Уже два дня мы живем в пещере. Пока Джекс целыми днями помогает рыть тоннель, я продолжаю лечить самые разные болячки. Один мужчина сломал ногу, — к счастью, я смогла зафиксировать простой перелом при помощи шины, — у одного из детей насморк, остальные пациенты обратились с признаками истощения. Наступит время, и они снова увидят свет и будут хорошо питаться.
Когда Джекс возвращается «домой», он учит меня драться и обращаться с оружием. Он забрал спрятанный рюкзак, перепрограммировал пистолет и адаптировал его к моей биометрике, вот только в пещере нельзя стрелять боевыми патронами. Боеприпасы надо экономить, кроме того слишком высока опасность, что пуля отскочит от камня. Но всё равно эти упражнения в стрельбе без патронов придали мне уверенности.
Джекс же, напротив, чувствует себя в этом жилище загнанным в угол. Жилье не нравится ему; он спит с пистолетом в руке и кажется постоянно взвинченным. Он едва смотрит на меня, и секса у нас тут, внизу, еще не было. Он ведет себя не так, как обычно. Но знаю ли я, каков он обычно? Я знакома с ним совсем недолго.
Мне тоже становится невыносимо оставаться здесь. Больше всего я страдаю от постоянной темноты, и у меня появляется что-то вроде клаустрофобии; многие жалуются на депрессию и отчаяние. Соня называет это «пещерное бешенство». У многих сдают нервы, и они принимают успокоительное. Стресс сильнейший, постоянный страх быть обнаруженными разъедает. Сюда прибавляется недосыпание и плохое питание.
Все с нетерпением хотят попасть в Аутленд. Тоннель почти готов. Еще один или два дня, и мы сможем выйти наружу.

* * *

Сейчас, должно быть, полдень, я пополняю запасы воды из подземного озера. Я как раз опускаю в холодную воду канистру, когда замечаю краем глаза какое-то движение. Мой пульс тут же подскакивает, и я разворачиваюсь.
— Джекс! — Он напугал меня. — Что ты здесь делаешь?
На нём надеты лишь военные штаны и ботинки. Через плечо висит винтовка. Кожа покрыта потом и грязью, в волосах пыль.
— Меня так мучает жажда. — Он хватает тяжелую канистру, словно это бутылка, и жадными глотками пьет. Когда ставит канистру на место, он начинает раздеваться. — Мне нужно охладиться иначе я расплавлюсь.
Я молча смотрю, как он раздевается и погружается в озеро. В этом месте оно всего около метра глубиной, но затем дно резко уходит вниз. Джул предупредил нас, что в воду заходить опасно — подводное течение может утянуть вниз.
Джекс ложится на дно, я вижу его тело. Проходят секунды, но он не поднимается.
— Джекс? — Он лежит словно мёртвый. К сожалению, я могу разглядеть лишь его неясный силуэт, потому что освещение слабое и его поглощают черные скалы.
— Джекс?! — Я ложусь на живот и пытаюсь дотянуться до него, но мне удается лишь коснуться кончиками пальцев его руки. Почему же он не поднимается?
— Джекс! — Я уже собираюсь залезть в воду, и даже стоящий поблизости охранник подходит, и тут Джекс садится.
— Всё в порядке? — спрашивает охранник.
Я киваю, и он снова уходит на свой пост.
— Мне так жарко, Сэм. — Джекс, покачиваясь, встает и наклоняется, чтобы поднять трусы. Воспользовавшись моментом, я кладу руку ему на лоб.
— Боже, да ты горишь!
Джекс с трудом поднимается на ноги и, как есть мокрый, натягивает трусы.
— Это скоро пройдет.
— У тебя температура. — Его глаза остекленели, щеки покрылись пятнами.
— Это меня не убьет, — бормочет он и поворачивается ко мне спиной, чтобы закончить одеваться. — Я просто хотел пить. И теперь снова пойду помогать остальным.
— Ты не пойдешь. Ты болен! — Какой упрямец, невероятно!
Держа штаны в руке, он поворачивается ко мне:
— Сэм, я никогда в жизни не болел.
— Но сейчас ты болен, и как твой врач я предписываю тебе постельный режим. — Я серьезно обеспокоена. Что с ним такое может быть?
Он бросает штаны и просто накидывает на плечо ремень винтовки.
— Ну хорошо, я прилягу. Но ненадолго. — Он делает шаг и покачивается. Я тут же подбегаю, чтобы подержать. Караул, он весит целую тонну!
Мы еле-еле доходим до лагеря. Джекс роняет на пол ружье и валится на нашу импровизированную кровать.
— Кто-нибудь из повстанцев был болен? — спрашиваю я, проверяя его пульс. Он явно учащен.
— Нет, — коротко отвечает он и поворачивается на спину. Он выдыхает и остается лежать без движения.
Да, ему нужен покой.
— Сон — лучшее лекарство. — Я мягко провожу пальцами по его влажным волосам. — Я сделаю тебе холодные компрессы на лоб и икры.
— Ты лучше всех, — шепчет он, и я тут же слышу его тихий храп.
Возможно, он всего лишь подхватил какую-то безобидную инфекцию. Воина ничто не может свалить! На секунду я вспоминаю о кошке. Может быть, переносчиком болезни была она?
Нет, я не стану сходить с ума, а буду заботиться о своем спасителе.

* * *

К сожалению, в следующие часы состояние Джекса ухудшилось. Жар и озноб сменяли друг друга; на всем теле крупными каплями выступал пот и собирался в пупке и впадинах между мышц. Джекс жаловался на ломоту в суставах и ворочался с боку на бок, не находя себе места. Несколько раз он корчился, и его даже рвало.
Проклятье, если бы у меня были медикаменты! Я не хочу, чтобы он испытывал боль и едва могу выносить вид его страданий, даже если он храбро сцепляет зубы и не издает ни звука. К сожалению, в его шкафчике не было обезболивающего.
— Что это за дерьмо, Сэм? — Он со вздохом кладет себе руку на лоб.
— Без понятия, но симптомы указывают на абстинентный синдром(1).
— Абсти… что? — еле ворочает языком он.
— Ты принимаешь наркотики? — Время от времени появляются незаконно смешанные вещества, которыми некоторые одурманивают себя.
Джекс качает головой.
— Ты взяла мои стимуляторы?
