Саманты Уолкер больше нет. С сегодняшнего дня я серва(1), рабыня под номером тринадцать. Тюремный врач вытатуировал мне его на левом плече жирным, крупным шрифтом, и такой же штрихкод чуть ниже. Понятия не имею, какие туда заложены данные. И сейчас мне это совершенно безразлично, потому что страх крохотными паучками расползается по мне, оставляя за собой мурашки.
Вместе с пятьюдесятью другими рабами и рабынями я стою, полуобнаженная, в первом ряду зала, куда нас привезли. Огромный купол освещен множеством прожекторов, перед нами находится сцена с черными воротами, которые пока еще закрыты. Позади нас зрители ритмично хлопают в ладоши, с нетерпением ожидая появления Воинов. А вот и шоу: ведущий взахлеб тараторит пробуждающие любопытство анонсы.
На глаза наворачиваются слезы, но я хотела бы сохранить немного достоинства. Если повезет, ни один солдат меня не выберет. Я на три дня дольше живой и здоровой просижу в моей крошечной камере, у меня будет на три дня больше, чтобы разработать план побега; хотя я знаю, что еще никому не удавалось выжить после побега, если вообще удавалось его совершить.
Мужчины-рабы носят лишь кроваво-красные стринги, а женщины, в дополнение, такого же цвета повязки на груди. Они едва прикрывают нам соски. Никогда раньше я не чувствовала себя настолько голой. На нас снова и снова направляют камеру, особенно долго задерживаясь на тех, у кого на лице написана паника.
Толпа ревет и размахивает баннерами своих любимчиков, а мои глаза устремлены на ворота, через которые в любую секунду на сцену могут выйти Воины. Двадцать человек, наши лучшие солдаты. Всего их более сотни – тех, кто при помощи оружия и силы своих мышц защищает границы нашего города; остальную работу делают автоматизированные боевые комплексы. Каждые три дня, когда одно из подразделений возвращается с задания, для жителей Уайт-Сити, устраивают развлекательное зрелище. Воинов чествуют как героев. На огромных экранах транслируются яркие моменты предыдущих шоу. Как раз сейчас показывают как солдат Блэр – белокурый гигант с львиной гривой – насилует рабыню, привязанную за руки и ноги, словно буква «х», к столу. Это Номер 4, девушка рядом со мной. Ей, наверное, лет восемнадцать. Она дрожит и беззвучно плачет. Я познакомилась с ней, когда нас привезли сюда. Ее зовут Мираджа, она одна из повстанцев. Я очень хотела бы взять ее за руку, чтобы успокоить и поддержать, но нам запрещено двигаться. Позади нас стоят охранники, готовые стрелять, если мы перестанем повиноваться. Некоторые из них бывшие Воины, которые стали слишком стары, чтобы справиться с тяжелой работой на границе города.
Следующие кадры показывают, как Блэр размозжил автоматической винтовкой голову какому-то старику у городской стены. Старик даже пальцем не тронул Блэра, ему, наверняка, всего лишь нужна была чистая питьевая вода или лекарства, которые повстанцы, якобы, контрабандой переправляют по канализационным трубам.
Блэр, не моргнув глазом, убивает этих несчастных людей только потому, что они приближаются к зоне заграждений. При этом он сверкает дьявольской улыбкой, и я содрогаюсь, а Мираджа начинает задыхаться.
– Возьми себя в руки, – шепчу я. – Или тебя застрелят.
– Соблазнительная мысль, – отвечает она тихо, и я тут же жалею о своих словах. Она же не собирается…
Когда внезапно начинает звучать рок-музыка, и ворота открываются, мы все вздрагиваем – как мужчины, так и женщины. Среди нас девять рабов-мужчин, потому что есть Воины, которые предпочитают себе подобных. Рабы-мужчины выглядят не менее испуганными, чем мы, женщины: один парень под номером восемь тихо плачет. Я слышала, большинство мужчин предпочитают быть казненными, нежели униженными. Когда я смотрю на страдания Мираджи, то начинаю сомневаться, а не лучше ли было выбрать смертельную инъекцию.
Меня трясет, под моими длинными волосами с шеи на спину стекает пот.
На сцену выходит Блэр, подняв над головой винтовку. На нем брюки карго, а поверх обнаженного мускулистого торса надет защитный жилет, обвешанный дополнительным вооружением: гранатами, метательными звездочками, ножами. Квадратное лицо и буйная грива длинных светлых волос делают его похожим на викинга.
Он дает поприветствовать себя, кружится и вышагивает по сцене туда-сюда, гордо выпятив грудь. Женщины из толпы выкрикивают его имя. Скосив глаза, я вижу, как они задирают свои бюстье(2), которые и так едва прикрывают грудь, и кричат: «Трахни меня, Блэр!»
Я чувствую спазмы в желудке. Люди в зрительном зале, по большей части женщины, одеты немногим больше меня. В городе тепло, но кроме того, после шоу людей переполняет похоть, они любят это представление. И я вспоминаю лозунг «Хлеба и зрелищ» в Древнем Риме. Рабочие должны быть счастливы, и это отлично удается правящему режиму. Поскольку почти все венерические заболевания искоренены и нежелательная беременность невозможна, шоу становится всё более экстремальным, и из года в год народ становится всё более бесстыдным. Каждый делает это со всеми подряд, едва ли есть постоянные отношения. «Верность» и «доверие» стали незнакомыми словами, и это пугает меня. Многие не замечают, что происходит вокруг, или не хотят воспринимать всерьез.
Блэр идет вдоль линии рабов, глядя на Мираджу, он делает непристойные движения языком и показывает на нее пальцем.
Зрители пронзительно кричат, а Мираджа трясется так сильно, что мне кажется будто даже сквозь шум я слышу клацанье ее зубов.
Толпа ревет и ликует, подбадривая Блэра вновь взять Номер 4. Людей охватывает похоть от вида ее страданий в прошлый раз. На мониторах крупным планом показывают полные страха и боли глаза Мираджи, когда Блэр насилует ее снова и снова, полночи напролет. Люди словно присутствуют там вживую – устроились поудобнее дома перед экранами и дрочат. Они вызывают у меня отвращение. Всё вызывает у меня отвращение. Как я выдерживала это на протяжении последних двадцати пяти лет?
Мираджа дает волю слезам, и, когда Блэр встает перед пультом ввода, я начинаю опасаться, что она потеряет сознание. Ее немного качает.
Воин нажимает на кнопку… на экране появляется цифра четыре.
Зрители вскакивают со своих мест, разразившись восторженными воплями, когда два охранника в синей униформе уводят Мираджу. Она борется, кричит, изворачивается. Возможно, в надежде на спасительный выстрел, который так и не звучит – Блэр сделал выбор. Один из охранников делает ей укол в шею, под воздействием препарата она валится ему на руки, и ее уносят.
Хорошо бы она пробыла без сознания достаточно долго, чтобы не заметить, как эта свинья снова будет насиловать ее. Но ей не может так повезти. Во мне переплетаются гнев и страх. Как бы я хотела сейчас развернуться, вырвать из рук охранника оружие и застрелить Блэра; поубивать всех Воинов – этих извращенных садистов.
Спазмы в желудке не прекращаются. С одной стороны, от облегчения, что не я любимая жертва Блэра, с другой – от ярости из-за того, что он сделает с Мираджей.
Зрители затихают, появляется следующий Воин, Хром. И снова великан, потому что Воины все высокого роста, с широкими плечами и стальными мышцами. Его серебристые, почти белые волосы сияют под светом прожекторов.
Когда он проходит вдоль нашего ряда, я стараюсь не смотреть ему в глаза. Лишь бы не привлечь внимание. Надеюсь, я не понравлюсь ни одному из них. По крайней мере, я не подхожу под общепринятый идеал красоты, и мое тело не соответствует стандартам. Мои груди слишком полные, зад слишком округлый, и я совсем не похожа на подростка. Только своему интеллекту я обязана тем, что смогла стать врачом, иначе сейчас, наверное, сидела бы среди зрителей из рабочего класса, пускала слюни и орала.
Воины приходят, делают выбор и исчезают. И так продолжается бесконечно. Каждый раз я испытываю смертельный страх и молюсь, чтобы меня никто не забрал. У судебной коллегии были на руках обвинительные доказательства против меня. Будто бы я убила Воина, Седрика Картера.
Я врач, я спасаю жизни!
Я была врачом. Теперь я всего лишь номер.
Подавив всхлип, я, чтобы отвлечься, перебираю в памяти судебное разбирательство. Седрик Картер и его брат Джексон попали под огонь повстанцев, и оба были тяжело ранены разорвавшейся гранатой. Джексон выжил, а Седрика я спасти не смогла. Хотя кризис уже миновал, внезапно у него остановилось сердце. Потому что я преднамеренно ввела ему не тот медикамент.
Но этой лжи было не достаточно, судебная коллегия утверждала, что я принадлежу к повстанцам, занимаюсь контрабандой медикаментов и выступаю против правящего режима. Но я этого не делала! Никогда! Я всегда была лояльна, пусть и не в мыслях. Я часто думала о протесте. Но была слишком труслива и всегда подчинялась, предпочитая свою приятную жизнь существованию в болезни и бедности. Жизнь за воротами города похожа на ад, там вы подвергаетесь канцерогенному воздействию солнца и атомной радиации. Кроме того, многие заболевают из-за загрязненной воды. Здесь, под защитным куполом города, мы дышим свежим воздухом, производим чистую воду и здоровые продукты питания. Это одна из последних оставшихся райских обителей, один из трехсот автономных городов, которые существуют на Земле.
К сожалению, места достаточно не для всех. Здесь, в Уайт-Сити, живет около пятидесяти тысяч человек, и поэтому чужакам не разрешено селиться в городе. Хотя правящий режим делает многое для того, чтобы их успокоить. Раз в неделю им посылают нашу драгоценную воду и время от времени медикаменты, но только если чужаки не нападают на город.
Судебное разбирательство надо мной было кратким, я просидела за решеткой три месяца и должна была быть казнена. Но мой адвокат смог включить меня в программу «Сервы», хотя с каждой секундой, что я здесь стою, я всё больше сожалею об этом решении.
Мое сердце бешено стучит, и я не сомневаюсь, что каждый может видеть, как от этого дрожит моя грудная клетка. Они постоянно показывают крупным планом нас, рабов, наши застывшие лица и данные нам номера.
Предпоследний Воин выбрал парня, а я всё еще стою здесь, словно в трансе – чувствую только давление мочевого пузыря. Черт, мне срочно нужно в туалет.
На сцену выходит последний солдат… и я забываю, как дышать. У него короткие черные волосы, щетина доходит почти до высоких скул. Взгляд голубых глаз кажется холодным, лицо не выражает никаких эмоций. Без замашек звезды и словно не замечая зрителей, он проходит по сцене, неся на плече ствол своей огромной винтовки. Его обнаженный торс блестит от пота и покрыт грязью. Или это засохшая кровь?
Я содрогаюсь.
О боже, это Джексон Картер, для всех просто Джекс или Непобедимый, потому что он уже три раза выживал после таких ранений, которые для других оказались бы смертельными.
Толпа ревет его имя, частота моего пульса зашкаливает. Одна из рабынь даже кричит: «Джекс, возьми меня!»
Однако он оставляет ее без внимания.
Я с опаской поворачиваю голову к рабыне, она стоит одной из первых в ряду. Это брюнетка, которая едва ли старше меня – ей не больше тридцати. У нее такая же женственная фигура: большая грудь, круглые ягодицы. Она что, сумасшедшая?
Один из охранников приставляет дуло пистолета к ее голове… она замолкает.
С бешено колотящимся сердцем я перевожу взгляд на сцену – это происшествие ничуть не обеспокоило Джекса.
Я знакома с ним лично, потому что я его оперировала! Он самый крупный и сильный из Воинов. Хотя всего три месяца назад Джекс был на волосок от смерти, он уже снова вернулся на фронт. Он действительно кажется непобедимым.
Со дня смерти своего брата, говорят, он потерял жалость. Или остатки нее. Но какому Воину свойственна гуманность?
Я стараюсь незаметно рассмотреть Джекса, и действительно вижу на его крепком теле кровь, ссадины, небольшие раны и старые побледневшие шрамы, которые остались от той гранаты.
Джексон скользит безучастным взглядом по рабыням, брюнетке достается лишь немногим больше его внимания. Он не кажется особо заинтересованным. Он не улыбается, выражение лица мрачное. С тех пор, как он чуть не погиб от взрыва гранаты, он не брал себе ни одной рабыни. Говорят, он стал абсолютно хладнокровным и сражается еще отчаяннее, чем прежде. Он – машина для убийства.
Мониторы показывают его на боевом задании: он снайпер, а еще он непревзойден в ближнем бою. Джекс никогда не упускает свою цель.
Внезапно наши взгляды встречаются, его голубые глаза становятся шире. Я поспешно отвожу взгляд, и очень хочу, чтобы он меня не узнал.
«Пройди мимо, пройди мимо», – мысленно проговариваю я, но он останавливается перед пультом ввода.
Затаив дыхание, толпа замирает. Стоит гробовая тишина. Из всех моих пор сочится ледяной пот, я отчаянно прикусываю изнутри нижнюю губу. Затем раздается чей-то крик, и зал взрывается аплодисментами, сопровождаемыми сообщениями по громкой связи и восторженными комментариями ведущего:
– Мы уже потеряли надежду, но это случилось: Джекс сделал выбор, возможно ли такое?
Я поднимаю взгляд, мои внутренности стягивает в узел, и я начинаю задыхаться. Я чувствую горечь во рту, перед глазами танцуют черные точки. Как парализованная смотрю я на кроваво-красную цифру: тринадцать.
Да, Джексон сделал выбор. Он выбрал меня.
– Счастливица, – шепчет рабыня справа от меня. Я не знакома с ней. – Джекс – удача для нас. У него репутация человека ни разу не причинившего вреда рабыне.
Но ни одну из рабынь не обвиняли в убийстве его брата.

____________________
1. Сервы (от лат. servus – раб) – в средневековой Западной Европе категория феодально–зависимых крестьян, наиболее ограниченных в правах: в переходе из одной сеньории в другую, отчуждении земель, наследовании имущества, свободе брака и др. (уплачивали особые поборы).

2. Бюстье́ – предмет женского нижнего белья, представляющий собой короткий узкий топ. Подобно бюстгальтеру, основной функцией бюстье является поддержка груди.

