На другой стороне Гудзона, к югу от особняка Братства, Осень сидела в хижине в абсолютной темноте, по-прежнему на том же самом стуле, на который опустилась в нача-ле ночи. Она уже давно выключила свет силой разума, и в отсутствие освещения засне-женный пейзаж за окном сиял под светом луны, как днем. С ее точки обзора, река виделась широким, неподвижным пространством, хотя лед покрывал ее лишь вдоль берегов. Со своей точки обзора, она видела немного, вместо этого перед глазами мелькали этапы ее жизни. Много часов прошло с тех пор, как приходила Хекс – луна поменяла местораспо-ложение, деревья вокруг отбрасывали черные тени. Во многом, время не имело никакого значения, но обладало воздействием: чем дольше Осень обдумывала некоторые вещи, тем яснее видела себя, то, что она осознала чуть раньше, уже не шокировало, а было тем, во что она погружалась все глубже и глубже... Что-то, от чего она начала меняться… Сначала темная черта, что пересекла зимний горизонт, казалось, была просто еще одной тенью от ствола дерева на краю владений. Только она была подвижна. Тень была живой. И это было... не животное. Мужчина. Внезапный приступ страха заставил ее подскочить, но инстинкты мгновенно под-сказали, кто это был. Тормент. Здесь был Тормент. Первой мыслью было спуститься в подвал и притвориться, что она его не видела и, учитывая, то, что он остановился посреди газона, давая ей время узнать его, Тор казалось, сам предлагал ей так поступить. Но бежать Осень не собиралась. Она уже столько раз делала это, что хватило бы на несколько жизней. Встав со стула, она подошла к двери, что вела к реке, и широко ее распахнула. Скрестив руки на груди от холода и подняв подбородок, она ждала, когда Тормент шагнет вперед. Он так и сделал. Брат медленно приближался с выражением мрачной решимости на лице, под его тяжелыми сапогами хрустел твердый снежный покров. Он выглядел все так же, по-прежнему высокий и широкоплечий, с густыми темными волосами, разбавленными белой прядью. Его красивое, серьезное лицо было безупречным. Как странно, что она пытается разглядеть в нем какие-то метаморфозы. Видимо, она приписывает свою собственную трансформацию всем и каждому. Когда он остановился перед ней, она откашлялась, облегчая першение глотком обжигающе холодного воздуха, но не произнесла ни слова. Пришла его очередь говорить. – Спасибо, что вышла ко мне, – сказал он. Осень просто кивнула, не желая облегчать ему процесс извинений. Нет, больше никакого послабления – ни ему, ни всем остальным. – Я хочу немного поговорить… если, конечно, у тебя есть для этого время. Холодный ветер начал забираться под одежду, поэтому она кивнула и шагнула внутрь. Раньше воздух в хижине не казался ей особенно теплым, теперь же здесь было жарко, как в тропиках. И тесно. Опустившись на свой стул, она позволила Торменту самому выбрать – стоять или же присесть. Он выбрал первое, и теперь возвышался прямо над ней. Глубоко вздохнув, собираясь с силами, он заговорил четко и ясно, как если бы уже репетировал эту речь: – Никаких извинений не хватит, чтобы исправить то, что я наговорил. Это было совершенно несправедливо и непростительно. Этому нет оправдания, и я даже не буду пытаться его искать. Я просто… – Знаешь что? – прервала она его ровным голосом. – Часть меня хочет прямо сей-час послать тебя подальше... принять твои извинения, усталый взгляд, тяжелое сердце, чтобы больше никогда, никогда в жизни с тобой не пересекаться. Повисло тяжелое молчание, затем он кивнул. – Хорошо. Я понимаю. И полностью уважаю твое… – Но, – она снова его перебила, – Я провела всю ночь, сидя на этом стуле, думая о том твоем откровенном монологе. На самом деле, я почти ни о чем другом и не думала, с тех пор как покинула тебя. – Внезапно она взглянула на реку. – Знаешь, ты, должно быть, похоронил меня в такую ночь, как сегодня. – Да, так и было. Вот только тогда шел снег. – Наверное, тяжело было копать промерзшую землю. – Тяжело. – Волдыри на твоих руках служили несомненным доказательством этому. – Она снова посмотрела на него. – Буду честной, ты практически уничтожил меня там, в палате учебного центра. Для меня важно, чтобы ты это понимал. После того как ты ушел, я не могла ни думать, ни чувствовать, не могла ничего – только дышать, и то лишь потому, что мое тело делало это по своей собственной воле. У него в горле раздался какой-то звук, как будто из-за сожаления голос ему отка-зывал. – Я всегда знала, что ты любишь одну Велси, и не только потому, что ты сразу ска-зал мне об этом, но потому что это было очевидно с самого начала. И ты прав: я влюби-лась в тебя и старалась скрывать от тебя свои чувства умышленно, поскольку знала, что это может причинить тебе невыносимую боль – осознание того, что ты смог подпустить к себе другую женщину так близко... – Она покачала головой, словно представив, как это могло на него повлиять. – Я действительно хотела избавить тебя от боли, и искренне же-лала, чтобы Велси обрела свободу. То, что происходило с ней, было почти так же важно для меня, как и для тебя, и не потому, что я хотела наказать себя, а потому что я действи-тельно тебя любила. Дева Дражайшая, он стоял так тихо. И едва дышал. – Я слышала, что ты избавился от дома, в котором вы с ней жили, – сказала она. – И сделал то же самое с ее вещами. Я предполагаю, это потому, что ты пытаешься найти новый способ помочь ей отправиться в Забвенье, и я надеюсь, что это поможет. Поможет вам обоим. – Я приехал сюда, чтобы говорить о тебе, а не о ней, – сказал он тихо. – Очень благородно с твоей стороны, и знай, что я перевожу разговор на тебя не потому, что чувствую себя жертвой романа, который закончился драматично, а потому, что наши отношения в эту эпоху были основаны на тебе. Это и моя вина, но и таков был характер цикла, который мы завершили. – Цикла? Она встала, желая быть с ним на равных. – Подобно тому, как времена года проходят полный цикл. Когда впервые пересек-лись наши пути, проблема была во мне, моем эгоизме, моей зацикленности на трагедии, которую я пережила. На этот раз дело было в тебе, твоем эгоизме, твоей трагедии, что ты пережил. – О, Боже, Осень... – Как ты сам указал мне, мы не можем отрицать истину, даже не следует пытаться. Таким образом, я полагаю, что никто из нас больше не будет пробовать это сделать. Те-перь мы достигли согласия, наши проступки друг перед другом продиктованы делами и словами, которые ни один из нас не может отменить или отозвать назад. Я всегда буду сожалеть о том, в какое положение я поставила тебя тогда, много лет назад, когда вос-пользовалась твоим кинжалом, и тебе не обязательно говорить мне о своей глубокой скорби, сейчас, когда ты стоишь передо мной, я и так вижу ее на твоем лице. Ты и я... это полный цикл, и он будет завершен. Тор моргнул, не отводя с нее взгляда. Затем провел большим пальцем по лбу, слов-но у него разболелась голова. – Ты ошибаешься насчет того, что это завершение. – Не понимаю, как ты можешь спорить, когда все так логично. – Я тоже очень много думал. И спорить с тобой не собираюсь, но хочу, чтобы ты знала, я был с тобой не только из-за Велси. Сначала я сам этого не осознавал – или просто не мог себе этого позволить... я не знаю, черт возьми. Но я твердо уверен, что во многом дело было именно в тебе, и после того, как ты ушла, стало совершенно ясно, что… – Тебе не обязательно извиняться… – Это не извинение. Речь идет о том, что я просыпаюсь по утрам и протягиваю руку в поисках тебя, и чувствую сожаление, не находя. Речь о том, что я все время собираюсь принести тебе поесть, а затем вспоминаю, что тебя нет рядом. Речь о том, что даже когда я упаковывал вещи своей мертвой жены, я думал и о тебе тоже. Дело не только в Велси, Осень, и я думаю, что понял это после твоей жажды, именно поэтому так разозлился. Я провел полтора дня, сидя на заднице, уставившись в темноту, пытаясь понять все это – и я не знаю... думаю, я, наконец, нашел в себе мужество, чтобы действительно быть честным с самим собой. Потому что это тяжело, когда ты любил одного человека, всем своим существом, и она покинула этот мир, а затем приходит кто-то другой и занимает ее место в твоем сердце. – Он приложил руку к груди и похлопал. – Это принадлежало ей и только ей одной. Всегда. Или, по крайней мере, так я думал... Но дело обстоит совсем иначе, и когда появилась ты... да будет проклят этот цикл, я не хочу, чтобы наша история заканчивалась. Теперь настал ее черед ощутить шок, тело словно онемело, и она изо всех сил пы-талась понять, что он говорит. – Осень, я влюблен в тебя, и по этой причине пришел сюда сегодня вечером. Нам не обязательно быть вместе, и тебе не обязательно принимать все, что я говорю, но я хочу, чтобы ты это знала. И еще я хочу сказать, что теперь живу в мире с самим собой, потому что... – Он сделал глубокий вдох. – Знаешь, почему Велси была беременна? Не потому, что я хотел ребенка. А потому, что она знала, что каждую ночь, когда я выходил из дома, меня могли убить на поле боя, и по ее словам, ей требовалось что-то, ради чего она про-должила бы жить. И что если бы умер я, а не она? Она продолжила бы жить, и... странная вещь, но я бы не