— Только витаминные препараты. Ничего другого я в твоем шкафчике в ванной не нашла.
— Черт, они же были в сейфе, — бормочет он.
— Зачем они тебе?
— Мне кажется, они могли бы помочь. Всякий раз после укола я чувствовал себя как новенький.
Тем временем в нашу комнату входят Соня и Джул. До них дошла информация, что Джекс заболел. Соня обеспокоенно смотрит на него. Она принесла нам суп, и я с благодарностью его принимаю.
Джул, который, похоже, слышал наш разговор, кивает:
— Да, существуют стимуляторы для Воинов. Они содержат допинг(2), который вызывает зависимость, поэтому, чтобы оставаться сильными и готовыми идти в бой, Воинам необходимо самое позднее раз в три дня делать себе укол. Помимо этого, туда добавляется стимулирующее вещество, чтобы у них даже после напряженных заданий был стояк и они могли развлекать народ.
Я тяжело сглатываю. Значит, Джекс был возбужден только из-за этого? Не потому, что я ему понравилась?
Мои внутренности стягивает в тугой узел, когда я думаю о том, что с тех пор, как мы здесь, у нас не было секса.
Нет, у нас просто не было времени, мы были уставшие и слишком нервные… кроме того, здесь каждый мог нас услышать!
Дрожащими руками я подношу бутылку с водой к губам Джекса.
— Тебе нужно много пить.
Он делает такие большие глотки, словно умирает от жажды, и я радуюсь, что у нас здесь много воды.
— Джексу надо избавляться от зависимости постепенно, иначе его сердце может остановиться. — Я настолько зла на сенат, что мне хочется выбежать на поверхность и обо всём рассказать людям. Но станет ли кто-нибудь меня слушать? Меня, рабыню?
Как могут сенаторы играть жизнями людей? Кто знает, какой вред может нанести это вещество.
— Я собираюсь связаться с Марком, слышишь, Джекс? — Я снова вытираю ему пот со лба. — Он обязательно достанет препарат.
— Нет. — Он хватает меня за руку. — Ты останешься здесь, это слишком опасно. Кроме того, я не хочу больше подвергаться влиянию кого-то или чего-то. — Его рука обессиленно падает, и он закрывает глаза.
Я должна уважать его решение. Глаза жжет от слез. Джекс выносливый, его сердце выдержит.
— Хорошо, — шепчу я. — Я останусь рядом с тобой. — Это самая разумная вещь. Здесь мы в безопасности. Вода смывает наши следы, а приборы солдат не могут засечь нас, потому что мы очень глубоко в пещерах. Джул и Соня уже почти выходят из нашей комнаты, как Соня вдруг оборачивается:
— Если тебе что-нибудь нужно или я могу для тебя что-то сделать, только скажи.
— Спасибо тебе.
Соня останавливается у металлической двери и вздыхает.
— Знаешь, — говорит она тихо, — я была очень влюблена в Седрика, а Джекс так на него похож. Он напоминает мне о том, как сильно мне до сих пор не хватает его брата.
Теперь я понимаю, почему она поверила нам. Когда она с такой тревогой смотрит на Джекса, в мою грудь словно впивается жало. Боже, да я ревную! Но ведь она выглядит так чертовски привлекательно, у нее идеальное стройное тело, она ходит с оружием и носит этот черный комбинезон, который делает ее похожей на солдата. Я вспоминаю, как Джекс подмигивал ей.
— Не сомневаюсь, что Седрик тоже любил тебя, — говорю я, хотя не знаю, подбодрит ли ее это.
Печально улыбаясь, она уходит.
Мы с Джексом не пара. Он может насладиться любой женщиной. Только я не хочу об этом думать. Сейчас я хочу лишь, чтобы он поправился, всё остальное вторично.

* * *

Снаружи давно наступила ночь, хотя здесь внизу мы этого не замечаем. А вот мои внутренние часы чувствуют. Зевая, я ложусь рядом с Джексом на матрас и раздумываю, не поспать ли мне немножко. Кажется, Джексу стало получше. Температура снизилась, конвульсии прекратились.
Соня занесла нам свечу. Настоящую, а не со светодиодной лампочкой. Это так мило с ее стороны. Восковые свечи в городе большая редкость и стоят много денег. Мерцание пламени успокаивает меня, кроме того свеча дает немного света. Джекс, похоже, крепко и спокойно спит. Его лицо расслабленно, только время от времени дергается мышца на щеке.
Я разговаривала с Соней об Аутленде. Она единственная, кому удалось проникнуть оттуда в город. Соня перелезла через стену, — она зовет ее «второе кольцо», — в зону отчуждения и действительно смогла укрыться в системе канализации. Там она однажды, страдая от голода, наткнулась на Джулиуса. Она рассказала ему всё о том, что происходит снаружи, и они запустили через стену дрон(3), чтобы наладить радиоконтакт с Аутлендом. Люди там отстают от прогресса, потому что много лет прожили под землей. Они сейчас примерно на том уровне развития, какой был до взрыва бомбы в девятнадцатом веке: лечатся травами, используют паровые машины, которые могут работать и на загрязненной воде, транспортные средства на рельсах и простейшую кабельную связь. Рассказанное околдовывает меня. Я с нетерпением жду, когда смогу выйти наружу.
Осторожно, чтобы не разбудить Джекса, я переворачиваю другой стороной влажную тряпку на его лбу. Он внезапно бормочет:
— Спасибо, что ты обо мне заботишься, док.
Мне с трудом удается сдержать слезы. Я постепенно превращаюсь в нытика, это уже не нормально.
— Конечно я забочусь о тебе. И не только потому, что я врач. Я сделала бы это в любом случае.
— Прошло так чертовски много времени с тех пор, как кто-то заботился обо мне. — Он снимает тряпку со лба и вытирает ею свою грудь. Его рука так и остается лежать там. Я осторожно вынимаю из нее тряпку и откладываю в сторону. Она больше ему не нужна.
Когда я уже думаю, что он снова уснул, он говорит тихо:
— Я вырос в интернате, как и все Воины. О первых годах, проведенных там, у меня остались приятные воспоминания: воспитательницы хорошо заботились о нас и окружали нас любовью. Примерно до тех пор, пока нам не исполнялось восемь лет. Тогда начинались жесткие тренировки.