Доступно только для пользователей<

---

Через двадцать минут мы лежим на большой кровати. Свет приглушен, здесь почти темно, за исключением слабых фиолетовых отблесков. Но камеры могут записывать в режиме ночного видения.
Джекс выволок меня из туалета, я плакала. Всё должно было выглядеть так, словно он изнасиловал меня. Я и дальше стану подыгрывать, потому что шансы вернуть себе свободу еще никогда не были так высоки... если Джекс действительно говорит правду. Даже если он не был полностью откровенен, я доверяю ему. Наш разговор и его поведение в туалете полностью изменили мое отношение к нему. Тем не менее я лопаюсь от любопытства.
Я нащупываю под одеялом его руку и зову шепотом:
— Джекс?
Он с ворчанием поворачивается ко мне. Я знаю, что он устал. Боевые дежурства вытягивают из солдат все силы. Даже в полумраке я различаю тени под его глазами.
Его голова лежит у меня на плече, одна рука скользит по моему животу, затем он поднимается и накрывает меня своим телом.
— Ты чего задумал? – шепчу я ему на ухо. Хм, как приятно пахнет его шея. Мужчиной и фруктовыми добавками для ванны. Он раздвигает мои бедра и ложится между ними. К счастью, он удерживает себя навесу, иначе раздавил бы меня. Он широкий как шкаф. Но его размер и сила больше не беспокоят меня. Под ним я чувствую себя защищенной.
— Здесь везде микрофоны, забыла? – Он говорит так тихо, что я едва понимаю его. – Они могут всё слышать. Давай отложим.
Его мягкий пенис прижимается к моему самому интимному месту. А поскольку мои ноги раздвинуты, я чувствую его прямо на половых губах. Мой последний оргазм был очень давно, и в джакузи Джекс уже так разогрел меня, что я осторожно приподнимаю бедра, чтобы увеличить приятное давление.
— Что это значит? – Внезапно его голос начинает звучать на тон ниже, дыхание на моем виске становится ощутимее.
— Прости, я не бесчувственная. – Караул, я сказала это? Одно только его обнаженное тело на мне возбуждает меня и делает бесстыдной. Ну и что, я и так уже на нижней ступени карьерной лестницы. Если мне предстоит умереть, – не смотря на то, что теперь есть намек на надежду, – я должна взять всё, что смогу, а Джекс самый горячий мужчина в городе. Когда я впервые увидела его на экране, у меня возник соблазн собрать лучшие видео с ним для своей коллекции. Но сама суть передачи была мне настолько отвратительна, что я запретила себе платить за это деньги. Кроме того, у меня было много работы, и это отвлекло от соблазна. Что было к лучшему, потому что я сомневаюсь, что мне понравилось бы смотреть на Джекса с другими рабынями. При этом я часто задавалась вопросом, почему у Воинов не бывает постоянных партнерш. Вероятно, работа не позволяет. Кто захочет быть в отношениях с мужчиной, которого в любой момент могут убить повстанцы или люди, живущие за пределами города.
Но сейчас я могу заполучить его, как минимум на одну ночь. Я дерзко начинаю вращать бедрами.
Член дергается. Итак, Джекс тоже не остается безучастным, однако его голос звучит скорее угрожающе и сердито:
— Если бы я мог, трахнул бы сейчас тебя, док.
— Так сделай это, – выдыхаю я, от его прямых слов меня переполняет страстное желание.
— Перестань, не говори это. – Его глаза сужаются, лицо становится напряженным и озлобленным.
— Тебе не нужно сдерживаться. Я этого хочу. – Правда, я немного побаиваюсь его размера, вернее того, каким его запомнила с той операции. С тех пор я больше не видела его член, и тем более в эрегированном состоянии... словно Джекс сознательно этого избегает. Такой тип как он, который развлекался со множеством рабынь перед камерами, внезапно начинает ломаться?
Я обнимаю Джексона и провожу руками вниз по спине. Каждый мускул напряжен, даже ягодицы кажутся каменными. Я смотрю в суровое, мужественное лицо, на котором всё отчетливее проступает страдание – по мере того, как всё больше крови поступает в член. Член быстро растёт, то есть всё функционирует.
Иметь власть над Джексом – возбуждает меня. Клитор пульсирует в такт быстрому биению сердца, и я сильнее трусь о растущий пенис. Моя влага смачивает его, Джексу нужно всего лишь толкнуться в меня.
— Я готова.
— Черт! – Он откидывает голову так, что выступает кадык, и стонет. А затем тяжело дыша падает рядом со мной. Для других это должно выглядеть как если бы он кончил, но я-то знаю, что нет.
— Что случилось? – спрашиваю я тихо.
— Ничего. – Джекс не смотрит мне в глаза и поворачивается спиной. Почему он давно не брал себе рабынь?
— Почему ты отказываешь себе в удовольствии?
Настолько быстро, что я не успеваю уследить, он поворачивается ко мне, хватает меня за голову и рычит мне в ухо:
— Потому что я больше не могу! Я калека, монстр, я больше не мужчина.
Я шумно сглатываю, шокированная его словами.
Монстр... Совсем недавно я тоже так думала.
— Можно мне взглянуть на него? – спрашиваю я осторожно. – Как... твоему врачу.
Здесь я не могу сделать для него многого, и всё же, возможно, смогу чем-нибудь помочь.
Его глаза сверкают; он медленно отпускает меня.
— Хорошо. В туалете.
Ладно, мы снова в туалете. О чем думают зрители? Они, наверняка, давно уже переключили канал, потому что здесь особо не на что смотреть.
В этот раз я сижу на унитазе, обернутая простыней, а Джекс стоит передо мной голый.
— Мне нужен свет. – Здесь не полностью темно, но ночного освещения не достаточно, чтобы всё разглядеть.
Джекс выкручивает регулятор на полную, и яркий свет почти ослепляет меня. Я моргаю и наклоняюсь вперед. Поскольку член Джекса еще наполовину эрегирован, я сразу распознаю проблему. Это шрам, который проходит наискосок по стволу. Он выглядит выпуклым, возможно поэтому при эрекции натягивается кожа.
— Можно? – Я смотрю на него вопросительно, и он кивает.
Всё в порядке, это будет просто врачебное обследование и ничего больше... Я начинаю пальпировать яички. Они плотные и тяжелые. Мошонка аккуратно выбрита, как и вся интимная зона, и подтягивается, когда я мягко ее сжимаю. Здесь всё в порядке – всё на своих местах, шрамы хорошо зажили.
Джекс стоит, слегка наклонившись вперёд и упираясь руками в стену. Каждое мое движение сопровождается его тяжелым дыханием... а я практически касаюсь его кончиком носа. Но он так вкусно пахнет! Как будто его пенис источает запах мускуса. Один только запах действует как афродизиак, заставляя лоно пульсировать.
Я исследую пенис вдоль, прослеживая поврежденную ткань. Она тянется до уздечки крайней плоти. Вот почему сильная эрекция причиняла боль. Из-за шрама кожа ствола в эрегированном состоянии становилась слишком тонкой, и одновременно поврежденная шрамом уздечка оттягивала головку назад.
Чем сильнее я нажимаю, тем тверже становится пенис, приобретая значительный размер.
Джекс тихонько стонет, мышцы его бедер дергаются.
— Прости, док, но обследование доставляет мне удовольствие.
Я откашливаюсь, избегая смотреть ему в лицо.
— Это хорошо – так мне проще найти причину проблемы. Ты выдержишь?
— Хм, – отзывается он и снова стонет, когда яички поджимаются еще сильнее.
— Я почти закончила.
— Жаль, – выдыхает он, хотя ему совершенно точно должно быть неприятно, потому что его челюсти сжаты.
Ох, этот мужчина! Лоно всё сильнее пульсирует от желания к нему, но я должна сконцентрироваться. Я прикасаюсь к нему как врач, а не как рабыня.
Головка разбухла как большой, круглый фрукт. У меня во рту скапливается слюна. Интересно, каков Джекс на вкус? Я еще ни разу не пробовала мужчину.
Головка слегка отклонена вниз, и это выглядит неестественно. Не удивительно, что у такого мужчины, как Джексон, появился комплекс.
— Почему ты не обратился к врачу?
— Чтобы об этом узнали все вокруг? СМИ сразу всё пронюхают.
Насколько я поняла, ему попросту было стыдно.
— Нужно отделить зарубцевавшуюся уздечку. Это можно было бы сделать при помощи лазера.
— Есть лазер для ран. – Джекс указывает большим пальцем себе за спину в направлении ванной комнаты.
Я качаю головой:
— У нас нет обезболивающего.
— Насрать, я и не такое выдерживал. – Он распахивает дверь, прикрывая рукой эрекцию, и орёт на меня: – Ты останешься здесь, шлюха, я сейчас вернусь.
Я вздрагиваю. Он может очень убедительно играть.
Когда он вскоре возвращается и снова закрывает нас, я говорю:
— Не думаешь, что ты переигрываешь? То, как бесцеремонно ты обращаешься со мной, бросается в глаза. Прежний Джекс был милым со своими рабынями.
— Откуда ты знаешь? – Он сует лазер мне в руку и приподнимает брови. – Ты смотрела мой канал?
Я краснею.
— Нет, такие разговоры ходят среди рабынь.
— Ага, – приглушенно отзывается он, при этом уголки его рта дёргаются.
Дрожащими пальцами я раскручиваю лазерный карандаш, чтобы переставить его с режима «спаивание» на режим «разрезание». Джекс наблюдает за мной, на его лбу блестит пот. Пенис эрегирован лишь наполовину. Похоже, ожидание боли Джекса не заводит.
— Всё, поменяла. – Я снова скручиваю прибор и глубоко вздыхаю. – Готов?
— Всегда готов, док, – бормочет он.
Мои руки дрожат всё сильнее.
— Хорошо, эм, мне нужна твоя помощь. Сдави член у основания, чтобы кровь осталась внутри. Чем жестче он будет, тем лучше.
— Только если мне можно смотреть на тебя.
— Естественно. – Если это его отвлечёт...
— Я имею в виду, всю тебя, – добавляет он.
— К-конечно. – Хочет, чтобы я нервничала еще сильнее, оттого что оперирую голая? Я криво усмехаюсь. – Чего только не сделаешь, чтобы пациент был счастлив. – Я встаю, и Джекс сдёргивает с меня простыню, от его пылких взглядов мои соски становятся твёрдыми.
Он касается моих грудей, обхватывает их руками, сжимает и, наконец, берёт в рот. Сладостное томление стреляет в низ живота и заставляет клитор жестко пульсировать.
Я стону и закрываю глаза, между половыми губами становится влажно. Джекс притягивает меня к себе и целует мою шею, его пальцы зарываются в мои волосы.
Разве я не должна оперировать его? То, как он покусывает моё ухо, заставляет меня затаить дыхание. Я с трудом могу поверить, что в Воине может быть столько нежности.
— Эй, как мне тебя...
— Должен стать твёрдым, – шепчет он и целует меня. Он обнимает меня и раздвигает языком мои губы. Он мнёт мои ягодицы, и я чувствую животом, как член становится твёрдым.
Я едва не роняю лазер. Мое тело вибрирует, сердце несётся вскачь. Я прижимаюсь к Джексу и тоже хватаю его за зад. Этот интимный контакт воспламеняет каждую мою клеточку. Его мягкий поцелуй, становится требовательным, его язык исследует мой рот, толкается, проникает в меня. Умело и ловко он играет со мной, дразнит и возбуждает. Наши губы прижаты друг к другу. Из его рта исходит гортанный звук и проникает в мой, вызывая во мне дрожь.
— Джекс... – шепчу я ошеломленно, когда он дает мне передохнуть. Целовал ли кто меня когда-нибудь так нетерпеливо, почти отчаянно?
— Теперь я твёрдый для тебя, – шепчет он, выразительно глядя на меня.
Для меня? Ноги едва держат, и мне приходится сесть. Его пенис торчит навстречу мне. С каким удовольствием я ощутила бы его в себе.
— Хорошо, прижми его к животу, чтобы я могла добраться до уздечки. – Я смущена из-за поцелуя, ощущаю вкус Джексона во рту и чувствую пульсацию между ног. Я хотела бы попробовать больше его, и маленькая капелька, которая блестит на головке члена, словно кричит: «Слизни меня!» Но теперь мне нужно сконцентрироваться. Меня постоянно преследует вопрос, что Джекс чувствовал. Поцелуй коснулся моего сердца. Его тоже?
Нет, нет, сердце Воина бьётся только ради битвы, женщине там ловить нечего. Поэтому я не должна возлагать на поцелуй никаких надежд. Я поднимаю голову, наши взгляды встречаются. Я могу вечно смотреть в его магические голубые глаза. Джекс кивает, сжимает ствол члена так сильно, что темно-красная головка становится ещё более напряжённой, и тихо стонет. Уздечка натянута.
Мне нужно спешить, я не хочу чтобы он слишком долго терпел боль. Напряжена не только уздечка – кожа ствола чертовски тонкая, и кажется, она вот-вот порвется. При операции нам, к сожалению, пришлось убрать кусок ткани. Однако, шрам выглядит не так уж плохо, он хорошо зажил.
Маленький разрез, и в воздухе пахнет паленой кожей. Изгиб сразу исчезает, член выпрямляется.
Джекс шумно выдыхает и зажмуривается.
— Чёрт, мне совсем не нравится, когда ты кромсаешь мой член.
Тем не менее, этот сильный мужчина отдается в мои руки, позволяет лечить себя женщине, которая не смогла спасти его брата. Большего доверия он оказать мне не мог.
Он наклоняется ниже и рассматривает член.
— Хорошая работа, док.
— И хорошо перенесенная, – лепечу я. Боги, мне жарко! Между бедер пылает огонь, который срочно нужно потушить. Мне очень хочется потереть свое пульсирующее естество, чтобы достичь освобождения, но я заставляю себя быстрее сменить режим лазера на «спаивание». Хотя кровотечения почти нет, потому что лазер при разрезании сразу блокирует сосуды, я хотела бы сделать всё правильно.
Я два раза прохожу лучом по месту надреза – готово. Я осторожно дую на ранку, чтобы облегчить боль.
— Всё в порядке, самое плохое позади.
— Это было не плохо, мой член был в лучших руках.
О... мой... бог... Он всегда такой прямолинейный! Мое лицо горит.
— Теперь что касается шрама. Тебе нужен специальный крем. При ежедневном массаже в течение нескольких недель спайки станут мягче, а кожа – эластичнее.
— Имеешь в виду, если я буду регулярно мастурбировать, станет лучше? – Его лицо покрывает мягкий румянец, тогда как мое объято пламенем.
— Да, – хрипло отвечаю я.
— Есть какая-то специальная техника?
Я качаю головой.
— И всё же, не могла бы ты показать мне, как это делается? – Его глаза сверкают.
Невыносимый мужчина!
— У меня нет крема, – лепечу я, хотя мне ничего так не хотелось бы, как дотронуться до его крепкого члена.
Он достает из настенного шкафчика голубой тюбик. Это смазка.
Мои глаза становятся большими.
— Что еще там есть?
Он пожимает плечами.
— Всего лишь пара игрушек, чтобы развлечься с рабынями. Хочешь испробовать?
Да, ему бы этого хотелось! Если бы в других комнатах не было камер, я бы поддалась искушению. А здесь, в туалете, мне это не кажется таким заманчивым, хотя я могу забыть об окружающей обстановке, когда вижу Джекса таким.
— Эм... Сначала нам надо позаботиться о тебе. – Я поспешно отвожу глаза от его эрекции, которая постоянно притягивает мой взгляд. Его пенис... интересный. Я имею в виду, не каждый день увидишь шрам на такой части тела. И как вены проступают под нежной кожей... Смогу ли я почувствовать их языком?
Очевидно, он ожидает от меня каких-то действий. Но я не решаюсь дрочить ему, он же может сделать это сам!
— Просто выдави гель на руку и вперед, как ты это обычно делаешь. Я буду снаружи. – Боже, это так неловко – объяснять ему, что он должен делать. Я встаю и собираюсь прошмыгнуть мимо него, но он с усмешкой сует тюбик мне в руку:
— Сделай это, док, я не могу. Я часто просыпаюсь по ночам от боли из-за стояка – это ад.
Ну да, лечится он без анестезии, а помассировать себя никак? Кроме того, у него и сейчас сильная эрекция, но не похоже, что это доставляет ему неудобство. Подлинный виновник обезврежен.
Но я ничего не говорю, потому что точно знаю, чего он хочет. И разве я не хочу того же самого?
— Тебе нужны частые эрекции, даже если поначалу станет больно, но кожа постепенно растянется, и с каждым разом будет всё лучше.
— «Частые эрекции» звучит как название терапии, и она мне подходит. – Его озорная усмешка заставляет моё сердце биться чаще. – Тогда я снова смогу наслаждаться утренним стояком.
Помоги мне, о небо...
Я прочищаю горло, наношу на руку щедрую порцию геля и снова сажусь. Почему этот тип выглядит еще привлекательнее, когда не бросает мрачные взгляды? В нём есть что-то такое, из-за чего ему невозможно отказать. Он – очаровательный пройдоха, искуситель. Не удивительно, что рабыни любят его. Мой желудок сжимается при мысли о том, как он развлекался с другими.
— Как ты раньше с этим справлялся?
— Шел отлить, после этого член обычно быстро падал.
Мы оба прыскаем от смеха, но сразу стараемся быть потише. Одной рукой я закрываю себе рот, второй держусь за живот, который оказывается перепачканным гелем. Поверить не могу, что у нас тут происходит такое лечение и, особенно, такие разговоры! Но это здорово – после долгого времени снова смеяться. Ощущение, словно меня покинуло сильнейшее напряжение.
Внезапно Джекс становится серьезным, наклоняется ко мне и приказывает низким голосом:
— Продолжай.
Я сглатываю. Его властность возбуждает меня так же, как его мягкость. В нем в любом случае всё до неприличия привлекательно.
Я растираю гель между ладонями и обхватываю член. Теплый и жесткий он пульсирует под моими пальцами.
Джекс снова упирается руками в стену и толкается бёдрами вперёд. Какая непристойная, но возбуждающая поза. Она подстегивает мою фантазию. Я могла бы повернуться к нему спиной, чтобы он взял меня сзади. Или испробовал игрушки... Внутри меня всё напрягается.
Сначала я массирую большими пальцами шрам, затем глажу ствол по всей длине. Какой же он толстый! Когда я обхватываю его, соприкоснуться друг с другом могут только большой и средний пальцы. А Джекс при этом просто стоит и наслаждается массажем. Его веки прикрыты, мышцы живота напряжены. От меня не укрывается, что он смотрит на мои груди, которые при каждом движении покачиваются.
Из головки появляется еще больше капель, Джекс с шипением втягивает воздух.
— Если ты продолжишь, я кончу.
— Как долго ты не...
— Слишком долго, – выдавливает он.
Я глубоко вдыхаю и говорю:
— Тогда кончи.
Джекс открывает глаза:
— Ты шутишь!
Ничего не отвечая, я продолжаю: массирую сильнее, сосредоточившись на налитой головке.
— Я хочу кончить на твои груди, док.
Когда я выдыхаю: «Да, сделай это», он издает рык и толкает член в мою руку в медленном, жёстком ритме. Я с трудом могу удерживать его – с такой силой двигается Джекс. Член становится ещё твёрже, Джекс запрокидывает голову, и на меня попадает первая струя его удовольствия.
Словно зачарованная, я смотрю как из головки выстреливает светлое семя и падает на мою грудь. Джекс кончает и кончает; тёплый, клейкий эякулят стекает по моим грудям на живот и далее к моему лону.
Горящий взгляд Джекса направлен мне между ног, и я раздвигаю бедра шире, чтобы он мог видеть меня полностью.
Находясь на пике наивысшего наслаждения, он тот мужчина, в которого я могла бы влюбиться. Он возвышается надо мной, большой и сильный, и в то же время полностью отдается в мои руки... Он в некотором роде подчиняется мне, на мгновение доверяя своё тело.
Когда семя заканчивается, я выпускаю из рук член и опускаю взгляд. Хотя мне неловко от того, как я выгляжу, и это на самом деле должно быть унизительно – сидеть перед ним голой и залитой спермой, я чувствую, что хочу его ещё сильнее.
Джекс прочищает горло и поднимает меня на ноги.
— Спасибо, док.
— Пожалуйста, называй меня, наконец, Саманта, – говорю я тихо и кладу руки ему на грудь. Мои соски касаются его кожи. Они такие твёрдые и чувствительные, что реагируют на легчайшее прикосновение. Раскалённое желание опаляет меня между ног.
С трудом переводя дыхание, я отступаю от Джекса.
— Мне... нужно помыться.
— Нет, это выглядит превосходно, хорошо для шоу. – Джекс улыбается так широко, что моё сердце сбивается с ритма. – Зрители будут в ярости, потому что не знают, что я с тобой сделал.
— Или я с тобой, – говорю я с ухмылкой.
— Дерзкая рабыня. – Он с усмешкой хватает меня за шею. Не сильно, но чтобы легко контролировать, и таким образом ведет меня в ванную. Мы вместе заходим в стеклянную душевую кабинку. Джекс сразу нажимает на переключатель, и нас окутывает теплым паром. Стекло запотевает, и мы снова скрыты от чужих глаз.
Ах, здесь вода будет тратиться экономно. У меня дома такой же душ. Пар увлажняет кожу, ты намыливаешься и только в самом конце ополаскиваешься водой.
Джекс набирает в руку гель для душа из тюбика на стене и растирает его по моему телу. Сначала по грудям, потом по животу и в конце скользит рукой между ног.
Я стону и прикусываю нижнюю губу. Его большая, сильная рука на моём теле, и прежде всего у меня между ног, вызывает восхитительные ощущения.
— Ты влажная и набухшая. Тебя возбудило, как я тебя мою?
— Не... а-а-х! – Я едва отдаю себе отчёт в том, что Джекс перекатывает мой клитор, зажав его между пальцев. Сквозь меня мчатся огненные импульсы, воспламеняя каждый нерв. Я хочу его. О, как я хочу этого мужчину!
— Скажи мне правду, Сэм, – слышу я его повелительный голос около уха. То, как он произносит моё имя, еще больше распаляет.
— Д-да, это возбудило меня.
— Обопрись о стенку, – приказывает он и разворачивает меня. Я кладу ладони на холодное стекло, выгибаю к нему зад и расставляю ноги. Что он будет делать?
Он тихо смеётся и шепчет мне на ухо:
— Ты распутница.
— Нет, это ты сделал меня такой, – отвечаю я через плечо, втайне радуясь, что наконец-то может осуществиться одна из моих фантазий: секс под душем. Я наслаждаюсь тем, как его огрубевшие пальцы сзади проскальзывают мне между половых губ и начинают хорошенько тереть.
Он омывает мою кожу и опускается на колени позади меня.
Что он задумал?
Я дергаюсь, когда Джекс раздвигает мои ягодицы и проводит языком по анусу. Что он делает!
— Спокойно, док, сейчас ты получишь вознаграждение.
И что это за вознаграждение такое? Он же не хочет меня в... Я поспешно оборачиваюсь.
В тот же момент он подхватывает меня под бедра, усаживая себе на предплечья, и поднимает так, что я сижу на нем с раздвинутыми ногами, прислонившись спиной к стене. Он видит всё, я широко открыта для него.
— Так красиво, – шепчет он и прижимается ртом к половым губам.
— Джекс! – Я со стоном вцепляюсь пальцами в его короткие волосы, когда он начинает лизать меня. Его язык порхает над клитором и раз за разом погружается во влажное лоно.
— Ты такая вкусная! – говорит он хрипло и пронизывает меня языком. Мне неловко – я беззащитна и открыта перед ним. Он может увидеть всё, может исследовать меня языком, нюхать меня! Моё лицо пылает, равно как и вагина. Она горит желанием, хочет больше этих нежных укусов, требовательного языка и интимных поцелуев.
Мой клитор жестко пульсирует под его языком.
— Джекс... – выдыхаю я на грани оргазма. Через меня проходят судороги, всё пульсирует, сжимается.
— Да, давай, малышка, – бормочет он мне в лоно. – Я еще тогда почувствовал твое желание – словно в тебе скопилось много страсти, которая просится наружу. И сейчас выпусти ее.
Интимные моменты с Марком были едва ли не стерильными, в то время как в сексе с Джексоном есть что-то примитивное. Но мне это нравится. Однако меня немного шокирует желание, чтобы зрители видели, что он со мной делает. Эта мысль возбуждает меня. По крайней мере немного, потому что на самом деле они меня не видят. И озабоченным самкам остается лишь изнывать от желания – этот мужчина принадлежит мне, он ласкает меня.
Да ну, я что, лучше других?
Джекс толкает в меня язык, и я кричу от восторга. Моё лоно судорожно обхватывает его, словно хочет удержать. Меня сотрясает оргазм, и Джекс лижет еще жёстче, делая кульминацию более яркой. Ничуть не смущаясь, я прижимаю его голову к себе между ног, пока пульсация внизу живота не стихает.
Джекс опускает меня на пол и снова основательно моет, а затем говорит:
— Теперь давай поспим. Даже Воину нужна передышка.
Не думаю, что смогу уснуть в эту ночь – я для этого слишком взволнована.

