали предъявленные счета. Два письма были из «тяжелой артиллерии»: ей нужно платить частному сыщику, нашедшему Робби, и адвокатской конторе, которую она наняла, чтобы развестись, обоим адресатам - по плану погашения долгов, потому что 127 тысяч долларов – не та сумма, на которую она могла бы выписать чек. Естественно, план погашения подразумевал заинтересованность сторон, и в отличие от кредитных карт, дефолт не был вариантом. Она не могла положиться на удачу, что детектив или те юристы не захотят найти ее. Но пока она платит вовремя, не было причин для обнародования ее текущего местоположения. И она всегда посылала денежные переводы, с манхэттенским адресом. За восемнадцать месяцев она расплатилась со своими долгами на три четверти, но, по крайней мере, Робби был в безопасности и с ней, а это главное. – Ты – лучше нее. Мария-Тереза встрепенулась. – Что, прости? – Эта официантка только что уронила всю еду с подноса. – Робби указал на маленький экран. – Ты так никогда не сделаешь. Мария-Тереза посмотрела на рекламу, где у женщины, работающей в закусочной, все шло из рук плохо. Ее волосы были ужасно завиты, униформа облита слоем кетчупа, а бирку с фамилией перекосило. – Мам, ты – лучшая официантка. И повар. Внезапно, изображение сменилось, и на этот раз Незадачливая Официантка в розовом банном халате лежала на белом диване, погрузив свои гудящие от усталости ноги в ванночку для массажа. На ее лице сияло чистое блаженство, и сам продукт, очевидно, снимал боль с ноющих ступней. – Спасибо, малыш, – хрипло сказала Мария-Тереза. Реклама перешла на «Заказывайте уже сейчас», восьмизначный номер появился под ценой в 49,99$, когда комментатор воскликнул, «Но подождите! Если вы позвоните прямо сейчас, то продукт обойдется вам всего в 29,99$!» Когда красная черта пробежала под новой ценой, он спросил, «Ну разве это не дешево?» и снова появилась счастливая, расслабленная официантка и воскликнула, «Да, это так!» – Пошли, – Мария-Тереза нарушила тишину. – Время для купания. Робби соскользнул с табуретки и положил тарелку в посудомоечную машину. – Ты знаешь, мне уже не нужна помощь. Я и сам могу вымыться. – Знаю. – Боже, он так быстро растет. – Просто хочу убедиться, что ты… – ...я уже взрослый, ты много раз говорила. Когда Робби побежал вверх по лестнице, Мария-Тереза выключила ТВ и пошла к раковине, чтобы вымыть чашку и сковороду. Думая об этой рекламе, она чертовски жалела, что не работает простой официанткой… тогда для снятия стресса потребовалась бы простая ванночка, которую нужно включить в розетку. Тогда, это был бы истинный рай.
***
Три попытки были прелестны. В конце концов, Джим проснулся на больничной койке. Он валялся на белых простынях, тонкое белое покрывало было натянуто до груди, и маленькие поручни подпирали его по бокам. Комната также отвечала всем требованиям – стены в мягких тонах, уборная в углу, прикрепленное к потолку ТВ, которое было включено в беззвучном режиме. Конечно, катетер в руке был бесплатным бонусом. Ему просто приснился сон. Эта дрянь про четырех аристократичных психов с крыльями, замок и все остальное оказалась просто странным сном. Спасибо тебе, Боже. Внезапно аристократический голос Найджела зазвучал в голове так четко, что казался не просто отголоском сна: Семь смертных грехов. И в их власти семь душ. Семь людей на перепутье, с выбором, который они должны сделать. Ты входишь в их жизни и влияешь на их дорогу. Если они выберут праведность вместо греха, мы выиграем. Джим сделал глубокий вдох и посмотрел на окно с закрытыми газовыми шторами. На улице темно. Идеально для ночного кошмара. Но, как сильно он бы хотел согласиться с «это был всего лишь сон» видением, хрень была настолько живой, отчетливой… и по бредовой присказке у мужиков могли расти волосы на ладонях, если те часто рукоблудствовали, но чтобы трава? К тому же, он не особо часто обхаживал собственноручно свои «угодья». Особенно не после прошлой ночи, благодаря той брюнетке. Э-ге-гей. Проблема в том, что если это – новая реальность, параллельная вселенная, где все – разгул фантазии Саймона Ковелла и Тима Ганна , если он примет на себя некую миссию… с чего он начнет… – Ты очнулся. Джим поднял взгляд. В футе от его кровати стоял никто иной, как Вин ДиПьетро, великий и ужасный главный подрядчик… оказавшийся дружком женщины, которую Джим имел… ага. – Как ты себя чувствуешь? На парне все еще был черный костюм, в котором он приехал с женщиной, тот же кроваво-красный галстук. С темными волосами, зачесанными назад, и легким налетом щетины на жестком лице, он выглядел именно тем, кем являлся на самом деле: богатой шишкой. Конечно же, невозможно, чтобы Вин ДиПьетро стал его первым заданием. – Алло? – помахал рукой ДиПьетро. – Ты здесь? Нет, подумал Джим. Он не мог оказаться первым. Это выйдет за все рамки его чувства долга. В рекламе на экране ТВ, висящего за плечом парня, внезапно показали цену в 49,99$... нет, 29,99$. Под ней – маленькая красная стрелка, которая… учитывая местоположения Вина, указывала прямо на его голову. – Черт, нет, – прошептал Джим. Тот самый парень? На экране какая-то женщина в розовом банном халате улыбнулась в камеру и произнесла: «Да, это так!» ДиПьетро нахмурился и навис над кроватью. – Тебе нужна медсестра? Не, ему бы бутылку пива. Или даже шесть. – Я в норме. – Джим снова потер глаза и, учуяв запах свежей травы, ему захотелось ругаться до потери голоса. – Слушай, – сказал ДиПьетро, – Я предполагаю, что у тебя нет медицинской страховки, поэтому возьму на себя все расходы. Если тебе нужно взять пару дней и передохнуть, я не стану урезать твою зарплату. Звучит неплохо? Джим позволил рукам плюхнуться на кровать и был рад обнаружить, что трава исчезла как по волшебству. ДиПьетро, с другой стороны, никуда не денется, пока, по крайней мере, у него оставалось чувство, что Джим может засудить его. Было так, вашу мать, очевидно, что сейчас парень стоял у его койки, предлагая свою безлимитную кредитную карту, не потому что беспокоился о здоровье Джима. Просто не хотел, чтобы профсоюз возбудил дело против его корпорации. А черт с ним. На уме Джима был не несчастный случай. Он мог думать лишь о том, что произошло прошлой ночью в его грузовике. ДиПьетро был именно таким человеком, на которого вешались Голубые Платья, но холод в его взгляде означал, что он также принадлежал к тем, кто мог найти дефекты даже в абсолютно красивой женщине. Бог знает, этот сукин сын видел недостатки на стройке везде, где только можно, начиная с того, как залили цемент фундамента, до очистки земель от деревьев и положения шляпок гвоздей в обшивке дома. Не удивительно, что она нашла другого. И если Джиму нужно установить, в каком из семи смертных грехов виновен ДиПьетро, то не придется долго ломать голову: Жадность была отчеканена не только на дизайнерском гардеробе мужчины, но и на его машине, его женщине, вкусе к недвижимости. Этот парень любил деньги. – Слушай, я позову медсестру… – Нет. – Джим оторвался от подушек. – Не люблю медсестер. Или докторов. Или собак. А также ангелов… святых… или кем там была та четверка. – Ну, тогда, – спокойно ответил ДиПьетро, – что я могу сделать для тебя? – Ничего. – Благодаря тому, как судьба ухватила Джима за яйца, вопрос был в том, что Джим мог сделать для своего «босса». Что изменит его жизнь к лучшему? Может, просто уговорить его сделать крупное пожертвование на бесплатную столовую? Этого будет достаточно? О, мать его, или ему придется заставить этого одетого в шелк, гоняющего на М6 ублюдка и женоненавистника отказаться от материальных благ и прописать его задницу в монахи? Минуточку… перепутье. ДиПьетро должен стоять на каком-то перепутье. Но как Джиму узнать, что это? – Уверен, что тебе не нужна медсестра? В тот момент, когда расстройство довело его до грани аневризмы, изображения на ТВ сменились и на экране появились два шеф-повара. Ага, и кто бы мог подумать. Тот, что с темными волосами, выглядел точь-в-точь как Колин, а блондин рядом с ним щеголял с таким же деловитым видом, как и Найджел. Парочка наклонилась к камере с укрытым крышкой серебряным подносом, и когда крышку убрали, взору предстала тарелка с крошечной причудливой едой. Черт подери, подумал Джим, уставившись на экран. Не заставляйте меня делать это. Мать вашу… Лицо ДиПьетро показалось в поле зрения Джима. – Что я могу сделать для тебя? Как по сигналу, повара на экране ухмыльнулись, все такие «Вот те на!». – Думаю, я… я хочу поужинать с тобой. – Поужинать? – брови ДиПьетро взлетели вверх. – Типа… ужин? Джим поборол желание показать поварам средний палец. – Да… но не в смысле ужин, а ужин. Просто еда. Ужин. – Вот оно что. – Ага. – Джим передвинул ноги так, чтобы они свесились через край койки. – Именно. Потянувшись к катетеру в руке, он содрал липучку и выдернул иглу из вены. Когда физиологический раствор или что там намешали в мешочке у кровати полился на пол, он скользнул рукой под простынь, выдирая катетер из члена. Следующими шли электрические датчики на груди, затем он перекатился на бок, выключая контрольную аппаратуру. – Ужин, – сказал он хрипло. – Вот, чего я хочу. Ну, вот ориентир того, что он должен делать с парнем. Будем надеяться, список «о, а это мысль» придет к нему за едой. Когда он встал на ноги, весь мир закружился, и ему пришлось прислониться к стене для поддержания равновесия. Через пару глубоких вдохов, он, пошатываясь, побрел в ванную… и понял, что больничная сорочка развязалась, когда услышал ДиПьетровское «хрена себе!» на выдохе. Очевидно, парень получил полный обзор того, что украшало спину Джима. Задержавшись у двери, Джим оглянулся через плечо. – «Хрена себе!» – так богатые люди говорят «да»? Когда их глаза встретились, подозрительный взгляд ДиПьетро сузился еще сильнее. – За каким чертом ты хочешь со мной поужинать? – Потому что нам нужно с чего-то начать. Мне подойдет сегодня вечером. В восемь. Когда в ответ последовала лишь напряженная тишина, Джим слегка улыбнулся. – Чтобы помочь тебе с выбором, добавлю: либо ужин, либо я обращусь в профсоюз с жалобой на тебя, да так, что твою чековую книжку обдерут до корки. Выбирать тебе, мне сойдет любой исход.