осуждал ее за это. Даже если бы эта жизнь включала в себя другого муж-чину. Я думаю, я понял что... она бы не хотела, чтобы я оплакивал ее вечно. Она бы хоте-ла, чтобы я двигался дальше... так я и сделал. Осень открыла рот, чтобы заговорить. Но слов не было. Неужели он действительно сказал все то, что она слышала? – Аллилуйя, черт возьми. Осень тревожно вскрикнула, и Тор сразу же обнажил свой черный кинжал… а Лэс-ситер вышел в центр комнаты. Ангел похлопал в ладоши, затем возвел руки к небу, словно евангелист. – Наконец-то! – Господи, – зашипел Тор и убрал оружие. – Я думал, ты отошел от дел! – Окей, но я не тот парень, что родился в яслях. И, поверьте мне, я пытался подать в отставку, но Создателю наплевать на все мои доводы. Впрочем, как обычно. – Я призывал тебя несколько раз, и ты не появлялся. – Ну, во-первых, я был на тебя страшно зол. И потом, я просто не хотел вставать у тебя на пути. Я знал, что ты собираешься сделать нечто важное. – Ангел подошел и поло-жил руку Осени на плечо. – Ты в порядке? Она кивнула и смогла выдавить что-то вроде «ага». – Так, все хорошо, да? – спросил Лэсситер. Тор покачал головой. – Не дави на нее. Она свободна в выборе своего пути, как было всегда. А затем он повернулся и пошел к двери. Но прежде чем открыть себе путь, огля-нулся через плечо, и взгляд его голубых глаз пронзил ее насквозь. – Завтра вечером состоится церемония проводов Велси в Забвение. Я хочу, чтобы ты присутствовала на ней, и, конечно же, пойму, если ты откажешься. И, Лэсситер, если ты собираешься остаться с Осенью, а я надеюсь, что так и есть, проведи время с пользой и приготовь ей чашку чая и тосты. Она любит хлеб на закваске, поджаренный с обеих сто-рон, со сладким маслом, желательно взбитым, и немного клубничного варенья. Эрл Грэй и одна чайная ложка сахара. – Я что, похож на дворецкого? Тормент долго не сводил с нее взгляда, словно давая возможность увидеть, на-сколько уверенным и твердым он был – не телом, но духом. Он, по сути, тоже изменился. Кивнув в последний раз, он вышел в снежный пейзаж... и дематериализовался в воздухе. – У тебя здесь есть телевизор? – услышала она, как Лэсситер спросил из кухни, от-крывая и закрывая шкафы. – Тебе не обязательно оставаться, – пробормотала Осень, все еще потрясенная до глубины души. – Просто скажи, что у тебя есть телевизор, и я – самый счастливый парень на земле. – Есть. – Ну вот, это ж надо, сегодня действительно мой счастливый день, и не беспокойся, я сумею нас развлечь. Бьюсь об заклад, я смогу найти канал с шоу «Настоящие домохозяйки» . – Эм, что? – спросила она. – Я надеюсь, что это будет шоу Нью-Джерси. Но и Атланте буду рад. Ну, или Бе-верли Хиллс. Встряхнувшись, Осень пошла посмотреть, чем он занят, смогла лишь заморгать, потому как почти ослепла от освещения, которое он включил без разбора. А, нет, подождите, он сам так ярко сиял. – О чем ты говоришь? – спросила она, находя невероятным тот факт, что мужчина думал о человеческом телевидении в такой момент. Ангел заговорщически улыбнулся из-за плиты и подмигнул. – Только подумай: если ты позволишь себе поверить Тору и открыть ему свое сердце, то сможешь избавиться от меня навсегда. Все, что тебе нужно сделать, это отдать-ся ему полностью, разумом, телом и душой, детка, и я исчезну в мгновенье ока, и тебе не придется беспокоиться о том, кто такие «Настоящие Домохозяйки». -------------------------------------------------- «Настоящие домохозяйки» - сериал о жизни богатых домохозяек. Таких сериалов несколько – Настоящие домохозяйки Нью-Джерси, Настоящие домохозяйки округа Ориндж, Настоящие домохозяйки Нью-Йорка и т.д.
Следующим вечером, как только ночь опустилась на землю, Эссейл, сын Эссейла, прошел по своему стеклянному дому, направляясь в гараж. Проходя мимо задней двери особняка, он посмотрел на стекло, которое заменили осенью. Ремонт был выполнен с иголочки. Все сделано так искусно, что и не скажешь, буд-то здесь произошло нечто насильственное. Но нельзя сказать того же о событиях, свершившихся той страшной ночью. Не-смотря на то, что дни слетали с календаря, времена года сменяли друг друга, а луна под-нималась и садилась, изменить произошедшее никак нельзя, невозможно разобрать тот бардак. Не то, чтобы Кор хотел этого, подумал он. Воистину, сегодня он наконец осознает, насколько огромный вред был нанесен. Глимера так тупила, что становилось смешно. Включив сигнализацию отпечатком своего пальца, он зашел в гараж, запер дверь и обошел «Ягуар». У стоявшего в конце «РэнджРовера» были огромные покрышки с про-текторами в виде когтей… его последнюю покупку, наконец, доставили на прошлой неделе. Несмотря на свою любовь к «XKR», он устал от чувства, будто водит жирную свинью по льду. Оказавшись внутри прокачанного внедорожника, он открыл дверь гаража и подождал; затем вывернул, сделал разворот в три приема и вновь подождал, пока опустится дверь. Элан, сын Ларекса, был тем еще говнюком, аристократом, вызывавшим у Эссейла настоящее отвращение: слишком частое кровосмешение и слишком большие деньги ото-рвали его от реальности. Мужчина был способен выстроить жизнь за рамками своего по-ложения не более чем малыш, оставленный без внимания. И все же из-за превратностей судьбы этот мужчина занимал высокий пост и мог вершить больше перемен, чем был достоин. После набегов лэссеров он остался самым вы-сокопоставленным не-Братом в Совете, не считая Ривенджа… который был настолько связан с Братством, что с тем же успехом мог повесить на грудь черные кинжалы. Таким образом, сегодняшнюю небольшую «неофициальную» встречу созывал Элан. Встречу, на которой вновь не будет Ривенджа. И посвящена она будет, скорее все-го, мятежу. Хотя некто столь интеллигентный как Элан вряд ли назовет это таким словом. Нет, предатели, носившие платки и шелковые носки, описывали свою действительность гораздо более изощренными терминами – но сомнительно, что выбор слов изменит суть положения… Дорога к дому Элана заняла добрых сорок пять минут, хотя шоссе были усыпаны солью, а улицы очищены ото льда. Естественно, он мог сэкономить время и дематериали-зоваться, но на случай, если ситуация выйдет из-под контроля, его ранят и он не сможет исчезнуть, нужно убедиться, что есть эффективное прикрытие и план побега. Эссейл лишь однажды счел безопасность за данность, очень давно. Никогда снова. И Братство воистину было весьма умно. Нельзя сказать наверняка, совершат ли сегодня наступление на этих начинающих заговорщиков, или нет… особенно если собирался поя-виться Кор. Пристанище Элана было благодатным кирпичным домом, построенным в Викторианскую эпоху, с напоминавшими кружева деревянными украшениями на каждом заостренном конце и углу. Дом располагался в небольшой деревушке с населением всего в тридцать тысяч человек и находился на приличном расстоянии от дороги, а сбоку извивалась река. Выйдя из машины, Эссейл не застегнул пуговицы из черепашьего панциря на вороте своего пальто из верблюжьей шерсти, не надел перчатки. Не застегнул двубортный пиджак. Его пистолеты были спрятаны у сердца, и он хотел иметь к ним доступ. Он подходил к передней двери, и его отличные черные ботинки стучали по расчи-щенной дорожке, а дыхание оставляло в воздухе белый пар. Луна над головой была яркой, словно галогеновая лампа, и большой, как обеденная тарелка, отсутствие облаков и влаги позволяло ее истинной мощи струиться с небес. Шторы на всех окнах были задернуты, поэтому он не видел, кто еще прибыл, но Эссейл не удивится, если все уже собрались, переместившись сюда. Глупцы. Как только он нажал на звонок, двери распахнулись, и доджен-дворецкий раскла-нялся ему. – Господин Эссейл. Добро пожаловать… можно взять ваше пальто? – Нет, нельзя. Доджен колебался… по крайней мере, пока Эссейл не изогнул бровь. – Конечно, мой господин… прошу, сюда. Голоса – все они принадлежали мужчинам – нахлынули на его слух, а в нос ударил запах корицы. Следуя за дворецким, он позволил привести себя в большую гостиную, пе-реполненную тяжелой мебелью из красного дерева, соответствующей эпохе постройки самого дома. И посреди всего антиквариата примерно десять мужчин, элегантные силуэты которых были облачены в костюмы с галстуками или платками на шее, слушали хозяина. Разговор заметно утих, когда Эссейл появился, а значит, по крайней мере, некото-рые из них не доверяли ему. Скорее всего, единственный мудрый поступок этой группы. Хозяин дома отошел от них и приблизился к Эссейлу с самодовольной улыбкой. – Как мило с вашей стороны прийти, Эссейл. – Спасибо за прием. Элан нахмурился. – Где мой доджен? Он должен был взять ваше пальто… – Я предпочту оставить его на себе. И я займу вон то место, – сказал он, кивнув на угол, предоставляющий лучший обзор. – Полагаю, мы скоро начнем. – Воистину. Теперь, когда вы прибыли, остается дождаться лишь одного. Эссейл прищурился, заметив тонкую линию пота над верхней губой мужчины. Кор выбрал верную пешку, подумал он, подходя к углу и садясь в кресло. Сильная тяга воздуха огласила прибытие последнего гостя. Когда Кор вошел в комнату, в болтовне настало не просто затишье. Все аристокра-ты замолчали, произошла ловкая перестановка в толпе – каждый сделал шаг назад. С другой стороны… сюрприз! Кор привел с собой больше, чем «плюс один» . Целая Шайка Ублюдков шла за ним по пятам, формируя полукруг позади своего лидера. Вблизи Кор выглядел так же, как и всегда: грубым и уродливым, мужчиной, чье выражение лица и поза предполагали, что его репутация жестокого человека основана на реальности, а не домыслах. Действительно, стоя посреди этих слабаков, в окружении рос-коши и вежливости, он был готов и стопроцентно способен порешить каждое живое су-щество в комнате… и мужчины за его спиной были такими же, все одеты для войны и готовы развязать ее вслед за простым кивком своего вассала. Оценив их, даже Эссейлу пришлось признать, что они впечатляли. Каким же дураком был Элан… он и его бездельники из Глимеры даже не подозре-вали, что только что открыли ящик Пандоры. Навязчиво кашлянув, Элан шагнул вперед, чтобы обратиться ко всем и вся, как главный… хотя не только большая часть солдат, но и само их присутствие затмевало его. – Полагаю, в представлении нет необходимости, и не стоит упоминать о том, что если хоть кто-то из вас, – на этих словах он посмотрел на членов Совета, – заговорит об этой встрече, последуют репрессии, по сравнению с которыми набеги покажутся вам сказкой. Говоря, Элан наращивал темп, будто мантия власти, даже предоставленная кем-то другим, служила своего рода мастурбацией его эго. – Я посчитал важным собрать нас всех вместе этой ночью. – Он начал вышагивать, сцепив руки за спиной и наклонившись вперед, обращаясь к своим сияющим туфлям. – В течение прошлого года время от времени уважаемые члены Совета приходили ко мне, чтобы не только рассказать о своих катастрофических потерях, но и поделиться разочаро-ванием в мерах нынешнего режима по хоть сколь-нибудь значительному восстановлению. Эссейл вздернул брови, услышав слово «нынешнего». Мятеж разросся сильнее, чем он предполагал, учитывая подобные речи… – Эти обсуждения, сопровождаемые постоянными жалобами и разочарованиями, заняли несколько месяцев. В результате, после долгих дискуссий с совестью, я обнару-жил, что впервые в своей жизни настолько остерегаюсь текущего лидера расы, что выну-жден действовать. Эти джентльмены, – на этом нелепом термине он открытым жестом показал на толпу солдат, – выразили те же беспокойства, а также определенную готов-ность… как же выразиться… вершить перемены. Поскольку я знаю, что мы схожи во мнениях, думаю, пора обсудить наши последующие шаги. На этом моменте собравшиеся денди решили включиться в разговорный режим, нескончаемым потоком слов повторяя только что сказанное Эланом. Очевидно, они считали это возможностью доказать Шайке Ублюдков свою серьез-ность, но он сомневался, что Кор следовал подобным сотрясениям воздуха. Эти выходцы из аристократии были хрупкими, расходными инструментами, каждый из которых был ограничен в использовании и легко ломался… и Кору это должно быть известно. Он оп-ределенно пустит их в оборот, пока в них есть нужда, а затем разнесет в щепки их жалкие деревянные рукоятки и выбросит на обочину. Откинувшись на спинку, слушая разговоры, Эссейл не испытывал особенной люб-ви или расположения к монархии. Но он точно знал, что Роф – мужчина своего слова… что нельзя сказать об этих гадах из Глимеры: вся эта кучка, за исключением Кора и его солдат, будет целовать королю зад, пока не онемеют губы… а затем станут причиной его смерти. А после? Кор будет служить себе и себе одному… послав к черту всех остальных. Роф заявил, что не будет препятствовать дальнейшей торговле с людьми. Кор, однако, был тем, кто не позволит подняться другой власти… а с состоянием, которое можно сколотить на торговле наркотиками, рано или поздно у него на спине поя-вится мишень. Будто ее не было сейчас. – …и имущество моей семьи лежит недоступным грузом в Колдвелле… Когда Эссейл поднялся с кресла, взгляды всех солдат устремились к нему. Идя сквозь толпу, он осторожно показал руки, дабы никто не подумал, что он вы-тащил оружие. – Прошу простить мое вмешательство, – сказал он, не имея этого в виду. – Но я вынужден покинуть вас. Элан начал бормотать что-то, когда Кор опустил веки. Обращаясь к истинному лидеру в этой комнате, Эссейл произнес четко: – Я не скажу ни слова об этой встрече, людях, находящихся в этой комнате, или любых других, а также о сделанных заявлениях или тех, кто здесь присутствует. Я не ин-тересуюсь политикой, не имею видов на трон… я бизнесмен, который хочет лишь про-должать преуспевать в коммерческом сегменте. Уходя с этой встречи и настоящим поки-дая Совет, я поступаю соответствующе, не пытаясь содействовать или препятствовать достижению ваших целей. Кор холодно улыбнулся, его взгляд, полный смертоносных намерений, сосредото-чился на нем. – Каждого, кто покинет эту комнату, я буду считать своим врагом. – Что ж, да будет так, – кивнул Эссейл. – И знайте, я всеми средствами буду защи-щать свои интересы от любых посягательств. – Как пожелаете. Эссейл ушел без спешки… по крайней мере, пока не сел в свой «РенджРовер». Оказавшись во внедорожнике, он быстро закрыл двери, завел двигатель и уехал. Во время езды он был начеку, но не охвачен паранойей. Он верил, что Кор имел в виду каждое сказанное слово, но также знал, что у мужчины и без него хватает забот. Братства, являвшегося более чем значительным врагом, Глимеры, представляющей собой непростую задачу, с лихвой хватит, чтобы завладеть его вниманием. Однако рано или поздно мужчина сосредоточится на Эссейле. К счастью, сейчас он готов и будет готовым всегда. А ожидание никогда его не беспокоило.
Тор вышел из душа, обнаженный и мокрый, и отчетливо услышал немного при-глушенный стук в дверь своей спальни, словно он был сделан ладонью, а не костяшка-ми… и, будучи Братом уже столько лет, он знал, что так мог постучать только один муж-чина. – Рейдж? – Он обернул полотенце вокруг талии и подошел к двери, чтобы открыть ее. – Брат мой, что случилось? Парень стоял в коридоре, его невероятно красивое лицо было серьезным, тело по-крыто белой шелковой мантией, ниспадавшей с его широких плеч и подпоясанной про-стой белой веревкой. Черные кинжалы на его груди были в белых кожаных ножнах. – Привет, брат мой… я… Последовал неловкий момент, и именно Тор снял напряженность: – Голливуд, ты похож на усыпанный пудрой пончик. – Спасибо. – Брат уставился на ковер. – Слушай, я принес тебе кое-что. Это от нас с Мэри. Раскрыв свою большую ладонь, он протянул тяжелый золотой «Ролекс», тот, что носила Мэри, тот, что брат подарил ей, когда они обвенчались. Это было символом их любви… и их поддержки. Тор взял часы, чувствуя тепло, задержавшееся на металле. – Брат мой… – Слушай, мы просто хотели, чтобы ты знал – мы с тобой… я добавил звеньев, что-бы они были по размеру. Тор надел часы, и да, они прекрасно подошли. – Спасибо. Я верну их… Рейдж раскинул руки и обнял его со своей знаменитой медвежьей хваткой… от ко-торой сдавливало спинной мозг и приходилось расправлять грудную клетку просто чтобы убедиться, что не проткнуто легкое. – У меня нет слов, брат мой, – сказал Голливуд. Похлопав его по спине, Тор почувствовал движение татуировки дракона, словно тот тоже выражал соболезнования. – Все нормально. Я знаю, это тяжело. После ухода Рейджа не успел он закрыть дверь, как раздался еще один стук. Посмотрев за дверь, Тор обнаружил стоящих бок о бок Фьюри и Зи. На близнецах были такие же мантии и веревки, что и на Рейдже, а их глаза – как и неоново-голубые глаза Голливуда выражали грусть, сильную грусть. – Брат мой, – сказал Фьюри, делая шаг вперед и обнимая его. Отстранившись, Праймэйл протянул что-то длинное и затейливое. – Для тебя. В его руке была пятифутовая белая полушелковая лента, на которой тщательно и красиво была вышита золотыми нитями молитва о силе. – Избранные, Кормия и я – мы все с тобой. Тор медленно развернул ленту и провел пальцами по буквам Древнего языка, про себя читая слова. На это ушли часы, подумал он. Много, много рук занимались вышивкой. – Боже мой, какая красота… Сдержав слезы, Тор подумал, «Чертовски здорово». Если подготовка к церемонии действовала на него таким образом? На самом обряде он будет размазней. Зейдист прокашлялся. А затем Брат, ненавидевший прикасаться к другим, накло-нился и обернул руки вокруг Тора. Объятие было настолько слабым, что Тор задумался, крылась ли причина в отсутствии практики. Либо так, либо он выглядел таким же хруп-ким, каким себя чувствовал. – Это от нашей семьи – твоей, – услышал он тихие слова. Брат протянул маленький кусочек пергамента, и Тор трясущимися пальцами раз-вернул его. – О... проклятье… В центре был отпечаток крохотной ручки, сделанный красной краской. Ручки ма-ленького ребенка. Наллы… Для мужчины нет ничего прекраснее и ценнее, чем его ребенок… особенно если это девочка. Поэтому отпечаток ладони означал, что все, что было у Зи, и чем он сам был, есть и будет, предлагалось в качестве поддержки его брату. – Черт, – сказал Тор, делая судорожный вдох. – Увидимся внизу, – произнес Фьюри. Им пришлось закрыть дверь. Тор вернулся к кровати и сел на матрас, положив на колени ленту, глядя на отпеча-ток детской ладошки. Когда раздался очередной