Джекс яростно добивался, чтобы меня оставили ему в качестве рабыни на оба его выходных дня. Вместе с охранниками, которые должны были вернуть меня из комнат удовольствий в тюрьму, мы пришли к главному надзирателю, а тот, в свою очередь, привел одного из членов сената – пожилого, седовласого мужчину в типичном белом одеянии советника.
— Куда она денется? – возмущенно спрашивает Джекс. – Если ей удастся сбежать из города, она столкнется с суровыми условиями жизни в Аутленде. Ее тело не приспособлено к тому, чтобы выжить там.
Я стою в углу, окруженная охранниками, и чувствую себя животным – сенатор смотрит на меня с отвращением.
— А если она укроется у повстанцев?
— Она не отойдет от меня ни на шаг, – говорит Джекс. – Я хочу отомстить. Она убила моего брата. И поэтому я убью эту повстанческую дрянь. Так, как я того хочу, а для этого мне нужно время.
Моя спина покрывается мурашками. Джекс может чертовски убедительно играть свою роль.
— Обычно так не делается, – отвечает сенатор и добавляет с садистской усмешкой, – но если вы гарантируете, что Номер 13 через два дня будет мертва, можете забрать ее.
— Я гарантирую вам, что она больше никогда не вернется в эту тюрьму…