***
За свою жизнь Вин ДиПьетро повидал много сукиных сынов, но этот Джим Херон попал в самый верх списка. И дело не в откровенной угрозе. Или двух сотнях фунтов в этой крупной туше. И даже не в манере общения. Настоящая проблема крылась в глазах парня: каждый раз, когда незнакомец смотрит на тебя так, будто знает всю подноготную, начинаешь задаваться вопросом, чего он добивается. Собирал ли он о тебе информацию? Знал ли он о твоих скелетах в шкафу? Какую угрозу он представляет для тебя? И… ужин? Этот парень мог выжать из него бабла, но он хотел лишь мяса с двойным овощным гарниром? Если только настоящие требования не начнутся после больницы. – Ужин в восемь, – сказал Вин. – И потому, что я – парень честный, позволю тебе выбрать место. Ну, черт, так намного лучше. Если предстоят проблемы, людишки на заднем плане – не та приправа, в которой нуждался Вин. – Мой дюплекс в Коммодоре. Знаешь это здание? – Глаза Херона метнулись к окну рядом с кроватью, и затем вернулись к нему. – Какой этаж? – Двадцать восьмой. Я скажу швейцару, чтобы пустил тебя. – Тогда увидимся вечером. Херон отвернулся, снова сверкнув своей спиной. Взглянув второй раз на черное тату, покрывавшее каждый дюйм обнаженной кожи, Вин проглотил очередное проклятье. С мускулистой спины, посреди кладбищенских просторов, на него смотрела смерть с косой, капюшон укрывал ее лицо, а ее глаза сияли в тени капюшона. Она держала косу костлявой рукой, и все ее тело подалось вперед, протянув свободную руку так, будто в любой момент она схватит твою душу. От нее бросало в дрожь, и внизу, казалось, велся какой-то подсчет: под подолом мантии располагались два ряда маленьких штрихов, сгруппированных по пять. Сосчитав их, можно без проблем дойти до сотни. Дверь в ванную захлопнулась в тот момент, когда в палату влетела медсестра, ее обувь на каучуковой подошве скрипела по полу. – Что… где он? – Он снял с себя оборудование. Думаю, сейчас он отольет, а затем уедет. – Он не может этого сделать. – Удачи вам переубедить его. Вин вышел из палаты и направился к приемной. Заглянув внутрь, он посигналил двум рабочим, которые настояли на том, чтобы поболтаться здесь, пока Херон не придет в себя. У того, что слева, было полно пирсинга, а также аура крутого парня, который получал удовольствие от боли. Второй парень был здоровым, с длинной темной косой, перекинутой через плечо в кожаной куртке. – Он готов ехать домой. Проколотый поднялся на ноги. – Доктора уже выписывают его? – Доктора тут не причем. Он сам так решил. – Вин кивнул в сторону коридора. – Он в палате шесть-шестьдесят-шесть. И его нужно подкинуть домой. – Мы этим займемся, – сказал Проколотый, его серебристый взгляд был серьезным. – Мы отвезем его, куда нужно. Попрощавшись с парочкой, Вин двинулся к лифту, чтобы спуститься на первый этаж. Войдя в кабину, Вин достал свой Блэкберри и позвонил Девине, чтобы предупредить ее, что на ужин у них ожидается гость. Наткнувшись на голосовую почту, он оставил короткое и лаконичное сообщение, стараясь не задаваться вопросом, чем, черт возьми, она занимается в этот момент. Или кем, если быть точным. На полпути вниз лифт с шумом остановился и раскрылись двери, чтобы впустить двоих мужчин. Когда спуск возобновился, мужчины обменялись одобрительными возгласами, будто только что удачно закончили разговор и закрепляли сей факт. Они оба были одеты в брюки и свитера, а тот, что слева, лысел на макушке, каштановые волосы выпадали так, будто боялись находиться на вершине горы…. Вин моргнул. Затем еще раз. Над лысеющим мужчиной нависла тень, мерцающая меняющаяся аура цвета карандашного грифеля консистенции плавящегося асфальта. Невозможно… о, Боже, нет… после стольких лет покоя, оно не могло вернуться. Сжав руки в кулаки, Вин закрыл глаза, прогоняя видение из своего мозга, прекращая ему доступ к нейронам. Он не видел этого. А если и видел, то нечто иное, например, игру света от ламп над головой. Эта чертовщина не вернулась. Он избавился от нее. Это не вернулось. Он приоткрыл одно веко и взглянул на парня… и его будто в живот ударили: просвечивающая тень была очевидна, как одежда на мужчине, осязаема, как человек стоящий рядом с ним. Все верно, Вин видел мертвых. Перед их смертью. Когда двойные двери открыли выход в вестибюль и мужчины вышли, Вин низко опустил голову и пошел к двери так быстро, как мог. Он показывал хорошее время, убегая от той своей стороны, которую никогда не понимал, с которой не хотел иметь ничего общего, и внезапно врезался в белый халат, несущий целую стопку документов. Когда бумаги и светло-коричневые папки разлетелись в стороны, словно испуганные птицы, Вин помог женщине удержаться на ногах, а затем бросился ей на помощь, убирая весь беспорядок. Лысеющий мужчина, который стоял перед ним в лифте, сделал тоже самое. Глаза Вина уперлись в парня, отказываясь двигаться с места. Дым исходил из левой стороны его груди… из определенной области. – Сходи к доктору, – услышал Вин свой голос. – Сходи к нему прямо сейчас. Болезнь засела в твоих легких. Прежде чем они принялись спрашивать, что за чушь он несет, Вин подскочил на ноги и выскочил из здания, сердце билось в горле, дыхание было равным. Когда он добрался до машины, его руки тряслись, и хорошо, что можно было сесть в БМВ и завести его без использования ключей. Сжав рулевое колесо, он замотал головой влево и вправо. Он думал, что оставил всю эту странную чепуху позади. Он думал, что прочно оставил в прошлом это дерьмо со вторым зрением. Он сделал, что ему велели, и пускай даже он не верил в свои действия, они, казалось, работали в течение почти двадцати лет. О, черт… он не мог вернуться к тому, что было раньше. Просто не мог.