Я задерживаю дыхание. Джекс впервые рассказывает мне что-то личное. Может быть, их воспитывают в таких учреждениях для того, чтобы у них не было слишком близких отношений с родственниками, и те не могли оказать на них влияние? Поэтому у них нет никого кроме братьев и командиров, которых им дают сверху?
— Бывшие Воины каждый день приводили нас в лагерь на окраине города. Там были только муштра и наказание. Думаю, это притупило мои чувства. — Он поворачивается ко мне и, не открывая глаз, ищет рукой мою руку. Я поспешно хватаю ее. — Я почти забыл, как это приятно, когда кто-то о тебе заботится. — Джекс зевает, сдавливает мои пальцы и молчит.
Несколько минут я пристально смотрю на него: на его четко очерченное лицо, мускулистое тело, руки, слегка покрытые волосами — я могла бы смотреть на него бесконечно. К сожалению, мои веки настолько тяжелые, что я тушу свечу и укладываюсь поближе к Джексу. Я очень рада, что самое худшее он выдержал, и сделал мне такое признание. Он не настолько зачерствел, как думает. Его поступки ясно это показывают. Чувства были глубоко запрятаны в нем, и его состояние открыло их. Может быть, всё же, для нас есть надежда.

* * *

— Ты уже проснулась? — шепчет он.
— Теперь да. — Я смотрю в темноту, наслаждаясь теплом тела за моей спиной и мужской рукой у себя на животе, которая ползет под мою футболку. — Сколько сейчас времени?
Джекс тычет пальцем в свой хендиком:
— Пять часов утра.
Только теперь ко мне возвращаются воспоминания. Я спала как убитая. Джекс был болен! Я быстро нащупываю фонарик, включаю его и разворачиваюсь в его руках.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, просто еще немного сонный, но, чтобы сходить на ведро и помыться, сил хватило. — По крайней мере его озорная улыбка никуда не делась.
— Ты мог бы и разбудить меня! — Типичный крутой парень, оправдывающий свое прозвище «Непобедимый». Он всегда поднимается.
— Ты так сладко спала, — бормочет он мне в ухо.
Сладко? Он действительно использовал это слово? Я чувствую трепет внутри.
Джекс обнимает меня и притягивает к себе. Я сижу как раз на его самом интересном месте, которое через его трусы мягко прижимается к моей промежности. В остальном Джекс обнажен, а на мне надеты трусики и футболка.
— Интересно, я еще могу? — спрашивает он, и его невероятно голубые глаза обращаются ко мне, вернее, к моим соскам, которые проступают сквозь ткань.
— Ты о чем? — отзываюсь я, хотя знаю, в какую сторону пойдет разговор. Мой клитор начинает слегка пульсировать.
— Я слышал, что сказал Джулиус. Что в инъекциях было средство для потенции. Что, если без уколов я больше не могу…
— О… эм… конечно ты можешь. — Когда проснулась, я почувствовала, как кое-что твердое прижималось к моим ягодицам. Это точно была не винтовка. И это «кое-что» снова на верном пути к действию. Всё внутри меня сжимается.
Джекс чешет голову и опускает руки по бокам от себя:
— Может, нам стоит проверить? Тем более, уже давно наступило время для процедур, верно?
Его взгляд такой невинный, что я не могу сдержать улыбку.
— Тебе это обязательно сейчас нужно узнать?
— Немедленно. — У него феноменальный взгляд с поволокой, он что, тренировался перед зеркалом? — Но я так слаб. Тебе придется меня раздеть.
— Придется? — спрашиваю я снисходительно-самодовольно и обвожу пальчиком его соски, пока они не становятся такими же твердыми, как у меня. Этот мужчина недопустимо горяч и он хочет секса. Немедленно!
Я взволнована и совершенно не знаю, почему. В конце концов, мы уже занимались сексом. Но тогда процессом управлял он. Теперь моя очередь.
Обеими руками я провожу по его жесткому, плоскому животу вниз и просовываю кончики пальцев под резинку трусов. Затем сую пальцы глубже и тяну слипы(4) вниз. Наполовину эрегированный член лежит на животе.
Я медленно стягиваю свою футболку через голову, пристально наблюдая при этом за реакцией Джекса. Член дергается, мышцы живота на пару секунд напрягаются. После того, как я снимаю с себя трусы, он смотрит себе между ног и тихо говорит:
— Мне кажется, ему нужно устное поощрение, чтобы…
Прежде, чем он успевает договорить, я опускаюсь на колени рядом с ним и беру еще не полностью эрегированный член в рот. Джекс издает тихий стон, член сразу становится твердым и упирается мне в нёбо.
Мой язык щекочет гладкую головку и проникает в щель. Думаю, Джексу это нравится, потому что в этот момент он поднимает бедра мне навстречу. И когда я провожу языком по краю головки, похоже, тоже нравится. А мне в равной степени нравится, что Джекс, в некотором роде, находится в моей власти.
Я беру в руку яички, поглаживаю их большим пальцем и глубоко заглатываю ствол. Мое лоно пульсирует всё сильнее. Я хочу, наконец, почувствовать его в себе. Между половых губ уже стало влажно, просто оттого, что я делаю минет.
Член мокрый от слюны, и я пользуюсь этим, чтобы сделать массаж. Большими пальцами я нажимаю на шрам и веду вдоль затвердевшей ткани.
— Это потрясающе, док, — говорит он, тяжело дыша.
— Я больше не Сэм? — поддразниваю я.
— Меня возбуждает, когда я называю тебя док. Я представляю, как прихожу к тебе на прием, и ты соблазняешь меня, пользуешься мной для своего удовольствия, делаешь всё, что захочешь.
— Даже так? — Недолго думая, я сажусь на Джекса, крепко удерживаю член у основания и приставляю ко входу во влагалище. Толстая головка растягивает вход, затем в меня проскальзывает остальная часть члена — так глубоко, что почти причиняет боль, но эта мягкая боль только еще сильнее распаляет меня. Это так приятно — быть одним целым с Джексом.
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами:
— Ты потрясающая!
— Я думала, ты предпочитаешь быть боссом и руководить всем.
— Да, я люблю слышать, как ты стонешь подо мной, но время от времени неплохо поменяться ролями. — Он со вздохом закрывает глаза и мотает головой из стороны в сторону, постоянно ударяя бедрами мне навстречу. То есть он хочет большего? Это он и получит, я и так уже едва сдерживаюсь. Я насаживаюсь на него всё быстрее, трусь о него клитором и целую его соски. Я скачу на моем обессиленном Воине, доставляя себе удовольствие, потому что нам обоим нравится это.