Транспорт для перевозки заключенных стоит в подземном гараже одного из самых высоких зданий города. Я знаю это, потому что раньше часто делала покупки в магазинах, расположенных на нижних этажах этого здания. Уайт-Сити, с его пятьюдесятью тысячами жителей и множеством высоток, в каждой из которых проживает от пятисот до тысячи человек, относительно небольшой, поэтому я часто чувствовала себя взаперти. Но с каким удовольствием я сейчас променяла бы свою узкую камеру на его узкие улочки.
Тюремный микроавтобус – одно из немногих транспортных средств в городе, он работает на водороде. За исключением нескольких высокопоставленных политиков, ни у кого из жителей города нет моторизованного транспорта. Воды очень мало, и залежи природного газа, из которого также можно получать водород, истощены. Но по городу легко можно передвигаться пешком или использовать педовехикл – своего рода велосипед, но большего размера и на трех колесах. В подземном гараже полно их.
Двое охранников вытаскивают меня из автобуса, Джекс выходит следом. Хотя я до сих пор голая, мне не холодно. Под куполом в любое время года сохраняется одинаковая температура – всегда приятно тепло, не важно, дождь ли в Аутленде, сильный ветер или снег. Под защитой города погода не играет роли.
Джекс, я и два охранника поднимаемся на лифте на последний, одиннадцатый, этаж. Скоро я увижу, как он живет.
Мы останавливаемся перед дверью № 1120. Один из охранников достает из своего чемоданчика кольцо серебристого цвета и надевает его мне на шею. Кольцо, толщиной в палец, плотно обхватывает ее, но не сдавливает.
Затем он набирает что-то на пульте управления на своем запястье.
— Что это за ошейник? – спрашивает Джекс.
Охранник закрывает чемоданчик и разворачивается, чтобы уйти.
— Просто мера безопасности. Сенатор настоял. Если рабыня покинет квартиру, автоматически получит смертельную инъекцию. Если кто-нибудь попытается снять кольцо, это так же спровоцирует укол.
Мое сердце замирает. Я осторожно дотрагиваюсь до металла и прячусь за спину Джекса, как будто он сможет меня защитить. Я слышала о таких кольцах для шеи – Марк участвовал в разработке, но я никогда раньше их не видела.
Даже Джекс на долю секунды теряет дар речи.
— Сенатор не доверяет мне?
Охранник чешет голову.
— Не принимайте на свой счет. Сейчас обстановка неспокойная – повстанцы очень активны. Через два дня мы заберем Номер 13 и вернем ее в тюрьму. – Он дьявольски улыбается, обнажая ровные зубы. – Задайте жару этой серве.
Джекс сжимает за спиной кулак и так же зловеще отвечает:
— Задам. – Затем он прощается с мужчинами.
Джекс смотрит в сканер на двери, который считывает сетчатку глаз, дверь открывается, и я попадаю в его царство. Но мне сейчас не до разглядывания – сейчас я могу думать только об этой штуковине у меня на шее. Я тяжело сглатываю и чувствую давление металла. Меня бросает то в жар, то в холод. Головокружение становится настолько сильным, что я теряю равновесие и цепляюсь за первый попавшийся предмет обстановки: большое черное кресло. В панике я хватаю ртом воздух, потому что чувствую удушье.
Как я теперь могу сбежать? И могла ли вообще? Джекс был прав, когда говорил, что мне некуда пойти и я не выживу в Аутленде, даже если туда доберусь.
Как только он закрывает за нами дверь, он издает проклятье и падает в кресло рядом со мной. Он закрывает глаза и откидывает голову, его лицо напряжено.
Мне хочется встряхнуть Джекса – он должен сказать мне, что мы теперь будем делать, но он просто сидит. На нем черная футболка, которая облегает тело, подчеркивая мускулы, чистые высокие военные ботинки и свежие серо-черные камуфляжные брюки. Не только форма одежды, но и положение создают у меня ощущение, что он всегда знает, как действовать, что всегда может найти решение проблемы. Он же боец, стратег!
— Джекс? – зову я тихо, едва смея говорить. Что, если мой голос активирует ошейник, и я получу смертельную инъекцию?
Не открывая глаз, он отвечает:
— Я надеялся с твоей помощью получить доступ к записям камер наблюдения в больнице. Мне нужно увидеть лицо того мужчины, я помню его не четко, был еще слишком не в себе для этого.
Так он поэтому привез меня к себе домой? Мне так сильно сдавливает грудь, что я снова начинаю задыхаться.
— Я всё равно не смогла бы попасть туда – они лишили меня права доступа. Они лишили меня всего. – Я потеряла всё: квартиру, личные вещи, жизнь.
Джекс открывает глаза.
— Черт, я так… – Он проводит рукой по лицу и встает. – Я просто не привык, что у меня в доме находится женщина или еще кто-нибудь, кроме братьев по оружию. Подожди, я принесу тебе что-нибудь из одежды, и потом мы найдем решение.
Какое решение? Моих или его проблем?
Сгорбившись, я иду через помещение в стиле лофт[1]. Здесь есть мини-кухня из нержавеющей стали, гарнитур мягкой мебели черного цвета, огромный экран на стене, а на противоположной стороне комнаты, перед панорамным окном, шкаф и белая лакированная кровать. Она настолько большая, что на ней могли бы комфортно спать четыре человека. В остальном квартира довольно пустая и холодная. Никаких фотографий. Есть ли у Джекса вообще семья? Друзья?
Я бросаю взгляд в окно, на город. Отсюда мне виден молочного цвета купол, простирающийся над домом. Он пропускает только фильтрованные солнечные лучи и мерцает голубоватым светом, но не позволяет увидеть ничего снаружи. По словам сената, Аутленд выглядит слишком ужасающе.
В центре города стоит башня с круглым верхом, здесь купол достигает своей максимальной высоты. Там находится база шаттлов – единственное место, через которое можно покинуть купол. Я снова вспоминаю нашу с Марком поездку в другой город. Во время двухчасового перелета – на автоматическом управлении, потому что маленькие корабли летают без пилотов – у нас не было возможности хотя бы раз взглянуть за борт, вместо этого нам показывали фильм. Как выглядит город снаружи? Всё ли до сих пор коричневое и выжженное, а почва и вода отравленные, как нам говорят школьные учебники?
Любители сенсаций просят об экскурсионных полетах, потому что многие хотят поглазеть на жителей Аутленда, но правление против. Я, конечно, не отказалась бы от одного такого полета, но не из жажды сенсации. Я всего лишь хотела бы узнать, возможна ли жизнь снаружи снова, по прошествии восьмидесяти лет. Радиоактивное излучение от взрыва бомбы уменьшается вдвое каждые тридцать лет, когда-нибудь природа восстановится. Надеюсь. Хотя это не имеет никакого отношения ко мне – так долго я не проживу.
Я снова глотаю слезы и дотрагиваюсь пальцами до металлического кольца на шее, но тут внезапно сзади на мое плечо ложится рука Джекса.
— Мы найдем способ снять его, – мягко говорит он. – И придумаем, как разобраться со всем остальным.
На моем лице ненадолго появляется улыбка. Мой большой, сильный солдат-мечтатель?
— Это тебе, ничего лучше я не нашел. – Он протягивает мне черную футболку. Она выглядит так же, как и та, что на нем. – Я не был готов принимать у себя женщину.
— Спасибо. – Я торопливо надеваю футболку на себя, радуясь, что могу прикрыться, хотя больше не стыжусь Джекса. В конце концов, он и так уже всё видел.
Футболка настолько большая, что скрывает мои бедра. Джекс осматривает меня, почесывая голову.
— Ты должна заказать себе что-нибудь из одежды. – Он берёт с круглого стеклянного столика планшет и передает его мне. – Закажи, что хочешь. Я оплачу.
— С-спасибо, – благодарю я с запинкой, потому что уже отвыкла от такого доброго отношения. На протяжении последних месяцев мне говорят только о том, что я должна делать, у меня нет права выбора.
Я беру из рук Джекса компьютер, нажимаю на черный, гладкий экран, и он загорается. Меня подмывает проверить свою почту, однако я справляюсь с соблазном. Мой аккаунт был удален. Я знаю это. Посмотреть и убедиться в этом, только причинить себе боль.
Я иду на страничку «C&M – Clothes and More»[2] – магазина, где я всегда заказывала себе одежду. Иногда, когда позволяло время, я заходила в магазин лично.
Я ищу удобную обувь, темно-синие брюки и две кофточки с короткими рукавами – всё по самой низкой цене, потому что мне не позволяет совесть, делать покупки за счет других.
— Я как-нибудь верну тебе деньги.
— Не глупи, – говорит Джекс, направляясь к кухонному гарнитуру. – Хотя… – Он бросает на меня озорной взгляд через плечо и подмигивает. – Я знаю, как ты могла бы отработать свой долг.
Мне сразу становится жарко. Этот мужчина не даст забыть!
Я вспоминаю, как он ласкал меня в дỳше, и от этого влагалище сжимается. Джекс ожидает, что здесь всё продолжится так же, как было в комнатах удовольствия?
Когда я выбираю нижнее белье, мои пальцы дрожат. Сначала я хотела взять закрытое, но теперь отваживаюсь на менее скромное, выбирая прозрачный материал бесстыже красного цвета.
После того, как складываю выбранные товары в виртуальную корзину, я подхожу к Джексу, чтобы он их оплатил. Когда Джекс видит общую сумму, он качает головой:
— Я всегда думал, что женщины стоят мужчинам прорву денег.
— Я не отношусь к таким расточительным женщинам, – хрипло отвечаю я. Ситуация такая непривычная для меня. Я – рабыня, нахожусь дома у Воина, который покупает мне одежду, словно я его жена.
Он с улыбкой прикладывает большой палец к полю оплаты. Сканер считывает его отпечаток, и через пару секунд я получаю подтверждение платежа. В нем указано: «Доставка в течение сорока минут». Магазин находится всего лишь на соседней улице.
Джекс открывает холодильник:
— Есть хочешь?
Я киваю:
— Еще как. – Я уже и забыла, когда в последний раз нормально ела. Перед шоу я была слишком взволнована, да и тюремные помои не слишком вкусные.
— Чего бы ты хотела? – Он достает запакованные готовые блюда с напечатанными на них названиями: тушеные овощи, жареная свинина, лазанья, рататуй…
— Лазанья – звучит неплохо, тысячу лет не ела ее. – Рот наполняется слюной, а желудок начинает урчать.
Джекс снимает защитную пленку и сует упаковку в магнетроник, а через минуту достает из него блюдо, от которого поднимает пар.
М-м-м, какой аромат! Томаты, макароны и специи.
Мы садимся рядом друг с другом на высокие стулья за своего рода барную стойку на кухне. Кроме дивана и кресла больше сидеть не на чем. Джекс ведёт себя не как хозяин, который принимает гостя. Он сидит, широко расставив ноги, его теплое бедро касается моей ноги. Он не отодвигается, когда соприкасается со мной, и я наслаждаюсь этим.
Пока мы едим из одной тарелки, и я смакую каждый кусочек, я рассматриваю квартиру. Здесь настолько чисто, словно вылизано, даже кровать заправлена. И я не могу не спросить:
— Кто покупает для тебя продукты, стирает вещи и убирается?
Джекс покрывается легким румянцем.
— Когда я на дежурстве, приходит Джимми и наводит в квартире порядок.
— Кто он? Его приставили к тебе люди из правления?
Джекс трет шею.
— Нет, я познакомился с ним в учебно-воспитательном центре. Я прихожу туда пару раз в месяц и тренирую детей.
Я ничего об этом не знала. И я еще много чего не знаю о Джексе.
— Здорово!
— Это была инициатива сената, – бормочет он, а его уши становятся еще краснее. Он стыдится? Это разрушает его образ жесткого солдата?
— Ты оказываешь Джимми большое доверие.
Джекс небрежно пожимает плечами:
— Что такого он может здесь натворить? У меня нет ничего ценного, чтобы украсть. И пока он хорошо выполняет свою работу и не тратит заработанные деньги на наркотики, он может оставаться.
Сенат рекомендует родителям тех немногочисленных детей, что у нас есть, отправлять их в эти учебные учреждения. Там режим может оказывать прямое влияние на них. Сенат, якобы, хочет помешать детям целыми днями сидеть перед экранами скринеров, шляться по улицам или тайком проникать в секс-бары. О последнем я действительно слышала. Уже четырнадцатилетние заказывают там себе напитки и лакомятся обслугой вместо закусок. Меня передергивает. Женщинам, что там работают, часто не остается ничего другого, кроме как предоставлять сексуальные услуги, чтобы хоть немного подзаработать. Сколько раз кто-нибудь из них обращался ко мне за помощью во время моих ночных дежурств в клинике, из-за того, что с ними грубо обошелся клиент. Большинство посетителей баров едва ли лучше, чем тот Воин по имени Блэр.
К лазанье Джекс преподносит мне фужер красного вина. Это лучшая марка города: Рэд Бьюти. Вино стоит дорого и, наравне с пивом, является едва ли не единственным алкогольным напитком класса люкс, потому что для выращивания винограда и хмеля у нас есть только одна небольшая посевная площадь. На полях выращивают в основном продовольственные культуры. Остальные напитки готовятся из спирта и синтетических добавок. Почти всё свободное место в городе отведено под производство продуктов питания, даже на всех крышах стоят теплицы.
С каждым куском и с каждым глотком, я чувствую этот проклятый ошейник, который напоминает мне о моем статусе.
— Как мы избавимся от этой штуковины?
Джекс наклоняется ко мне и осматривает ее, водя по ней пальцами. Я вздрагиваю, когда он касается моей кожи.
— Чтобы снять ее, нам нужен специалист. Я умею обращаться только с оружием. Но кроме сослуживцев, у меня мало связей в городе. Я не знаю, кому можно довериться и кто нам может помочь.
Мне на ум приходит только один человек, которому, не считая Джекса, я еще доверяю.
— Я могла бы спросить Марка. Насколько мне известно, несколько лет назад он отвечал за программирование.
Джекс поднимает брови:
— Марк Ламонт? Который участвовал в моей операции?
Я киваю.
— Я думал, он – врач.
— Да, но он частично превратил хобби в профессию. Если речь идет о программном обеспечении, ему нет равных.
Взгляд Джекса становится мрачным.
— Ты ему доверяешь?
— Думаю, да.
— Я имею в виду… Он создал эту чертову штуку!
Джекс сжимает губы так сильно, что они превращаются в тонкую линию.
— Это было много лет назад. Он нуждался в деньгах, а они хорошо платили, но теперь он работает только в клинике.
— Он был твоим любовником, верно? – спрашивает Джекс и отводит глаза.
— Мы встречались пару месяцев, ездили вместе в отпуск, но не совсем подходили друг другу как пара. Мы остались хорошими друзьями.
— Со сколькими мужчинами ты уже была вместе?
Почему его это интересует? Мое сердце трепетно бьется.
— За исключением Марка, я ни с кем не была в отношениях. – О других нескольких связях я не собираюсь ему рассказывать – я действительно спала только с Марком.
Джекс вздергивает подбородок и расправляет плечи. Он выглядит очень довольным. Такое возможно? Ах, я так плохо знаю его.
Прежде, чем этот Воин вошел в мою жизнь, у меня хотя и были интимные желания, но я никогда не проявляла их. Джекс распалил мой голод.
Я прочищаю горло, мое сердце стучит быстрее, и я заставляю себя спросить:
— Ты когда-нибудь был в отношениях?
Он мотает головой, ерзая на стуле. Похоже, эта тема ему неприятна.
— Никогда. Я немного завидую тебе.
На самом деле, нет повода завидовать мне.
— Но ты же можешь найти себе подружку… или мог бы.
— Моя работа не очень подходит для отношений.
Я так и думала.
Джекс собирает посуду и несет ее в мойку.
— Кроме того, я привык быть один. Мне не нужно ни перед кем отвечать, я не могу никого обидеть. Не думаю, что я подходящий человек для отношений.
Меня начинает подташнивать. Господи, я что, на что-то надеюсь? Джекс и я?
Он заметил, что у меня есть чувства к нему? И это был его способ сказать мне, что никакого «мы» быть не может, пока я не убедила себя в обратном? Да и чего можно хотеть от рабыни, обреченной насмерть?
Я потираю татуировку на плече, которая внезапно словно начинает гореть, а Джекс прислоняется к мойке и устремляет взгляд в пустоту. Когда раздается громкий звонок, я вздрагиваю.
— Так скоро! – Джекс торопится открыть дверь, и я слышу как он разговаривает, а затем он возвращается с большим пакетом. – Твой заказ.
— Ух ты, это было действительно быстро.
— Если хочешь принять душ, – говорит он и указывает на дверь рядом со шкафом в спальне, – ванная комната там. Я пока вздремну.
— С удовольствием. – Я забираю у него пакет и собираюсь уже пойти в ванную, как снова вспоминаю об ошейнике. На меня накатывает тошнота, а сердце пускается вскачь. Я стремительно подлетаю к нему:
— Считаешь, вода никак не повлияет на него?
— Вряд ли.
— Могу я связаться с Марком? Как думаешь? – Я хочу, наконец, избавиться от этой штуки.
Джекс кивает.
— Напиши, что он должен прийти сюда, но не говори, почему.
Я сделаю это сразу после душа.