Когда Джим вышел из ванной, ДиПьетро уже ушел, а его место заняла медсестра, которой было что сказать. Пока она трещала о… черт, о чем это она…. Джим уставился в точку над ее плечом в надежде, что это сократит тираду. – Вы закончили? – поинтересовался он, когда она сделала более чем один вдох. Скрестив руки на своей необъятной груди, она взглянула на него так, будто рассчитывала воткнуть назад один из катетеров. – Я собираюсь позвать доктора. – Ну, рад за вас, но это не изменит моего решения. – Он окинул комнату взглядом, решив, что получил собственную палату только благодаря влиянию ДиПьетро. – Что случилось с моими вещами? – Сэр, вы ни на что не реагировали почти пятнадцать минут назад, а когда вас привезли, вообще были мертвы. Так что перед тем, как уехать, будто лечились от обычной простуды, вам следует… – Одежда. Вот, что меня сейчас интересует. Медсестра уставилась на него с такой ненавистью, будто ее достали пациенты-зубоскалы. – Вы возомнили себя бессмертным? – Ну, до поры до времени, – пробормотал он. – Слушайте, хватит с меня пререканий. Принесите мне что-нибудь одеть и скажите, где мой кошелек, или я уйду прямо в этом и заставлю больницу заплатить за такси до дома. – Подождите. Здесь! – Недолго. Дверь плотно захлопнулась, и он начал расхаживать вокруг, энергия бурлила в нем. Он проснулся, ничего не соображая, но сейчас прострация прошла. Черт, он помнил это ощущение, еще с прошлой службы. У него снова появилось задание, как и раньше, это придало ему сил отделаться от истощения, ранений и тех, кто грозил помешать ему достигнуть своей цели. И значит, медсестре лучше убраться с его дороги. Неудивительно, что когда она вернулась пару минут спустя, то пришла не одна, а с тройным подкреплением. Что ей явно не поможет. Когда доктора окружили Джима своими разумными доводами, он просто наблюдал, как двигаются их рты, поднимаются и опускаются брови, а также жестикулируют изящные руки. Когда он подумал о своей новой работе – потому что он стопроцентно не слушал эту бригаду врачей – он задавался вопросом, как ему узнать, что нужно сделать. Ага, он назначил встречу с ДиПьетро… но что потом? И, черт возьми, его подружка тоже там будет? К слову о «дорогая, угадай, кто придет к нам на ужин». Он сосредоточился на людишках. – С меня хватит. Я уезжаю. Я хочу сейчас же получить свою одежду, спасибо. Рокот сверчков на заднем плане. Потом все в гневе вышли, подтверждая свое мнение о его тупости, но, не придя к компромиссу, потому что взрослые мужики с яйцами могли совершать ошибки. Когда дверь закрылась, Эдриан и Эдди просунули головы в комнату. Эд улыбнулся. – Ха, ты все-таки вышвырнул эти задницы в белых халатах из комнаты. – Ага. Парень тихо рассмеялся, заходя в комнату вместе со своим напарником. – И почему это меня не удивляет… Медсестра-стукач протолкнулась мимо них с больничной униформой и огромной гавайской футболкой, перекинутыми через согнутую руку. Проигнорировав Эдди и Эдриана, будто их тут вообще не было, она кинула тряпки на кровать и предоставила Джиму блокнот. – Вещи в шкафу, твои счета оплачены. Подпиши здесь. В форме говорится, что ты выписываешь себя ПВР . Против врачебных рекомендаций. Джим взял у нее черную ручку «Бик» и нарисовал «Х» на месте для подписи. Медсестра взглянула на метку. – Что это? – Моя подпись. Юридически достаточно «Х». А сейчас, вы оставите меня одного. – Он развязал завязку на больничной сорочке, позволяя той соскользнуть с тела. От представшего вида во всех подробностях медсестру сдуло ветром без дальнейших разговоров. Когда она в спешке убежала, Эдриан засмеялся. – Не слишком разговорчив, но ты умеешь вести дела. Отвернувшись, Джим натянул штаны от униформы. – Адская у тебя тату на спине, – тихо сказал Эдриан. Джим просто пожал плечами и потянулся за безобразной футболкой. Сочетание цветов состояло из красного и оранжевого на белом фоне, и в этой футболке он чувствовал себя гребаным рождественским подарком. – Она принесла ее из ненависти, – сказал Эдриан. – Или может, просто страдает дальтонизмом. Хотя, более вероятно, тряпка уже была в использовании. Джим подошел к шкафу и обнаружил свои ботинки, стоящими на полу, а также полиэтиленовый пакет, скрепленный печатью больницы Святого Франциска. Он засунул голые ступни в «Тимберленды», и вытащил из мешка свою куртку, прикрывая ею проклятую футболку. В кошельке, который все еще лежал во внутреннем кармане, он просмотрел все отделения. Все было на месте. Его фальшивые водительские права, его фальшивая карточка соцзащиты , платежная карта VISA, привязанная к счету в банке «Evergreen». О, и семь долларов сдачи с купленного им сэндвича с индейкой, кофе и колы этим утром. Прежде, чем жизнь покатилась под хренов откос. – Какова вероятность, что кто-нибудь из вас приехал не на мотоцикле? – спросил он соседей по комнате. – Меня нужно подбросить назад, на стройку за грузовиком. Хотя, чтобы выбраться отсюда, он запрыгнул бы и на Харлей при необходимости. Эдриан ухмыльнулся и запустил руку в свои шикарные волосы. – Пригнал свою тачку. Решил, что тебе понадобиться транспорт. – В данный момент я соглашусь и на цирковую машину. – Верь в меня, парень. Втроем они вышли, и когда проходили мимо поста медперсонала, никто не встал на их пути, хотя медсестры отвлеклись от своих дел, начав пялиться. Путь от Святого Франциска до строящегося храма ДиПьетро занял двадцать минут в Эксплорере Эдриана, и всю дорогу играл AC/DC . И все бы хорошо, если бы парень не распевал каждое слово каждой песни. Ему никогда не стать «Американским идолом» : у засранца не просто отсутствовал музыкальный слух, у него был ритм белого и энтузиазма через край. Когда Эдди уставился в окно, словно каменный, Джим прибавил звука, надеясь заглушить вопли раненого барсука за рулем. Когда они, наконец, свернули на подъездную дорожку ДиПьетро, солнце уже село, свет исчезал с неба, пни и выбоины отбрасывали острые тени из-за угла освещения. Разработанная земля выглядела абсолютно безжизненной, непривлекательной и плохо контрастировала с нетронутым противоположным берегом. Хотя ДиПьетро, без сомнений, снова засадит это место различной зеленью. Он был определенно из тех, кто стремился иметь только лучшее. Когда они подъехали к дому, на парковке остался лишь грузовик Джима, и он был готов выскочить к нему даже прежде, чем Эксплорер остановился. – Спасибо, что подбросил, – прокричал Джим. – Чего? – Эдриан потянулся и полностью выключил звук. – Что ты сказал? От акустического вакуума, словно церковные колокола зазвенели в ушах Джима, и он поборол потребность вытрясти эту вибрацию из черепа, долбанувшись лбом о приборную панель. – Я сказал, спасибо, что подвез. – Без проблем. – Эдриан кивнул на Ф-150. – Ты в состоянии сесть за руль? – Ага. Выйдя из машины, он стукнулся костяшками с Эдди, потом направился к своему грузовику. В это время его правая рука потянулась к карману футболки, которую ему предоставила больница. Мальборо нет. Черт возьми. Но, блин, будто гвозди в крышку гроба стали бы частью подарка при выписке из Святого Франциска? Пока Эдриан и Эдди ждали его, он вложил в бессигаретную руку ключи и открыл свой… Быстрое движение привлекло его внимание. Джим взглянул вниз на собаку, с которой разделил свой обед: она, хромая, выбралась из-под трансмиссии. – О… нет. – Джим покачал головой. – Слушай, я же сказал тебе… Раздался звук опускаемого стекла, а потом голос Эдриана: – Ты ему нравишься. Дворняжка села, свернувшись, и уставилась на Джима. Черт. – Индейка, которую я дал тебе, была отвратной. Ты должен это понимать. – Если ты голоден, то все покажется вкусным, – встрял Эдриан. Джим оглянулся через плечо. – Ты почему еще здесь? Без обид. Эдриан рассмеялся. – Без обид. До встречи. Эксплорер перешел на задний ход, шины заскрипели по промерзшей земле, сверкнули фары, осветив наполовину построенный дом, потом очищенную землю и реку. Когда освещение исчезло с дорожки, а глаза Джима привыкли к темноте, особняк предстал зубчатым монстром: законченный первый этаж представлял его брюхо, незаконченный второй образовывал шипастую голову, разбросанные кучи сложенных кустарников и бревен – кости его жертв. Его появление поглотило полуостров, и чем больше он набирался сил, тем больше он господствовал над ландшафтом. Боже… его можно будет увидеть за мили во всех направлениях, с суши, воды или воздуха. Это был настоящий храм жадности, памятник всему, что ДиПьетро достиг в своей жизни… Джим был готов поспорить, что парень вышел с низов. Люди с деньгами наследуют старые дома размером с этот; они не строят их сами. Черт, будет трудно заставить ДиПьетро свернуть с этой дорожки. Очень. И угроза вечных мук не покажется ему достаточной мотивацией. Такие парни не верят в жизнь после смерти. Ни в коем, мать его, случае. Когда холодный ветер прокатился по территории, Джим опустил взгляд на собаку. Казалось, дворняжка ждала приглашения. И приготовилась высиживать его всю вечность. – Моя квартира – та еще дыра, – сказал Джим, когда они уставились друг на друга. – Того же уровня, что и сэндвич. Поедешь со мной, не жди роскоши. Пес ударил лапой по воздуху, будто крыша и четыре стены – все, что он искал. – Уверен в этом? Еще раз махнул лапой. – Окей. Ладно. Джим открыл дверь в кабину и наклонился, чтобы подобрать животное, надеясь, что он верно понял разговор и сейчас не лишится пальца. Хотя, все было в порядке. Пес просто приподнял свою задницу, подставляя тело для ладони, которая обхватила его живот. – Черт, тебе нужно набрать веса, приятель. Джим уложил животное на пассажирское сиденье и сел за руль. Машина быстро завелась, и Джим выключил кондиционер, чтобы дружок не простудился. Включив фары, он двинулся по пути, проложенном Эдрианом и Эдди: развернулся и съехал с дорожки. Добравшись до Шоссе 151Н, он включил левый поворотник и… Собака нырнула под его рукой и уселась на коленях. Джим посмотрел на квадратную голову животного и осознал, что ему нечем покормить его. Как и себя. – Хочешь еще индейки, песик? Могу завернуть в Citgo по пути домой. – Собака завиляла не просто хвостом, а всей костистой задницей. – Окей. Так и поступим. – Джим нажал на газ, выезжая с подъездной дорожки ДиПьетро, поглаживая свободной рукой спину собаки. – А, только одна вещь… есть надежда, что ты не мочишься в квартире, а просишься гулять?