стук, он не поднял взгляд. – Да? Это был Ви. Брат казался неуклюжим и неловким, но с другой стороны, ему всегда хуже ос-тальных давались сентиментальности. Он ничего не сказал. Не пытался устроить «обнимашки», против чего Тор совер-шенно не возражал. Вместо этого он положил на кровать рядом с Тором деревянную шкатулку, выдох-нул дым от турецкого табака и направился к выходу, словно не мог находиться в этой комнате. Однако он остановился, прежде чем уйти. – Я тебя понимаю, – сказал он у двери. – Я знаю, Ви. Ты всегда меня понимал. Когда мужчина кивнул и ушел, Тор повернулся к коробочке из красного дерева. Открыв черную стальную застежку и подняв крышку, ему пришлось выругаться себе под нос. Набор черных кинжалов выглядел… изумительно. Взяв один из них, он восхитился тем, как тот лежал в его руке, а потом заметил символы, выгравированные на лезвии. Молитвы, всего четыре, по одной на каждой стороне оружия. Все для силы. Эти кинжалы определенно не предназначались для схваток… они слишком ценны. Иисусе, Ви, должно быть, работал над ними около года, может, даже больше… хотя, ко-нечно, они были чертовски смертоносны, как и все, что Брат выковывал в своей кузни… Следующий стук принадлежал Бутчу. Определенно. – Д… – Тору пришлось прокашляться. – Да? Ага, это был коп. Одетый, как и все остальные, в белую мантию с белой веревкой, подвязывающей ее. Брат прошел по комнате, он ничего не нес. Но он пришел не с пустыми руками. – В ночь, подобную этой, – хрипло произнес парень, – у меня есть лишь вера. И больше ничего… потому что не существует смертных слов, способных облегчить твое положение… я испытал это на личном опыте. Он потянулся за шею и произвел какие-то манипуляции. Затем опустил руки, держа тяжелую золотую цепочку и еще более тяжелый золотой крест, который никогда, ни при каких условиях не снимал. – Я знаю, что мой Бог – не твой, но могу ли я надеть это на тебя? Тор кивнул и опустил голову. Когда стержень невероятной католической веры мужчины повис на его шее, он прикоснулся к кресту. Удивительный вес имело все это золото. Приятный вес. Бутч наклонился и сжал плечо Тора: – Увидимся внизу. Черт. Ему больше нечего было сказать. Какое-то время Тор просто сидел там, пытаясь собраться. Пока не услышал что-то у двери. Царапание, будто… – Мой господин? – сказал Тор, заставив себя встать и подойти к двери. Ты обязан отворить дверь королю. Несмотря на свое состояние. Роф и Джордж зашли вместе, и его брат говорил в лоб, как обычно: – Не собираюсь спрашивать, как ты держишься. – Я ценю это, мой господин. Потому что, проклятье, я совершенно разбит. – Иначе и быть не может. – Доброта людей только все усложняет. – Да. Что ж, полагаю, тебе придется вытерпеть еще немного этого дерьма. – Король покрутил что-то на пальце. А затем протянул вперед… – О, черт, нет. – Тор вскинул руки, убирая их от Рофа, хотя мужчина был слеп. – Не-а. Ни за что. Ни за какие… – Я приказываю тебе взять его. Тор выругался. Подождал на случай, если король передумает. Без толку. Роф просто смотрел вперед, и Тор понял, что проиграет этот спор. С головокружительным чувством абсолютной нереальности он протянул руку и взял черное бриллиантовое кольцо, которое носил лишь король. – Мы с моей шеллан здесь, чтобы поддержать тебя. Надень его на церемонию, дабы знать, что моя кровь, мое тело, мое бьющееся сердце с тобой. Джордж запыхтел и замахал хвостом, словно поддерживая своего хозяина. – Гребаный ад. – На этот раз именно Тор потянулся к брату, и на объятие ответили резко и с силой. После того, как Роф ушел вместе с псом, Тор развернулся и прислонился к двери. Последний стук был тихим. Собравшись, чтобы хоть казаться мужчиной, даже если внутри он чувствовал себя размазней, Брат открыл дверь стоящему в коридоре Джону Мэтью. Парень не стал ничего показывать. Он просто взял Тора за руку и вложил… Перстень Дариуса в ладонь Тора. «Он бы хотел быть здесь для тебя», – показал Джон. – «И его кольцо – все, что у меня есть от него. Я знаю, он бы хотел, чтоб ты носил его во время церемонии». Тор уставился на крест, выбитый в драгоценном металле, и подумал о своем друге, наставнике, единственном отце, что у него был. – Это значит… больше, чем ты можешь представить. «Я буду рядом с тобой», – показал Джон. – «Все время». – Как и я, сынок. Они обнялись, и затем Тор тихо закрыл дверь. Идя обратно к кровати, он посмот-рел на символы своих братьев… зная, что когда он столкнется с этим испытанием, все они будут с ним – хотя в этом можно было не сомневаться. Но во всем этом чего-то не хватало. Осени. Он нуждался в своих братьях. В своем сыне. Но и в ней он тоже нуждался. Тор надеялся, что сказанного ей будет достаточно, но от некоторых вещей невоз-можно опомниться, после некоторых невозможно оправиться. И возможно в ее словах о циклах был смысл. Он молил, чтобы в этом крылось нечто большее. Действительно молил.
***
Стоя в углу комнаты Тора, Лэсситер оставался невидимым. Хорошо. Наблюдать за нескончаемой чередой мужчин было тяжело. То, что Тор смог пройти через все это, было чертовым чудом. Но все, наконец, складывается, подумал ангел. Наконец, спустя столько времени, после всего этого… что ж, дерьма, говоря откровенно… события разворачивались в вер-ном направлении. Проведя прошлую ночь и день с очень молчаливой Осенью, он оставил женщину на закате наедине с ее мыслями, веря, что она снова и снова проигрывает визит Тора в своей голове, не видя в его словах ничего, кроме искренности. Если она покажется сегодня, он освободится. У него получилось. Ну, ладно, хоро-шо… у них получилось. По правде говоря, он оставался в стороне… за исключением того факта, что был небезразличен к этой паре. И к Велси тоже. В другом конце комнаты Тор подошел к шкафу и, казалось, взял себя в руки. Вытащив белую мантию, Брат надел ее и вернулся к кровати, чтобы завязать на поясе роскошную ленту, которую принес Фьюри. После парень взял сложенный кусочек пергамента, подаренный Зи, засунул его за перевязь и натянул белые ножны… в которые вложил два особенных черных кинжала Ви. Перстень оказался на среднем пальце левой руки, а черное бриллиантовое кольцо – на большом боевой. С незнакомым чувством успешно выполненной работы, Лэсситер подумал обо всех месяцах, что он провел на земле, вспоминая, как он, Тор и Осень работали над тем, чтобы спасти женщину, которая, в свою очередь… по-разному, но освободит каждого из них. Да, Создатель знал, в чем дело, когда делал предложение: Тор изменился. Осень тоже изменилась. И сам Лэсситер уже не был прежним: было просто невозможно отстраниться от этого, быть бесстрастным, вести себя, будто ничто не имело значения… и что самое за-бавное, он действительно не хотел уходить. Боже, сегодня многие выйдут из чистилищ, с сожалением подумал он, как реаль-ных, так и метафорических: когда Велси отойдет в Забвение, он наконец-то вырвется из своей клетки. И с ее освобождением гора с плеч Тора упадет, и они оба станут свободны. А Осень? Что ж, если повезет, она позволит себе любить стоящего мужчину… и быть любимой в ответ… после стольких лет страданий, сумев, наконец, снова начать жить; она возродится, воскреснет, восстанет из мертвых… Лэсситер нахмурился, странный звонок начал звучать в голове. Оглядевшись, он вполне ожидал увидеть лессеров, спускающихся на веревке вдоль стены особняка или приземляющихся, выпрыгнув из вертолета. Но нет… Возродится, воскреснет… восстанет из мертвых. Чистилище. Небытие. Да, сказал он себе. Велси именно там. Алло? Когда странная, обезличенная паника охватила его, Лэсситер задумался, в чем же, черт подери, дело… Тор замер и посмотрел в угол. – Лэсситер? Пожав плечами, ангел решил, что с тем же успехом может стать видимым. Незачем скрываться… хотя, приняв форму, он оставил страхи при себе. Боже… что с ним такое? Они были на финишной прямой. Осени оставалось лишь появиться на церемонии Забве-ния… и, судя по тому, как она раскладывала одежду, когда он ушел от нее, чтобы прийти сюда, было очевидно – она не собиралась натирать полы в той хижине всю ночь напролет. – Хэй, – сказал Брат. – Вот и все, да? – Да. – Лэсситер выдавил улыбку. – Да, разумеется. Я горжусь тобой, кстати. Ты справился. – Высокая похвала. – Парень вытянул пальцы и посмотрел на кольца. – Но знаешь что? Я действительно готов. Никогда не думал, что скажу это. Лэсситер кивнул, когда Брат развернулся и направился к двери. Почти дойдя до нее, Тор остановился у шкафа, потянулся в темноту и достал юбку красного платья. Теребя изящную ткань большим и указательным пальцами, он открывал рот, слов-но разговаривал с атласом… или бывшей супругой… или, черт, может просто с самим собой. Затем он отпустил платье, позволяя ему вернуться в тихую пустоту, в которой оно висело. Они вышли вместе, Лэсситер остановился, чтобы оказать последнюю порцию под-держки, прежде чем пойти по коридору со статуями. С каждым шагом к лестнице тревога усиливалась, пока не стала такой громкой, что отдавалась по всему телу ангела, желудок крутило, колени подкашивались. В чем, черт побери, проблема? Это же хорошая часть, счастливая концовка. Так почему нутро подсказывало ему, что рок ждал своего часа?