* * *

Когда спустя полчаса я выхожу из ванной в новой одежде, Джекс спит. Он ничем не укрыт, и на нем только облегающие черные шорты. Одну руку он закинул за голову, так что бицепс четко выделяется. Лицо обращено ко мне, губы приоткрыты. Теперь, при дневном свете, я впервые могу основательно и без помех его рассмотреть: развитая мускулатура, кубики пресса, длинные, слегка покрытые волосами ноги, усеянная шрамами кожа. Порез есть даже на ухе, но особенно длинный шрам тянется через грудь.
Под густыми, длинными ресницами лежат тени. Три дня непрерывного дежурства почти без сна – за исключением нескольких часов со мной – такое может вынести только сильнейший Воин.
Кажется, что он спит глубоко – его лицо впервые полностью расслаблено. Он вообще очень изменился, с тех пор, как мы у него дома. Стал более спокойным и сдержанным. Это его мир, здесь ему не нужно притворяться. Но теперь сюда вторглась я.
Для Воинов нормально – всегда быть под наблюдением: на заданиях и в удовольствии. Меня это сводило бы с ума, но солдаты не знают другой жизни.
Наверное, мне тоже следует отдохнуть, но сначала я должна написать Марку. Я беру планшет, захожу в чат и понимаю, что не могу это сделать. Меня больше нет, все мои аккаунты удалены, сканировать большой палец бесполезно. Мне нужна помощь Джекса. Но он так спокойно спит, и ему необходим отдых.
Один час… жду, а потом разбужу его. Всё это время я смотрю в планшете книги его виртуальной библиотеки. Среди них много классики, но также есть труды о ведении боя и военной технике. Интересно, он все их прочел? Что он предпочитает, когда дома: читать или смотреть в экран скринера?
Потом я просматриваю медиатеку, испытывая соблазн включить его старые передачи. Лучшее от Джекса, так сказать. Но хочу ли я видеть, как он ласкает рабыню-брюнетку?
С тех пор, как мы здесь, он не сближался со мной физически. Неужели в комнатах удовольствия всё было только ради шоу? Я глубоко вздыхаю. Это казалось таким настоящим. Это и было по-настоящему! Я возбудила его, или, по крайней мере, мое тело. А сейчас я сижу одетая на диване, словно он боится, что всё повторится, если он будет видеть меня голой.
Сэм, как ты можешь думать о нем? О вас?
Я должна выпутаться из этой чертовски паршивой ситуации. И Джекс хочет мне помочь. Это больше, чем я когда-либо мечтала.
Я медленно подхожу к кровати и осторожно опускаюсь на нее. Может, я смогу приложить его большой палец к экрану, чтобы написать Марку? Тогда мне не нужно будет его будить.
Держа планшет рядом с его рукой, я осторожно отгибаю большой палец Джекса. И тут его рука бросается вперед и хватает меня за запястье, сжимая его так сильно, что я вскрикиваю и роняю планшет на матрас.
Даже во сне инстинкты не оставляют Джекса. Когда он узнаёт меня, сразу отпускает.
— Не делай так больше, – рычит он и садится.
— И-извини, мне нужно было войти в чат, чтобы написать Марку, но я не хотела тебя будить. – В моих ушах шумит адреналин. Я снова забыла, кем на самом деле является Джекс.
Он проводит рукой сквозь волосы, приводя их в еще больший беспорядок. Заспанный и взъерошенный – он выглядит чертовски сексуально.
— Ты не виновата, – бормочет он. – Как я уже говорил, я не привык, чтобы рядом был кто-то ещё.
— Ты слишком долго оставался один. Может быть, пришло время изменить это.
— Может быть, – говорит он тихо, не глядя на меня. Он прикладывает большой палец к экрану, открывая доступ к чату.
Я смотрю на пустое белое поле.
— Что написать?
— В любом случае, ничего из того, что выдаст наши планы.
— Это понятно. – С ухмылкой я передаю планшет ему. – Пиши лучше ты. – Пусть он подумает. – Сообщение не будет настолько сильно бросаться в глаза, чем если его пришлю я.
«Это Джексон Картер», – набирает он после минутного размышления. – «Ваша бывшая коллега у меня. Может быть, вы хотите ее увидеть? Ее шея кажется мне очень привлекательной. На ней надето серебряное украшение».
Тяжело дыша, я смотрю на Джекса.
— Думаешь, это достаточно завуалированно?
— Надеюсь. – Он пишет свой адрес и нажимает «отправить». – Если твой Марк не глуп, он поймет, чего мы от него хотим.
— Он чертовски умен.
Джекс не одобрительно поднимает брови. Он… ревнует? Нет, я совершенно точно придумала себе это. Просто он не доверяет Марку.
Когда раздается тихий звук оповещения, мы оба смотрим в экран. Марк уже написал ответ: «Освобожусь через три часа».
— Хорошо. – Я ложусь на кровать рядом с Джексом, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. – Надеюсь, сообщение не перехватят.
— А если и так, никто не запрещал мне принимать гостей. – Он кладет планшет на ночной столик.
Я незаметно вытираю взмокшие ладони о простыню. Надо надеяться, Марк снимет с меня эту штуковину.
— Могу я спросить у тебя кое-что о Седрике?
— Хм, – отзывается Джекс.
— Что именно произошло, когда вас обоих тяжело ранило осколками гранаты?
Джекс ложится на бок, поддерживая голову рукой. Ему обязательно ложиться так возбуждающе?
— Нам было поручено выследить повстанцев, у которых где-то под городом есть штаб-квартира. Но они постоянно меняют ее. Иногда нам удается поймать одного из них, но в большинстве случаев они успевают совершить самоубийство.
— Как ужасно…
— Это мой мир, малышка.
Я сглатываю.
— Ты что-нибудь чувствуешь, когда убиваешь человека?
Он ложится на спину и закрывает глаза. Слово за словом, Джекс начинает говорить:
— Так заведено уже давно. Так я был обучен. Жизнь повстанца или человека из Аутленда ничего не значит – они отбросы, в то время как горожан нужно защищать даже ценой жизни. – Он со вздохом набирает воздух в легкие. – До того, как Сед умер, я всей душой ненавидел людей с той стороны, это не выразить словами. С самого рождения меня готовили ненавидеть и уничтожать этих зараженных радиацией мутантов.
— Они отличаются от нас внешне? Ты видел когда-нибудь хоть одного? – Мое сердце несется галопом.
— Я убил несколько из них в заградительной зоне. Они выглядят так же, как мы. Может быть, менее ухоженные, но у них нет двух голов или трех рук. Проблема в их мозге: они похожи на зомби и питаются человеческим мясом.
Я закрываю рот рукой.
— О, боже!
— По крайней мере, нас этому учили. Седрик был другого мнения, он рассказывал, что поймал одну женщину из Аутленда. Ей удалось проникнуть в город и примкнуть к повстанцам.
Я резко сажусь.
— Он сдал ее властям?
— Нет, он отпустил ее, и я его за это едва не застрелил, хотя никогда ее не видел. Я был настолько предан режиму, – сказал он мрачно.
— Звучит так, словно сейчас ты поменял свое мнение.
— После смерти Седрика я не убил больше ни одного.
Он изменился…
— Что переубедило тебя?
В его взгляде заметно страдание:
— Мы с Седриком были двуяйцевыми близнецами[3], но похожими, как ты знаешь. Мы происходим из одного искусственного оплодотворения, просто яйцеклетки имплантировали разным женщинам. Седрик родился на два года позднее меня. Уже в тренировочном лагере мы были неразлучны. И когда он попал в мое подразделение, я стал его наставником, мы всё прошли вместе. Но однажды я почувствовал, что он что-то утаивает. В последние дни перед смертью он был скрытным, отдалился от меня и от других солдат.
— Из-за этой женщины?
Со вздохом Джекс переворачивается на живот и опирается на локти.
— Я не знаю, он не успел рассказать мне. Он что-то знал, контактировал с повстанцами, и это не могло не отразиться на нем.
— Что он сделал? – Я наклоняюсь к Джексу и беру его за руку.
— Во время того задания, когда мы оба были тяжело ранены, он собирался перейти на сторону повстанцев.
От волнения я забываю, как дышать, и, замерев, жадно слушаю прерывистый рассказ Джекса.
— Сед хотел рассказать мне больше, а потом попрощаться со мной, но тут прямо рядом с нами взорвалась граната. Поэтому я уверен, что убить его в больнице распорядился кто-то из сената. О чем-то стало известно, и меня сводит с ума, что он не доверился мне до того, как стало слишком поздно.
— Раз вы так хорошо друг друга знали, он понимал, насколько ты поддерживаешь режим.
Джекс сжимает кулаки.
— Проклятье… да.
— Значит, смерть Седрика изменила твой взгляд на жизнь?
— Хм. – Он слегка расслабляется, но лицо всё еще перекошено. – Помогло то, что меня не бросили в бой сразу после выздоровления. Сначала я неделю провел на границе города, и там я не смог нажать на курок, когда увидел бегущего аутлендера.
— Он больше ничего тебе не рассказал?
— Рассказал, – тихо отвечает Джекс. Его взгляд вспыхивает, и он быстро отводит его. – Умирая у меня на руках, он прошептал: «Если выживешь, найди Джулиуса Петри».
— Кто это?
— Без понятия, но он не гражданин города, я проверял.
— Тогда, возможно, он один из повстанцев.
— Может быть.
— И больше он ни о чем не упомянул?
Джекс снова поворачивается на спину и устремляет взгляд в потолок.
— «То, что мы делаем – неправильно», – сказал он, хотя взрывом гранаты его едва не разорвало пополам. А еще: «Я смогу умереть спокойно только если буду знать, что мой брат на моей стороне».
— И как ты отреагировал?
— Я сказал: «Если ты умрешь, я отомщу за тебя, не важно, кто повинен в твоей смерти».
— Итак, Седрик действительно хотел перейти на другую сторону. Поэтому ты не стал ничего рассказывать в комнатах удовольствия.
— Да, но не только поэтому. За два дня до нападения я застал его, когда он закладывал в канал медикаменты. Он провез их контрабандой для повстанцев.
— И ты не расстрелял его.
— Конечно нет, он был для меня всем. В общем, я влип с ним по самые уши. Это лишь вопрос времени – когда выяснится, что я промолчал. Тогда я обречен.
— И всё же ты продолжил молчать.
Он со вздохом объясняет:
— Чтобы поговорить с тобой. Мне нужна была информация.
Которую я не могу ему предоставить. Из-за ошейника я не могу даже провести его в клинику, чтобы он посмотрел видео с камер наблюдения.
Я гляжу на свои пальцы, которыми мну простыни.
— Почему о контактах Седрика с повстанцами не узнала общественность?
— Мы – символ статуса, и на нас держится этот чертов город. Как мы после этого стали бы выглядеть?
— Люди перестали бы доверять своим героям. – Я мягко провожу рукой по спине Джекса. – Возможно, никто никогда не узнает, что ты не выдал своего брата. Но если ты поможешь мне, охотиться будут на нас обоих.
Он пожимает плечами.
— Всё, чего я хочу – отомстить. И я буду защищать тебя. Но у меня есть только одно это имя.
Я – часть его плана. И должна принять это, даже если это причиняет боль. Мне нужно отвлечься.
— Найди Джулиуса Петри… Может быть, здесь кроется отгадка?!
Я перегибаюсь через Джекса и беру с ночного столика планшет.
— Я уже вводил это имя в поисковую систему, но она выдает лишь комбинацию букв и цифр.
— Действительно. – На белом фоне экрана черным шрифтом светится: M13-3.
— М13… Что это может быть?
— Например, секретный язык. Код. Или… – Он нажимает на свой маленький компьютер на запястье, и на дисплее тут же появляется светящаяся трехмерная сетка координат.
— Что это за линии между квадратами?
— Это система тоннелей под городом. – Глаза Джекса расширяются. – Почему я раньше об этом не догадался? Это может означать квадрат сетки, точное местоположение и уровень! Поскольку мы, Воины, обычно остаемся на самом нижнем уровне города, у нас на карте есть только он, это тремя уровнями ниже. Кроме того, М13 находится в центре!
Получается, его «часы» это карта.
— Может быть, там находится лагерь повстанцев.
Глаза Джекса горят.
— Я почти уверен в этом.
Внезапно во внешних областях карты вспыхивает порядка двадцати зеленых точек. Я указываю на одно из скоплений:
— Что это?
— Это Воины, которые как раз сейчас на задании. Мы носим чипы, чтобы не переубивать друг друга. – Он задумчиво трет шею. – Ты должна вырезать его, или они найдут меня.
Джекс поворачивается ко мне, и я зарываюсь пальцами в волосы, чтобы ощупать кожу под ними.
— Да, я чувствую его. Я принесу лазер.
— У меня лежит один в ванной. – Джекс встает, опережая меня, выходит за дверь и тут же возвращается с лазером-карандашом.
— Ты не принес обезболивающее…
Поймав его едва ли не укоризненный взгляд, я говорю с усмешкой:
— Ладно, большой, сильный Воин снова стиснет зубы.
Он растягивается на кровати, а я перевожу лазер в режим «резать».
— Я начинаю привыкать оперировать тебя.
Усмехаясь, он оглядывается через плечо:
— Я позволяю делать такие вещи только доктору Саманте Уолкер.
Мое сердце трепещет от этой двусмысленности, а пальцы начинают дрожать. Джекс серьезно усложняет мне задачу, постоянно выбивая меня из колеи. К счастью, чтобы достать мини-передатчик, нужно сделать всего лишь маленький надрез. Затем я закрою ранку.
При помощи лазера определенного вида я могла бы так же удалить свой рабский номер, но такие есть только в больнице. Вероятно, мне придется носить татуировку до конца моих дней.
— Уничтожить чип? – Я с интересом кручу между пальцами измазанный кровью маленький кусочек металла.
Джекс забирает его у меня и кладет на ночной столик.
— Нет, иначе пропадет сигнал, и за дверью сразу окажутся мои коллеги, чтобы проверить всё ли в порядке. Пока передатчик работает, сенат будет думать, что я с тобой здесь, хотя мы уже давно можем быть далеко.
Я сглатываю и хватаюсь за свой ошейник.
— Если Марк не знает, как безопасно снять эту штуковину, тебе придется идти одному. С опущенными плечами я встаю, чтобы вымыть в ванной руки. Внезапно на меня обрушивается такая тяжесть. Я не хотела бы, чтобы наши дорожки разошлись. Кроме Джекса у меня никого больше нет.
Когда я возвращаюсь, он смотрит на меня с мрачным выражением лица.
— Если что-то пойдет не так с ошейником или побегом, возможно, это последний раз, когда мы можем быть вместе. – Джекс берет меня за руку и тянет к себе на кровать.

___________
(1) Лофт – архитектурный стиль XX – XXI века; верхняя часть здания промышленного назначения (фабрики, завода, склада), переоборудованная под жильё, мастерскую, офисное помещение или площадку для мероприятий.
(2) Clothes and More – (англ.) одежда и многое другое.
(3) Двуяйцевые близнецы – близнецы, развивающиеся из двух разных яйцеклеток от одновременного оплодотворения двумя разными сперматозоидами. Бывают одного или разного пола и обнаруживают те же различия, что и обычные братья и сестры.

Я знаю точно, что он имеет в виду, и поэтому со вздохом прижимаюсь к его голой груди.
— Тогда мы должны взять от этого всё самое лучшее.
— Самое лучшее лежит рядом со мной. – Он дарит мне один из своих проникновенных взглядов, от которого мне сразу становится жарко.
Джекс перекатывает меня на спину и нависает надо мной. Его губы приближаются, мой пульс растет.
О небо, я хочу Джекса так сильно, что это почти причиняет боль.
Я запускаю пальцы в его короткие волосы, наслаждаясь их мягкостью. А он тем временем проникает рукой мне под кофточку и гладит грудь.
Когда наши губы сливаются в поцелуе, у меня появляется ощущение, что я никогда не целовала другого мужчину. Поцелуй Джекса словно создан для меня, он заставляет всё во мне пылать и трепетать. Он словно эликсир жизни, которым я никогда не смогу насытиться.
Если мне придется вернуться в тюрьму, воспоминания о прикосновениях этого Воина будут поддерживать во мне жизнь и в то же время убивать меня тысячью смертей. Мне уже сейчас не хватает Джекса.
Его язык нетерпеливо разделяет мои губы, затем он целует мой подбородок, щеку, ухо.
— Ты действительно считаешь мою шею привлекательной? – спрашиваю я, затаив дыхание.
— В тебе всё привлекательно. – Джекс проскальзывает пальцами под лифчик. Большим пальцем он кружит вокруг соска, отчего тот сразу становится твердым. Одновременно в низ живота стреляют горящие импульсы. Когда я расстегиваю свои штаны, Джекс убирает мою руку.
— Встань перед кроватью и медленно разденься для меня.
От волнения мою кожу покалывает, словно в нее вгрызаются крошечные насекомые. Колени становятся мягкими, но я сползаю с кровати и встаю перед ней.
Первым делом я снимаю кофточку, под которой у меня красный бюстгальтер. Глаза Джекса округляются.
— Это ты тоже купила?
— В следующий раз лучше следи за тем, на что рабыни тратят твои деньги, – отвечаю я и скидываю обувь. За ней следуют штаны, открывая, наконец, полупрозрачные трусики.
— Паршивка, – бормочет он, проводя ладонью по рту. Я замечаю шевеление в его шортах, и там начинает расти огромная выпуклость. Джекс провокационно потирает член.
— Разденься полностью.
Я расстегиваю бюстгальтер, затем медленно снимаю трусики. Горящего взгляда Джекса достаточно, чтобы в грудях разлилось приятное томление.
— Теперь иди сюда.
— Ты много командуешь, – говорю я с улыбкой. Но я подчиняюсь, потому что хочу, наконец, почувствовать его. Я опускаюсь на четвереньки и ползу к Джексу.
— Сначала ты сделаешь то, что я скажу, – шепчет он, – а потом тебя ждет щедрая награда. Отдаешь и берешь.
— Я за то, чтобы сразу начать брать. – Я смело скольжу рукой ему в штаны и обхватываю член. Он горячо пульсирует у меня в ладони.
Джекс с рычанием бросает меня на спину.
— А ты вовсе не такая невинная, какой прикидываешься. Для скольких мужчин ты уже раздвигала ноги?
Конечно, я не хотела создавать неверное впечатление и надеялась, что Джексу понравится, если я залезу к нему в штаны, но ему, похоже, больше нравятся неопытные женщины.
— Я-я спала только с Марком. Раз десять, может быть.
— Десять раз? – Он морщит лоб и снисходительно ухмыляется. Ему идет даже эта высокомерная гримаса. – В самом деле?
— В самом деле, – выдыхаю я. С Марком я никогда не была такой развратной – понятия не имею, что Джекс делает со мной.
Он медленно раздвигает коленом мои ноги, открывая меня для себя. Мне кажется, я слышу хлюпающий звук. Боже, я что, уже такая влажная? Только потому, что Джекс нависает надо мной, как какой-то повелитель, и отдает приказы? По моим венам мчит адреналин. Скоро я узнаю, что такое быть одним целым с Джексом.
— Я не смогу медленно, не смогу сегодня сдерживаться, – шепчет он. – Это было вечность назад…
Вечность? Может быть, месяца три, и то он, несомненно, повеселился с той черноволосой рабыней. Кроме того, я его только вчера… Черт, Сэм, прекрати ревновать. Джекс не принадлежит тебе!
Он принадлежит народу. Сенату.
В сущности, он мой враг.
— Сэм, ты слышишь?
Вена на моей шее сильно пульсирует. Я опасаюсь боли, потому что Джекс выглядит огромным, – его член гораздо больше, чем у Марка, – с другой стороны, я с нетерпением жду, когда почувствую его в себе.
— Я знаю, что ты не сделаешь мне больно, – тихо говорю я и касаюсь рукой напряженного лица Джекса.
Он сжимает челюсти и закрывает глаза.
— Женщина… – рычит он. – Ты слишком хорошо обо мне думаешь.
Я тоже закрываю глаза и жду, что он возьмет меня одним жестким толчком, но внезапно он сгибает мои ноги в коленях, поджимает их к животу, и прижимается ртом к моему самому интимному месту.
От неожиданности я вскрикиваю. Джекс лижет меня жестко, так же, как вчера под душем, и сосет клитор.
Мои бедра сами собой поднимаются ему навстречу, влагалище сокращается, мой бешеный пульс отдается в клиторе. Боже, я становлюсь одержимой! Джекс вставляет в меня два пальца, раздвигает их и сгибает.
Что он делает? Это наслаждение… Он сводит меня с ума! Его язык танцует на моей самой чувствительной точке, его пальцы двигаются во мне.
Он заботится обо мне, совершенно точно, потому что на самом деле не хочет делать мне больно, он хочет подготовить меня.
— Ты достаточно мокрая, – рычит он и облизывает свои пальцы. Его взгляд сияет. Я чувствую запах своего желания, и он тоже – его ноздри раздуваются. Словно дикий зверь, лежит он между моих ног в засаде. Он снова склоняется надо мной и, разведя мои бедра в стороны, почти с болезненной нежностью целует лепестки половых губ.
Я хочу больше, хочу, чтобы это было жестче!
Внезапно Джекс рывком стягивает меня к краю кровати, так, что мои ноги свисают с нее, а сам наползает на меня, и член оказывается у меня перед лицом.
— А теперь ты сделай мокрым меня, чтобы я смог в тебя войти.
Я открываю рот, собираясь впустить его. От этого мое сердце бешено стучит. О небеса, я никогда не делала этого! Я никогда не осмеливалась спросить Марка, могу ли взять его в рот, а он никогда не делал такого рода приготовлений. Темно-красная головка находится прямо перед моими губами. Ее кожа натянута и блестит. Я осторожно касаюсь ее кончиком языка и ощущаю солоноватый вкус выступившей из нее капли. Я внимательно рассматриваю пенис: тонкие разветвления вен, шрам и толстый ствол.
Джекс входит в мой рот, наполняя его так, что я почти давлюсь. Он сразу же отступает, и я могу очертить член языком. Время от времени я слегка посасываю его, что каждый раз вызывает у Джекса стон.
— Ты действительно невинна, малышка, – шепчет он.
Мое сердце замирает.
— Это плохо? – спрашиваю я, когда он отодвигается.
Он берет член в руку, чтобы провести по моим губам яичками.
— Нет, это хорошо. Так я могу показать тебе, что мне нравится, и научить тебя всему, что тебе нужно уметь в сексе. Кроме того, мне нравится, когда женщина неопытна. Я люблю ее неуверенность и страхи. Это возбуждает меня.
Я сглатываю.
— Ты возбуждаешься, когда они тебя боятся? – Есть ли у него та же извращенная жилка, что и у Блэра?
— Я… мне сложно это описать. Я не хочу делать им больно на самом деле, но я люблю, когда они стонут, плачут и умоляют. От удовольствия. Только если им… только если тебе нравится то, что я с тобой делаю, мне тоже это нравится.
Я с облегчением выдыхаю.
— Я боюсь только твоего большого… – Я тут же прикусываю язык. Ну что я такое говорю!
Джекс скользит по мне вниз, и его лицо оказывается напротив моего. Он широко улыбается.
— Что ты хотела сказать?
— Ничего, – выдыхаю я. И почему он выглядит так сногсшибательно? Одна только его сексапильность уже оружие.
Он прищуривает глаза и легонько щипает меня за сосок, вызывая у меня стон. Легкая боль отдается прямо между ног.
— Не лги мне, – угрожающе шепчет Джекс мне в губы, но в его глазах я вижу блеск. – И я хочу, чтобы ты называла вещи своими именами.
Мое лицо вспыхивает. С Марком я никогда не говорила о своих желаниях. Лишь несколько раз я стыдливо занималась с ним сексом, потому что мне было любопытно, какого это – быть в интимной близости с мужчиной. А когда это не совсем оправдало мои ожидания, да еще и Марк не был фанатом физических отношений, мы ограничились объятиями.
С Джексом всё по-другому. С ним я могла бы и хотела бы сделать самые необычные вещи, хотя у нас еще не было близости. Может быть, он заразил меня болезнью, из-за которой становишься одержимой сексом?
Я прочищаю горло:
— Мне сложно говорить о таких вещах.
— Со мной ты можешь быть той, кто ты на самом деле, Сэм, – шепчет он и целует меня. Когда я чувствую прикосновение губ, у меня появляется желание смеяться и плакать одновременно.
Как же сильно я жажду отдаться, передать контроль в руки Джекса. Я хочу попробовать это. Потому что доверяю ему.
Он еще раз толкается ко мне бедрами. Я трусь носом о яички, втягиваю мужской мускусный запах и облизываю губы. Головка снова проникает мне в рот.
— Смочи ее слюной. Да-а-а… – В его груди вибрирует низкий стон, затем Джекс быстро отстраняется. Он снова располагается между моих ног, раздвигает их и приставляет головку ко входу в мое лоно.
Он медленно входит в меня, небольшими толчками.
— Ты такая узкая.
— Я не лгала тебе. Я действительно не часто… а-а-ах. – Головка проникает глубоко в меня. Ствол растягивает стенки влагалища и раздвигает половые губы. Всё напряжено. Но эта боль от растягивания быстро приводит меня на грань оргазма.
Глаза Джекса сверкают.
— Или у Марка был крошечный член?
— Джекс! – Он что, всегда говорит то, что думает? – В том то и дело, что ты больше среднего.
— И ты приспособишься к моему размеру. Всего лишь нужно, чтобы член оказывался в тебе почаще.
От его слов влагалище сжимается.
— Ты назначаешь мне терапию?
— Она пойдет на пользу нам обоим, верно? – говорит он и проводит языком по моей нижней губе. – Я массирую твое влагалище членом, а твое влагалище стенками массирует мой член.
— Если я выживу, можешь каждый день удовлетворять со мной свои желания.
Джекс тяжело выдыхает мне в рот.
— Не говори это.
— Что именно? Про удовлетворение или смерть? – Мое сердце замирает от волнения. Я не хочу сейчас плакать, я хочу отдаться Джексу.
— И то и другое. Ты даже представить себе не можешь, как сильно меня возбуждает, когда ты говоришь, что я могу утолить с тобой мою страсть. Ты выживешь, и я каждый день буду доставлять тебе столько удовольствия, на сколько у тебя хватит сил. – Он входит в меня глубже, и мои внутренние мышцы растягиваются сильнее. Наши взгляды сливаются. Я теряюсь в голубых глазах Джекса, мое тело словно поднимается над кроватью. Я будто парю в облаках, пока он растягивает меня изнутри и возносит на такие высоты, где я раньше не бывала.
Он начинает посасывать мою грудь, медленно толкаясь в меня, а я обхватываю его ногами и глажу руками спину.
— Джекс, – шепчу я беспомощно, царапая его ногтями. – Джекс… – Я достигаю оргазма в тот же момент, что и он. Когда я чувствую, как он изливается в меня, глядя на меня сияющими глазами, я уже едва могу пошевелиться. Я наслаждаюсь глубокими, медленными толчками, которые горячим медом разливаются между моих ног, стекают до самых кончиков пальцев и, возвращаясь, как приливная волна, ударяют мне в голову.
Мой первый оргазм от секса с мужчиной. Никогда бы не подумала, что это может быть таким потрясающим – быть настолько тесно связанной с кем-то и вместе достичь вершины. Думаю, что хотела бы испытать такое еще бессчетное количество раз.
Видя мою блаженную улыбку, Джекс, похоже, догадывается, о чем я думаю, потому что он говорит:
— Это было только начало, малышка, подожди, пока я вернусь в свою прежнюю форму.