Темнота несет в себе, помимо прочих преимуществ, господство теней. Что не в пример полезней светлого времени суток. Когда мужчина сел за руль такси, он знал, что и он и его транспортное средство останутся незамеченными той, за кем он следил. Она не могла увидеть его. Она не знала, что он был там, или то, что он фотографировал ее, неделями выслеживая ее. И это подтверждало ту власть, которую он имел над ней. Сквозь жалюзи на ее окнах, он наблюдал, как она садится на диван вместе с мальчиком. Он не мог отчетливо их видеть, ведь ему мешали газовые шторы, но он узнал очертания их тел, большого и поменьше, которые прильнули друг к другу на диване в гостиной. Он счел своей обязанностью выяснить ее расписание. В течение недели она учила мальчика до трех дня, после чего, с понедельника по четверг, возила его в ИМКА для занятий плаванием и баскетболом. Она никогда не оставляла ребенка во время занятий… был ли он в бассейне или спортзале, она неустанно сидела на лавках, где дети оставляли свои теплые кофты и маленькие сумки. Когда ребенок заканчивал тренировку, она ждала его на самом выходе из раздевалки, и после того, как он переоденется, сразу увозила его домой. Осторожная. Она была очень осторожна… без учета того, что ритм ее жизни никогда не менялся: каждый вечер, кроме воскресного, она готовила ребенку ужин в шесть; затем к восьми приходила нянька, и она уезжала в Собор Святого Патрика – на исповедь или в молитвенную группу. После чего она направлялась в этот богом забытый клуб. Он еще не побывал внутри Железной Маски, но этой ночью все изменится. В его планах было следить за ней часами, пока она работает официанткой, барменшей или кем там еще, и узнать больше о ее жизни. Бог сокрыт в мелких деталях, как говорят, а ему нужно знать все. Посмотрев в зеркало заднего вида, он наскоро натянул парик и усы, с помощью которых изменял внешность. Они были ужасны, но все же скрывали черты его лица достаточно хорошо, и он нуждался в них по целому ряду причин. В дополнение ко всему, он смаковал ощущение, которое получал, оставаясь невидимым для нее; трепет от наблюдения за ней, когда она не знала об этом, чертовски возбуждал. В семь-сорок седан остановился перед домом, из автомобиля вышла афро-американка. Она была одной из трех нянек, которых он видел на этой неделе, и, проследовав за ней до дома, и туда, куда она направилась следующим утром, он выяснил, что все они приходили из социальной службы, именуемой «Колдвеллский Центр Матерей-одиночек». Через десять минут после приезда няньки, поднялась гаражная дверь, и он пригнулся на своем сиденье… потому что оба умеют играть в мега осторожные игры. Семь пятьдесят. Секунда в секунду. Его женщина задним ходом выезжала на подъездную дорожку и ждала, пока плотно закроется дверь, будто боялась, что когда-нибудь она опустится не до конца. Когда дверь закрывалась, задние стоп-сигналы гасли и ее машина, развернувшись, уезжала прочь. Он завел такси и только выжал сцепление, когда тишину нарушил голос диспетчера. – Один-сорок… где ты, один-сорок? Один-сорок, нам нужна твоя гребаная тачка! Совершенно невозможно, подумал он. У него не было времени вернуть тачку и догнать женщину. Собор Святого Патрика будет следующей остановкой, и ко времени, когда он отметится по окончании рабочего дня, она уже закончит свои дела в церкви. – Один-сорок? Черт тебя подери… Он сжал кулак, готовый ударом заткнуть радио, ему стало сложно совладать с собой. Всегда так было. Он напомнил себе, что когда-нибудь придется вернуть такси, а раздолбанный приемник добавит проблем с диспетчером. Ему нужно избегать конфликтов, потому что они всегда плохо заканчивались для него или других людей. Насколько он знал. А у него были большие планы. – Скоро буду, – ответил он в приемник. Он увидит ее в клубе, хотя сейчас он чувствовал себя обманутым, потому что не застанет ее в соборе.
***
В подвале Собора Святого Патрика Мария-Тереза села на пластиковый стул, от которого тут же заболела пятая точка. Слева от нее сидела мать пятерых детей, всегда укачивающая в руках свою Библию, словно ребенка. Справа от нее сидел парень, должно быть механик: его ладони были чистыми, но под ногтями всегда залегала черная полоса. В кругу расположилось еще двенадцать людей и одно пустующее кресло, и она знала всех и каждого в этой комнате, также как отсутствующего этим вечером. Слушая рассказы об их жизнях на протяжении двух месяцев, она могла перечислить имена их мужей, жен и детей, если таковые имелись, знала переломные моменты, которые вылепили их прошлое, и видела самые темные уголки их душ. Мария-Тереза посещала молитвенную группу с сентября. Она узнала о них из объявления на церковной доске объявлений: «Библия в повседневной жизни, по вторникам и четвергам, в восемь вечера». Обсуждения этого вечера шли по книге Иова, а экстраполяция была очевидна: они разговаривали о великих битвах, с которыми сталкивались, и своей уверенности в то, что их вера будет вознаграждена, и Бог одарит их процветанием в будущем… до тех пор, пока они продолжают верить. Мария-Тереза ничего не сказала. Никогда не говорила. В отличие от исповеди, когда она приходила сюда, в подвал, она не разговаривала, находя другие занятия. Дело в том, что только здесь она могла побыть в обществе нормальных людей. Она определенно не встретит их в клубе, а вне работы у нее не было ни друзей, ни семьи, никого. Поэтому каждую неделю она садилась в этот круг и пыталась соединиться таким образом с остальным миром. Как и сейчас, она чувствовала, словно стоит на дальнем берегу, смотря через бушующий поток на Землю Озабоченных Здоровых , но она не завидовала и не принижала их. Наоборот, она пыталась набраться сил, находясь в их компании, надеясь, что если она будет вдыхать тот же воздух, что и они, пить тот же кофе, и слушать их истории…. Может, однажды снова, она будет жить среди них. Как результат – эти собрания не были религиозными для нее, и в отличие от плодовитой матери-наседки рядом с ней с Библией в руках, книга Марии-Терезы оставалась лежать в сумке. Блин, она принесла ее лишь на случай, если кто-нибудь спросит, где она, и, слава богу, сама книга была не больше ее ладони. Нахмурившись, она попыталась вспомнить, где ее купила. Где-то южнее Линии Мэйсона-Диксона , в ночном магазине… Джорджия? Алабама? Она шла по пятам своего бывшего мужа и нуждалась в чем-то, что помогло бы ей не сойти с ума теми днями и ночами. Когда это было? Три года назад? Казалось, что три минуты и три тысячелетия одновременно. Господи, те месяцы были ужасными. Она знала, что расставание с Марком будет отвратительным, но она даже не представляла, насколько. После того, как он избил ее и похитил Робби, Мария-Тереза две ночи провела в больнице, пытаясь оправиться, и потом она наняла частного детектива и направилась за ними. Потребовался май, июнь и июль, чтобы найти ее сына. Она и по сей день не знает, как ей удалось пережить эти ужасные недели. Забавно, что тогда она еще не обрела свою веру в Господа, но все наладилось, и чудо, которое она молила, свершилось, хотя она не верила в того, у кого просила. Воистину, молитвы были услышаны, и она ясно помнила вид черного «Навигатора» детектива, когда он подъехал к «Мотель-6» , в котором она остановилась. Робби открыл дверь внедорожника и ступил под солнце Флориды, и она должна была кинуться к нему, но ее колени подкосились. Рухнув на тротуар, она протянула руки, заливаясь слезами. Она думала, что он умер. Робби повернулся на задыхающийся звук… и как только увидел ее, он стрелой сократил расстояние, так быстро, как только мог. Он кинулся в ее объятия, его одежда была грязной, волосы – спутанными, а пахло от него подгоревшими макаронами и сыром. Но он был жив, здоров, и в ее объятиях. Однако тогда он не плакал. И после этого. Не говорил и о своем отце или тех трех месяцах. Даже с терапевтами, которых она приводила. Мария-Тереза думала, что худшей частью случившегося было незнание, был ли рожденный ею ребенок жив, или нет. Но его возвращение домой стало очередным адом. Ей хотелось спрашивать его каждую минуту, каждый день, в порядке ли он, но не могла. Каждый редкий раз, когда она ломалась и спрашивала его, он просто отвечал, что он в норме. Он не был в норме. Просто не мог быть. Детектив предоставил ей очень поверхностные детали. Ее муж провез Робби через всю страну, таская по снятым авто, под вымышленными именами, с запасом налички. Выяснилось, что он сознательно оставался в тени по нескольким причинам – потому что его искала не только Мария-Тереза. И он угрожал Робби, чтобы не дать ему убежать. За что ей хотелось убить своего бывшего мужа. После того, как она вернула Робби и подала на развод, она убежала от места своего проживания так далеко, как смогла, живя на деньги, которые она взяла у Марка, и подаренные им украшения. К несчастью, их ненадолго хватило, не после гонораров адвокатам, счета частному детективу и расходов на обновление самой себя. То, что ей сейчас приходиться делать за деньги, напомнило ей об Иове. Она могла поспорить, что когда от него все отвернулись, он не знал, что ждет его: в одну минуту он жил припеваючи, в следующую – его лишили всего и опустили так низко, естественно, что его голову стали посещать мысли, казавшиеся ранее абсолютно неприемлемыми, осталось лишь стремление выжить. С ней было также. Она никогда не могла предвидеть подобного. Ни падение вниз, ни жесткое приземление на самое дно и превращение в проститутку. Но ей следовало знать. Ее бывший был замешан в темных делах с самого начала, храня деньги повсюду, исключая банковские счета. Где, черт возьми, она думала, он берет эту зелень? Люди, занимающиеся законным