Джекс издает стон, и я закрываю ему рот рукой:
— Т-с-с, ты всех разбудишь.
Не открывая глаз, он облизывает мои пальцы. Я тут же отдергиваю руку и вижу довольную улыбку.
— Пусть все слышат, что я тебя трахаю.
— Ты меня? — Я провокационно кручу бедрами, чтобы насладиться чувством наполненности. — Вообще-то, я одна делаю всю раб…
Он делает толчок и проникает в меня еще глубже. Там он касается точки, которая очень быстро приводит меня на вершину. А когда Джекс начинает мять мои груди, я больше не могу сдерживать оргазм. Пульсация волнами расходится по моему телу и заставляет меня видеть звездочки в темноте.
Мышцы влагалища сокращаются, сжимая член, и с громким стоном Джекс тоже кончает. Его тело дрожит, грудь покрывается гусиной кожей. Он откидывает голову, так что выделяется гортань. При этом он удерживает мои бедра, чтобы можно было проникнуть в меня глубоко.
Он издает тихое рычание и расслабляется. Я чувствую, как постепенно член во мне становится мягче, и соскальзываю с него, устраиваясь рядом с Джексом.
— Всё отлично функционирует, — говорю я, переводя дыхание, и улыбаюсь. Джекс и без афродизиака хочет меня, да еще как. Это был быстрый, но хороший секс.
Сейчас слишком рано, нам надо еще немного поспать. Я закрываю глаза, наслаждаясь остатками мягкой пульсации, которая всё еще проходит через лоно. Если бы я не была такой уставшей, и Джекс был полон сил, я захотела бы повторить.
— Ты на самом деле считаешь меня привлекательной? — спрашиваю я тихо, когда мое упоение проходит. Я, прищурившись, смотрю на Джекса, а мои щеки горят. Я всё еще помню о Соне, хотя это я — та, с кем Джекс спит. Ревность — ужасное чувство.
Он поворачивается ко мне и подпирает голову рукой.
— Я никогда еще не видел настолько сексуальной женщины, как ты. У тебя потрясающее тело, ты умная, и ты спасла меня.
— Думаю, у тебя эффект Найтингейл, — говорю я с усмешкой.
Джекс поднимает брови:
— Что это?
— Это когда пациент влюбляется во врача. А может, наоборот. — Я уже не помню точно, я читала об этом когда-то давно в одном старом медицинском справочнике.
Я тут же прикусываю язык. Что я такое говорю? Мне не хотелось бы, чтобы он узнал о моих подлинных чувствах, потому что я не хочу разочаровываться.
Лицо Джекса становится серьезным.
— Ты влюбилась в меня?
Затаив дыхание, я киваю. Призналась. Зачем продолжать обманывать себя и его?
— Сэм… — мучительно выдыхает он и сжимает челюсти. Он отводит взгляд и явно пытается подобрать слова, потому что на его щеке дергается мускул.
Когда я уже перестаю ждать продолжения, он говорит:
— Я могу дать тебе только секс и защиту, даже если это не всё, чего ты хотела бы. Я не помню, что такое любовь и как ее чувствуешь. Я могу любить тебя членом, но не сердцем.
Не смотря на то, что я ожидала такого ответа, его слова причиняют мне бóльшую боль, чем я думала. Я с трудом сдерживаю слезы.
Может быть, он заполняет сексом пустоту? Каждый человек ищет кого-то, с кем он сможет поделиться переживаниями, с кем ему будет приятно и весело.
— Всё в порядке, — отвечаю я хрипло и пытаюсь улыбнуться. — Я принимаю тебя таким, какой ты есть. — Я не смогу изменить Воина, даже если в глубине души на это надеюсь.
Он опускает глаза и хватает мою руку. Хочет сказать что-то еще? Мое сердце пропускает удар.
Внезапно у входа начинается суматоха, я вздрагиваю и подтягиваю повыше к груди одеяло.
— Что там происходит?
Джекс уже готов запрыгнуть в штаны и схватить винтовку, когда наша импровизированная дверь открывается.
К нам врывается Джулиус.
— У меня есть хорошая и очень плохая новость для вас, — говорит он, тяжело дыша.
— Сначала плохую! — Джекс мрачно смотрит на него.
— Наши шпионы сообщили, что пропал Воин. Все подразделения на задании. Они ищут вас.
— Черт, но этого следовало ожидать, — рычит Джекс.
Я шумно сглатываю. Всё только из-за меня.
— А хорошая? — осторожно спрашиваю я.
— Тоннель готов, — отвечает Джулиус мне и снова обращается к Джексу: — Как хорошо ты знаешь своих бывших братьев по оружию? Может быть, есть те, кого мы могли бы переманить на свою сторону?
Джекс медленно мотает головой:
— Никто не приходит на ум.
Да и почему они должны переходить на другую сторону? Воины не испытывают нужды ни в чем, они хорошо зарабатывают, их любят и уважают… Зачем им отказываться от такой жизни? Хотя солдатам приходится тяжело сражаться, рискуя своей жизнью, но сражения и последующее удовлетворение, — от аплодисментов толпы и исполнения плотских желаний, — похоже, действует как наркотик. Поверят ли они нам, если мы расскажем им правду? О том, что они работают на продажных людей, которые лишь пользуются ими.
Люди в Аутленде свободны, а действительно заключенные — жители автономных городов. Им приходится подчиняться строгому правительству, которое использует их в корыстных целях, считая ничтожными и глупыми, только ради того, чтобы верхушка общества могла жить в роскоши. Правительству хорошо удается держать под контролем относительно немногочисленное население автономных городов, а миллионы людей снаружи — нет.
Джулиус проводит рукой сквозь свои светлые волосы, и внезапно начинает казаться значительно старше. На лице заметны морщины от тревог.
— Мы должны немедленно эвакуировать всех через тоннель.
Джекс кивает.
— Присмотри, чтобы Сэм благополучно вышла, я отвлеку Воинов.
— Ты один? — Мое сердце делает скачок. — Это же самоубийство!
— Здесь внизу я ориентируюсь так же хорошо, как мои браться по оружию. Кроме того, они больше не могут меня обнаружить, а я их могу. — Он нажимает на хэндиком. — Как только вы все выйдете, я поднимусь на поверхность и убью сенатора и его шавку.