«Что это за раздражающий звук?» – думаю я в полудреме, а затем распахиваю глаза и сажусь на кровати.
— Звонят!
Джекс уже стоит рядом с кроватью и застегивает военные брюки. Больше он ничего не надевает.
— Скорее всего, это Марк.
— Подожди! – Я вскакиваю так резко, что у меня кружится голова, собираю свои вещи и убегаю в ванную. Я торопливо одеваюсь, потому что чувствую себя, словно нас поймали за чем-то запретным. Мои волосы растрепаны, в комнате пахнет сексом. Марк сразу поймет, чем мы занимались.
— Саманта! – кричит он, когда я, кое-как расчесав волосы лежавшей на раковине расческой, выхожу из ванной.
— Марк! – Я крепко обнимаю его и зарываюсь носом в сгиб его шеи, чтобы вдохнуть запах средства после бритья. Он пахнет так знакомо. Как же приятно обнимать его, даже не смотря на то, что я знаю, насколько мало он ценит телесный контакт.
Как можно скорее я отстраняюсь. Его светлые волосы аккуратно причесаны, он всегда выглядит свежевыбритым и одетым с иголочки, на его дизайнерском костюме нет ни складки. Марк полная противоположность Джексу.
Джекс стоит со сложенными на груди руками и наблюдает за нами, наморщив лоб. Рядом с Марком он – великан.
— Нам нужна ваша помощь, мистер Ламонт.
— Я так и подумал, – отвечает Марк, бросив взгляд на мой ошейник. Затем оглядывает Джекса. Тот по-прежнему стоит со сложенными на обнаженной груди руками, отчего мышцы очерчиваются особенно хорошо. – Он причинил тебе боль, Саманта? – спрашивает меня Марк, не спуская глас с Джексона.
— Нет, он относится ко мне хорошо. – Я поспешно отворачиваю свое пылающее лицо, потому что Джекс сверлит нас по очереди взглядом.
— Хорошо, тогда давай посмотрим, что я могу для тебя сделать. Мне нужно только ваше честное слово, что меня здесь никогда не было и я не имею никакого отношения к происходящему! Сообщение в чате я уже удалил без возможности восстановить.
— Даю честное слово, – поспешно отвечаю я.
— Слово Воина, – говорит Джекс. Он всё еще мрачно осматривает Марка. – Почему вы помогаете нам?
Марк ставит свой врачебный чемоданчик, без которого не выходит из дома, на стеклянный столик в гостиной.
— Я делаю это только потому, что Саманта много значит для меня.
Мое сердце сбивается с ритма. Для меня слова Марка тоже много значат. Мужчины продолжают окидывать друг друга мрачными взглядами. Что это еще за подсознательная агрессия? Эй, здесь речь идет о моей жизни!
Марк первый отводит глаза и достает из чемоданчика какой-то маленький прибор. Он выглядит как пульт управления.
— Что это? – Я с любопытством встаю рядом, Джекс тоже присоединяется к нам.
— Этим я могу отключить передатчик, чтобы не сработал сигнал тревоги или не активировался укол, если ты выйдешь из квартиры. Это устройство создал я, оно может выполнять множество функций.
Он сделал это сам? О, это звучит нехорошо, хотя я доверяю способностям Марка.
— Ты можешь безопасно снять с меня этот ошейник?
— К сожалению, я могу только отключить сигнал тревоги и дистанционное взрывание. Смертельная инъекция в любом случае активируется, если мы попытаемся снять кольцо. Если бы я знал, что однажды тебе придется носить его, я оставил бы лазейку.
Мой желудок сжимается, а голос дрожит:
— Значит, эта штуковина останется на моей шее навсегда?
— Мне правда очень жаль, Саманта, – говорит он тихо и набирает цифровой код на устройстве дистанционного управления. Когда раздается звуковой сигнал, я вздрагиваю. На приборе загорается красная лампочка. – Деактивировано.
— И всё же я сниму с нее эту штуку, – рычит Джекс, хватая меня за плечи. Его взгляд настолько мрачный, что он пугает меня.
Хватая ртом воздух, я кладу руку на металл и отступаю.
— Пожалуйста, нет!
Марк сразу проталкивается между нами и упирается рукой Джексу в грудь.
— Вам нельзя это делать, это убьет ее!
Ух ты, Марк действительно смелый, раз решил вступить в спор с Воином. Должно быть, я и правда много значу для него.
— Где выходит игла? – спрашивает Джекс раздраженно. Он стряхивает с себя руку Марка, словно это назойливое насекомое.
— Прямо здесь. – Марк показывает ему место у меня за ухом, которое я, к сожалению, увидеть не могу.
Внезапно Джекс отпускает меня. Широкими шагами он подходит к шкафу и распахивает его. Там внутри находится сейф. Он прикладывает большой палец к сенсорному экрану, тяжелая дверь открывается, и я вижу ножи, метательные звездочки, пистолеты…
— Что ты собираешься делать? – Мои колени становятся мягкими, я едва могу говорить. От страха я хватаюсь за руку Марка. Мой бывший партнер бледен, но он смело обнимает меня за плечи и прижимает к себе, в то время как Джекс возвращается с ножом в руке.
— Эта штуковина – мина замедленного действия. Мы должны снять ее! – Перед моими глазами вспыхивает лезвие. Оно не длинное, порядка пятнадцати сантиметров, но с одной стороны на нем ужасающего вида зубцы, как у пилы для костей.
— Т-ты хранишь оружие дома? – Я думала, после задания солдаты сдают его.
— Как Воину, мне разрешено иметь некоторые виды оружия. На твое счастье. – Почему его голос такой раздраженный. Его злит, что он должен меня спасать, потому что всё еще нуждается во мне?
Я покрываюсь холодным потом и борюсь с желанием броситься бежать.
— Если я просуну лезвие между шеей и кольцом, игла не сможет дойти до кожи.
Марк качает головой:
— Яд всё равно сделает свое дело. Он настолько концентрированный, что ему достаточно попасть на кожу, чтобы убить. Ни малейшей частицы не должно попасть на тело Саманты, – говорит он твердо и мягче добавляет: – Или на наше.
Джекс прищуривается:
— Я могу снять кольцо под душем.
Марк фыркает:
— Чтобы яд брызгами разнесло повсюду?
Пока мужчины горячо спорят, я сажусь на кровать. Мне плохо, и лазанья просится наружу. Я почти не слышу, как эти двое ссорятся, всё вокруг меня кружится, перед глазами танцуют круги.
Внезапно рядом со мной оказывается Марк и смазывает чем-то жирным мою шею.
— Что это? – спрашиваю я слабым голосом.
— Это мазь, чтобы закрыть поры. – Шпателем он наносит мазь на кожу под кольцом. Затем я снова вижу блеск ножа перед своим лицом.
— Ты должна замереть, – говорит Джекс, приближая руку. – Нельзя повредить кожу.
Я тяжело сглатываю, каждый мускул дрожит, зубы стучат друг о друга. Моя кофточка пропитывается пóтом.
— Перестань дрожать, – приказывает Джекс, и я смотрю ему в глаза. Они такие темные, почти черные. Где их полный жизни голубой цвет?
Он проводит рукой по своему лицу, и впивается в меня взглядом.
— Пожалуйста, иначе я порежу тебя.
— Я не могу, – шепчу я и начинаю дрожать еще сильнее. Что, если у них не получится?
— Надо положить ее на кровать. – Это снова Марк. Я едва чувствую, как он толкает меня на матрас. Всё кажется таким далеким, будто я сплю. – Я буду держать Саманту.
Мою голову поворачивают на бок, я безропотно принимаю происходящее. Марк затыкает полотенца за горловину кофточки, укрывая ими всё, куда может попасть яд. Сколько его в этом ошейнике?
— Ладно, я начинаю, – говорит Джекс.
Холодное лезвие миллиметр за миллиметром скользит между моей шеей и кольцом, пока не блокирует место укола. Я сдерживаю глотательный рефлекс, зажмуриваюсь и перестаю дышать, но мое тело продолжает беспрерывно дрожать.
— Сейчас я разорву ошейник. – Когда под кольцо проникают и пальцы Джекса, я начинаю задыхаться. Давление на артерии слишком сильное, у меня темнеет в глазах.
— Джекс… – хриплю я. Мой голос звучит слабо и будто издалека. Я дрыгаю ногами, но Марк держит мою голову, словно в тисках.
— Давай уже, солдат! – кричит он, и за моим ухом раздается треск. Я чувствую удар, а затем наконец-то снова могу дышать.
Множество рук лихорадочно протирает мою шею, пока я хватаю ртом воздух. Я чувствую на коже мокрую ткань и слышу Марка:
— Думаю, хватит, – говорит он и стягивает резиновые перчатки.
— Сняли? – шепчу я, а по моим щекам текут слезы.
Джекс дергает меня в объятия и прижимает к себе.
— Ты сделала это.
— Ты сделал это. Спасибо! – Дрожа я вишу в его объятиях и плачу. Я зарываюсь пальцами в его волосы и чувствую, что его шея холодная и покрытая пóтом.
Через его плечо я смотрю на Марка, который собирает бумажные полотенца и закрывает свой чемоданчик. Его лицо белее мела.
— Это было чертовски рискованно!
Я отрываюсь от Джекса, чтобы обнять старого друга.
— Я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Без твоей помощи я бы… – Новый поток слез мешает мне говорить. Я так благодарна обоим – не могу выразить словами.
Я целую Марка в щеку и сажусь. Мои ноги словно ватные, и мне холодно, потому что я насквозь мокрая от пота. Я постоянно хватаюсь за горло. Чертова кольца больше нет, Джекс выбрасывает его в мусорное ведро на кухне.
Я вздыхаю свободно.
— Что будем делать дальше?
Джекс садится рядом со мной на кровать.
— Мне срочно надо добраться до записей камер наблюдения в больнице за тот день, когда убили моего брата.
Марк тоже садится рядом со мной и трет шею.
— Этот момент стерт, я уже давно проверил.
Я хватаю его за руку:
— Почему ты ничего… – Он не сказал ничего по той же причине, что и Джекс.
Марк смотрит на меня полным раскаяния взглядом:
— Они уничтожили все доказательства. Что я должен был делать?
Они арестовали бы и его тоже.
— То есть, нет никакой возможности получить резервную копию? – спрашивает Джекс. Его брови сдвинуты настолько близко друг к другу, что между ними образуются две сладки.
— Есть, но для этого надо подключиться к главному кабелю основного компьютера. – Марк громко вздыхает. – Я просто не знаю, как до него добраться.
— Где он? – Джекс спрыгивает с кровати и начинает беспокойно мерить комнату шагами.
— Под городом. Все видеозаписи хранятся на главном компьютере сената. Даже если данные будут удалены, я смогу восстановить их, пока они не были перезаписаны.
Прищурившись, Джекс смотрит на него:
— Если я проведу вас через канализацию в здание правительства, вы сможете добраться до данных?
— По крайней мере, я могу попробовать, – отвечает Марк, пожимая плечами.
— Тогда вперед! – Джекс подлетает к шкафу и достает два рюкзака. Один он бросает мне:
— Упакуй все продукты, что найдешь.
Я поворачиваюсь к мужчинам спиной и быстро переодеваюсь в сухую кофточку, затем складываю всю свою одежду в сумку. Я вынимаю продукты из холодильника. Их не так много: пара запаянных готовых блюд, вяленое мясо и орехи. В дверце стоят две бутылки воды – их я тоже беру с собой.
— Мы не вернемся сюда, верно? – спрашиваю я, наблюдая как Джекс надевает черную футболку и пуленепробиваемый жилет, а затем складывает в рюкзак боеприпасы.
— Верно, – холодно бросает он и царапает что-то на листе бумаги.
— Что ты пишешь?
— Даю Джимми код от моего банковского сейфа, там он найдет прощальное письмо и вещи, которые я хотел бы ему оставить. Кроме того, я открыл на него счет.
— Ты ведь уже давно спланировал это?
Он хмыкает, не глядя на меня, и засовывает пистолет за пояс брюк.
У меня тянет в груди. Несколько секунд я пристально смотрю на сексуального Воина – его брюки низко сидят на узких бедрах, обтягивая крепкую задницу. У этого мужчины есть сердце, он вовсе не холодный и жестокий.