бизнесом, имеют кредитки и платежные карты, и максимум пару двадцаток в кошельке. Они не хранили тысячи долларов по портфелям «Гуччи», спрятанные в шкафах гостиничных номеров Лас-Вегаса. Конечно, вначале она не знала обо всем этом. В самом начале она была слишком очарована подарками, ужинами, полетами на самолете. Уже позже она начала задавать вопросы, но к тому времени было поздно: у нее был любимый сын и муж, вселяющий ужас, и это быстро заткнуло ей рот. И если быть предельно честной с самой собой, тайна, окружавшая Марка, по-настоящему привлекала ее поначалу. Тайна, сказка и деньги. Она заплатила за это влечение. Очень дорого. Звук отодвигаемых стульев вернул ее к реальности. Собрание закончилось, и участники начали вставать и обниматься всей группой…. И значит ей быстро нужно убираться, пока ее не втянули в это. Одним делом было слушать их; другим – прикасаться к ним. Этого она не могла вынести. Вставая на ноги, она забросила сумку на плечо и кратчайшим путем направилась к двери. По пути к выходу, она сказала остальным что-то незначительное на скорую руку, и как всегда, получила взгляды, которыми христиане награждали менее удачливую, бедную милую девочку. Интересно, будут ли они столь щедры, узнай, куда она направляется и чем занимается после этих встреч? Ей хотелось верить, что знание не сыграет большой роли. Но сомневалась в этом и нечего не могла с собой поделать. В коридоре уже собирались для следующей группы этого вечера, Анонимных Наркоманов, насколько она слышала, которая совсем недавно начала свою работу в соборе Святого Патрика. Все были такими дружелюбными, две проблемные группы смешались между собой во время передачи комнаты. Копаясь в сумке в поисках ключей, она… Врезалась в мужчину-каменную стену. – Ой, простите меня! – она подняла взгляд вверх, очень высоко, прямо на пару львиных глаз. – О, эээ… – Осторожнее, – мужчина помог ей удержаться на ногах, слегка улыбнувшись ей. Его волосы были такими же потрясающими, как и желтые глаза, они разноцветной копной рассыпались по его огромным плечам. – Вы в порядке? – О… – она видела его раньше, не только в этом коридоре, еще в «ЗироСам»: всегда дивилась нереальной внешности, считая его за модель. И, естественно, какая-та часть ее беспокоилась, что он знал, чем она зарабатывала на жизнь. Однако он не чувствовал неловкости и никогда не чурался ее. Более того, раз он посещал АН , у него были свои демоны. – Мадам? Эй? – О… боже, простите. Да, я в порядке… мне, на самом деле, следует смотреть, куда я иду. Улыбнувшись ему в ответ, она вскочила по лестнице, направилась на первый этаж собора и вышла через парадные двери. Очутившись на улице, она засеменила вдоль рядов из машин, припаркованных параллельно, жалея, что ей не досталось места получше. Ее «Камри» стояла вдалеке, и зубы уже стучали от холода к тому моменту, когда она запрыгнула в машину и приступила к привычному ритуалу, пытаясь завести ее. – Давай… ну давай же… Наконец, раздался свист, вруум, затем она развернулась на сто восемьдесят градусов против правил, переехав через двойную сплошную. Поглощенная своими мыслями, она не заметила фары, которые сели ей на хвост… и остались там.
«Ага, я понимаю, почему Вин купил тут хату», – подумал Джим, припарковав грузовик в полквартала от Коммодора. Наружная сторона здания казалась строгой: сплошной фасад из стекла, крепленный к тонким стальным перекладинам, предоставлял потрясающий обзор каждой квартиры. И судя по вестибюлю, который был виден Джиму снаружи, интерьер был чистым декадансом – залитый светом, с кроваво-красным мраморными полом, а в середине располагалась цветочная корзина размером с пожарный автомобиль. Понятно, Голубое Платье станет жить именно в таком месте. Черт, ему следовало предложить ДиПьетро сходить куда-нибудь отужинать. Учитывая, что воспоминания о произошедшем прошлой ночью оставались столь четкими, то находиться с ней в четырех стенах было явно не лучшей идеей. К тому же, алло, у него и так затруднения со спасением души ее гребаного бойфренда от вечного ада. Заглушив мотор, он потер лицо и почему-то вспомнил собаку, которую оставил дома, свернувшуюся на грязной койке. Этот приятель мгновенно отрубился с набитым брюхом и широко раскинутыми лапами, тощие бока размеренно поднимались и опускались. Какого черта он умудрился подобрать это животное? Спрятав ключи в кармане куртки, он вышел из грузовика и перешел улицу. Он вошел в вестибюль, и то, что с улицы казалось сочным, вблизи выглядело величественно, но времени, чтобы восхититься этим помещением, не было. Как только он зашел внутрь, охранник за столом нахмурился, взглянув на него. – Добрый вечер… вы Мистер Херон? – Парню в черной униформе было около пятидесяти, и его глаза не были ни вялыми и ни тупыми. Вероятность того, что он был вооружен и знал, как пользоваться этим оружием, была внушительной. Джиму пришлось согласиться. – Да, это я. – Могу я взглянуть на удостоверение личности, пожалуйста? Джим вынул бумажник и раскрыл его на водительском удостоверении штата Нью-Йорк, которое он купил через три дня после приезда в Колдвелл. – Спасибо. Я позвоню Мистеру ДиПьетро. – Охранник две секунды говорил по телефону и потом махнул рукой в сторону лифтов. – Идите прямо, сэр. – Спасибо. Подъем на двадцать восьмой этаж был гладким как шелк, и Джим удивил себя, определив тщательно спрятанные камеры наблюдения: они были установлены по верхним углам, где золотые зеркальные панели сходились вместе, и выглядели как предмет интерьера. С четырьмя камерами получалась четкая картинка лица пассажира, и не имеет значения в какую сторону он смотрел. Мило. Очень мило. «Дзинь», ознаменовавший прибытие, был таким же тихим, и когда двери раскрылись, по другую сторону, в длинном кремовом коридоре стоял Вин ДиПьетро с видом, будто он владел всем гребаным зданием. ДиПьетро протянул ладонь. – Добро пожаловать. У парня было солидное рукопожатие, официальное и быстрое, и выглядел он отлично, тоже, кстати, не сюрприз. В то время как Джим надел свою вторую «хорошую» фланелевую рубашку и побрился, Вин был в новом костюме, не в том, что был на нем в больнице три часа назад. Возможно, он надевал шмотки лишь раз, а затем выбрасывал. – Не против, если я буду звать тебя Джимом? – Нет. ДиПьетро повел его к двери, открывая вход в… Охренеть, квартира была прямо из коллекции Дональда Трампа – черный мрамор, золотые завитушки, различный хрусталь и резные статуи. Начиная с полов парадного коридора и до лестницы, ведущей на второй уровень… и, ага, плюс напольное покрытие гостиной, здесь было столько тесаного и обработанного камня, что Джиму стало интересно, как много каменоломен выгребли до дна, чтобы отделать это место. И мебель… Господи, эти диваны и кресла выглядели как ювелирные изделия, с золотым теснением и шелком цвета драгоценных камней. – Девина, выйди к нашему гостю, – крикнул ДиПьетро через плечо. Когда донесся стук высоких каблуков, приближающихся к гостиной, Джим взглянул на по-настоящему сногсшибательный вид Колдвелла… стараясь не думать, о последней встрече с этой женщиной. От нее исходил запах того же парфюма, что и прошлой ночью. Ей так подходило ее имя. Она была божественна. – Джим? – позвал ДиПьетро. Джим выждал чуть дольше, давая ей время посмотреть на его профиль и успокоить себя. Видеть его издалека – одно; принимать у себя дома, так близко, на расстоянии вытянутой руки – совсем другое. Она была снова в голубом? Нет, в красном. А ДиПьетро обвил рукой ее талию. Джим кивнул ей, отказываясь впускать в голову ни единое воспоминание. – Приятно познакомиться. Она улыбнулась ему, протянув руку. – Добро пожаловать. Надеюсь, вы любите итальянскую кухню? Джим быстро встряхнул ее руку, потом затолкал свою ладонь в карман джинсов. – Да, люблю. – Хорошо. Повар отдыхает вплоть до следующей недели, а итальянские блюда – практически все, что я умею готовить. Черт. И что теперь? В последовавшем молчании, все трое стояли так, будто задавались одним и тем же вопросом. – Извините меня, – сказала Девина, – Схожу проверить ужин. – Вин быстро поцеловал ее в губы. – Там у нас стоит выпивка. Когда стук высоких каблуков начал затихать, ДиПьетро прошел к мини-бару. – Какую отраву выберешь? Интересный вопрос. В своей бывшей «профессии» он использовал цианид, сибирскую язву, тетродотоксин, рицин, ртуть, морфий, героин, а заодно и новые нервнопаралитические препараты. Он делал инъекции, подкладывал в пищу, посыпал на дверные ручки, распылял на письма, заражал все возможные виды лекарств и напитков. И это было до того, как он стал по-настоящему изобретательным. Ага, он был хорош со всем этим также, как с ножом, стволом или голыми руками. Ну, ДиПьетро этого знать не обязательно. – Вряд ли у вас есть пиво? – спросил Джим, оглядывая бутылки с алкоголем высшего качества. – Есть новое Догфиш . Оно изумительно. Точно, Джим предпочитал Бад, об этой марке вообще впервые слышал – ни собак, ни рыб не захочется варить с хмелем. Но, черт с ним. – Звучит неплохо. ДиПьетро подхватил два высоких стакана и открыл панель, которая оказалась мини-холодильником. Взяв пару бутылок, он снял крышки и налил темное пиво с пеной, напоминавшей океанскую. – Думаю, оно тебе понравится. Джим принял один из стаканов вместе с маленькой льняной салфеткой, на который были вышиты инициалы «В.С.