— Хорошо. — Джулиус по-дружески хлопает его по плечу. — Собираемся через пять минут у озера, — говорит он и уходит.
— Ты хочешь отомстить… сейчас? — Я едва могу дышать.
— Сейчас лучшее время. Все Воины заняты. И кто догадается искать меня в городе? — В его глазах едва ли не безумный блеск.
Я торопливо одеваюсь и запихиваю наше нехитрое имущество в рюкзак, а Джекс надевает защитный жилет и вешает на плечо винтовку.
Я знаю, что не могу его удержать, и это почти разрывает меня на части. Уже у двери Джекс поворачивается и серьезно смотрит на меня:
— Увидимся на другой стороне.
Я бросаю рюкзак на пол и обнимаю Джекса.
— Будь осторожен.
Он мягко прижимает меня к себе. Так приятно чувствовать его. Я не хочу его потерять.
Я поспешно смахиваю слезы и смотрю на него:
— Поцелуешь меня на прощание?
— Я вернусь, — шепчет он мне в щеку.
Я вздыхаю и провожу рукой по его волосам:
— Ты не можешь этого знать. А может, со мной случится что-то…
Внезапно он прижимается ртом к моим губам. Его горячий поцелуй становится сюрпризом и угрожает обжечь мою кожу. Так же быстро поцелуй прекращается.
Джекс отпускает меня, шепчет: «До скорой встречи», и уходит. Он оставляет меня одну в нашей холодной комнате, в которой я только что его любила.
Я знаю, что он один из лучших, но он не бессмертен, и еще не восстановился полностью, и это пугает меня.

_________________________
(1) Абстинентный синдром — группа симптомов различного сочетания и степени тяжести, возникающих при полном прекращении приема психоактивного вещества, либо снижении его дозы после неоднократного, обычно длительного и/или в высоких дозах употребления.
(2) До́пинг — вещества, которые временно усиливают физическую или психологическую деятельность организма.
(3) Дрон — беспилотный летательный аппарат.
(4) Трусы-слипы — они же трусы-плавки, «обычные» трусы, «классические» трусы — полностью закрывают ягодицы и гениталии, при этом ноги остаются открытыми благодаря высокому вырезу по бокам.

Амнезия у Джула не проходит. Я ужасно подавлена и постоянно упрекаю себя: он пострадал так сильно только из-за меня. Тем не менее, Соня может убедить мэра, чтобы Джекса по крайней мере выслушали и провели надлежащее судебное разбирательство. В конце концов, за последние месяцы рядом с Джулом Соня многое узнала. И она гражданка Резура. Но ей вовсе не приходится убеждать мэра Форстера провести судебное разбирательство – это обычная практика. Почему изначально все убеждали меня в том, что всё будет зависеть от показаний Джула? Не могу передать словами, насколько мне становится легче, хотя это всего лишь лучик надежды.
Уже неделю Джекс сидит в тюрьме, сходя с ума. И я схожу с ума, потому что вскоре могу потерять Джекса, если суд признает его виновным. По крайней мере, мне разрешено каждый день ненадолго его посещать.
Слушание дела будет проходить в театре, который служит жителям также залом совета. Я сижу рядом с Соней и мэром на сцене. Мне плохо, я потею и трясусь. Кроме того, меня слепят направленные на нас прожектора.
Позади нас на помосте сидят восемь присяжных заседателей: четыре женщины и четыре мужчины. Все они – не заинтересованные в процессе граждане, которые после слушания будут принимать решение. Хотя никто из них не потерял члена семьи по вине Воинов, это не меняет того факта, что они ненавидят их и относятся с недоверием ко всем без исключения людям из-под купола. Интеграция повстанцев была непростой, как мне стало известно, и не каждого извне приняли так же тепло, как меня. При этом в последние дни я заметила, что за моей спиной шепчутся. Конечно, все вокруг уже узнали, что я подруга Воина.
Прокурор и публика сидят на стульях в отведенном для зрителей месте; зал наполнен приглушенным шумом голосов. И почему у меня чувство дежа-вю?..
Когда судья в черной мантии выходит на сцену, становится тихо, и все встают. Судья Моррис – мужчина небольшого роста, с круглым животом и удивительно темным цветом кожи. В Уайт-Сити я такого никогда не видела. Он встает за кафедру, приветствует всех присутствующих и зачитывает дело. Мой слух выхватывает только слова «Джексон Картер», «Воин» и «люди под куполом», настолько я взволнована.
Соня тянет меня за руку, и я, словно на дистанционном управлении, сажусь. Какое решение примут присяжные? Если их голоса разделятся поровну, Джекса оправдают по принципу «В случае сомнения – в пользу обвиняемого»(1). То есть нам нужно, чтобы на его стороне были четыре человека.
Когда два стража города выводят на сцену Джекса в наручниках и кандалах, по толпе идет шепот, и я задерживаю дыхание. На нем черная футболка, – она была у меня в рюкзаке, и мне разрешили передать ее ему, – армейские штаны и ботинки. Он чисто выбрит и выглядит сногсшибательно. Из-за того, что его руки скованы сзади, грудные мышцы видны особенно четко. Его крупная фигура возвышается даже над судьей, который стоит за кафедрой на возвышении. Джекс – впечатляющий мужчина.
Увидев меня, он коротко мне улыбается. Я хотела бы сейчас подскочить и обнять его, а вместо этого сдавливаю руку Сони. Я так рада, что эта женщина рядом со мной. За последние дни она стала мне близкой подругой. Мы с ней даже смастерили вместе зарядное устройство для лазера. Он намного облегчил мне работу.
Джекса усаживают на стул посреди сцены, чтобы все могли хорошо видеть и слышать его. Он единственный сидит напротив нас, позади него стоят стражи.
«Один против всех – как несправедливо», – думаю я, и мое сердце сжимается.
— Мистер Картер, вы обвиняетесь в преднамеренном лишении жизни, – произносит судья Моррис. – То есть речь идет об убийстве. Что вы можете на это сказать?
— Это была моя задача – убивать каждого, кто входит в запретную зону. У меня был приказ защищать Уайт-Сити. – Голос Джекса разносится по залу. Он говорит громко и отчетливо, бесстрашно глядя правде в глаза. И как только он может оставаться таким спокойным? Я едва дышу от страха за него.