* * *
Пять минут спустя мы вместе с Марком спускаемся на лифте в подвал. Марк постоянно озирается.
— Здесь есть камеры?
— Без понятия, – отвечает Джекс. – Вас кто-нибудь видел?
— Думаю, нет. Я вошел через подземный гараж и никого не встретил по пути.
Лифт останавливается этажом ниже гаража. Здесь находится распределительный терминал, трубы и линии электропередач. Дорогу нам закрывает стальная дверь, защищенная кодовым замком.
— Куда она ведет? – спрашиваю я Джекса, который набирает код.
— В канализацию. Если произойдет чрезвычайное происшествие, и всем Воинам надо будет срочно собраться, мы можем явиться прямо из дома.
Для этого и оружие у него в шкафу!
— Пока еще такого не случалось.
Дверь открывается, и Джекс сует Марку в руку фонарик.
— Идите за мной, только тихо. Там слишком много ушей.
В нос сразу ударяет тяжелый запах фекалий и разложения, и я борюсь с приступом удушья. Мы спускаемся за Джексом по лестнице в темноту. Боже мой, это его «рабочее место»? У последней ступени он останавливается и активирует свой маленький компьютер на запястье. Как и в прошлый раз, появляется светящееся трехмерное изображение канализационных коллекторов.
— Поскольку у меня больше нет чипа, моя позиция не отмечена, поэтому навигатором пользоваться невозможно, но, к счастью, я могу использовать этот план, как обычную карту и знаю большинство ходов, как карманы моего жилета. – Он с улыбкой хлопает себя по карманам на бронежилете, которые увешаны оружием: маленькими гранатами и метательными звездочками. Я содрогаюсь, при мысли о том, что он всё это швыряет в людей.
— Идемте, у нас мало времени. Через два дня, если я не вернусь на службу или охранники придут за Сэм, правительство поймет, что произошло, и бросит по нашему следу все подразделения. До тех пор нам нужно надежное убежище.
Надежное убежище в этом городе? Да здесь у крысы больше шансов спрятаться в картонной коробке.
— Надеюсь, у тебя есть план, – бормочу я, держась поближе к Марку. Его фонарик едва светит, что, вероятно, было задумано, чтобы нас никто не заметил. Мы видим только ноги Джекса. Лишь бы тут не было колодцев.
— Держитесь прямо за мной, тут не далеко. Я слышу шелест, топот лапок и тихий писк и даже знать не хочу, кто или что тут внизу обитает.
— Нам попадутся на пути Воины или повстанцы?
— Не исключено, но моих братьев мы сможем обойти – их будет видно на экране, и я примерно знаю, где мы находимся. – Он указывает на белую линию, а затем выключает карту.
Я вспоминаю о зеленых точках. Поблизости от нас нет ни одной, только на окраине города, насколько я могу понять. Надеюсь, повстанцы тоже там.

* * *
По ощущениям, Джекс ведет нас часа два, хотя, наверняка, прошло всего минут двадцать.
— Это здесь! – Он указывает на лестницу, и Марк скользит лучом фонарика вдоль перил. Перед нами снова стальная дверь.
Марк хочет пойти первым, но Джекс останавливает его за плечо.
— Если вы хотите вернуться отсюда целиком, я должен сначала обезвредить взрывное устройство.
— Взрывное устройство? – шепчет Марк.
Я тяжело сглатываю и сильнее цепляюсь за его руку.
Джекс открывает почти невидимую заслонку на стене и снова вводит какой-то код.
— Каждый вход в город заминирован и защищен сигналом тревоги, чтобы никто не мог проникнуть через канализацию.
С тихим гудением дверь открывается, и мы попадаем в еще один терминал.
— Здесь ведь безопасно, правда? – Марк выключает фонарик, потому что тут есть аварийное освещение. В помещении тепло, оно заполнено трубами и кабелями, слышится гул электричества.
Джекс пожимает плечами.
— Это здание правительства, я бы не был так уверен. Я иду впереди.
Мы протискиваемся мимо кабелей и труб, потому что проход узкий. Надеюсь, здесь нет охраны! Джекс держит пистолет в руке – он тоже допускает, что у нас может появиться компания.
— Скорее всего, это он! – Марк указывает на толстый синий кабель, который входит в огромный серый ящик.
Джекс кивает и пропускает его вперед.
— Поторопитесь.
Марк достает из сумки планшет и устанавливает беспроводное соединение. Монитор загорается, Марк нетерпеливо постукивает по нему. Джекс всё время поглядывает через плечо на экран.
— Итак, я внутри, – говорит Марк тихо.
У него на лбу выступают крупные капли пота, руки дрожат. Хотя он явно боится, он помогает нам. Я никогда этого не забуду.
— Я настроил планшет так, что он не оставляет следов, – поясняет он, продолжая усердно что-то печатать. Он вводит дату смерти Седрика.
— Ты запомнил тот день? – спрашиваю я.
Он кивает и грустно смотрит на меня:
— Тот день я не забуду никогда. Ты знаешь точное время?
— Это случилось в 14:35, – говорит Джекс через плечо.
Марк снова что-то набирает и испускает тихое ругательство:
— Черт, резервной копии тоже нет – они удалили всё.
— Твою мать, – рычит Джекс.
Мой желудок сжимается. Все усилия, риск – всё зря? Спина под тяжелым рюкзаком и подмышки покрываются пóтом.
Джекс подходит к нам, его лицо перекошено от гнева.
— Должна быть какая-то возможность узнать, кто убил моего брата. Этот мужчина вошел в больницу. Есть видео из зоны входа?
Марк кивает.
— Вы сможете узнать этого человека?
— Думаю, да, – отвечает Джекс. – Такая нелепая эспаньолка есть не у каждого.
На экране появляется изображение стойки регистрации. Молодая женщина сидит за ней и принимает посетителей. На заднем плане видна входная дверь. Марк отматывает видео назад, пока Джекс не говорит: «Стоп».
— Это он! – Джекс указывает на высокого темноволосого мужчину, входящего в дверь. На короткое время он поворачивает лицо к камере, и я могу разглядеть эспаньолку. Ему от тридцати до сорока лет, на нем белый халат.
Мое сердце замирает.
— Это не врач! Я никогда его не видела.
— Я тоже не видел. – Марк проводит тыльной стороной кисти по лбу. – Как я не догадался посмотреть это видео? Я бы тоже понял, что мужчина не относится к персоналу.
— Стало быть, вы не такой уж и умный, – бормочет Джекс позади меня. Я слышу каждое слово, Марк, к счастью – нет.
— Что вы сказали?
— Не могли бы вы переслать мне фото этого типа на хэндиком? – Джекс указывает на маленький компьютер на запястье.
Марк кивает, и не проходит десяти секунд, как над «часами» Джекса парит трехмерное изображение убийцы Седрика.
Марк снова что-то печатает как сумасшедший на своем планшете.
Джекс берет меня за руку и толкает к двери.
— Надо уходить. Я получил, что хотел…
— Минуточку… Когда еще у меня будет такая возможность…
По-видимому, Марк пересылает еще какие-то данные.
Джекс оттаскивает его от ящика, передача данных прерывается.
— Мы уходим.
— Сейчас!
— Нет, прямо сейчас! Что еще вы надеетесь найти?
— Снаружи что-то происходит. Сообщение между двумя городами-побратимами уже несколько недель прервано, полеты шаттлов отменены.
— Почему?
— Понятия не имею, я как раз собирался это разузнать. Я связался с доктором Нассау из Роял-Сити. Мы вместе писали одну исследовательскую работу, и он собирался прилететь ко мне с визитом. Сенат утверждает, что неисправен спутник, поэтому не работает навигационная система шаттлов, но я в это не верю. Я смог перехватить радиограмму снаружи, правда она была едва понятной, но мне кажется, города были захвачены людьми из Аутленда.
Я шумно втягиваю воздух.
— О боже, снаружи идет война, а мы ничего об этом не знаем?
— Возможно, даже повстанцы знают больше, – раздраженно говорит Джекс, – но нам действительно пора уходить!
Марк поспешно собирает свои вещи, и мы снова спускаемся в канализацию. Джекс запечатывает дверь. Затем он поворачивается к Марку.
— Я выведу вас на Мол-стрит, там есть лестница, ведущая прямо в общественный туалет – вы можете появиться незаметно.
Марк кивает.
— Спасибо.
— Я должен благодарить вас, мистер Ламонт, – говорит Джекс. – Я стал на шаг ближе к убийце моего брата.

* * *
Мы несколько минут идем в темноте, и я удивляюсь, каким образом Джекс может без света видеть дорогу. Внезапно он хватает Марка за воротник и прижимает к стене.
У Марка из рук выскальзывает фонарик, и я слышу, как Марк задыхается.
— Джекс, что ты делаешь? – Мое сердце бешено бьется, у меня и так уже передозировка напряжения. Я быстро поднимаю фонарик и направляю свет на мужчин. Джекс щурится и с подозрением смотрит на Марка, чье лицо уже стало малиновым. Он в панике хватает ртом воздух и цепляется за руку Джекса.
— Отпусти, ты же убьешь его! – Я кладу ладонь ему на руку и чувствую жесткие мышцы. До моего сознания снова доходит, что Джекс – машина для убийства. Всё его тело предназначено для этого.
Он медленно ослабляет хватку, и Марк лихорадочно старается отдышаться.
— Вы с ума сошли? Я вам помогаю, а вы хотите меня убить, так что ли?
— Я не доверяю вам, – рычит Джекс.
— Пожалуйста, отпусти его, – умоляю я, всхлипывая.
— Если он сдаст нас, здесь уже через минуту будет толпа Воинов, и у нас не останется ни единого шанса скрыться.
Я могу понять его и его страхи и высоко ценю, что он хочет защитить мою жизнь, но Марк достаточно часто доказывал, что он на моей стороне.
— Он не предаст нас, – отвечаю я дрожащим голосом. – Совершенно точно нет.
Марк пытается отодрать от себя руку Джекса, но тот всё еще не отпускает его.
— Кто может гарантировать, что он не сдаст нас?
— Я даю слово! – Взгляд Марка отчаянно блуждает между мной и Джексом. На его лбу капли пота. – Кроме того, я и сам уже влип, помогая вам.
— И почему вы это сделали? – шипит Джекс. – Очень интересно было бы узнать.
— Потому что Саманта очень дорога мне, и я давно уже не одобряю действия правительства. – Его напряженное лицо выражает отвращение, гнев и разочарование. – Я врач, и мне не нравится, как они унижают достоинство заключенных. Мне это отвратительно.
«Мои слова», – думаю я, и знаю, что мы действительно можем доверять Марку. Полагаясь на сказанное им. Много ли людей там наверху, которые думают так же, как мы?
Наконец Джекс отпускает его.
— Попытаешься нас обмануть, и станешь первым, кому я сверну шею.
— Хватит, Джекс! – говорю я сердито и обнимаю Марка. Может быть, мы видимся в последний раз. – Спасибо за всё, Марк!
— Я желаю тебе всего хорошего, Саманта, – шепчет он мне на ухо. – Не давай себя в обиду этому грубияну.
— Он только хочет меня защитить. Я видела, каким он может быть мягким. – Джексу явно не нравится, что мы шепчемся, и он говорит грозно:
— Нам надо идти, Сэм.
Но мы с Марком игнорируем его. Джексу следует понять, что он не должен вести себя как дикарь.
— Если тебе снова понадобится моя помощь, ты в любой момент можешь прийти ко мне, – говорит Марк, не глядя на Джекса. – Если аутлендеры действительно устроили заговор против горожан, здесь тоже скоро начнется война.
— Джекс защитит меня, я уверена. – Я целую Марка в гладко выбритые щеки, шепчу ему еще одно «спасибо» и отстраняюсь.
Он пальцем указывает на Джекса:
— Заботься о ней как следует, Воин! А теперь выведи меня отсюда.
Джекс разворачивается, бормоча себе под нос что-то похожее на грязное ругательство, и я со вздохом следую за ними.
Мужчины…
Но слова Марка пугают меня. Война? Надеюсь, до этого никогда не дойдет…