ДП.». Один глоток… и он мог вымолвить лишь «Черт возьми». – Хорошее, не так ли? – ДиПьетро сделал глоток, а потом поднес бокал к свету, будто инспектировал его свойства. – Лучшее. – Прямо из рая. – Джим смаковал то, что проходило мимо его языка, и оглядывал окружающую его роскошь свежим взглядом. Богатым было к чему стремиться. – Ну и шикарная же у тебя хата. – Дом на берегу будет еще круче. Подойдя к стеклянной стене, Джим прислонился к ней. – Почему ты хочешь уехать от этого? – Потому что там, куда я направляюсь, намного лучше. Раздался тихий звук, похожий на дверной звон, и Джим взглянул на телефон. Джим тоже обернулся. – Это рабочий номер, придется взять. – С пивом в руке он направился к двери в другом конце комнаты. – Чувствуй себя как дома. Я сейчас вернусь. Когда парень вышел, Джим рассмеялся про себя. Здесь «как дома»? Ну даааааа. Он чувствовал себя частью детской шарады, где ребенку нужно выбрать неподходящий предмет: морковь, огурец, яблоко, цуккини. Ответ: яблоко. Обитый шелком диван, дорогой ковер, чернорабочий, хрустальные графины. Ответ: да-да. – Привет. Джим закрыл глаза. Ее голос был таким обворожительным. – Привет. – Я… Джим обернулся кругом и не удивился, обнаружив прежнюю грусть в ее взгляде. Она пыталась подобрать слова, и он поднял руку, желая остановить ее. – Тебе не нужно объяснять. – Я… никогда не делала ничего, подобного прошлой ночи. Я всего лишь хотела… – Чего-то отличающегося от него? – Джим покачал головой, когда она стала дрожать. – О… дерьмо… послушай, не плачь. Он поставил пиво, которое налил ему ДиПьетро, и подошел, протягивая салфетку. Он бы сам стер ее слезы, но не хотел смазать макияж. Рука Девины дрожала, когда она взяла протянутый платок. – Я не собираюсь рассказывать ему. Никогда. – От меня он тоже не узнает. – Спасибо. – Ее глаза переместились на телефонную консоль, где напротив пометки «кабинет» горела лампочка. – Я люблю его. Люблю… Просто… он – сложный. Он… сложный человек, и я знаю, что он любит меня по-своему, но порой я чувствую себя невидимкой. А ты? Ты действительно видел меня. Да, видел. И не мог отрицать этого. – Правда в том, – прошептала она, – что хотя мне и не следовало быть с тобой, я ни о чем не жалею. Он не был уверен в этом, учитывая, каким взглядом она смотрела на него, будто ждала мудрого совета или… отпущения грехов. Этого он ей дать не мог. Он раньше не заводил отношений, так что не похоже, что он мог что-то посоветовать ей насчет ее и Вина…. Его удел – секс на одну ночь, поэтому то, что могло так шокировать ее, был частый его опыт, когда доходило до секса. Было ясно лишь одно. Когда эта восхитительная женщина смотрела на него своими темными, блестящими глазами, он видел в них любовь к ее мужчине, она светилась от любви в своем сердце. Блин, ДиПьетро – конкретный идиот, раз поганит такие отношения. Джим поднял руку и стер слезинку с ее лица. – Послушай меня. Ты забудешь произошедшее. Спрячешь это глубоко внутри и не станешь больше вспоминать об этом, хорошо? Не вспоминай об этом, и случившееся станет былью. Будто ничего не происходило. Она тихонько шмыгнула носом. – Хорошо… идет. – Умница. – Джим заправил локон мягких волос за ее ухо. – И не волнуйся, все будет в порядке. – Как ты можешь быть так уверен? И тут его осенило. Может, вот оно, перепутье Вина – прямо здесь, рядом с мужчиной, которого она хочет любить, надеется получить шанс, но проигрывает битву за отношения. Если бы парень смог увидеть, чем обладает, и не просто свою недвижимость, машины, статуи и весь этот мрамор, но то, что действительно имело значение. Может, тогда бы он смог изменить свою жизнь и душу к лучшему. Девина стерла несколько слезинок. – Кажется, я начинаю терять веру. – Не нужно. Я здесь, чтобы помочь. – Джим сделал глубокий вдох. – Я все исправлю. – О, господи… ты заставляешь меня еще сильней плакать. – Девина рассмеялась и пожала его руку. – Но, спасибо тебе огромное. Черт… из-за ее взгляда, казалось, что она проникла в его грудь и взяла сердце в свои нежные ладони. – Твое имя, – прошептал он, – подходит тебе. Ее щеки вспыхнули. – Я ненавидела его в школе. Хотела быть Мэри, Джули или кем-нибудь обычным. – Нет, оно идеально. Я не могу представить, что тебя будут звать иначе. – Джим опустил взгляд на телефон, обнаружил, что лампочка погасла. – Он закончил звонок. Она промокнула свои глаза. – Должно быть, ужасно выгляжу. Сейчас… я принесу amuse-bouche . Отнеси их ему и задержи в кабинете, пока я привожу себя в порядок. Ожидая, пока она вернется, Джим допил пиво, удивляясь, каким чертом он записался в Купидоны. Блин, если те четыре парня даже подумают о том, чтобы нарядить его в крылья и подгузник, пока он будет натягивать тетиву, он точно пересмотрит свой трудовой договор. И не только формулировки. Девина вернулась с серебряным подносом, полным чего-то размером с зубок. – Вон там кабинет. Я присоединюсь к вам, когда не буду выглядеть такой заплаканной. – Договорились. – Джим взял поднос, приготовившись стать официантом и нянькой для ДиПьетро. – Я задержу его. – Спасибо. За все. Чтобы не наговорить лишнего, Джим двинулся с подносом в руках вдоль бесчисленного количества комнат. Когда он дошел до кабинета, дверь была открыта, и ДиПьетро сидел за большим мраморным столом с кучей компьютеров. Но парень смотрел не на мониторы. Он отвернулся, уставившись в стену из окон и мерцающий вид. Стиснув в руке что-то маленькое и черное. Джим постучал по косяку. – У меня развлечения для вашего рта .
***
Вин развернулся кругом на кресле и спрятал коробочку с кольцом рядом с телефоном. Стоя в дверном проеме с подносом в руках, парень мало походил на официанта, и не из-за фланелевой рубашки и джинсов. Он просто был не из тех, кто станет прислуживать кому-либо. – Ты знаешь французский? – прошептал Вин, кивнув на amuse-bouche. – Она объяснила, что это. – А. – Поднявшись, Вин подошел ближе. – Девина отлично готовит. – Ага. – Уже попробовал? – Неа, я просто сужу по запаху, доносящемуся из твоей кухни. Они взяли по фаршированной шляпке гриба. И крошечный сэндвич с кусочками томата, толщиною с лист бумаги, и листьями базилика. И малюсенькую ложку с икрой и луком-пореем. – Присаживайся, – предложил Вин, кивая на кресло у противоположного края стола. – Давай поговорим. В смысле, я знаю, ты хочешь поужинать… но есть же что-то еще, не так ли? Херон поставил поднос на стол, но садиться не стал. Вместо этого, он подошел к окну и взглянул на Колдвелл. В тишине Вин снова сел на свой кожаный трон, оценивая «гостя». У сукиного сына был подбородок шириной с брусок два на четыре дюйма, жесткий и прямой, и он держал карты при себе: по лицу было сложно что-то определить. Следовательно, дорожка, на которую они собираются ступить, была темной и коварной. Вин покатал золотую ручку на своем блокноте, в ожидании просьб, и он явно не беспокоился о разных хитростях. Большая часть его денег была вложена в стройку, но он не начал работать официально над своими гвоздями и досками… и его связи с черным рынком Колдвелла также были налажены. – Не торопись, Джим. О деньгах просить легче, чем… о других вещах. – Он слегка улыбнулся. – Ты, случаем, не хочешь чего-то не столь легкодоступного в местном Ханнафорде ? Брови Херона дернулись, но на этом все, он просто продолжил осматривать огни города. – О чем конкретно ты говоришь? – А что конкретно ты хочешь найти? Последовала пауза. – Мне нужно узнать тебя. Вин выпрямился в кресле, не уверенный, что расслышал правильно. – Узнать меня как? Повернув голову, Херон взглянул на него сверху. – Ты стоишь на пороге какого-то решения. Чего-то значимого. Верно? Глаза Вина метнулись к маленькому черному квадрату, который он припрятал. – Что в ней? – спросил Херон. – Не твое дело. – Кольцо? Вин выругался и потянулся за покупкой из Рейнхарда. Он засунул коробочку в выдвижной ящик, начиная терять терпение. – Слушай, кончай морочить мне голову и скажи прямо, чего ты хочешь. Дело не в ужине или близком знакомстве со мной. Просто подумай, что в этом городе нет ничего, недоступного мне, и просто покончим с этим. Чего ты, мать твою, хочешь? Тихие слова, которые он произнес в ответ, казались такими неуместными: – Дело не в том, чего хочу я, а в том, что я собираюсь сделать. Я здесь, чтобы спасти твою душу. Вин нахмурился… а затем заржал в голос. Этот парень со Смертью на спине и ремнем для инструментов на поясе хотел спасти его? Ага, все так логично. И P.S: «душу» Вина спасать не нужно. Когда он сделал передышку для пары глубоких вдохов, Херон сказал: – Знаешь, а ведь я также отреагировал. – На что? – спросил Вин, потирая лицо. – Ну, назовем это призывом к долгу. – Ты из религиозных фанатиков? – Неа. – Наконец, Джим подошел к столу и сел в кресло, расставив широко колени и сложив руки на бедрах. – Я могу кое-что у тебя спросить? – Конечно, почему нет. – Вин обнаружил, что копирует позу Херона, откидываясь в кресле и расслабляясь. На этой стадии все казалось столь странным, что он начинал не обращать на это внимание. – Что ты хочешь узнать? Херон окинул взглядом первые издания книг и произведения искусства. – Зачем тебя вся эта хрень? Я не ханжа. И я никогда не буду жить как ты, поэтому интересуюсь, зачем кому-то нужно все это иметь. Вин хотел проигнорировать вопрос, и позже он будет удивляться, почему не поступил так. Но, по какой-то причине, он ответил искренне. – Роскошь придает мне силы и прочности. Я чувствую себя в безопасности, когда красивые вещи окружают меня дома. – Ляпнув это, он тут же захотел взять слова назад. – В смысле… черт, я не знаю. Я вышел не из богатых. Был простым итальянским мальчиком, живущим в северной части города, мои родители еле-еле сводили концы с концами. Я пробивался наверх потому, что хотел большего, чем обладал тогда. – Ну, сейчас ты забрался оооочень высоко, все верно. – Херон взглянул на компьютеры. – Значит, ты много работаешь. – Все время. – Похоже, ты заработал на этот изумительный вид. Вин развернулся на кресле. – Ага. Частенько смотрю на него в последнее время. – Будешь скучать по нему, когда