Ступив в коридор, наполненный кромешной тьмой, Тор принял быстрое объятие ангела и посмотрел, как парень идет к свечению на балконе второго этажа. Проклятье, его дыхание громко звучало в ушах. Как и биение сердца. Как ни странно, он чувствовал себя так же, когда они с Велси должны были обру-читься – нервная система никак не могла успокоиться из-за волнения. Забавно, но тот факт, что при данных обстоятельствах физиологическая реакция была такой же, доказы-вал, что тело имело одинаковые настройки для стресса: надпочечники равно активизиро-вались, будь спусковой крючок положительным или отрицательным. Спустя мгновение, он двинулся по коридору к главной лестнице, и было приятно чувствовать на себе символы своих братьев. Обручаясь, ты проходишь через церемонию в одиночку: подходишь к своей женщине с сердцем, бьющимся где-то в горле, и любовью в глазах, тебе никто и ничто больше не нужно, потому что существует лишь она. Проводя для нее церемонию Забвения, с другой стороны, ты нуждаешься в своих братьях, не просто в их присутствии в зале, но чтобы они были как можно ближе к тебе – вес на руках и вокруг шеи, подвязка на поясе – единственное, что поможет ему продер-жаться. Особенно когда начнется боль. Подойдя к лестничной площадке, Тор почувствовал, что пол превратился в волны, большой вал под ним лишил его равновесия, когда ему было чертовски необходимо оста-ваться на месте. Фойе внизу было украшено огромными отрезами белого шелка, ниспадавшими с молдингов, все, начиная с особенностей архитектуры и заканчивая колоннами, конструк-циями и полом, было спрятано от глаз. Электрические лампы были выключены по всему особняку, большие белые свечи на стойках и огонь в каминах покрывали их недостаток. Все жители этого дома стояли по краям широкого пространства, доджены, шеллан, гости, – все одеты в белое, согласно традиции. Братство выстроилось в прямую линию от центра, начиная с Фьюри, который будет проводить церемонию, затем Джон, который станет ее частью. Следом за ним – Роф. Потом Ви, Зейдист, Бутч, а в конце – Рейдж. Велси была посреди всего этого, в прекрасной серебряной урне на маленьком сто-ле, обернутом шелком. Столько белого, подумал он. Словно снег проник снаружи и размножился, несмот-ря на тепло. В этом был смысл: яркие краски предназначались для бракосочетания. Для цере-монии Забвения все наоборот, одноцветная палитра символизировала вечный свет, в который отходят покойные, а также намерение однажды воссоединиться с усопшими в том священном месте. Тор сделал один шаг, затем другой и третий… Спускаясь, он смотрел на поднятые к нему лица. Это его люди настолько же, на-сколько они были и людьми Велси. Это общество, в котором он продолжит жить, и кото-рое она покинула. И при всей грусти было сложно не чувствовать себя благословленным. Столькие поддерживали его в этом, даже Ривендж, ставший значительной частью семейства. Однако Осени не было среди них, по крайней мере, он ее не видел. Внизу Тор опустился на колени перед урной, сцепив руки на бедрах, склонив голо-ву. Когда он принял нужное положение, к нему присоединился Джон, принимая ту же позу, он был бледным, а его руки не переставали дрожать. Тор протянул ладонь и коснулся предплечья Джона: – Все в порядке, сынок. Мы пройдем через это вместе. Дрожь тут же прекратилась, и парень кивнул, словно немного успокоившись. В последовавшие молчаливые секунды Тор туманно подумал, как удивительно, что толпа таких размеров может быть столь тихой. Он слышал лишь потрескивание огня с каждой стороны фойе. Фьюри, стоявший слева от него, прокашлялся и наклонился к столу, накрытому ру-лоном белого шелка. Изящными руками он поднял покрывало, открывая огромную сереб-ряную чашу с солью, серебряный кувшин с водой и древнюю книгу. Взяв фолиант, он открыл его и обратился ко всем на Древнем языке: – Мы собрались здесь этой ночью, дабы отдать должное кончине Веллесандры, супруги Брата Черного Кинжала Тормента, сына Харма; кровной дочери Реликса; при-емной мамен солдата Террора, сына Дариуса. Мы собрались здесь этой ночью, дабы от-дать должное кончине нерожденного Тормента, сына Брата Черного Кинжала Тормен-та, сына Харма; кровного сына любимой усопшей Веллесандры; приемного брата солда-та Террора, сына Дариуса. Фьюри перевернул страницу, тяжелый пергамент издал тихий звук. – Согласно традиции и в надежде, что так будет угодно слуху Матери расы и принесет утешение семье погибших, я взываю ко всем присутствующим здесь вместе со мной вознести молитву за безопасный переход тех, кто отошел в Забвение… Так много голосов звучало, пока Фьюри произносил предложения, а все остальные их повторяли, женские и мужские смешивались в словах, которых Тор не разбирал, он слышал только эхо печальной речи. Он обернулся к Джону. Парень часто моргал, но сдерживал слезы, как достойный мужчина, коим он и был. Тор вернул взгляд к урне, и позволил разуму устроить слайд шоу из изображений, взятых из различных частей их совместной жизни. Его воспоминания окончились на последнем, что он сделал для нее перед тем, как ее убили: установил цепь противоскольжения на тот внедорожник. Для лучшего сцепле-ния со снегом. Ладно, теперь он моргал с невероятной быстротой… Церемония превратилась в размытое пятно – он произносил отрепетированные слова, молча все остальное время. Тор обнаружил, что рад столь долгому ожиданию, что-бы сделать это. Он не думал, что смог бы пройти через все это в какое-то другое время. На этой ноте он посмотрел на Лэсситера. Ангел сиял с головы до ног, его золотые пирсинги ловили свет вокруг и внутри него, отражая его, усиливая десятикратно. По какой-то причине парень не выглядел счастливым. Его брови были сведены вместе, словно он пытался провести подсчеты в уме, и получал результат, который ему не нравился… – Теперь я попрошу Братство выразить свои соболезнования семье усопших, начи-ная с Его Величества Рофа, сына Рофа. Тор решил, что ему показалось, и вновь сосредоточился на своих Братьях. Когда Фьюри отошел от столика, Ви осторожно подвел Рофа к чаше с солью. Закатав рукав сво-ей мантии, король вынул из ножен один из черных кинжалов и провел лезвием по внут-ренней стороне предплечья. Когда на краях пореза появилась ярко-красная кровь, мужчи-на вытянул руку и позволил каплям упасть. Каждый из Братьев поступил так же, глядя в глаза Тору, безмолвно выражая свою горечь обо всех его потерях. Фьюри был последним, Зи держал книгу, пока тот завершал ритуал. Затем Прай-мэйл поднял кувшин и произнес священные слова, наливая из него воду, превращая тро-нутую розовым соль в соляной раствор. – Сейчас я прошу хеллрена Веллесандры снять мантию. Тор осторожно вытащил отпечаток ладони Наллы, прежде чем развязать ленту Из-бранных, и положил их поверх мантии, когда снял ее. – Я прошу хеллрена Веллесандры преклониться перед ней в последний раз. Тор повиновался, опускаясь на колени перед урной. Краем глаза он видел, как Фьюри подошел к мраморному камину справа. Из пламени брат вытянул первозданное железо для клеймения, которое привезли из Старого Света давным-давно, сделанное ру-ками неизвестного задолго до того, как у расы появились совместные воспоминания. Его конец был примерно шесть дюймов в длину и, по крайней мере, дюйм в шири-ну, а ряд символов на Древнем языке разогрелся настолько, что светился желтым, а не красным. Тор занял необходимое положение, сжав руки в кулаки и наклонившись вперед, чтобы костяшки пальцев уперлись в более плотную белую ткань на полу. На долю секун-ды он мог думать только о мозаичном рисунке яблони под собой, том символе возрожде-ния, который он начал ассоциировать лишь со смертью. Он похоронил Осень под одной из них. И теперь он собирался попрощаться с Велси на ее вершине. Когда Фьюри остановился рядом с ним, дыхание Тора стало отрывистым, ребра су-дорожно сокращались и расширялись. Будучи в браке и имея на спине вырезанное имя шеллан, ты должен молча выно-сить боль… дабы доказать, что достоин ее любви и союза. Дыши. Дыши. Дыши. С церемоний Забвения все иначе. Дыши-дыши-дыши… На церемонии Забвения ты должен… Дышидышидыши… – Каково имя твоей покойной? – требовательно спросил Фьюри. По условному знаку Тор сделал гигантский глоток воздуха. Когда клеймо опустилось на кожу, где столько лет назад было вырезано ее имя, Тор прокричал его, вкладывая в голос каждую унцию боли в сердце, разуме и душе, и звук разнесся по всему фойе. Крик был его последним прощанием, обещанием встретиться с ней на той стороне, последним заявлением о своей любви. Это продолжалось бесконечно. А затем он ослабел, коснулся лбом пола, пока кожа вдоль лопаток горела, словно в огне. Тор пытался подняться, но его сыну пришлось помочь ему, потому что он потерял всю мышечную силу: с помощью Джона он вернулся в прежнее положение. Дыхание сбилось вновь, ритмичные, мелкие тяжелые вдохи накачивали его, вос-станавливая силы. – Каково имя твоего покойного? – голос Фьюри был резким, почти хриплым. Тор втянул еще один гектар воздуха и приготовился к повторению. На этот раз он прокричал собственное имя, боль потери кровного сына ранила так сильно, что он чувствовал, будто разрывается сердце. Во второй раз он кричал дольше. И после он рухнул на руки, его тело было истощено… хотя церемония еще не окончена. Слава Богу за Джона, подумал Тор, чувствуя, как его возвращают в нужное поло-жение. Сверху Фьюри произнес: – Дабы навеки заклеймить твою кожу и связать нашу кровь с твоей, мы должны завершить ритуал для твоих любимых. Никакой передышки на этот раз. У него не было сил. Соль жалила так сильно, что он потерял зрение, тело билось в судорогах, конечно-сти бесконтрольно подергивались, и Тор повалился на бок, хотя Джон пытался удержать его. Действительно, Тор мог только лежать перед всеми этими людьми, многие из кото-рых открыто плакали, чувствуя его боль как свою собственную. Рассматривая лица, ему хотелось как-то успокоить их, избавить от того, через что проходил он, облегчить горе… Осень стояла в дальнем конце, около сводчатого прохода в бильярдную комнату, во плоти. Она была одета в белое, ее волосы убраны с лица, изящные руки подняты ко рту. Широко раскрытые глаза покраснели, щеки намокли от слез, а выражение ее лица было наполнено такой любовью и сочувствием, что вся его боль немедля исчезла. Она пришла. Пришла ради него. Она все еще чувствовала любовь… к нему. Тор начал плакать по-настоящему, всхлипы вырывались из его груди. Он вытянул руку вперед, к Осени, маня ее к себе, потому что в этот момент освобождения, после, ка-залось бы, нескончаемого болезненного путешествия, в котором она и только она присое-динилась к нему, он никогда и ни с кем не чувствовал такой близости… Даже со своей Велси.