— Что теперь будем делать? – спрашиваю я, после того как мы вывели Марка на поверхность и снова идем по канализации. Джекс забрал фонарик и выключил его. Он крепко держит меня, потому что я вообще ничего не вижу. По крайней мере, его большая рука вселяет в меня уверенность.
— Будем искать повстанцев. Может быть, найдем по заданным на сетке координатам. Седа связывало с ними больше, чем он рассказал мне, поэтому я должен разузнать подробнее именно у них.
— Они убьют тебя! – Я всё еще злюсь на Джекса за то, как он обращался с Марком, но не хочу, чтобы он сломя голову несся к своей погибели. – Ты – Воин, это поймет даже слепой, а повстанцы ненавидят вас.
— У меня нет выбора. Тебе, скорее всего, они ничего не сделают, ты по-прежнему одна из отверженных, но я не хочу полагаться на это. Поэтому прежде, чем мы достигнем нужного квадрата, я отведу тебя в тоннель, который ведет наверх, и дам код для разблокирования.
Он хочет бросить меня? Теперь, когда у него есть изображение убийцы, я ему больше не нужна, или как? Я скриплю зубами от ярости.
— Я никуда не пойду без тебя, одна я не проживу и трех секунд. Или меня сразу вновь запрут в тюрьме.
— Ты можешь обращаться с каким-нибудь оружием?
— Конечно, нет. – Разве что, оружием является сама женщина, но у меня нет опыта в этом. Похоже, я не настолько привлекательна для Джекса, как он говорит, иначе он не стал бы отсылать меня прочь. Но моя внешность – это всё, чем я могу его удержать. Мне становится страшно при мысли, что придется рассчитывать только на себя, и я пытаюсь справиться с нарастающей паникой. У меня действительно больше никого нет, даже семьи. Моя мать растила меня одна, с тех самых пор, как получила разрешение на беременность. Я понятия не имею, кто мой отец, сперма была привезена из другого города. Но мне всегда это было безразлично, потому что моя мама была замечательной матерью. К сожалению, три года назад она умерла от инсульта.
Всю церемонию кремации я проплакала, и мне понадобился год, чтобы залечить дыру в сердце. Марк очень помог мне в то тяжелое время.
Может быть, это даже к лучшему, что моей мамы больше нет в живых. Если бы она узнала, что ее дочь превратилась в рабыню…
Джекс сжимает мою руку.
— Я знаю, что ты злишься на меня из-за Марка, но я больше никому не доверяю.
— И мне тоже? – спрашиваю я тихо. Я не хочу опять разрыдаться при нём, но мысли о маме разбередили старую рану.
Он мягко сжимает мои пальцы.
— Ты не представляешь опасности.
— Ну, спасибо большое! – отвечаю я сердито, и когда вдруг на что-то натыкаюсь, это злит меня еще больше, даже когда хватка Джекса становится сильнее. Я вытягиваю руку, чтобы обойти это нечто. – Скажи на милость, ты вообще видишь, куда мы идем?
— Я вижу достаточно.
— Как? – Я вообще ничего не вижу.
— Мне достаточно того света, который идет из шахт и из-под крышек колодцев. Мое зрение лучше кошачьего.
Я забываю, как дышать.
— У тебя есть…
— Да, мой геном был изменен.
Хотя я знала, что для рождения Воинов используются только лучшие гены, но что при этом проходят эксперименты с генетическим материалом животных, для меня новость. К врачам, которые работают в других областях, просачивается крайне мало информации из сверхсекретных лабораторий генной инженерии.
— Теперь я стал тебе противен? – обиженно спрашивает Джекс спустя некоторое время.
— Ч-что? Почему ты так думаешь?
— Ты внезапно стала такой тихой.
Я глажу его руку большим пальцем.
— Ты не противен мне, просто я удивлена. – От нас так много скрывают. Сенат всех нас держит за идиотов. – Чем ты еще отличаешься?
— Воины намного сильнее обычных людей, у нас лучше развиты рефлексы и обострены чувства. Но это всё человеческие гены, просто модифицированные, не считая этого я абсолютно нормальный.
Это звучит так, словно он защищается.
— Значит, слышишь ты тоже лучше? – шепчу я.
— Хм. – Он останавливается и шепчет мне на ухо: – Слышу, вижу, чувствую вкусы и запахи. Кстати, ты очень вкусная, я никогда не пробовал ничего лучше.
Этот мужчина всегда такой… прямолинейный! Один только его низкий голос у моей шеи заставляет мое тело пульсировать. И почему-то я больше не могу на него сердиться.
— К разговору о кошках… – Он отпускает меня, затем вспыхивает слабый луч фонарика. Наконец-то я снова могу что-то видеть. Но то, что я вижу, вызывает во мне ужас. Джекс стоит коленями на полу и гладит серую полосатую кошку!
Я пытаюсь поднять его за плечо, но это всё равно, что сдвинуть скалу.
— Нет, ты заболеешь!
Кошки и крысы иногда забредают через канализацию из Аутленда в город. Там они погибают в ловушках с приманкой или их выслеживают обученные охотники, потому что эти животные переносят опасные болезни. Кроме того, они заражены радиацией.
Совершенно не встревожившись, Джекс чешет животное за ушами.
— Я еще никогда не болел.
Кошка ложится на спину, с наслаждением вытягивает мохнатые лапы перед собой и мурлыкает. Я знаю этих животных только из предупреждающих плакатов, книг и старых видеозаписей, которые были сделаны еще до взрыва бомбы. Я изучала флору, фауну и изобретения прошлой эры, потому что та жизнь, какой она была когда-то, вызывает во мне жгучий интерес. К сожалению, я не нашла почти никакой информации о политических событиях. И теперь знаю почему: режим всю ее уничтожил. Вероятно, нам не следует знать, как раньше было организовано общество.
— Я с удовольствием держал бы кошку как домашнее животное, – говорит он. – Это чертовски умные животные. Хотя они и своенравные, я почему-то люблю их.
— Наверное, потому, что они такие же своенравные, как ты, – бормочу я, присев на корточки рядом с ним. Я осторожно протягиваю руку. Что я, в конце концов, теряю? Чтобы выжить, мне, вероятно, придется бежать в Аутленд, где я, опять же, не проживу долго из-за радиации.
Джекс улыбается.
— Эти животные действительно очень похожи на меня, может, потому я так привязан к ним. Они охотятся здесь на крыс, я – на повстанцев. – Он прочищает горло. – Охотился…
Я медленно провожу рукой по меху. Он такой мягкий, а тело животного теплое. Кошка сразу встает и трется головой о мое колено.
— Ты ей нравишься, – говорит Джекс, и его голос звучит на тон ниже. – Но мы не должны оставаться надолго на одном месте. – Он тычет в свой хэндиком, чтобы проверить, где находятся Воины, затем встает и поднимает на ноги меня. Свет гаснет, и я снова оказываюсь в его объятиях. Джекс крепко прижимает меня к своему сильному телу. — Мы почти пришли, – шепчет он в мои губы.
Мое сердце замирает. Он хочет меня поцеловать?
— Я отведу тебя в безопасное место и пойду дальше один.
Нет, он хочет попрощаться. Мне становится дурно.
— Я пойду с тобой.
— Сэм, это слишком… – Прежде, чем он успевает договорить, я целую его.
Если он собирается уйти от меня, я хочу еще раз насладиться его мягкими губами, вкушать и чувствовать его. Я глажу руками стальные предплечья и трусь о него телом. Мой пульс ускоряется. Это не свойственно мне, но я не хочу, чтобы Джекс уходил. Мне нужен этот Воин, этот мужчина! Его защита и чувства, которые он во мне вызывает. Я не могу без него.
— Пожалуйста, возьми меня с собой, – упрашиваю я, пока он жадно меня целует.
— Рядом со мной ты будешь в опасности, – бормочет он.
— Оказаться в большей опасности, чем сейчас, просто невозможно. Только рядом с тобой я чувствую себя защищенной.
Внезапно он перестает целовать меня, но по-прежнему крепко держит.
— Ты возлагаешь слишком большие надежды на меня. Ты не знаешь меня, Сэм. Я хочу отомстить. Я хочу увидеть, как потечет кровь. Ты будешь… ненавидеть меня.
Мое сердце болит. Он боится, что я стану его презирать? Может, он всё же что-то чувствует ко мне?
— Моя жизнь вывернута наизнанку, Джекс. Я больше не доктор Саманта Уолкер, а всего лишь рабыня под номером. Я опустилась на самое дно, мне нечего терять, кроме моей жизни. И эта жизнь больше не имеет для меня значения. Правительство забрало у меня всё, но подарило тебя. Оно свело нас, как животных, и связало друг с другом. Я хочу присоединиться к твоему делу и бороться, потому что у меня больше нет ничего, что стоило бы борьбы. Позволь помочь тебе, даже если я всего лишь сражаюсь словом и забочусь о твоих ранах.
Когда я замолкаю, несколько секунд слышу только дыхание Джекса и как вдалеке капает вода, затем он говорит:
— Внутри тебя определенно живет борец.
— Значит, ты возьмешь меня с собой? – спрашиваю я, полная надежды. От волнения я прикусываю нижнюю губу.
Я слышу усмешку в голосе, когда Джекс отвечает:
— Я возьму тебя с собой. Потому что иначе ты будешь изводить меня так долго, пока я не скажу «да».
— Спасибо. – От счастья у меня подкашиваются ноги, и я крепче вцепляюсь в Джекса.
На какое-то мгновение он обнимает меня, но быстро снова отпускает. Его голос звучит строго:
— И всё же исследовать квадрат я пойду один. – Словно это было его последнее слово, он берет меня за руку и тянет за собой сквозь тьму.
Мое последнее слово в этом деле еще не сказано, но сейчас меня это не волнует, потому что я добилась разрешения остаться с ним, и в данный момент это самое главное.

* * *

— Ты останешься здесь пока я не вернусь, поняла? – Джекс сует мне в руку фонарик. – Если меня не будет через десять минут, ты дождешься ночи, прокрадешься на поверхность и найдешь Марка. Если он действительно предан, он – единственный, кто может тебе помочь.
— Ты вернешься, – отвечаю я, но, несмотря на это, беспрерывно повторяю про себя код от подземки, который он мне дал: 3 – 25 – 92 – 7 – 60. – Я так нервничаю, что совершенно точно забуду комбинацию. Из-за одного только этого ты должен вернуться.
Я слышу в темноте его тяжелое дыхание.
— Значит, никуда не уходи. До скорого.
Он быстро целует меня в щеку и вылезает из трубы. Джекс привел меня в боковую трубу на несколько метров глубже основной, и эта труба настолько низкая, что я не могу в ней стоять. Поскольку в городе экономят воду, я еще даже не промочила ноги, хотя запах здесь всё же затхлый. Отвратительный запах гниения уже выжег мне слизистую носа. По крайней мере, теперь я не чувствую зловоние так сильно.
Свой тяжелый рюкзак Джекс оставил со мной, чтобы я присмотрела за ним. Я даже поднять его не могу. Наверняка, он под завязку набит оружием и боеприпасами.
Я не слышу, как Джекс удаляется. Он может красться словно хищник. Дрожа, я присаживаюсь на корточки, крепко обнимаю рюкзак и прислушиваюсь к темноте. Если Джекс не вернется, чтобы дойти до подъема, мне нужно будет повернуть два раза налево и один раз направо.
Минуты тянутся мучительно долго. Поскольку у меня нет часов, я не знаю, сколько времени прошло. Десять минут уже точно истекли, или нет? Я в любом случае буду сидеть здесь, пока не вернется Джекс. Я знаю, что с ним ничего не случится – он же Воин, черт возьми!
Внезапно я слышу шаги, и мое сердце едва не выпрыгивает из груди от радости. Он возвращается! Я уже собираюсь выбраться из трубы, когда слышу еще шаги и тихие голоса. О боже, наверное, это его братья по оружию.
Дрожа, я прячусь за рюкзак и с бешено колотящимся сердцем наблюдаю, как в конце трубы становится светлее, затем я вижу, как мимо проходят как минимум десять ног.
Нет, это не Воины – они не наделали бы столько шума и не стали бы пользоваться освещением. Скорее всего, это повстанцы! Они идут в том же направлении, что и Джекс, и я не могу предупредить его!
Мои пальцы сильнее вцепляются в рюкзак. Вес моей сумки, висящей на плече, давит мне на колени, но я не хочу ее снимать, потому что в ней продукты и вода, которые помогут мне продержаться пару дней. Если я побегу вслед за повстанцами, то никогда не найду дорогу назад.
Может быть, достать из рюкзака Джекса гранату, чтобы бросить в повстанцев сзади?
От одной только этой мысли меня едва не начинает тошнить. Я никого не смогу убить в спину! Но, возможно, мне стоит взять из рюкзака пистолет, только для самозащиты, если кто-нибудь обнаружит меня. Нет, пусть лучше пистолет остается здесь. Я же не умею им пользоваться, кроме того, тогда я дам серьезный повод другим стрелять в меня. Поэтому я выбираюсь из трубы без оружия и следую за предполагаемыми повстанцами на расстоянии достаточном, чтобы различать свет их фонариков. Я постоянно оборачиваюсь, потому что боюсь преследования.
Внезапно я слышу крики:
— Бросай оружие, Воин!
О боже, они нашли его!
Я вжимаюсь в стену и задерживаю дыхание, пытаясь сквозь шум крови в ушах расслышать, что происходит в нескольких метрах от меня.
— Почему у тебя нет чипа? – спрашивает кто-то. Очевидно, они узнали в Джексе Воина по одной только комплекции и по вооружению.
— Я знал, что вы можете по нему определить местонахождение, – рычит он.
— Тебя окружили тридцать человек, брось оружие или получишь дырку в голове!
«Только не совершай ошибку! – прошу я. – Сдайся, и тогда, возможно, останешься в живых!»
Он, должно быть, попал прямо в лагерь повстанцев, иначе откуда они все там взялись.
Я слышу сильный стук, словно от металла – наверняка, Джекс и правда бросил свой пистолет, затем мужчины набрасываются на него.
«Чертовы сукины дети!» – слышу я его рёв. О боже, они же не делают ему больно? Я слышу будто бы звуки борьбы!
Я подкрадываюсь ближе, ожидая увидеть лагерь, но никакого лагеря нет – такой же тоннель, как и другие. Здесь только мужчины в черной спецодежде, вооруженные винтовками, пистолетами, дубинками. На некоторых надеты балаклавы, из-под которых видны лишь глаза. Я вижу вспышку, и Джекс падает на пол. Они ударили его электрошокером! Но он не кажется парализованным – он двигается как в замедленной съемке и сыплет проклятиями. Пока он корчится на полу, повстанцы окружают его. Один из них бьет его по лбу стволом автомата. Проклятия Джекса стихают, он перестает двигаться.
Что они теперь сделают с ним? Один из повстанцев связывает ему кабелем руки за спиной.
Я так боюсь за Джекса, что у меня сдавливает горло. Но когда один из мужчин приставляет пистолет к виску Джекса, я больше не могу сдержать себя.
— Не стреляйте! Мы пришли с миром! – кричу я и выхожу к ним из темноты. Половина оружия тут же целится в меня. – Я безоружна! Я – доктор! – Я быстро поднимаю руки вверх.
— Сэм, – ревет Джекс. По-видимому, он пришел в себя. Или он только притворялся, что без сознания? Черт, надеюсь, я ничего не испортила.
Из раны на лбу течет кровь. Он пытается разорвать свои путы, но напрасно. Двое повстанцев снимают с его жилета мини-гранаты, метательные звездочки и другое оружие и наносят ему еще несколько ударов, потому что он не хочет вести себя спокойно. Наконец, они забирают у него и хэндиком тоже.
— Что ты забыла здесь, черт возьми! – рычит Джекс, словно не чувствует ударов.
— Я пришла, чтобы спасти тебя. – Мой голос дрожит так же сильно, как и тело.
Повстанцы смеются. Неужели я действительно выгляжу настолько не опасной?
— Ты должна была оставаться в своем укрытии, – бурчит он, а затем кричит: – Кто тронет ее, тот покойник!
Один белокурый парень бьет его по плечу:
— Заткнись, Воин.
Создается впечатление, что среди повстанцев есть самые разные возрастные группы: от молодежи до стариков. Гигант с каштановыми волосами, через щеку которого тянется шрам, – насколько я могу видеть при слабом освещении, – хватает меня за руку.
— У нас сегодня отличный день. Воин и врач. Два человека, преданных сенату. Кто их вас хочет умереть первым?
— Мы на вашей стороне. Я – рабыня! – Проклятье, они убьют нас. В отчаянии, я тяжело дышу. – Я могу помочь вам. Я хирург и у меня есть с собой медикаменты! – К счастью, я упаковала всё, что нашла в аптечке. Для жителей Аутленда медикаменты очень ценны, так же, как и для повстанцев.
Один из мужчин сдергивает рюкзак у меня со спины, пока я пытаюсь вырваться.
— Мне надо к нему, он ранен!
Другой повстанец стягивает горловину моей кофточки с плеча и смотрит на татуировку рабыни. Затем он плюет на нее – фу-у-у! – и трет ее большим пальцем.
— Тату настоящая!
Хватка на моем плече ослабевает, но повстанец не отпускает меня.
— Что понадобилось под землей рабыне и Воину?
— Ответы, – говорю я, и мое сердце быстро стучит, потому что я не знаю, как много могу открыть.
— Я пришел, чтобы разобраться в убийстве моего брата, Седрика Картера, – кричит Джекс. – Я дезертир, я отрекся от своих братьев по оружию.
Некоторые сразу начинают шептаться, а мое сердце сжимается. Я вижу, насколько тяжело для Джекса не принадлежать больше к Воинам. Это была его жизнь, а брат был его семьей.
От группы отделяется молодая женщина. Я не замечала ее прежде. Вероятно, потому, что она, как многие другие повстанцы, носит балаклаву, и ее темные волосы туго стянуты назад. Когда она направляет свет фонарика на Джекса, ее глаза увеличиваются.
— Ты действительно Джекс!
Он, не совершая резких движений, садится на корточки.
— Ты знала Седа?
— Да, он…
— Заткнись, Соня! – раздраженно говорит скрытый за маской повстанец и тянет ее за руку назад. – Мы допросим его, как только придет Джулиус. Пусть ответит на его вопросы.
Джекс наклоняет голову и прищуривается:
— Джулиус Петри? Он ваш предводитель?
Парень толкает его дулом автомата в плечо:
— Откуда тебе известно это имя?
— От Седрика. Перед смертью он сказал, что я должен найти его. Только поэтому я здесь.
— Это может быть ловушкой, – говорит повстанец, подзывая к себе двух крупных мужчин. – Завяжите обоим глаза, мы возьмем их с собой в штаб-квартиру!
Джекс пытается уклониться, но напрасно. Ему уже повязывают вокруг головы платок.
— Джулиус ваш лидер? Я хочу поговорить с ним!
— Он уже на пути в штаб, – отвечает повстанец угрожающе. – Там ты сможешь познакомиться и с ним, и с его особыми методами ведения допроса.
Я в панике задыхаюсь, когда мне завязывают глаза. Боже, неужели повстанцы будут нас пытать? Меня бросает то в жар, то в холод. Неужели этот чертов страх никогда не пройдет?