переедешь? – Я смогу смотреть на реку. И дом, который вы с ребятами строите, выйдет впечатляющим. Люблю все впечатляющее. – Это пиво, возможно, самое лучшее, какое я пробовал. Вин сосредоточился на отражении парня на затемненном стекле. – Херон – твоя настоящая фамилия? Парень слегка улыбнулся. – Конечно. Вин оглянулся через плечо. – Какие еще языки знаешь кроме французского? – Кто сказал, что я и его знаю? – Тот факт, что ты ни разу не слышал об этом иностранном пиве, заставляет меня сомневаться в том, что ты любитель поесть и разбираешься в этом жаргоне. И Девина не переводила amuse-bouche потому, что было бы грубо допустить, что ты не знаешь значения этого слова. Следовательно, я думаю, что ты знаешь французский. Херон постучал пальцами по колену, что-то обдумывая. – Расскажи, что за коробочку ты прячешь в ящике, и может, я отвечу тебе. – Кто-нибудь говорил, что из тебя приходиться клешнями вытягивать информацию? – Постоянно. Решив, что это будет несерьезным откровением – в конце концов, когда Херон будет иметь что-то с Девиной? – Вин достал коробочку из Рейнхарда и открыл ее. Он повернул ее так, чтобы Херон смог увидеть, что там лежало, и парень тихо присвистнул. Вин просто пожал плечами. – Как я уже сказал, я люблю красивые вещи. Купил его прошлой ночью. – Господи, вот это бриллиант. Когда собираешься спросить ее? – Не знаю. – Чего ты ждешь? Вин захлопнул коробку. – Ты задал больше одного вопроса. Моя очередь. Французский? – Oui ou non?? – Jeparle un peu. Et vous? – Je peu. Et – Я заключил несколько сделок по недвижимости к северу от границы, поэтому говорю на французском. Твой же акцент – не канадский. Европейский. Как долго ты служил в вооруженных силах? – Кто сказал, что я служил? – Просто догадка. – Может, я учился в колледже за рубежом. Вин окинул парня скучающим взглядом. – Не твой стиль, я думаю. Ты плохо подчиняешься приказам, и я не могу представить, что ты станешь довольствоваться сиденьем за школьной партой четыре года. – Смысл идти на военную службу, если я плохо подчиняюсь приказам? – Потому что они позволяли тебе делать что-то на свой лад. – Вин улыбнулся, когда лицо парня оставалось полностью непроницаемым. – Они позволяли тебе работать самостоятельно, не так ли, Джим? Чему еще они тебя научили? Растянувшееся молчание наполнило не просто комнату, а всю двухэтажную квартиру. – Джим, ты осознаешь, что чем больше ты молчишь, тем больше я надумаю о твоей военной стрижке и татуировке на спине. Я показал тебе, что ты хотел увидеть… кажется, будет честно вернуть одолжение. Более того, это правила игры. Джим медленно наклонился, его глаза были безжизненны, как камень. – Если я расскажу тебе что-нибудь, мне придется убить тебя, Вин. А это вконец испоганит настроение нам обоим. Так, эта татуировка – не просто что-то, что парень увидел на стене во второсортном татусалоне и забил на себя, потому что решил, что она крута. Джим был реальным парнем. – Я просто сгораю от любопытства, – пробормотал Вин. – Тебе лучше преодолеть его. – Прости, дружище. Я – отменный засранец. И не думай, что я выиграл лотерею, чтобы загрести все то дерьмо, на которое ты так пялишься. Последовала пауза, после которой на лице Джима появилась слабая улыбка. – Хочешь, чтобы я думал, что у тебя есть яйца? – Уж поверь, приятель. И с полуслова понять можно, что они размером с церковные колокола. Джим откинулся в кресле. – О, ну точно. Так почему ты высиживаешь это кольцо? Вин сузил глаза, в них вспыхнул гнев. – Ты хочешь знать причину. – Ага. Она – невероятно шикарная женщина, и смотрит на тебя, как на бога. Вин наклонил голову в бок и высказал все, что крутилось в его голове с прошлой ночи. – Моя Девина ушла прошлой ночью в голубом платье. Когда она вернулась домой, она сразу же переоделась и приняла душ. Этим утром я вытащил платье из корзины с грязным бельем, и обнаружил на его спине черное пятно, будто она сидела где-то еще, помимо начищенного стула в баре. И к тому же, Джим, когда я понюхал платье, то учуял на ткани что-то, напоминающее мужской одеколон. Вин оценил каждую мимическую мышцу на лице парня. Ни одна из них не дрогнула. Вин наклонился ближе. – Не стоит упоминать, что одеколон был не мой. Тебе, возможно, будет интересно узнать, что пахнет он как твой… не то, чтобы я думал, что это ты был с ней, но ведь мужчина удивляется, когда одежда его женщины пахнет кем-то другим, верно? Поэтому видишь, дело не в том, что у меня нет яиц. А в том, к чьим яйцам еще она прикладывается.
Ну не поганая ли вечеринка. Когда Джим уставился на хозяина дюплекса, сидящего по другую сторону стола, он понял, что давно, очень давно он не встречал мужчину, который бы произвел на него впечатление… но Вину ДиПьетро этот трюк удался. Сукин сын был невозмутим, хладнокровен, собран. Чертовским умен, и не тряпка. И было очевидно, что парень в самом деле верил, что Джим не спал с его подружкой – по крайней мере, именно это подсказывали Джиму его инстинкты, а он был склонен им доверять, ведь они редко ошибались. Но как долго это продлится? Господи. Если бы он только мог вернуться в прошлую ночь и оставить Девину на той парковке. Или... черт, просто проводить ее в теплое место и дать ей найти другого парня, с которым бы она забыла свое раздражение и печаль. Джим пожал плечами. – Ты не можешь быть уверенным, что она была с кем-то. Тень скользнула по лицу Вина. – Нет. Не могу. – Изменял ей когда-нибудь? – Нет. Я не придаю этому большого значения. – Как и я. – Странно… в кои-то веки, ложь стрелой пронзила его грудь. На самом деле, в то время он не беспокоился о том, что у Девины кто-то был. Когда молчание затянулось, Джим понял, что парень ожидал от него очередного откровения, поэтому он пробежался по своей жизни, выискивая наиболее подходящие к моменту детали. В конце концов, он сказал. – Я также говорю на арабском, дари, пашто и таджикском. Улыбка Вина была отчасти уважительной, отчасти – чеширского кота. – Афганистан. – В числе прочих мест. – Как долго ты служил? – Какое-то время. – Он не шутил, что придется убить парня, если обмен информацией с его стороны зайдет еще дальше. – Давай закончим на этом разговор, если ты не возражаешь. – Согласен. – Так, как долго ты встречаешься со своей женщиной? Глаза Вина метнулись к абстрактной картине, висевшей на стене возле стола. – Восемь месяцев. Она – модель. – Оно и видно. – Ты был женат, Джим? – Черт, нет. Вин засмеялся. – Не ищешь Единственную-неповторимую? – Скорее, я не подходящий мужчина для подобных вещей. Я часто переезжаю. – Да? Легко надоедает? – Ага. Вот именно. При звуке стаккато высоких каблуков по мрамору глаза парня метнулись в сторону двери. Было очевидно, когда появилась Девина, и не просто потому, что по воздуху пронесся слабый цветочный аромат духов: взгляд Вина медленно прошелся по ней сверху-вниз, будто он давно не видел ее. – Ужин готов, – сообщила она. Джим взглянул на стекло, изучая ее отражение. Она снова стояла на свету, от ослепительного сияния она выделялась в ночном фоне… Он нахмурился. Странная тень парила позади нее, как черный флаг, раскачивающийся по ветру… будто ее преследовал призрак. Джим резко развернулся и быстро заморгал. Его глаза внимательно всмотрелись в пространство позади нее… и совершенно ничего не нашли. Она просто стояла под светом, улыбаясь, когда Вин подошел к ней и поцеловал в губы. – Джим, ты голоден? – спросил мужчина. Как насчет трансплантации головы, а уж потом гребаная паста. – Да, вполне. Они втроем двинулись мимо вереницы комнат к очередному мраморному столу. Этот стол был достаточно большим, чтобы уместить человек двадцать, добавить еще хрустальных люстр на потолок, и можно поклясться, что находишься в ледяной пещере. Столовые приборы были хороши. И без сомнений, из настоящего металла. Да вы прикалываетесь надо мной, подумал Джим, садясь за стол. – Наш повар в отпуске, – сказал Вин, усаживая Девину на стул. – Мы обслуживаем себя сами. – Надеюсь, вам понравится, что я приготовила. – Девина взяла салфетку из дамасской ткани. – Старалась сделать просто, всего лишь домашние лингуине под соусом болонез. В салате – только зелень, консервированные артишоки и красные перчики под соусом с айсвайном, который я сделала на скорую руку. Что бы это ни было, но еда пахла изумительно, а выглядела еще лучше. После больших вазочек для умывания рук и того, как наполнились тарелки, все приступили к ужину. Окей, Девина была превосходным поваром. И точка. Эти арти-что-то-там с заправкой айс-та-там были запредельно шикарны… и не давали ему взяться за пасту. – Работа над домом на берегу хорошо продвигается, – сказал Вин. – Ты так не считаешь, Джим? На этом началось часовое обсуждение стройки, и Джим снова приятно удивился. Несмотря на его хату и модный гардероб, Вин очевидно на собственном опыте познал работу Джима и остальных парней… как и все, ради чего электрики, водопроводчики, строгальщики и кровельщики вставали по утрам. Парень разбирался в инструментах, гвоздях и досках, а также изоляции. Перевозке и уборке мусора. Асфальтировании. Лицензиях. Технических нормах. Сервитуте . И значит, его повышенное внимание к деталям было обусловлено не придирками клиента-педанта; парень был тем же рабочим, но с высокими стандартами. Ага, он определенно начинал с низов. – …и это станет проблемой, – рассказывал Вин. – Нагрузка на несущие стены в фойе высотой в четыре этажа будет превышать нормативы. Что беспокоит архитектора. Девина, наконец, вставила свои полслова. – Ну, разве ты не можешь сделать его ниже? В смысле, ближе к земле? – Дело не в высоте потолка… а в крутом конусе и массе крыши. Хотя, думаю, мы могли бы решить проблему, модернизировав стальные балки.