***
Возродится, воскреснет… восстанет из мертвых. Напротив корчившегося от боли из-за соляного раствора Тора, Лэсситер стиснул зубы не потому, что сочувствовал, а потому что голова сводила его с ума. Возродится, воскреснет… восстанет из мертвых… Тор начал всхлипывать, его тяжелая рука вытянулась, ладони раскрылись… тя-нувшись к Осени. Ах, да… подумал Лэсситер, финальная часть. Судьба требовала крови, пота… и слез, не по Велси, а по другому человеку. По Осени. Вот финальная часть, слезы, пролитые мужчиной из-за женщины, которую, нако-нец, он позволил себе любить. Лэсситер быстро посмотрел на потолок, на нарисованных воинов с неистовыми боевыми конями, на темно-синий фон… Луч солнца, казалось, возник из ниоткуда, пронзая камень, известку и штукатурку над всеми ними, яркий свет был таким сильным, что даже Лэсситеру пришлось сощурить-ся, когда свечение появилось, дабы забрать достойную женщину из ада, в который она попала не по своей вине… Да, да, посреди свода, с малышом на руках, появилась Велси, блестящая и яркая как радуга, освещенная изнутри и снаружи, цвет вернулся к ней, жизнь возобновилась, потому что она была спасена, свободна… как и ее сын. И прямо перед тем, как отойти в Забвение, со своей небесной высоты она посмот-рела на Тора, на Осень, хотя никто из них не видел ее, как не видела и толпа. В выражении ее лица была лишь любовь к этой паре, к хеллрену, которого она оставила позади, к женщине, которая избавит его от его собственных мучений, к их совместному будущему. Затем с покорным, умиротворенным выражением она подняла руку, прощаясь с Лэсситером… и исчезла, свет поглотил ее с сыном, унося в место, где мертвые были дома, почивая целую вечность. Когда свет пропал, Лэсситер ждал собственной вспышки, забирающего луча, сво-его последнего возвращения к Творцу. Вот только… Он все еще… оставался на месте. Возродится, воскреснет… восстанет из мертвых… Он что-то упускает, подумал ангел. Велси свободна, но… В эту секунду он сосредоточился на Осени, взявшейся за белую мантию и делаю-щей шаг вперед к Тору. Откуда ни возьмись, сверху пробился второй луч прекрасного света… Но он появился не за ним. Он здесь, чтобы забрать… ее. Лэсситер собрал воедино кусочки паззла со скоростью и потрясением удара мол-нии: Она умерла уже давно. Лишила себя жизни… Небытие. Для каждого свое. Как по специальному заказу. Все происходило словно в замедленной съемке, когда открылась вторая правда: Осень пребывала в своем собственном Небытии все это время, добравшись до Святилища и прислуживая Избранным все эти годы, затем спустившись на землю, дабы завершить цикл, начавшийся в Старом Свете с Торментом. И теперь, когда она помогла ему спасти его шеллан… теперь, когда она позволила себе чувства к нему и отпустила горе из-за собственной трагедии… Осень свободна. Как и Велси. Гребаный ад! Тор потеряет еще одну женщину… – Нет! – закричал Лэсситер. – Неееееееет! Когда он выбился из линии и рванул вперед, пытаясь помешать Тору и Осени кос-нуться друг друга, люди начали кричать, и кто-то схватил его, будто не давая вмешаться. Но это не имело значения. Было слишком поздно. Им не нужно было прикасаться друг к другу. Любовь была там, прощение поступ-ков, прошлых и настоящих, а также связь их сердец. Лэсситер продолжал рваться вперед, когда последний луч света появился, дабы за-брать его, ловя в полете, выдергивая из настоящего и поднимая наверх, хотя он все еще кричал из-за жестокости судьбы. Достигнув своей цели, в итоге Лэсситер обрек Тора на очередную трагедию.
По правде говоря, Осень не была уверена, что придет в особняк… пока не пришла. И она не знала, что почувствует к Торменту… пока не увидела, как он взглядом исследует толпу, и поняла, что он ищет ее. И она не открыла ему свое сердце нараспашку… пока он не устремился к ней, его контроль разлетелся на части в то мгновение, когда их взгляды сомкнулись. Она любила его и раньше… по крайней мере, так думала. Но не целиком и полностью. Самая важная часть, которую она упускала, – это ощущение себя не как кого-то недостойного и заслуживающего наказания, а как личности, имеющей свою ценность и жизнь, которую нужно прожить не под грузом трагедии, определявшей ее так долго. И делая шаг вперед, она ступала не как служанка или горничная, но достойная женщина, которая собиралась подойти к своему мужчине, обнять его и остаться с ним на-столько, насколько позволит им Дева-Летописеца. Но она не дошла до него. Осень не достигла и середины вестибюля, когда ее тело охватила какая-то сила. Она не могла понять, что овладело ей: в одно мгновение она шла к Тору, отвечая на его безмолвную мольбу подойти к нему, пересекая пол, устремляясь к тому, кого люби-ла… А в следующее – на нее легла пелена света из неизвестного источника, прерывая ее путь. Разум приказал ей продолжать идти к Тору, но величайшая сила завладела ею: рывком, таким же непреодолимым, как и сила гравитации, ее забрали с Земли, увлекая в свет. И когда ее потянули наверх, Осень услышала крик Лэсситера и увидела, как он бро-сился вперед, будто хотел остановить ее… И это заставило ее бороться с потоком. Отчаянно сопротивляясь, она боролась изо всех сил, но было невозможно освободиться от того, что пленило ее: как бы сильно она ни сражалась, Осень не могла помешать этому взлету. Внизу разразился хаос, люди кинулись вперед, когда Тор поднялся с пола. Он смотрел на нее с маской замешательства и неверия на лице… а потом начал прыгать, буд-то хотел поймать ее, словно воздушный шарик, шнурок к которому он пытался ухватить. Кто-то поймал его, когда он потерял равновесие… Джон. И Праймэйл подлетел с друго-го боку. И его Братья… Последним она увидела не кого-то из них, даже не Тормента, а Лэсситера. Ангел был рядом с ней, поднимался вместе с ней, свет поглотил их обоих, пока они не исчезли, она стала ничем, лишаясь сознания… Снова придя в себя, она очутилась в огромном белом пространстве, таком широком и столь длинном, что не было видно ни конца, ни края. Перед ней была дверь. Белая дверь с белой ручкой и сиянием, прорывающимся че-рез косяки, будто по другую сторону ее ждал яркий свет. Когда она впервые умерла, ее ждало далеко не это. Столько лет назад, когда сознание вернулось к ней после того, как она вонзила кинжал в свой живот, Осень оказалась посреди иной белой пустоши, с деревьями, храма-ми и обширными лужайками, заселенными Избранными Девы-Летописецы. В том мире она стала жить, без возражений принимая свою судьбу, не как выбранную по своей воле, а как неизбежный результат ее поступков на земле. Но это – не Святилище. Это – вход в Забвение. Что произошло? Почему она… Объяснение снизошло на нее, как только она осознала, что, наконец, отпустила прошлое и открыла свое сердце для всего, что жизнь могла ей предложить… тем самым освободила себя из своего собственного Небытия… даже если и не осознавала, что жила в оном. Она вырвалась из Небытия. Она была… свободна. Но Тормент остался на Земле. Ее затрясло, ярость охватила тело, гнев был столь сильным и неугасаемым, что ей захотелось прорваться сквозь дверь и жестко поговорить с Девой-Летописецей, Создате-лем Лэсситера или… кто был тем больным ублюдком, вершившим их судьбы. Преодолеть огромное расстояние с того места, где она начала, только чтобы обна-ружить, что призом была всего лишь очередная жертва, сейчас она буквально осатанела. Не сдерживаясь, Осень бросилась к входу, начала колотить руками, цеплялась за него ногтями, пинала ногами. Она бросала отвратительные слова и называла божествен-ные силы гнусными именами… Когда чьи-то руки обхватили ее талию и потянули назад, она напала в ответ, обна-жая клыки и впиваясь в массивное предплечье… – Гребаный ад! Ай! Возмущенный голос Лэсситера прорвался сквозь ее гнев, успокаивая ее тело, и Осень замерла, пытаясь поймать ртом воздух. Чертова дверь была невредима. Равнодушна. Недвижима. – Вы ублюдки! – кричала она. – Ублюдки! Ангел развернул ее и встряхнул. – Послушай меня… ты мне сейчас совсем не помогаешь. Тебе нужно успокоиться, черт побери! Усилием воли она взяла себя в руки. А потом сразу же разрыдалась. – Почему? Почему они делают это с нами? Он снова встряхнул ее. – Послушай меня. Я не хочу, чтобы ты открывала эту дверь… просто стой здесь. Я сделаю все, что в моих силах, хорошо? У меня не так много власти, возможно, совсем ни-какой… но я, черт возьми, попытаюсь. Ты останешься там, где стоишь, и, ради всего свя-того, не открывай эту дверь. Сделав это, ты попадешь в Забвение, и я уже ничего не смогу предпринять. Все ясно? – Что ты собираешься делать? Он смотрел на нее очень долго. – Может, этой ночью я, наконец, поведу себя как ангел. – Что… я не понимаю… Лэсситер взял ее лицо в руки. – Вы двое сделали столько всего для меня… черт, в некотором смысле, мы все бы-ли в своих собственных версиях Небытия. Поэтому я предложу все, что у меня есть, чтобы спасти вас двоих… посмотрим, будет ли этого достаточно. Она схватила его ладони. – Лэсситер… Ангел отступил назад и кивнул ей. – Останься здесь и сильно не обнадеживай себя. Меня с Создателем связывают не самые теплые отношения… может, меня тут же размажут по стенке. В этом случае, без обид, но вы окажитесь в заднице. Лэсситер отвернулся и ушел в белый свет, его огромное тело растворилось. Закрыв глаза, Осень обхватила себя руками, молясь, чтобы ангел сотворил чудо. Молясь всем сердцем.