— И вы всегда выполняли это приказ? – спрашивает судья.
Джекс кивает:
— За исключением последних трех месяцев.
Моррис поднимает кустистые брови:
— А последние три месяца перестали?
— Произошло нечто, что заставило меня задуматься над моими действиями.
По публике проходит взволнованный шепот, но когда судья бросает на людей предупреждающий взгляд, снова становится тихо.
— Расскажите нам об этом, мистер Картер.
— Мой брат Седрик стал жертвой покушения. Я был уверен, что это дело рук повстанцев, но позднее мне стало известно, что приказ отдавал сенатор Фримен. Только не важно, кто виновен в его смерти, я впервые почувствовал, какого это – потерять близкого человека. – Джекс бросает короткий взгляд в мою сторону, и я вижу боль в его глазах. Он всё еще не пережил это.
— А раньше вы никогда не испытывали сострадания к людям, которых убивали?
Джекс опускает взгляд:
— Я был профессиональным убийцей. Режим внушает нам, что жители Аутленда не люди, а мутанты. Зараженные радиацией животные. Но Седрик утверждал, что аутлендеры такие же люди, как мы. Люди, у которых есть семья, друзья и жизнь, которой нас лишили. В нас с рождения закладывали ненависть к жителям Аутленда. Режим посадил ядовитое семя в наших головах – промывание мозгов в действии. Я словно робот выполнял их требования. До того дня, когда Седрик меня просветил.
— А как ваш брат узнал правду о нас?
Джекс скользнул взглядом по Соне.
— Седрик полюбил одну женщину из Аутленда.
По публике проходит шепот, а затем кто-то выкрикивает:
— У Воинов нет чувств, всё это ложь!
Я в бешенстве сжимаю кулаки и подавляю желание доказать им обратное.
— Может быть, это он застрелил моего мужа! – кричит одна женщина, и обстановка накаляется. В зале много тех, кто потерял близких у стены. Они хотят, чтобы Джекса расстреляли. Это был бы первый случай смертной казни в истории города.
Мне всё сложнее дышать, пульс очень быстрый. Я потеряю Джекса. Они ненавидят его! От этого на глаза наворачиваются слезы.
— Тишина в зале! – Судья Моррис стучит по кафедре деревянным молотком и смотрит на меня. – Слово предоставляется доктору Саманте Уолкер. Но сначала я хотел бы еще узнать у мистера Картера, кто была та женщина, которую полюбил его брат.
— Это была я! – кричит Соня, и шепот в зале возобновляется. – Седрик пощадил меня, когда нашел. Я рассказала ему обо всем, и он мне поверил. Он тоже не был бесчувственным. Как мы ошибаемся в Воинах, так и они ошибаются в нас. Мы не мутанты, а они не бессердечные существа.
— Спасибо, миссис Анайя, – говорит Моррис и поворачивается ко мне.
Я прочищаю горло и поспешно смаргиваю слезы.
— Вам знаком Джексон Картер? – спрашивает он.
Я киваю:
— Я обязана ему свободой. Кроме того, он спас мне жизнь, застрелив собственного брата по оружию, когда тот… – я сглатываю и глубоко вздыхаю, – когда тот собирался мучить меня.
— Естественно, она его покрывает! – восклицает другая женщина из публики. – Она его любовница!
— Он лишь выполнял приказы режима! – кричу я в ответ. – Он был вынужден это делать, иначе его убили бы! Так же, как они убивают или сажают в тюрьму каждого, кто идет против сената.
— Вы состоите в отношениях с Джексоном Картером? – спрашивает Моррис.
Он давно знает правду от мэра Форстера, но, конечно, должен спросить меня об этом в суде.
— Да. Поначалу я боялась его так же сильно, как вы. – Я острым взглядом смотрю на толпу. – Но вскоре я заметила, что под твердой оболочкой скрывается мягкая сердцевина. Джексон Картер не раз доказывал мне, какой он хороший человек. Я люблю его.
На щеке Джекса дергается мускул, и он опускает голову.
— Сейчас расплáчусь! – снова кричит кто-то, и судья Моррис опять вынужден обратить на себя внимание:
— Кто еще раз помешает, покинет зал!
Когда Джекс внезапно встает, в зале тут же становится тихо, как будто один только его размер внушает уважение. Даже стражи вздрагивают и хватаются за оружие.
— Они правы, Сэм, – говорит Джекс громко и четко. – Я не могу винить их в том, что они меня ненавидят. Когда я представляю, что потерял бы тебя, я понимаю, что сделал бы всё, чтобы отомстить за твою смерть. Так же, как я хочу отомстить за смерть Седрика.
Моррис ударяет молотком о кафедру:
— Сядьте, пожалуйста, мистер Картер.
Джекс повинуется и падает на стул.
В зале по-прежнему царит полная тишина. Они наконец-то поняли, что в этом Воине есть человечность и чувства?
Эта неопределенность пожирает меня. Я нервничаю сильнее, чем когда стояла в ряду рабов и рабынь и надеялась, что никто из Воинов меня не выберет.
— Я предлагаю смягчить приговор до пожизненного заключения, – раздается откуда-то издалека чей-то голос, и я едва не падаю со стула. Первый успех?
Полная надежды, я улыбаюсь Джексу. Жители Резура понемногу начинают менять свое мнение. Может быть, Джекс получит свободу! Но он смотрит на меня с грустью, словно не верит в то, что его оправдают.
— В своих показаниях вы сообщили, что сенат собирается атаковать наш город и строит летательные аппараты. – Теперь судья Моррис вновь обращается к Джексу. – Лидер повстанцев Джулиус Петри, которого мы не можем выслушать из-за его амнезии, планировал уничтожить воздушный флот.
— Так и есть, – отвечает Джекс. Я знаю, что они уже допросили его в тюрьме. – Сенат хочет атаковать Резур с воздуха, и это произойдет в ближайшее время. Джулиус собирался вернуться с отрядом в город и помешать этому. Я должен был пойти с ним и обеспечить доставку новой партии питьевой воды.
— Вы говорите это только для того, чтобы мы испугались и отпустили вас, – выкрикивает еще один гражданин, но уже не так сердито. Я вижу на лицах людей неуверенность и страх.
Моррис задумывается и, кажется, забывает, что собирался удалять из зала каждого нарушителя.