– О. – Девина вытерла губы салфеткой, будто смутилась. – Отличная мысль. Когда Вин переключился на другую тему, также касающуюся дома, Девина уделила особое внимание сворачиванию салфетки на коленях. Черт, парень мог разбираться в строительстве, но интересно: если спросить его, какой любимый цвет его женщины, верно ли он ответит? – Так, ужин был превосходный, – сказал в конце Вин. – За шеф-повара! Когда он поднял бокал вина и кивнул Девине, она каждой клеточкой впитала похвалу, лучась от счастья. Но, с другой стороны, он провел остаток ужина, рассуждая о темах, в которых она ничего не понимала, низведя ее до позиции стороннего наблюдателя, и не придав этому особого внимания. – Я уберу все и принесу десерт, – сказала она, поднимаясь. – Нет, сиди, пожалуйста. Я ненадолго. Джим опустился назад на стул и сосредоточился на Вине. В наступившей тишине, пока Девина металась туда-сюда с блюдами, практически можно учуять, как дерево горело между ушами парня. – Что тебя парит? – спросил Джим. – Ничего. – Быстро пожав плечами, он глотнул вина. – Вообще ничего. Десерт состоял из домашнего мороженого с вишневой и шоколадной прослойкой, и настолько крепкого кофе, что тот мог обеспечить надежный стояк. Сочетание было безупречным, и все же недостаточно сладким или вкусным, чтобы убрать хмурый взгляд Вина. Когда десертные блюдца опустели, Девина снова поднялась на ноги. – Почему бы вам двоим не отправиться в кабинет, пока я прибираюсь на кухне? – Она покачала головой прежде, чем Джим успел предложить помощь. – Это займет одну минуту. Нет… правда, позволь мне заняться этим. А вы возвращайтесь к своим разговорам. – Спасибо за ужин, – поблагодарил Джим, поднимаясь со стула. – Лучшая трапеза за последнее время. – Поддерживаю Джима, – пробормотал Вин, бросив салфетку на стол. Когда они снова оказались в кабинете, Вин сразу направился к мини-бару в углу комнаты. – Она великолепно готовит, не так ли? – Ага. – Бренди? – Нет. Спасибо. – Джим прошелся по комнате, разглядывая на полках книги в кожаных обложках, картины, рисунки и марки США в рамках. – Ты также строил в Канаде, да? – На самом деле, по всей стране. Вин взял широкий бокал и налил себе пару дюймов, затем сел за стол. Покручивая коньячный бокал на месте, он дотронулся до беспроводной мышки, и его лицо осветил монитор, на котором выключилась экранная заставка. Джим остановился у рисунка, на который посмотрел Вин, подумав о Девине. На картине была изображена лошадь… вроде бы. – Этот художник сидел на ЛСД? – Это Шагал. – Без обид, но рисунок странный. Вин засмеялся, окинув взглядом этот предмет искусства… или кусок дерьма, в зависимости от вашего вкуса… авторитетно оценивая. – Картина относительно новая. Я купил ее в ночь знакомства с Девиной. Боже, я давно не смотрел на нее. Напоминает мне фантастический ландшафт. Джим подумал о жизни, которую должно быть вел парень. Работа, работа, работа… возвращение домой… не замечая дорогие вещи, которыми владел. – Ты видишь свою подружку? – внезапно спросил Джим. Вин нахмурился и глотнул бренди. Ну, это был вопрос. – Меня это не касается, – пробормотал Джим. – Но она действительно видит тебя. Ты счастливчик. Брови Вина сошлись на переносице, и когда тишина затянулась, Джим понял, что пересек сегодня все мыслимые пределы. Велика вероятность, что в ближайшие минут пятнадцать ему укажут на дверь, и хотя ему казалось, что он определил проблему Вина, все же Джим нисколько не приблизился к линии ворот, так сказать. Он подумал о маленьком ТВ, свисавшем с потолка в больничной палате, и двух шеф-поварах, из-за которых он вляпался в это ужасный ужин. – Так… у тебя есть здесь ТВ? – спросил он. Вин моргнул, собравшись с мыслями. – Да, вон там. Поднявшись на ноги, он взял пульт и вышел из-за стола, нажимая кнопки. Внезапно стеллаж разъехался надвое, и взгляду предстал плоский экран размером с двуспальную кровать. – Черт, ты помешан на своих игрушках, да, – смеясь, сказал Джим. – Помешан, не стану лгать. Они вдвоем уселись в креслах перед столом, когда Вин нажал еще несколько кнопок. Когда замелькали каналы, Джим чувствовал себя шизофреником, вымаливая подсказку у переключаемых… он ищет наставлений у телевизора? Он скоро начнет думать, что спутники отслеживают каждое его движение. О, минутку… так и было, верно. На экране менялись изображения, и Джим обращал внимание на различные шоу: «Кто хочет стать миллионером?», Вин и так обладал миллионами. «Потерянные» ? Ну, ага, подходит к им обоим… хотя один Джим понимал это. «Большой ремонт»? Много чего подобного происходит на обеих сторонах, но эта вряд ли можно назвать новостью. Смена каналов закончилась на Леонардо ДиКаприо в каком-то фильме. – На самом деле, в этом году выходит более совершенная модель, – сказал Вин, откладывая пульт в сторону. – Будет стоять в новом доме. Джим пытался въехать в сюжет фильма, но на экране мелькал лишь Лео, одетый во что-то из эпохи ренессанса, напоминающий женщину. Черт, толку никакого. – Джим, должен быть честным. – Холодные серые глаза Вина были ясными. – Я понятия не имею, во что ты здесь играешь, но, непонятно почему, ты мне нравишься. – Взаимно. – Так, и что мы с этого имеем? Джим задавался тем же вопросом. А на экране, дела Лео обстояли совсем нехорошо. Средневековые «плохие парни» схватили и куда-то потащили бедолагу. – Что это, блин, за фильм? Вин нажал на пульт, и информационная полоса выскочила внизу экрана: «Человек в железной маске». Леонардо ДиКаприо, Джереми Айронс. 1998 год. Всего две звезды, очевидно… О, твою же мать. «Железная маска»? Черт возьми, он в последнюю очередь хотел оказаться в этом клубе. Особенно с… Девина показалась в дверях кабинета. – Вы не хотите прогуляться? Ну, это ли не начало. Джим выругался про себя и попытался представить там себя, снова в ее компании… только в этот раз под бдительным, подозрительным взглядом ее бойфренда. И он ужин считал неловким? Но фильм был знаком. Верно? Четыре парня сказали, что у него будет помощь. – Ага. Давайте проедемся в центр, – пробормотал он. – В… Как насчет «Железной Маски»? Глаза Девины вспыхнули, будто ее поразил выбор клуба. И тут взаимненько. После короткого обсуждения Вин поднялся на ноги. – Окей, если вы этого хотите, то я в игре. – Он подошел к своей женщине, и, будто сделав над собой усилие, наклонился к ней и поцеловал в губы. – Я принесу тебе шубу. Девина повернулась и последовала за своим мужчиной вниз по коридору. Джим, оставленный в кабинете, пропустил руку сквозь волосы, желая повыдергивать их с корнями. Может, ему стоит перестать думать, будто ТВ посылает ему подсказки. Потому что это до безумия глупо.