Внизу, на земле, Тор решил, что теряет свой драгоценный разум. Лэсситер исчез. Осень исчезла. И ужасающее чувство логики заставило его поразиться тому, что он не додумался, по каким законам они жили весь прошлый год. Велси застряла в Небытии из-за него. Осень… застряла в Небытии из-за себя. Потом, любя его и простив не только его, но и саму себя, она была освобождена… как и Лэсситеру, ей даровали то, что она неосознанно искала: ей, наконец, открыли вход в Забвение, в котором ей было отказано, когда она лишила себя жизни, полной ужаса и мук. Сейчас она обрела свободу. – О… Господи Иисусе… – выдохнул он, оседая на руках Джона. – О… гребаный ад… Сейчас, как и его Велси, она тоже была потеряна для него. Поднеся руку к лицу, он с силой потер его, надеясь, что, может быть, это разбудит его… будто это самый худший кошмар, который могло выдать его подсознание… ага, словно он в любой момент мог проснуться и вытащить себя из постели, дабы пригото-виться для Церемонии Забвения, и в реальном мире такого исхода не будет… Но в этой теории была одна проплешина: его спину все еще щипало от соли и от-метин. А его братья все еще кружили рядом, в панике обсуждая что-то. И где-то, кто-то кричал. А свечи вокруг предоставляли достаточно света, чтобы видеть, кто остался в фойе, а кто ушел… – О, черт… – прошептал он снова, его грудь внезапно стала такой пустой, что на-водило на мысль, что его сердце вырезали, а он и не заметил. Время шло, произошедшее дошло до всех, и его увели в бильярдную. В его руки пихнули стакан с выпивкой, но он просто поставил его на бедро, а голова запрокинулась назад, пока Джон успокаивал Хекс, а Фьюри говорил с Рофом, и они пришли к некому плану, согласно которому Роф пойдет на конфронтацию с Девой-Летописецей. В этот момент Ви вошел в помещение и предложил навестить свою мать. Эту идею сразу же забраковали. Чтобы потом принять предложение Пэйн пойти с королем. Бла-бла-бла… У него не повернулся язык сказать им, что все давно предрешено. И, к тому же, один раз он уже прошел через оплакивание… так что, реабилитация – его конек, верно? Ага. Ради всего святого, что, черт возьми, он сделал такого в своей жизни, чтобы заслу-жить все это? Что, мать твою, он… дверной звонок глухим шумом раздался позади него. Тем не менее, все замерли. Все, кто знали об особняке, уже были внутри. Люди не могли найти их. И последнее также было верно для Кора… Дверной звонок снова прогорланил. Все – братья, Пэйн и Хэкс, Куин, Джон и Блэй – достали оружие. Фритц физически был не в состоянии устремиться в фойе; Вишес и Бутч сами про-верили экран. И хотя ему было плевать, будь там сама Дева-Летописеца по другую сторону две-рей, он сфокусировался на фойе. Раздался крик, удивленный возглас с бостонским акцентом. А потом и другие, ог-ромное множество, чересчур большое количество, чтобы расшифровать их. Кто-то в белой мантии вошел в бильярдную вместе с Ви и его парнем. Плевать… Тор подскочил на ноги так быстро, будто кто-то прижучил его зад аккумуляторной батареей. Осень стояла в арочном своде, с ошеломленным взглядом и взлохмаченными воло-сами, будто побывала в аэродинамической трубе… Тор протиснулся сквозь мужские тела, отталкивая их с пути, чтобы добраться до Осени. Апотом он резко остановился. Схватил ее за плечи. Оглядел с головы до пят. Сильно встряхнул, чтобы понять. Насколько она реальна. – Это… на самом деле ты? В ответ она выбросила вперед руки и обняла его так крепко, что он не смог ды-шать… и, слава яйцам. Ведь это значило, что она реальна, верно? Должна быть… так? – Лэсситер… Лэсситер сделал это… Лэсситер спас меня… Он пытался осмыслить, что она говорила. – Что… что ты… я ничего не понимаю… Историю рассказали несколько раз разными вариантами, потому что его разум во-обще ничего не улавливал. Что-то о том, что она попала в Забвение, потом появился тот ангел и сказал ей… – Он сказал, что отдаст все, что у него есть, чтобы спасти нас. Все… Тор отстранился и прикоснулся к лицу Осени, горлу, плечам. Она была такой же реальной, как и он. Она была не менее живой, чем он. Она была… спасена ангелом? Но Лэсситер сказал, что получит свободу, если их отношения сработают. Единственное возможное объяснение, что он променял свое будущее… на их. – Этот ангел, – прошептал Тор. – Этот проклятый ангел… Тор наклонился и обрушил на Осень такой глубокий и продолжительный поцелуй, на который только был способен. И решил благодарить Лэсситера, и себя, и свою женщи-ну так сильно, как только сможет, столько лет, сколько ему отпущено на земле. – Я люблю тебя, – сказал он Осени. – И, как и Лэсситер, я отдам все, что есть у ме-ня, за нас двоих. Когда Осень кивнула и поцеловала его в ответ, он больше почувствовал, чем ус-лышал ее ответное «Я люблю тебя». Обхватив, он обнял ее и закрыл глаза, его тело дро-жало по стольким причинам, что невозможно перечесть. Но он знал свой долг и принимал его. Жизнь коротка, и неважно, сколько дней тебе отмерили. И люди драгоценны, все до единого, не важно, скольких тебе повезло иметь в своей жизни. И любовь… любовь стоила того, чтобы умереть за нее. И чтобы ради нее жить.
Когда к концу темной ночи подступил рассвет, а луна низко опустилась на небе, Кор покинул центр Колдвелла. После нелепой встречи с Глимерой, он и его ублюдки снова собрались на крыше их небоскреба, но он не был настроен заниматься разработкой стратегии или пережевывать косточки аристократам. Приказав своим солдатам вернуться в их новое место ночлега, он растворился в хо-лодном ночном воздухе, прекрасно представляя, куда должен направиться. На луг, окутанный лунным светом, луг с большим деревом. Материализовавшись на месте, он обнаружил поляну не заснеженной, а яркой от осенних красок, ветки дуба уже не были голыми, а были украшены сочной красно-золотой листвой. Шествуя по снегу, взбираясь на возвышенность, он остановился, достигнув того места, где впервые встретил Избранную… и взял ее кровь. Он помнил каждую ее черточку, ее лицо, ее запах, ее волосы. То, как она двигалась, и звук ее голоса. Изящное строение ее тела и пугающую хрупкость гладкой кожи. Он тосковал по ней, его холодное сердце изнывало в молитвах по тому, что, как он знал, судьба ему не дарует. Закрыв глаза, он положил руки на бедра и опустил голову. Братство нашло их в том загородном доме. Винтовка, с помощью которой оттачивал свои навыки Сайфон, была похищена. Кто бы ни сделал это, он проник в их дом прошлой ночью. Поэтому на рассвете они собрали свои вещи и перебрались в новое место. Он знал, что причина тому – Избранная. Невозможно было вычислить место их ночлега иным способом. И было ясно еще кое-что: Братство использует винтовку, чтобы доказать, что пуля, загнанная в Рофа несколько месяцев назад, была выпущена из оружия ублюдков. Как продумано с их стороны. Воистину, Роф был таким хорошим королем. Осторожничал, чтобы не действовать поспешно и без доказательств… и, тем не менее, было очевидно, что он собирался ис-пользовать любое доступное оружие. Не то, чтобы Кор винил Избранную… вовсе нет. Однако он должен был убедиться, что она в безопасности. Просто удостовериться, что его враги, хоть они и использовали ее, не обращались с ней плохо. О, как его проклятое сердце измучилось при мысли, что ей могли причинить хоть какой-то вред… Пока Кор обдумывал свои перспективы, с севера пришел холодный ветер, пытаясь пронзить саму его сущность. Но было слишком поздно. В его сердце уже зияла рана. Та женщина сразила его так, как не смогло ни одно боевое ранение, и его он нико-гда не залечит. Хорошо, что он не позволял себе показывать свои чувства, будет лучше, если никто не узнает, что его Ахиллесова пята нашла его, после стольких лет. И сейчас… он должен сам найти ее. Только чтобы успокоить свою какую-никакую совесть, он должен снова увидеть ее.