Теперь слово берет мэр Форстер:
— На самом деле Джулиус Петри ни о чем подобном не упоминал, когда мы выходили на радиосвязь.
— Конечно нет, Джулиус опасался, что сенат может перехватить радиопередачи, – встревает Соня, за что получает хмурый взгляд судьи.
— Известно ли об этом другим повстанцам? – спрашивает Моррис.
— Нет, только Соне и мне, – отвечает Джекс.
— То есть, мистер Петри вам доверял?
Джекс дерзко усмехается:
— Похоже на то.
О, и как этот мужчина может оставаться таким спокойным? Вероятно, он уже давно спланировал побег, такой же крутой, как и он сам. Я бы доверилась ему безоговорочно, в конце концов, он – Непобедимый!
— Судья Моррис, – говорит Джекс серьезно, – мне стало известно, что граждане Резура собираются захватить Уайт-Сити. Значит, у вас есть солдаты и армия?
Я пока еще не видела никакой армии, только слышала время от времени, что люди хотят отомстить за то, что из-за отравленной воды очень многие погибли. И они хотят сражаться, чтобы питьевая вода распределялась поровну. Что было бы справедливо.
Судья прочищает горло:
— Стражи города обучили несколько мужчин.
— Стражи города? – Глаза Джекса расширяются. – Вы смеетесь надо мной. Я пойду один… если вы меня оправдаете.
— И вы считаете, что справитесь?
— Я могу быть почти невидимым, хорошо ориентируюсь в городе и под городом. К тому же, один я буду быстрее. И если это не сработает, больше никому не придется отдавать свою жизнь.
Я судорожно вздыхаю. Он собирается играть в героя? Когда-нибудь удача может отвернуться от него, непобедимый он или нет. Но если это его единственный шанс стать свободным, пусть с тяжелым сердцем, но я должна принять этот самоубийственный поход.
— Воин может передать сведения, как мы живем! – снова кричит кто-то из публики.
Мэр Форстер просит слова, и Моррис кивает ему.
— Сенат знает об этом уже давно, иначе они бы нас не боялись. Но нам надо позаботиться еще и о том, чтобы люди под куполом узнали, что происходит здесь, снаружи, чтобы они восстали против своего режима и свергли его.
По залу расходится возмущенный рокот. Бургомистр на нашей стороне! Кто бы мог подумать.
— Я подытожу, – говорит Моррис. – Джексон Картер: бывший Воин, убивал, – количество неизвестно, – граждан Резура. Восстал против режима, помог повстанцам бежать и вернул домой гражданку нашего города. Готов и впредь рисковать своей жизнью, чтобы нам помочь. Он мог бы вернуться в Уайт-Сити, чтобы обеспечить нас бóльшим объемом воды и уничтожить вражеское вооружение.
От волнения мне хочется грызть ногти, но вместо этого я продолжаю сдавливать руку Сони. Она терпеливо это переносит.
Когда судья Моррис обращается к присяжным, я задерживаю дыхание.
— Я спрашиваю вас, дорогие присяжные, простим ли мы мистера Картера, если он уничтожит ангар с летательными аппаратами и добудет воду? Станет ли он свободным гражданином Резура? Или он должен заплатить за свои поступки?
Люди позади нас склоняют головы друг к другу для обсуждения.
Я усиленно стараюсь расслышать доносящиеся обрывки разговора: «Уайт-Сити прекратил поставки воды. Если он не пойдет, мы погибнем от жажды или перемрем из-за зараженной воды…», «Это действительно правда на счет летательных аппаратов? Если они нападут с воздуха, у нас нет шансов…», «Мы не можем позволить убийце уйти! Кроме того, я ему не доверяю…».
Я нервно ерзаю на стуле, не спуская глаз с Джексона. Он спокойно смотрит на меня, но его руки дергаются, словно он мысленно старается разорвать оковы.
«Вдох, выдох», – думаю я, надеясь не упасть в обморок. Ожидание убивает меня! Во рту сухо, в висках пульсирует.
Когда один из присяжных сообщает: «Мы готовы объявить решение», я настолько сильно впиваюсь пальцами в руку Сони, что на этот раз она отдергивает руку.
— Пятеро из нас считают, что мистер Картер станет свободным гражданином Резура, если выполнит свою миссию.
Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Это значит, что Джекс свободен?
Я взвизгиваю и выбегаю на сцену. Джекс широко улыбается, когда я прыгаю к нему на колени и обнимаю его. Я осыпаю его поцелуями, которые он жадно возвращает. На глазах у всех! К сожалению, из-за наручников он не может меня обнять. Но так приятно чувствовать его: его тепло, мягкие волосы и греховные губы.
— Доктор Уолкер, ведите себя должным образом! – увещевает меня судья Моррис, но я почти не слышу его. Только когда один из стражей стаскивает меня с коленей Джекса, я возвращаюсь на свое место, сияя улыбкой.

* * *
Всего через несколько часов Джекс уйдет. С закатом он покинет Резур, чтобы в темноте совершить диверсию(2). Соня дала ему планы, где именно находится ангар и как он выглядит изнутри. У Сони есть пароль от планшета Джулиуса. Она сказала мне, что Джул положил на нее глаз, но он слишком молод для нее.
Мне кажется, ей просто нравятся несколько иные мужчины, потому что она не намного старше. Кроме того, она всё еще в трауре по Седрику, и уже потеряла одного мужа – отца Ноэля. Он умер от воспаления легких, именно поэтому она так боялась за сына.
Перед входом в мою комнату расположились два стража, над которыми Джекс только посмеивается, потому что знает, что может легко вывести их из строя.
Как перекрутилась ситуация. Еще совсем недавно заключенной была я. Сейчас он стоит перед наклонным окном и смотрит на улицу.
— Это не Уайт-Сити, но там для меня всегда было слишком стерильно, – произносит Джекс, не оборачиваясь.
Очевидно, он не знает, о чем со мной говорить. Неделя в тюрьме немного отдалила нас друг от друга. Или мне кажется?
Я так о многом хочу с ним поговорить, но не сейчас. Сейчас я хочу просто наслаждаться тем, что он рядом.
Я обнимаю его сзади и со вздохом прижимаюсь щекой к его широкой спине. Возможность снова чувствовать его – на данный момент самый лучший подарок.
Я скольжу руками под его футболку и ощупываю пресс. Он стал намного тверже, насколько это вообще возможно.
— Мне кажется или я теперь могу натирать об тебя сыр для лазаньи? – указательным пальцем я вожу по впадинам между мышц.
Усмехаясь, он оборачивается.
— В тюрьме нечего было делать, поэтому я по полдня занимался спортом.
— А остальное время?
— Сам проводил необходимую мне терапию.
Ему всегда удается вогнать меня в краску.
— Я так скучал по тебе, – шепчет он и стягивает с меня футболку
— По мне или по моим прелестям?
С улыбкой он хватает меня за бедра и бросает на кровать.
— Я люблю плохую Сэм, которая скрывается в этом соблазнительном теле.
А я люблю тебя.
Скажет ли он мне когда-нибудь эти три волшебных слова? Я произнесла их на заседании суда, перед всеми незнакомыми людьми. Ему явно было неудобно от этого. Джекса не учили показывать чувства и тем более говорить о них. Так что, больше того, что имею, я получить не могу. Но мне и не нужно слышать слова, пока я могу их чувствовать.
Он склоняется надо мной, его глаза темнеют от страсти.
— Мне нужно трахнуть тебя сейчас, Сэм. Я должен быть в тебе, чтобы забыть о том, что мне предстоит.
Хотела бы я, чтобы у меня тоже получилось забыть, но я постоянно думаю об этом. Это может стать нашим последним разом.
Джекс срывает с меня одежду, потом раздевается сам. Он стоит передо мной во всем великолепии – мой мужчина, мой Воин. Его покрытое шрамами тело показывает, как часто ему удавалось остаться в живых. Будет ли удача сопровождать его и в этот раз?
Его жесткий, готовый взять меня член дергается, но Джекс просто стоит и смотрит на меня.
— Я почти забыл, как ты красива.
От его комплимента на сердце становится тепло.
— Тогда тебе стоит освежить воспоминания. Может быть, ты также забыл и о том, что я могу сделать своим ртом?
Член снова дергается.
Я дерзко усмехаюсь:
— Он явно не забыл. – Я на четвереньках подползаю к краю кровати и едва заметно касаюсь губами головки.
Джекс вздрагивает и шумно вдыхает. Я получаю удовольствие от того, как тает мой Воин. Это единственное оружие, при помощи которого я могу его укрощать. Я обвожу языком пупок, целỳю узкую полоску черных волос под ним и дую на член.
В груди Джекса вибрирует рычание:
— Я не смогу долго сдерживаться, Сэм.
— Я тоже, – отвечаю я, обеими руками обхватываю пенис и двигаю вверх-вниз напряженную кожу. Джекс откидывает голову, он становится всё тверже в моих руках.
— Господи, как же я люблю, когда ты касаешься меня.
Я сдвигаю крайнюю плоть до предела и беру в ладонь тяжелые яички. Я вбираю член в рот так глубоко, как могу, а затем начинаю осторожно посасывать его, наслаждаясь мягкой пульсацией у себя между ног.
— Черт! – Джекс поспешно отступает.
В отверстии члена блестят признаки испытываемого Джексом удовольствия, но это не прозрачная жидкость, а уже эякулят. По головке сбегают капли молочного цвета.
— Я на грани, док. – Джекс тяжело дышит. – Я могу тут же кончить тебе на лицо, если ты еще раз коснешься меня.
Я смело тянусь к нему, но он толкает меня, и я падаю на спину.
— Достаточно, теперь моя очередь.
Мне в любом случае не терпится почувствовать его в себе.
Взгляд Джекса направлен мне между ног.
— Раздвинь ноги, сладкая. Подтяни колени и широко раскройся для меня.
Одних только его слов достаточно, чтобы мои внутренности свело от желания. Клитор покалывает, он жаждет его прикосновений. Я всё еще испытываю неловкость, когда Джекс видит меня всю, особенно в таком унизительном положении, но именно это мне нравится. Не нормально, верно?
— Ты уже мокрая для меня, – он касается языком клитора, и я вздрагиваю от возбуждения.
— Джекс, прошу тебя, мне нужно больше и побыстрее, сегодня это необходимо мне так же, как тебе. – Я действительно это сказала?
Застонав, он нависает надо мной, сжимает в руке член и жестко входит в меня. Сладкая боль усиливает мое желание. Член давит так, что наружу вытекает еще больше соков.
Джекс мнет мои груди, его язык врывается в мой рот так же жестко, как член во влагалище. Я открываюсь для него так широко, как только могу. Я вбираю его на всю глубину, пока он не заполняет меня полностью.
— Твоя маленькая, узкая щелка как раз то, что мне нужно, – хрипло говорит Джекс и еще немного толкает свои бедра. Он надавливает на такую точку, о существовании которой у себя я и не подозревала. Мое лоно горит от вожделения, я хочу большего.
Нет, Джекса не приручить, он навсегда останется диким зверем.
Тяжело дыша, мы приближаемся к нашей цели, связанные душевно, переплетенные телами. Я обнимаю его, глажу спину и крепкие ягодицы, когда через низ живота проходят сладкие судороги оргазма. Джекс не переставая целует меня, и тоже находит свое удовлетворение. Его движения становятся медленнее, пока он не толкается в меня глубоко в последний раз, содрогаясь всем телом.
Застонав, он с закрытыми глазами выскальзывает из меня и тянет меня за собой, укладывая рядом с собой на бок.
— Разбуди меня, пожалуйста, когда придет время, – бормочет Джекс, не выпуская меня из объятий.
Как он может сейчас спать? Я боюсь потерять даже секунду того времени, что он еще со мной.
Мое сердце болит.
— Разбужу, – говорю я и легонько провожу пальцами по его расслабленному лицу. – Разбужу…

____________________
(1) "В случае сомнения – в пользу обвиняемого" -- «In dubio pro reo» – латинское крылатое выражение, принцип права, с ярко выраженным защитным характером в пользу обвиняемого, обозначающий, что сомнительные моменты толкуются в пользу подсудимого. То есть, если обстоятельства дела допускают благоприятную для обвиняемого интерпретацию, именно она должна применяться. В частности, если деяние может быть классифицировано по нескольким статьям уголовного кодекса, то должна применяться более мягкая статья)
(2) Диверсия – разрушение или повреждение путем взрыва, поджога или иным способом различных объектов с целью нанесения ущерба враждебной стороне.