Куин не знал, что за срань такая творится. Люди сновали туда-сюда, заходили в гребаное фойе и выходили из него, все шло наперекосяк… пока Осень не вернулась, мать твою, назад. Если можно было выбрать время для использования ругани, то сегодняшняя ночь подошла как нельзя лучше. Но, по крайней мере, все закончилось хорошо, все было исправлено, и церемонию завершили: Осень стояла позади Тора, Джон был отмечен дважды, один раз за Велси, один – за потерянного брата, которого он так и не встретил. А потом, после того как соль запечатала раны, толпа поднялась на самую высокую точку дома, где они открыли урну Велси и предоставили воздуху ее прах, который нежно унесли порывы редкого восточно-го ветра. Сейчас все спускались в столовую, чтобы поесть и заправиться; после чего они, не-сомненно, вырубятся в своих комнатах – как только получится вежливо уйти. Все были измотаны, в том числе и он, и этот вывод заставил его повернуться к Лейле, когда они добрались до фойе. – Как ты? Черт, он уже третий день подряд без перерыва задает этот вопрос, и каждый раз она отвечала, что в порядке и что крови еще не было. Ее и не будет. Он был уверен, хотя Лейле еще предстоит в этом убедиться. – Хорошо, – сказала она с улыбкой, будто оценила его доброту. Хорошие новости – они неплохо ладили. После жаждущего периода он боялся, что отношения приобретут оттенок неловкости, но они были как одна команда, пробежавшая марафон, достигнувшая цели и уже готовая покорить следующую вершину. – Принести что-нибудь из еды? – Знаешь, умираю, как хочу есть. – Почему бы тебе не подняться наверх, прилечь, а я принесу тебе что-нибудь. – Это было бы замечательно… спасибо. Да, она так мило улыбнулась ему, беззаботно и тепло, из-за такой улыбки он любил ее как свою семью. И, проводив ее до подножия лестницы, подумал, что было бы неплохо ответить ей тем же. Вся эта легкость и простота исчезла, когда он повернулся. Сквозь открытые двери в библиотеку он увидел, как разговаривали Блэй и Сэкстон. А потом его кузен шагнул вперед и привлек Блэя в свои объятия. Они стояли вместе, тело к телу, и Куин сделал глубокий вдох, чувствуя, как по-тихоньку умирает внутри. Вот, оказывается, какой конец их ждал. Раздельные жизни, раздельное будущее. Трудно представить, что когда-то они были неразлучны… Внезапно, взгляд голубых глаз Блэя встретил его собственный. И то, что Куин увидел в них, заставило его споткнуться: это лицо излучало любовь, чистую любовь, без примеси скромности, так присущей Блэю. Блэй не отвел взгляда. Как и Куин… впервые за все время. Он не знал наверняка, были ли чувства направлены на его кузена – скорее всего – но он принимал их: он смотрел в ответ, позволяя всему, что было у него на сердце, отра-зиться на лице. Он просто позволил им парить. Потому что этой ночью, во время Церемонии Забвения, все они выучили один урок: любимого человека можно потерять в мгновение ока… и Куин был готов поспорить, что когда это случится, ты не станешь думать о всех тех причинах, которые разлучали вас. Будешь вспоминать все то, что вас объединяло. И, без сомнения, отчаянно желать еще немного времени. Даже имея в распоряже-нии века… В юности время кажется тяжелой ношей, чем-то, от чего нужно избавиться как можно скорее, чтобы повзрослеть. Но это такая замануха… став взрослым, осознаешь, что минуты и часы – то единственное драгоценное, что у тебя есть. Никто не располагает вечностью. И это, черт возьми, преступление – бездумно тра-тить отпущенное тебе. С него хватит, подумал Куин. Хватит оправданий, уверток, попыток быть кем-то, кем-угодно. Его словно ударили. И, хотя его драгоценное эго и гребаное мелкое сердце разби-вались на миллионы осколков, пришло время прекратить эту дурь. Самое время быть мужчиной. Когда Блэй начал выпрямляться, словно получил его сообщение, Куин подумал – «Все верно, дружище». Наше будущее настало.
Следующим вечером Тормент перевернулся и нашел под простынями тело Осени. Она была теплой и более чем согласной, когда он забрался сверху. Ее бедра раздвинулись для него, лоно приветствовало его, когда Тор глубоко погрузился в нее и начал двигаться. Они уснули вместе, провалившись в сон подобный тому, что охватывает тебя по возвращении домой после утомительного путешествия. – Дай мне свои губы, моя женщина, – тихо сказал он в темноте. Ее рот сдался под его натиском, и Тор позволил телу взять верх. Разрядка накрыла их волной, а не землетрясением, скорее напоминая ослабление напряжения, а не хаотич-ный взрыв звезд. И, продолжая двигаться в неторопливом ритме, занимаясь любовью со своей Осенью, Тор убеждал себя, что она была настоящей… они были настоящими. Когда все закончилось, он усилием мысли зажег лампу на прикроватной тумбочке и очертил лицо женщины пальцами. Ее улыбка заставила его безоговорочно поверить в благосклонность Творца. Они будут соединены браком, подумал он. И он добавит ее имя – то, что сам дал ей, – на свою спину, под имя Велси. И она станет его шеллан во всех смыслах на то время, что им отведено быть вместе. – Не хочешь чего-нибудь поесть? – прошептал он. Осень снова улыбнулась. – Пожалуйста. – Я мигом. – Подожди, я хотела бы пойти с тобой. Я не знаю, чего именно хочу. – Значит, мы спустимся вместе. Потребовалось время, чтобы вытащить себя из кровати, надеть пижамы и пройти по коридору со статуями к лестнице. Осень замерла на вершине, будто вспоминала прошлую ночь и боялась подходить близко к этому месту… будто ее снова могло затянуть в Забвение. С понимающим кивком он увлек ее в свои объятия. – Я понесу тебя. Смотря на его лицо, она положила руку на его щеку, и слова были лишними. Тор знал наверняка, о чем она думала. – Я тоже не могу поверить, что Лэсситер спас нас, – ответил он. – Я не хочу, чтобы он страдал. – Я тоже. Он был хорошим парнем. Настоящим… ангелом, как выяснилось в итоге. Тор начал спускаться, осторожно ступая с драгоценным грузом на руках. Внизу ле-стницы он помедлил, посмотрев на изображение яблони на полу. У подножия этого дерева он отпустил двух своих женщин… а сейчас снова принес к нему одну из них… благодаря тому ангелу, который умудрился сотворить чудо. Он будет скучать по сукиному сыну, на самом деле. И всю вечность будет благода-рен за… Раздался дверной звонок, громко и очень отчетливо. Нахмурившись, Тор бросил взгляд на напольные часы у двери в кладовку дворец-кого. Два часа дня? Кто, черт возьми, мог… Снова раздался звон. Он пересек мозаичный пол, готовый позвать своих братьев в случае необходимо-сти, посмотрел в монитор и… – Срань… Господня. – Кто это? Тор опустил Осень, открыл замочный механизм внутренней двери и спрятал свою женщину за собой на случай, если внутрь ворвется солнечный свет. Лэсситер по-хозяйски вошел в дом важной походкой, его улыбка была широкой и озорной как никогда, светлые и черные пряди волос покрыты свежими снежинками. Когда Тор и Осень уставились на него с открытыми ртами, он поднял вверх два ог-ромных пакета из МакДональдса. – Я купил нам всем по Биг Маку, – сказал он счастливым голосом. – Знаю, что тебя прет по ним, не забыл? – Что за… – Тор усилил хватку на своей шеллан, просто на случай… ну, черт, учи-тывая все произошедшее за последнее время, можно ожидать чего угодно. – Ты что здесь делаешь? – Сегодня твой счастливый день, ублюдок. – Ангел слегка крутанулся, его пирсин-ги заблестели, а пакеты из Мак Дака взметнулись в воздухе. – Как выяснилось, проверяли нас троих, и я тоже прошел тест. В мгновение, когда я пожертвовал собой за вас двоих, я освободился… и, подумав какое-то время, решил творить добро на земле, а не зависать на небесах. Потому что, ну, знаете, процесс вроде как пошел, и вся эта хрень с состраданием хорошо влияет на меня. К тому же, в раю нет Мори. – В отличие от ада, – указал Тор. – Вот уж точно. – Ангел помахал высококалорийным, крайне жирным грузом. – Так что скажете? У меня есть еще и картошка. Никакого мороженого. Не знал, как скоро мне откроют дверь, и не хотел, чтобы оно растаяло. Тор перевел взгляд на Осень. Затем они оба посмотрели на ангела. И, как один, сделали шаг вперед и обняли парня, и – вот неожиданность – сукин сын обнял их в ответ. – Я на самом деле рад, что все хорошо разрешилось, – крайне серьезно прошептал Лэсситер. – Для вас обоих. – Спасибо, дружище, – ответил Тор. – Я в долгу перед тобой за… черт, я в долгу перед тобой за все. – Ты сам многое сделал. – Кроме самого последнего шага, – добавила Осень. – Это был ты, Лэсситер. – Фи. Да кто ведет счет. Между друзьями. Они разжали объятия, и потом, спустя неловкое мгновение, вошли в столовую, устроились на краю стола, и когда Лэсситер начал передавать купленное, Тор рассмеялся. Он и ангел начали с золотых арок … и вот они снова здесь. – Намного лучше той пещеры, не находишь? – пробормотал Лэсситер, протягивая картофель. Тор перевел взгляд на Осень, не в силах поверить, что они столько всего пережили. – Да. Действительно, определенно… в разы лучше. – К тому же здесь есть кабельное. Когда Лэсситер подмигнул им обоим, Тор и Осень начали ухмыляться. – Да, ангел, есть. Есть… и пульт твой, в любое время. – Черт, – разразился смехом Лэсситер, – а ты на самом деле благодарен. Тор пристально посмотрел на Осень, кивая. – Будь уверен, что это так. Благодарен на веки вечные… Я… Навечно. Благодарен. На этой ноте, он поцеловал свою женщину… и вцепился зубами в Биг Мак.
Дата: Воскресенье, 09.11.2014, 17:15 | Сообщение # 90
Читатель
ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ
Сообщений: 91
недавно перечитала, плакала, хотя Тор пережил ужас,но как он отшил Осень,это вообще, прям возненавидела его, я б на ее месте послала его и другого вампа гашла себе
